Пить отказались: он был за рулем, она – за компанию. Заварил чаю, завели разговор. Через час я уже знал практически все, что произошло с ними за последние три года. Три года назад они познакомились, год назад поженились. Полгода как взяли новую машину за двадцать тысяч евро, хетчбэк, тринадцать сантиметров клиренса. Сейчас своими усилиями и с помощью родителей заканчивают ремонт в квартире, взятой в ипотеку, пятьдесят восемь метров. Он работает в телефонной компании, она – в автосалоне. Зарабатывают неплохо, хватает на жизнь, выплату взносов по ипотеке и покупку новенького авто. Зимой ездили отдыхать на Кубу: остров неплохой, но за территорию отеля не выходили, следуя предостережениям туроператора. Говорят, что там опасно, и любой местный готов расправиться с туристом за горстку монет намного меньшую, чем десять сольдо. Их родителям нравится выбор своего ребенка, считают его вторую половинку достойной счастья быть с ним (с ней). Единственное, что раздражает ее в совместной с ним жизни – так это то, что он любит разбрасывать носки возле кровати. От ответной ремарки в ее адрес он воздержался, хотя наверняка что-то припомнить смог бы.
Часа через два они ушли. Немудрено, ведь было уже десять вечера, а завтра нужно было вставать на работу к восьми утра, причем обоим. Я остался один в квартире. Достал полупустую бутылку ирландского виски из заметно поредевшего во время моего недавнего загула бара, разбавил колой. Никогда не понимал людей, которые пьют виски чистым, тем более охлаждая его не льдом, а камнями, именно для того, чтобы сохранить вкус и крепость исконного напитка. Меня не раз упрекали за мой дурной вкус в этом отношении, однако с собой поделать я ничего не мог: даже самый дорогой виски я всегда разбавлял приличным количеством колы. У всех свои недостатки. Я бы очень рад, если разбавленный виски был бы самым невыносимым из моих смертных грехов и именно тем, за который меня не пустили бы в рай. Это было бы сильно: праведник, обреченный на муки в аду лишь за то, что не пил чистый виски. Но мне об этом беспокоиться не приходилось, грехов на мне было предостаточно и без этого.
Приятель с его женой нагнали на меня тоску. Нет, зависти там не было и в помине. Было лишь удивление. Были ли они счастливы? Вопрос риторический. Ведь всем своим существованием они пытались доказать, что у них все прекрасно: стабильная работа обеспечивала достойный доход, семейное гнездышко на десятом этаже новостройки постепенно обрастало мебелью, новенький автомобиль мог укатить их хоть на край света… жаль только, что они об этом никогда не узнают – о существовании края света. Непревзойденный образец мещанства и торжество общества потребления – вот чем были мои приятели. Причем образец почище эталона метра в Севре: стабильный, прочный, зацементированный, косный. На таких людях держится общество, они – его опора и гарантия процветающего существования. Могли ли они подумать о том, чем была забита моя черепная коробка? Никогда в жизни. Что за вздор! Зачем портить себе существование самокопанием и бессмысленной рефлексией, когда завтра вставать к восьми утра на работу? Разве есть время скучать, когда нужно купить новый резиновый коврик в ванную? Стоит ли труда выходить из зоны комфорта, раз в ней уже есть все, что нужно для счастья?
Разница между нами была лишь в том, что меня от скуки не смогло спасти годовое путешествие по всему свету и едва не пересеченная зыбкая грань между жизнь и смертью в захламленном лесу, а им достаточно было купить машину и полежать на пляже на Кубе. «Чего тебе еще нужно, дурак?» – спрашиваю я сам себя, – «Ведь ты сам ставишь для себя невыполнимые условия игры». «Лионелю Месси не интересно гонять мяч с дворовыми мальчишками», – отвечает мое кичливое внутреннее «Я». Все, чем живут они, я мог бы получить с относительной легкостью, не прикладывая особых усилий. Для них это уровень, до которого дотянуться было непросто, но они справились. Для меня это было бы дауншифтингом посерьезнее ухода в лес. Разные люди, разные подходы: вот и все.
Интересно, что бы почувствовал мой приятель, если бы оказался в одной из моих передряг. Почти уверен, что ничего. Тепловизор не уловит звуковые колебания точно так же, как не сможет взлететь автомобиль серийного выпуска на четырех колесах. Разные конструкции и принципы работы, все просто. Не надо пытаться поймать рыбу с помощью пианино. Вот почему мне не стоило примерять на себя их модель жизни, а им – мою. Это было бы похоже на брюки клеш шестидесятого размера, одетые на худощавого столичного модника из двухтысячных. Ничего хорошего все равно бы не вышло. Поэтому я оставил бесплодное насилие над мозгом, отпил разбавленного виски и уставился в окно.
В начале я, кажется, написал, что кривая скуки достигает своего апогея, когда человек упирается бессмысленным взглядом в стену или окно. Что ж, я рад, что в моем случае это было хотя бы окно. Все-таки приятнее смотреть на дома и проезжающие мимо машины, чем на оклеенную обоями стену. Я ничего не хотел. Мне было скучно. Кривая пробила свой потолок и ушла вверх, как курс биткоина в 2017-м. Не было даже желания выпить. Не хотелось взять в руки книгу, посмотреть на буквы. Не хотелось открыть ноутбук и написать что-либо. Все вызывало отвращение, тихое и самоуничижительное. От него было только хуже, но ничего поделать с собой я уже не мог. Я просто смотрел в окно.
В таком состоянии я пребывал несколько часов. Уверен, что смог бы сидеть овощем и дольше, намного дольше, если бы не зазвонил телефон. Поднимаю трубку. Мать в больнице, сердце. Как ошпаренный, вскакиваю с кресла и, кинув ключи и банковскую карту в задний карман джинсов, выбегаю на лестничную клетку и вызываю лифт. Каким бы самовлюбленным и слабохарактерным идиотом я ни был, продолжать смотреть в окно, когда мать в больнице – на порядок выше моих сил. Вот и лифт пришел. Захожу, нажимаю на первый. Двери лифта смыкаются; я чувствую его равномерное движение вниз и бешенный стук моего живого и здорового, в отличие от материного, сердца…