Вниз по кроличьей норе

7

«Приветик, дамочки!»

Так ведь вроде выражаются всякие козлы, которые мнят себя писаными красавцами? Мужики в надежде кого-нибудь снять, от которых несет «Пако Рабан» и которые подходят к любой группе женщин в баре или где угодно – просто на случай, что среди них найдется хоть одна страдающая от жажды/близорукая/достаточно отчаявшаяся, чтобы позволить какому-нибудь заросшему трехдневной щетиной хрену угостить ее выпивкой. В равной степени так мог бы выразиться и Энди, он теперь опять человек холостой. Честно говоря, как раз такого рода игривыми выраженьицами он регулярно и сыпал, хотя на самом-то деле мы не так уж долго пробыли вместе, чтобы я как следует его узнала. О, вообще-то, выяснила я вполне достаточно, и прежде чем вы успели что-то сказать, мне не нужно напоминать, что он наверняка думает в точности то же самое. Что он сыт по горло ненормальной вроде меня, что он едва спасся и что ему жутко повезло вовремя открыть, что я собой представляю.

Несмотря на трещину в черепе.

Хотя что я на самом деле из себя представляю? Ну, это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов^[25]…

Была ли я сама собой, когда жила нормальной человеческой жизнью, делая все возможное для поимки убийц и насильников? Или я стала настоящей только когда «приболела» и начала видеть, какое зло могут представлять собой так называемые «приличные люди»? И на что на самом деле способны парни, о которых все отзываются как о «славных» и «добрых»… Когда мне открылись все их темные желания, тайные интриги и сделки, которые они заключают с дьяволом (ну, это в переносном смысле, так далеко я все-таки не заходила).

Хитрый вопрос, вряд ли вы будете это отрицать.

А вот вы… Вы – это вы, когда вы трезвы как стеклышко, или же настоящий «вы» выходит наружу порезвиться только после стаканчика-другого? Может, вам стоит подумать на этот счет, прежде чем судить меня или кого-либо из тех, кто сидит там же, где и я, раз уж на то пошло. Вот и все, что я хочу сказать.

А раз уж об этом зашла речь… приветик, дамочки!

Честно говоря, по-моему, бо́льшая часть этой компашки запросто позволит вам угостить их выпивкой, и осмелюсь предположить, что одна или две с радостью позволит вам себя натянуть, даже если им просто подбросить пакетик чипсов, но вам следует помнить, что отсутствие самоуважения тут вообще основная проблема.

Итак, выходите раскланиваться, мои красотки!

ЛЮСИ, она же Косячок. Могу предположить, что ее родители наверняка владеют большей частью Сассекса или чем-то в этом роде, поскольку изъясняется она, как член королевской фамилии, а предки вечно таскают ей всякие дорогущие деликатесы и офигительные шмотки, но при всем этом она еще и просто обалденная девчонка. С ней реально весело, хотя Люси может растерять часть этого веселья, если стоять к ней слишком близко, и ей очень не нравится, когда до нее дотрагиваются. Пугается буквально до чертиков. Я как-то видела, как она плюнула в Джорджа, когда тот попытался отечески ее приобнять. Точно так же, как с большинством здешней публики, я не знаю, повредилась ли Люси умом еще до наркотиков, или же это наркотики повредили ей мозг, но так или иначе… Да, я в курсе, почему ребятки в моих краях в итоге подсаживаются на тяжеляк, но никогда не могла понять, при чем тут вся эта шикарная публика и героин. Типа, у меня есть пони для поло и дом с лабиринтом в саду, так чего же мне еще не хватает?.. Ах да, только модного увлечения ширевом.

Хотя раз так, то только чистейший «Белый китаец»^[26] и иголки к шприцу от «Картье», разумеется.

Про заскок насчет плоской Земли я уже упоминала, но это еще цветочки по сравнению с другими теориями, которые Лю-Косячок регулярно задвигает. Вышки 5G распространяют коронавирус, теракт одиннадцатого сентября в Нью-Йорке устроили свои, Луна – не настоящая, «битлы» никогда не существовали, и да – никогда не поднимайте с ней тему инверсионных следов, которые оставляют за собой самолеты. В зависимости от того, в каком Люси находится настроении, это либо правительство пытается управлять погодой, либо они распыляют на нас что-то, что должно превратить нас в зомби. Послушайте, я в курсе, что у меня в свое время тоже с головушкой было не все в порядке, но это уже полный запредел; и звучит еще забавнее, когда она несет всю эту пургу со своим идеальным выговором, поставленным в дорогой частной школе, и при этом выглядит так, словно сошла со страниц журнала «Вог». Издалека выглядит, надо уточнить, поскольку вблизи (настолько вблизи, насколько она вас к себе подпустит) вам будет видно, что кожа у нее от ширева серая и скукоженная, а зубы – что у того мужика из группы «Погс»^[27]. Хотя сама она без червоточинки, что самое главное, и от нее никогда не услышишь каких-то гадостей в чей бы то ни было адрес. Когда Лю-Косячок не проповедует, как какая-нибудь тупая овца, она ради вас последнюю рубашку с себя снимет, и уж поверьте мне: любой из ее обносков очень даже стоит заполучить, поскольку если вы вдуете его на «Ибэй»^[28], то на вырученные деньги наверняка сможете несколько месяцев выплачивать взносы по ипотеке за свою однушку на окраине.

ДОННА, она же Ходунок. Нет, она не пользуется ходунком или палочкой, и в общем и целом не инвалид. Ходунок она просто потому, что постоянно ходит. И тот факт, что на фоне Донны даже Лю-Косячок (у которой фигура, за которую я убила бы) выглядит малость полноватой, скажет вам все, что вам на самом-то деле требуется знать. Ну, не все, естественно. Не скажет почему. Если б я знала, что в натуре происходит у кого-нибудь в голове, у меня давно был бы «Мерседес» и кабинет с личной секретаршей. По правде сказать, про всех этих чокнутых, с которыми меня закрыли, я могу поведать только то, что сама вычислила на основании того, как они себя ведут и какие лекарства принимают. Или что они случайно выболтают.

Донна вообще не выдает ничего такого, чего нельзя услышать на среднестатистической автобусной остановке или в очереди на почте, но вам достаточно лишь посмотреть на нее, чтобы понять, что в ней не так. Или что это «не так» сделало с ней, по крайней мере. Достаточно лишь раз увидеть, как она целую вечность разрезает одну несчастную морковку на двадцать кусочков, долго возюкает их по тарелке, а потом проводит еще пару часов, лихорадочно расхаживая взад-вперед по коридору, чтобы сжечь калории, которые так и не оказались у нее в организме. На ней постоянно спортивный костюм, словно она готовится к каким-то соревнованиям или типа того.

Донна здесь не единственный пациент, который уверяет, что ему здесь не место, но (не считая вашу покорную слугу) она наверняка единственная, кому тут и вправду нечего делать. По всем раскладам ей следовало бы находится в какой-нибудь приличной клинике, специализирующейся на расстройствах пищевого поведения, но, видать, нигде не нашлось для нее свободного места. (Ильяс вот прямо сию секунду говорит, что все это чушь, поскольку не похоже, чтобы ей требовалось особо много места).

Донна мне как-то рассказывала, что она откуда-то с юго-запада, но название места я сейчас уже и не вспомню. У нее есть какой-то акцент, но очень мягкий, как и все остальное в ней. Я сейчас говорю о ее личных качествах. Тело-то у нее сплошь состоит из углов и острых граней. Душа у нее нежная, она никогда не станет дразнить гусей и никогда не поднимет голос, а вид ее всегда такой, будто она на грани слез, так что с ней приходится обращаться аккуратно. Когда мой папа впервые ее увидел, то сказал, что она похожа на привидение, и я понимаю, что он этим хотел сказать. Донна летает по отделению, словно призрак, хотя, думаю, он просто имел в виду, что она в буквальном смысле слова просвечивает насквозь.

Так что да, Донна постоянно находится в движении. Утром, днем и ночью, и не останавливается, даже когда с кем-нибудь разговаривает. Если хочешь что-то с ней обсудить, то готовься к полумарафону, хотя ирония ситуации тут в том, что я никогда еще не встречала человека, который бы так остро нуждался в половинке «Марафона»… и парочке батончиков «Марс». Ну да, я в курсе, что «Марафон» теперь называется «Сникерс»^[29], но тогда и шутка не удалась бы, верно?

ДЖАМИЛЯ, она же Педикюрша. Возраст – полтинник с чем-то, если бы меня попросили угадать. Миниатюрная сомалийка, с очень красивыми седыми волосами, которые доходят ей до пояса – это когда она снимает платок. Джамми (не уверена, что ей нравится, когда я ее так называю) – это еще одна из здешних обитательниц, которой особо нечего поведать для себя, хотя есть одна тема, насчет которой она необыкновенно словоохотлива. Наверное, Джамиля предлагает это не так часто, как Ильяс призывает сразиться в шахматы или Шон спрашивает, скоро ли он помрет, но и дня не проходит без того, чтобы она не предложила мне – а заодно и всем присутствующим в той же комнате – сделать педикюр. В этом нет абсолютно ничего угрожающего или стремного, я не хочу, чтобы вы так подумали, поскольку, сказать по правде, ведет она себя при этом чрезвычайно вежливо.

– Не желаешь ли педикюр, Алиса? – Негромко, с сильным акцентом. – Нет? Ну ладно, тогда…

С утра первым делом Джамиля уже полностью готова к работе – полна энтузиазма добраться до твоих нижних конечностей. То же самое, когда ты ешь, или, что еще более странно, после деликатного стука в дверь твоей комнаты посреди ночи.

Честно говоря, понятия не имею, занималась ли Джамиля этим когда-то профессионально, не часть ли это ее прошлой жизни, за которую она продолжает цепляться, но почему-то сомневаюсь. Я в курсе, что и сама цеплючая в этом смысле, но мои отношения с Системой – совершенно другая вещь, согласны? Есть кое-какие серьезные неоконченные дела. Так что в случае с Джамилей я могу лишь предположить, что это как-то связано с сексом. Ну, есть же люди, которые зациклены на ногах, так ведь? Согласна: по ее виду не скажешь, чтобы она находила вообще хоть что-либо сексуально возбуждающим, даже секс как таковой, но это, наверное, последний случай, когда стоит судить книгу по обложке, так что я не спешу с выводами.

То, что я точно могу сказать, так это что не собираюсь занимать очередь за ее услугами в любое ближайшее время.

Точно не знаю, что включает в себя педикюр, но у меня есть знакомые, которые его делали, и, насколько я понимаю, это связано с работой специальными ножничками. Придание формы, подрезка… Мозоли вроде еще удаляют… В смысле, могу предположить, что при поступлении у нее отобрали столько же полезных вещей, что и у всех остальных из нас, но некоторые люди лучше умеют прятать, так что стоит ли рисковать?

Никому здесь не позволю лезть к моим ногам с острыми инструментами!

ЛОРЕН, она же Певичка. Из Кента или Эссекса… короче, откуда-то из тех краев, и я уже почти было остановилась на совсем другой кликухе, поскольку буквально во вторую мою ночь здесь она ворвалась ко мне в комнату, спросила, нельзя ли воспользоваться моим туалетом, и опи́сала мне весь пол. В смысле, действительно весь, причем не только у меня. Кстати, комнаты у нас тут хоть и одноместные, но без собственных туалетов – все пользуются общественными, мужским и женским. Как выяснилось, такое она проделывала абсолютно у всех, будто метила территорию. Так что я почти было остановилась на Женщине-Кошке, но пусть даже эта ее манера поливать окрестности мочой куда более неприятна, чем ее безголосые завывания. Последнее происходит намного чаще, и уж поверьте мне: сексуальную красотку из фильмов про Бэтмена она ничем не напоминает, так что пусть будет Певичка.

Лорен с равным успехом может быть как тридцатник, так и полтос, и вообще-то она и впрямь немного похожа на Адель^[30] (до того, как та стала жить на свежем воздухе, питаться капустой и потеряла весь этот вес), но, увы, находится во власти трагического заблуждения, что и голос у нее ничуть не хуже. Хотя должна сказать, что иногда это пение может быть достаточно забавным. Лорен находится на принудительном лечении уже третий раз, и я не могу не признать, что и вправду смеялась несколько дней после своего поступления сюда, когда заставала ее в туалете распевающей серенады перед зеркалом.

«Я и раз, и два… и три раза дура…»^[31]

Но…

Знаете, как в тюрьмах бывают паханы и прочие подобные типы? Кого все малость опасаются, и которые более или менее всем там рулят? Так вот, Лорен – это пахан отделения «Флит». Никто с Лорен предпочитает не связываться – ни Ильяс, ни Тони… вообще никто. Даже Джордж с Маркусом стараются держаться от нее подальше, когда на нее находит, и она под самым жестким наблюдением «в пределах непосредственной досягаемости» гораздо чаще, чем нет.

Она просто… редкостная гадина.

Таких ведь и в обычной жизни хватает, точно? Я встречала множество подобных ей, когда работала, насмотрелась на них от пуза, так что кое-что в ней, что я с ходу засекла, мне сразу же решительно не понравилось. Почему она такая? Это не наркотики, я вполне в этом уверена, так что единственное, что приходит в голову, это какого-то рода «расстройство туалетного поведения», если такое вообще бывает. Серьезный случай СДВГ^[32] или еще какой-то перекос личности. Кто знает, может, она просто не может удержаться. Может, прячется каждый вечер в своей комнате и рыдает там в подушку, прижимая к себе плюшевого медведя или уж не знаю что, но факт в том, что, болтаясь по отделению днем, Лорен может быть просто жуткой коровой. Как и все задиры, она хочет реакции на свои действия, и от большинства людей обычно ее получает. Слезы или подхалимаж, ежедневные соревнования, кто кого перекричит.

Я стараюсь не вписываться и держусь от нее подальше, но это сложно.

Мы живем буквально на головах друг у друга, и иногда у вас просто нет выбора.

Однажды мы с Лорен обязательно сцепимся всерьез, и ничего хорошего из этого не выйдет.

8

Показания стали снимать прямо с утра в понедельник, вызывая нас по одному в МПП из столовой. Наверное, в алфавитном порядке, но не готова в этом поклясться, поскольку многих не знаю по фамилии. Первым вызвали Ильяса, это я помню, потом пару «добровольцев», а дальше Джамилю. Все остальные околачивались в столовой, дожидаясь своей очереди.

Я надела наушники, ничего не слушая.

Не стану врать – чувствовала себя, как кошка на горячих кирпичах.

К нам приставили одного человека из опергруппы – женщину, которая слишком много улыбалась, – и та ясно дала нам понять, что они не хотят, чтобы мы обсуждали друг с другом то, что произошло две ночи назад, и уж тем более общались с теми, с кого уже успели снять показания. Обсуждать все прочие темы, естественно, дозволялось, никого она не останавливала. Ни Ильяса, когда тот предложил ей сыграть партию в шахматы, ни Джамилю, предложившую ей привести в порядок ноги…

Хотя все это было все равно тоскливо.

Мне оставалось лишь держаться, повторяя себе, что у меня будет полно времени, чтобы позже расспросить остальных обо всем, что было сказано и услышано.

Я понимала, почему копы так себя ведут, – разумеется, понимала! Кому охота, чтобы информация оказалась подпорченной или сочтена ненадежной, и в итоге ее можно было бы легко подвергнуть сомнению и отмести. Вы просто не представляете, какую осторожность следует проявлять в таких случаях… касательно абсолютно всего. Как-то раз шестимесячное расследование убийства у нас в последнюю минуту пошло псу под хвост, потому что никто не предложил подозреваемому – которого доставили вечером перед допросом – хоть что-нибудь поесть. Можете в это поверить? Его адвокат заявил, что в ходе допроса его клиент находился не в ненадлежащем состоянии, так что все его показания пришлось аннулировать, и дело развалилось. Так вот все в наши дни и происходит.

В результате, пока я сидела в ожидании вызова в МПП, мне оставалось только гадать, насколько надежными могут оказаться любые наши показания. Себя я в расчет не беру, естественно, но наверняка эти копы должны были хоть немного представлять, с какой именно публикой беседуют. Для защитника пять минут дела – пробить дыры во всем, что нашлось бы сказать у Люси или у Твари. Не слишком-то сложно убедить судью, что это совсем не то, что принято называть «надежными свидетелями».

«Дамы и господа, вас только что заверили, что свидетельница „А“ может легко опознать подсудимого, но вам также следует знать, что она считает, будто Луна – это голограмма…»

Я сознаю, что тогда наверняка забегала вперед паровоза, но в первые дни следствия всегда полезно подумать о том, что может произойти в дальнейшем, поскольку все далеко не так просто. Вам нужно быть готовым к любым непредвиденностям.

Когда ответственная за нас объявила, что теперь моя очередь, я соскочила со стула и вылетела из двери в коридор, как сопля из носа. Возле ординаторской стояли Маркус и Феми, и Феми сказала мне: «Ничего не бойся!», когда я пробегала мимо них, что было просто смешно, поскольку я была последним человеком, которому было чего бояться. Я улыбнулась, чтобы они смогли это понять. Ильяс у меня за спиной выкрикнул: «Ничего им не рассказывай!», а Лорен опять затянула свою песенку про убийство в дурдоме.

По пути в МПП меня перехватила еще одна женщина-полицейский, которая завела меня в один из процедурных кабинетов и очень вежливо поинтересовалась, не желаю ли я добровольно предоставить образцы ДНК и отпечатки пальцев с целью исключения меня из числа подозреваемых. Она объяснила, что просит об этом абсолютно всех в отделении.

– Некоторые из них почти наверняка вам откажут, – сказала я ей. – В смысле, из пациентов. Хотя не тратьте зря время, пытаясь в этом разобраться. Кое-кто даже не назовет вам собственное имя, а то и даст фальшивое. А есть и такие, которые могут укусить вас, если вы подойдете к ним… с чем-то вроде этого. – Я мотнула головой на пластиковый контейнер, из которого она достала ватную палочку. – Вам нужно представлять, с кем вы имеете дело.

Ее улыбка показала множество великолепных зубов, но была абсолютно лишена хоть каких-то эмоций.

– О, не волнуйтесь, мы это прекрасно представляем, – отозвалась оперативница. Начала растолковывать мне процесс, словно я дитя малое, объяснять, что это не больно и что ей нужно взять мазки с обеих сторон рта.

Я подняла руку, останавливая ее.

– Я уже делала это.

– У вас уже брали образцы ДНК?

– Нет. – Настала мой черед улыбнуться. – Мне самой приходилось делать то, что вы делаете сейчас. – На лице у нее опять абсолютно ничего не отразилось, только на сей раз мне было абсолютно начхать, поверила она мне или нет. – Так что можете особо не переживать. В смысле, да, в данный момент я по уши накачана лекарствами, так что малость в растрепанных чувствах, но вряд ли стану вас кусать.

* * *

Это оказался тот самый детектив, с которым я уже общалась возле мужского туалета в ту ночь, когда все это произошло. Ну, вернее, в ранние часы следующего дня, если вы желаете совсем уж полной точности. Гопник в очках. Он сидел за письменным столом в костюме и при галстуке. За тем же столом, за которым сидела судьиха, когда я была здесь на последней комиссии по переосвидетельствованию.

– Я – детектив-констебль Стив Седдон, – представился он.

Я подалась вперед, чтобы изучить бейджик, висящий на шнурке у него на шее.

– А я Алиса Армитейдж. Лис.

– Я в курсе. – Он открыл чистую страницу в лежащем перед ним блокноте и принялся что-то записывать.

Ему предоставили список всех пациентов, естественно, и наверняка именно этим его осведомленность и объяснялась, но, сидя там, я предпочла бы думать, что кто-то уже рассказал ему обо мне. Как коллеге про коллегу. Слухом земля полнится, и в Мете всегда найдется какое-нибудь трепло, на которое можно положиться в плане распространения подобной информации.

– Я тоже детектив-констебль, – сообщила я. Наклонилась над столом и повернулась посмотреть на дождь, струящийся по маленькому окошку. – Убойный отдел Восточного округа.

Он даже не поднял взгляд от блокнота.

– Очень хорошо.

Наверняка можете представить, как разозлила меня реакция детектива-констебля Седдона – вернее, ее полное отсутствие. Как будто я сказала ему, что я – Бритни Спирс. С равным успехом на моем месте могла оказаться Лю-Косячок, рассуждающая об инверсионных следах. Наконец он оторвал взгляд от блокнота и глубоко вздохнул, а на лице его появился намек на улыбку, давая мне знать, что он это понял, и мне сразу стало видно, что на самом-то деле ему жутко не хочется торчать здесь. Что он считает, что снимать показания с кучки каких-то психов – лишь бесполезная трата времени.

Трудно было его в этом винить, впрочем.

– Мисс Армитейдж… как вы уже наверняка догадались, мы здесь сегодня для того, чтобы собрать как можно больше информации о том, что могло произойти в вечер смерти мистера Конноли. Тем субботним вечером, помните? Два дня тому назад.

Вот и фамилия Кевина выяснилась – Конноли.

– Может, просто начнем с того, что вы расскажете мне все, что считаете важным? Все, что вы могли видеть или слышать, и что, по вашему мнению, может оказаться полезным.

Ничего не ответив, я опять повернулась к окну. Я собиралась заставить Стива немного попотеть – посмотреть, из какого он теста.

– Естественно, я видела целую кучу народу, – начала я. – Сотрудников отделения, других пациентов… Все мотались туда-сюда.

– Тогда позвольте мне быть более конкретным. Как насчет половины девятого? Нам известно, что мистер Конноли рано ушел спать, сразу после ужина, так что…

Я призадумалась, но не над этим вопросом. Даже последнему тупице было бы ясно, что они так до сих пор и не сумели определить точное время смерти.

– Я не видела ничего подозрительного, – ответила я.

– Никто не болтался возле комнаты мистера Конноли?

– Нет.

Он что-то нацарапал в блокноте, но я не сумела разобрать, что именно.

– А то, что вы сами тогда делали, можете припомнить?

– Смотрела телевизор до десяти вечера, – сказала я. – Со мной была куча другого народу, так что это легко проверить. Показывали «Катастрофу»^[33] и еще какую-то фигню с Антом и Деком^[34]. После этого немного посидела в столовой с Шоном и Тони, мы просто болтали. И мы все еще были там, когда обнаружили тело.

Седдон черкнул еще пару строк.

– Спасибо.

– Его зарезали?

Он поднял взгляд, отложил ручку.

– Самый простой способ, я бы подумала. Как говорится, без шума и пыли.

Детектив снял очки.

– Боюсь, что на данном этапе я не вправе раскрывать детали, которые…

Я воздела вверх руки, показывая ему, что все прекрасно понимаю, хотя при общении с коллегой он мог бы и не столь упираться в служебные инструкции. На его месте я была бы только рада держать сотоварища-копа в курсе дела. Откинувшись на стуле, я объяснила ему, почему нож представляется мне самым очевидным орудием убийства, и дала ему знать, насколько легко и просто пронести в отделение любой предмет чуть поменьше новорожденного слоненка. Сказала ему, что если они ищут орудие убийства – а почему бы им его и не искать? – то им следует расширить круг поисков вплоть до больничной территории за стенами отделения, поскольку некоторым пациентам дозволены прогулки без сопровождения, и они ходят и выходят практически когда захотят.

После этого немного выждала.

Я была в футболке и заметила, как Седдон рассматривает шрамы у меня на руках.

– Я уже вам ответил. – Он опять нацепил очки и перевернул страницу, открывая чистую и готовясь принять следующего свидетеля.

– Была драка, – наконец сообщила я. – Вам никто не рассказывал? Довольно серьезная, и Кевин оказался в самой гуще. Вообще-то это я ее и прекратила.

– Когда это было?

– В среду. За три дня до того, как убили Кевина.

Мне было видно, что ему не понравилось, как я это преподнесла, но он явно заинтересовался.

– Ну, вообще-то участвовала целая куча народу, но в основном это были Кевин и Тони. Не знаю, разговаривали ли вы уже с Тони…

Седдон заглянул в свой список.

– Имеется в виду Энтони Левис?

– Угу. Иногда он малость… неуравновешенный, понимаете?

– А из-за чего была драка?

Я уже слышала несколько противоречащих друг другу историй и не была убеждена, что к случившемуся не имеет самого непосредственного отношения Лорен, но как минимум одна версия событий заключалась в том, что Кевин сказал что-то, что разозлило Тони. Что-то про Тварь, скорее всего. Так что эту версию я и выдала Седдону, поскольку подумала, что ему следует знать.

Он поблагодарил меня, что было крайне любезно с его стороны. Сказал, что я очень помогла следствию.

– Это самое меньшее, что я могу сделать, – отозвалась я. – В смысле, я в курсе, как все это происходит. Ждешь результатов вскрытия, всего того, чего там накопают ребята из криминалистической лаборатории… И остаются еще камеры видеонаблюдения, насколько я понимаю.

– Да, конечно. – Он уже закончил со мной, это мне было понятно. – Мы, разумеется, обязательно просмотрим записи с камер в отделении. Так что…

Есть! Отсутствие у него энтузиазма списывалось отнюдь не только на тот факт, что ему приходилось зря терять время, опрашивая кучу ненормальных из дурки. В нашем отделении камеры почти что повсюду, и да, имеется парочка слепых зон, но одна из камер дает превосходную картинку мужского коридора. Так что он сидел здесь, разговаривая со мной через губу и думая развязаться со всем этим делом до конца дня.

Помните, как я говорила насчет того, что ничего не бывает просто? Насчет того, что надо думать наперед?

– Ну что ж, удачи вам в этом деле, – сказала я.

Седдон посмотрел на меня.

– В каком это смысле?

– Ну, полагаю, еще никто не рассказывал вам про Грэма. – Я увидела, как он опять заглядывает в список. – Про… проблемы Грэма с тем, что за ним постоянно наблюдают.

Еще один взгляд в окно, поскольку лично мне спешить было некуда. Я была уже основательно заведена, и мне это нравилось.

– И про то, что Грэм любит делать с объедками.