Варварра помнила, с какой радостью, с каким невероятным облегчением она бежала по едва угадываемой тропке с горы вниз, не оглядываясь, словно опасаясь, что, если оглянется, то все пропадет. И она снова окажется в спальне колдуна, мрачной, с темными бархатными шторами и огромной пугающей кроватью в центре. И он будет смотреть на нее, как обычно, с усмешкой и похотью…
Нет! Нет! Не будет этого!
И ночей, долгих, безумных, наполненных темным, жутким вожделением, не будет! И ее тело забудет его властные прикосновения, его хриплый шепот на ухо, его тяжелые движения, выносящие сознание куда-то за грань, в душную черноту.
Не хотела она такого, никогда не думала даже!
И десять лет назад, в свои легкие восемнадцать, жила спокойно, весело, мечтала о семье и двух детишках… Или трех.
И муже, спокойном и ласковом Мироне, что так волнующе смотрел на нее на прошлой ярмарке…
Именно эти мечты, тщательно скрываемые в глубине души, лелеемые, как нечто самое светлое, самое чистое, и помогали не потерять себя все эти десять лет замужества, не утонуть в бездне похоти, в которой так безжалостно топил ее колдун, ее муж…
Она плакала по ночам, от того, что не может сдержаться, что отвечает ненавистному мужчине на ласки, что покорна ему так, как должна быть покорна жена. И думала, что он просто заколдовал ее, наложил какое-то жуткое заклятье, из-за которого она и тянется к нему темными, долгими ночами.
Не просто же так смотрел с усмешкой, и в черных глазах его горело понимание. И еще нечто, настолько страшное для Варварры, что она просто отказывалась его понимать.
Не хотела.
И в минуты и часы, когда оставалась одна, Варварра вытаскивала на свет ту самую чистую мечту о спокойной жизни и двух детишках. О Мироне, который уж точно не стал бы ее принуждать к такому… Который любил бы ее честно, как любят простые мужчины своих жен… И ей не стыдно было бы с утра смотреть ему в глаза. И не страшно найти в этих глазах понимание… И отблеск своего падения.
– За то, что ведьма, – разорвал ее нелепые, ненужные сейчас воспоминания Василек, – ты прости меня, Варра… Я не смогу помочь. Я вот только…
И в щели сарая скользнул нож.
– Вот… Говорят, больно гореть… Прости меня… – парнишка всхлипнул и пропал, только трава чуть шелохнулась.
А Варварра не успела ему сказать спасибо.
Она посмотрела на нож, но не стала трогать, решив, что это всегда успеется. К тому же она надеялась, что все решится еще.
Ну не могут люди, знавшие ее с детства, видевшие, как она растет, помнящие ее родителей, ее предков, думать, что она – ведьма.
Да почему?
То, что она была замужем за колдуном… Это же не значит, что она ведьма?
И Амирра… Василек, наверно, что-то не так понял! Определенно, не так!
Амирра не могла.
В конце концов, это из-за сестры Варварра оказалась в постели колдуна!
Амирра была старше на два года и готовилась уже к свадьбе, заполняла свадебный сундук, а жених ее, красавчик Валейн, обивал пороги родительского дома, в котором они с Варваррой жили вдвоем. Родителей унесла лихорадка одной жуткой зимой. Хорошо, что в деревне не было принято бросать сирот…
Колдун появился на воскресной ярмарке, налетев, словно темный безумный вихрь, заставив селян в страхе разбегаться и прятаться под прилавками.
Он остановил своего черного страшного коня напротив замершего в испуге старосты, сверкнул белым оскалом зубов из-под капюшона, надвинутого на глаза:
– Помнишь свой долг, Ирдей?
– Да, ваша милость… – хрипло ответил староста.
– Сегодня вечером.
– Да, ваша милость…
Колдун давно уже ускакал на своем черном зубастом звере, про которого ходили упорные слухи, что хозяин кормит его мертвечиной, а ярмарка все гудела. Про долг колдуну, в прошлом году спасшему деревню от жуткой лихорадки, унесшей множество жизней, про то, что надо выбрать подходящую девку, и лучше бы сироту, еще про что-то…
Варварра не участвовала, испуганная до безумия черной фигурой на огромном жеребце, по-волчьи блеснувшими из-под капюшона глазами… Сердце стучало бешено, дико. Наверно, уже в тот момент предчувствуя беду…
Над головой пронзительно каркнул ворон, вырывая из того дня, последнего дня ее свободы, и Варварра запрокинула голову, высматривая птицу в щербатой крыше сарая.