Я скучала по этой властности, по этой грубости, бескомпромиссной уверенности в том, что ему позволено все.
Я – дура.
В отдельном кабинете тоже полумрак и тоже музыка. Но медленней и тише.
А еще никого, кроме нас.
Откуда он знает, что здесь есть такие комнаты? Он тут был? С кем-то другим?
Ревность, ненужная, неправильная, но жуткая и острая, бьет по горлу, и я не в силах вздохнуть.
– Отпусти! – задушенно, на остатках дыхания хриплю я, и с размаха бью обеими ладонями в твердую грудь.
Тут же шиплю от боли, отбивая ко всем чертям мягкие ткани, а инквизитор слушается. Чуть размыкает ладони, позволяя соскользуть по своему телу вниз.
Делаю это и торопливо отступаю в сторону.
Независимо задираю подбородок, сжимаю губы.
– Что ты здесь забыл?
– Тебя, – пожимает он плечами, а затем тянет ладонь к моим волосам, – рыжая… Красиво…
Уворачиваюсь, делаю еще шаг назад.
Упираюсь лодыжками в низкий диван. Здесь очень мало места, и все его занимает он.
– Тогда зря приехал.
– Нет, – медленно ведет он подбородком, – не зря… Со мной поедешь.
Это не вопрос, естественно.
– Нет!
Мой ответ вызывает только насмешливо поднятую бровь.
– Хочешь тут остаться?
– Хочу, чтоб ты ушел.
– Нет, я устал смотреть со стороны…
– И давно… смотришь?
– А ты как думаешь?
– Погоди… – меня внезапно осеняет, – у нас недавно сменился владелец контрольного пакета акций…
Ленивая снисходительная усмешка подтверждает мои опасения. И неожиданно попершая в гору карьера становится абсолютно понятной… Это не за мои заслуги мне новый проект дали и оклад повысили. Верней, не за те заслуги!
Он беспардонно влез в мою жизнь, опять, опять влез!
Ярость выжигает предательскую слабость перед ним, вот уж воистину инквизиторский костер! Очищающий!
И я сжимаю кулаки, смотрю в его темные глаза уверенно и жестко:
– Отлично! Рада, что узнала это до того, как приступила к работе по проекту. Завтра же уволюсь.
Он не отвечает, смотрит просто, и столько уверенности в его взгляде, что ярость моя становится еще огненней, еще чище!
– Отстань от меня! Нас никогда ничего не будет связывать.
– Нас все связывает, – возражает он, – и ты все равно будешь со мной. Рано или поздно.
– Нет!
– Да. Что тебе нужно? Скажи? Все будет.
Ах ты… Падишах восточный!
– Разведись с женой.
Шах и мат.
– Ты же знаешь, что не разведусь, – абсолютно спокойно отвечает он.
И я задираю подбородок, стараясь не замечать, насколько он близко. Чересчур.
И злится. Я поставила невыполнимое условие. Но я имею право на него.
– Тогда уходи, – я, так же, как он, веду подбородком в сторону двери, но он только усмехается. И оказывается еще ближе.
– Ты же знаешь, что не уйду… – голос ниже, по сердцу царапает… Больно, черт!
– Ты же знаешь, что ничего не получишь… – смотрю, не могу оторваться. Темный, тяжелый, горячий. Не устоять мне. И эти слова – всего лишь последняя неудачная попытка удержаться.
Это понимаю я. И он тоже понимает.
А потому усмехается и шепчет, уже в губы мне:
– Получу…
А в следующее мгновение меня сносит бешеным, безумным, таким ожидаемым, таким правильным ураганом!
Я не сопротивляюсь, разом утратив все силы, моральные и физические, только руки бессильно скользят по широченным плечам, сжимают темный плащ с инквизиторскими знаками.
Адиль наклоняется, обволакивает собой, плащом, руками…
Сама тьма целует меня!
Сама тьма сжигает в порочном, безумном пламени!
И я горю.
С наслаждением и освобождением.
С ним я перестаю контролировать все вокруг, и себя тоже.
Это пугает, это заставляет бежать в ужасе, потому что нельзя так жить, полностью отдав контроль над собой другому!
Но это так сладко, боже мой! Это так мучительно приятно!
И я так по этому скучала!
И теперь не могу остановить его, не могу противостоять!
Адиль рычит сдавленно, стаскивая с меня полупрозрачный гипюровый топ, задирая пышную юбочку, проводя грубыми пальцами по голой коже бедер:
– Что это? Что? Бесстыдница… В таком виде… В этот ятаскай… Убью…
Я не понимаю и половины слов, которые он хрипит, целуя мои скулы, шею, грудь в разодранном топе, действуя безжалостно и жестоко.
В голове вспышки фейреверков от каждого прикосновения, и в этот раз даже острее, чем в первый, когда я была так же безумна, обескуражена в первую очередь своей реакцией на него!
Сейчас все на грани, потому что я уже знаю, каким он может быть, как он может унести из этого мира в потусторонний, где нет ничего и никого, кроме него, моего инквизитора. И его костра, на котором я буду с радостью и болью гореть.
Под спиной обжигает гладкостью и прохладой кожаный диван, Адиль нависает, плащ его закрывает нас коконом от всего, даже от этого маленького пространства вип-комнаты. Дарит уединение и мрак.
– Сахир… Моя фатати… – голос его в этот раз мучительным бальзамом – внутривенно, огнем по коже, – скучал… С ума сходил… Не отпущу больше…
Я не отвечаю, не хочу понимать его, не хочу слушать.
И не могу не слушать.
Никто и никогда не говорил мне такого. Так горячо. Так властно. Так…
В его глазах – огонь инквизиторского костра. Первобытное пламя, отзвук тех времен, когда мужчина был наместником бога на земле, добытчиком, от которого зависела жизнь… А женщина знала свое место. Это ужасно, это настолько дико в современном мире, что все во мне возмущается… В обычной жизни.