Письма 1812 года М. А. Волковой к В. А. Ланской

У нас в гостиной с десяток помещиков, явившихся сообщить нам известие о победе Витгенштейна.

Тамбов, 17 декабря

Я ездила на бал, чтобы не обидеть тамбовских обитателей, старалась быть веселой и до четырех часов утра танцовала Бог знает с какими рожами. Праздник был блестящий; даже в столице он бы имел успех. Никогда не встречала я такой коллекции оригиналов, какую пришлось мне видеть в этот день.

Тамбов теперь в полном блеске. Все дворянство собралось на выборы, от бедняка до богача. Пора выборов самая веселая в губернских городах. На бале граф Лев насчитал до двадцати мундиров один другого оригинальнее. Тут, судя по мундирам, находились представители четырех царствований; были некоторые и в сюртуках. Целых три дня после бала мне нездоровилось. Я отвыкла поздно ложиться, устала и вообще неохотно ехала на бал. Вести московские неутешительны. Там свирепствуют повальные болезни, как в городе, так и в окрестностях. Несчастная столица переходит от одного бедствия к другому. Надо надеяться, что приняты будут строгие меры к отвращению зла и что в стенах милого города снова водворится здоровье, мир и счастие, которыми он пользовался в течение веков.

Наш старый майор, которого ты знаешь, умер вследствие неприятностей, перенесенных им во время пребывания в Москве извергов. Однако мы очень счастливы: из наших никто не погиб, кроме Клемана и майора. У Разумовских же умер лучший их управляющий, похоронив в течение недели жену, трех детей и имев несчастие видеть зверские поступки извергов в отношении к его одиннадцатилетней дочери. Несчастная тоже при смерти. Много подобных случаев; в голицынской больнице, в церкви, на алтаре, нашли мертвую девочку одиннадцати лет, бывшую жертвой самого гнусного злодейства. Сначала от подобных новостей меня била лихорадка, но мы обязаны французам привычкою к самым неприятным ощущениям: они так часто повторяются, что не могут производить постоянно сильного впечатления.

Сумарокова в Москве и пишет мне, что она объездила весь город, и преимущественно ту сторону, где мы жили. С трудом отыскала она развалины нашего милого дома. Она говорит, что не видавший настоящего положения Москвы еще не может вполне ненавидеть злодеев. Я не хочу ненавидеть их, прошу Бога простить им их злодейства; но положительно можно сказать, что, с тех пор как мир существует, ни в древней, ни в новой истории не найдешь поступков, подобных преступным действиям их в нашем Отечестве.

Графиня Орлова, Лобкова с племянницей, гр. Апраксина и многие другие намерены провести зиму в Москве.

Я решительно отказываюсь от моих похвал Растопчину вследствие последней его выходки, о которой мне сообщили. Ты, верно, слышала, что мадам Обер-Шальме, бросив свой магазин, в котором находилось на 600000 рублей товару, последовала за французской армией. Государь приказал продать весь этот товар в пользу бедных. Именитый же граф нашел более удобным поделиться им с полицией. Младшему из чиновников досталось на 5 000 рублей вещей; сообрази, сколько пришлось на долю графа и Ивашкина. Это скверно до невероятности. Мой двоюродный брат, Волков, отказался от своей доли. Спиридов, московский комендант, и князь Борис Андреевич Голицын, которые также были приглашены к дележу, тоже не захотели в нем участвотать; неизвестно, чем кончится эта история, но она отвратительна.

Я еще не говорила тебе, что я достала дрянные фортепьяны и ноты; матушка заставляет меня петь. Если у тебя есть какие-нибудь хорошенькие пьесы, пришли их мне, дружок. Здесь подобные вещи нужнее, чем где-либо. Трудно веселиться в Тамбове; благодаря всем моим усилиям, я дошла до того, что не скучаю. Слава Богу, у меня характер, которому скука неведома.

О Николае не имеем известий, с тех пор как он в походе. Сестра тоже не может часто писать, потому что следует за чичаговской армией. Последнее ее письмо было из Пинска от 2-го ноября. Что делать, надо терпеть: горю ничем не поможешь.

Не стыдно ли вам отнимать у нас Виельгорских? Впрочем, берите их. Катиша непременно хочет ехать, вопреки всему семейству и своему бесхарактерному мужу.

Тамбов, 24 декабря

Пленные, рассеянные по всей России, заносят всюду заразу, потому что сами они почти что чумные. Прислуга наша, приехавшая из Высокого, рассказывает, что по большой дороге во многих деревнях есть дома, в которые никто не смеет входить; находящиеся в них умирают или оживают, будучи оставлены на произвол судьбы. Принц Ольденбургский умер на третьи сутки.

Не могу выразить тебе, до чего меня растрогали нынче утром рассказы нашей бедной прислуги о всем, что она вытерпела с конца августа до конца октября. Московские пожары и пожары в деревнях, лежащих по Можайской дороге, освещали Высокое в течение трех недель так, что ночью там было светло как в полдень. В течение месяца наши и крестьянские вещи лежали в телегах. Люди насушили сухарей и собирались скрыться в лес, единственное надежное убежище от французов. Неприятели были в пятнадцать верстах от Высокого. Решительно чудом спасся этот милый уголок.

С истинной радостью думаю я, милый друг, что нам остается всего неделя до Нового года. Уповаю на милосердие Божие и надеюсь, что наступающий год не похож будет на тот, с которым мы расстаемся.

Тамбов наполнен пленными. Французы считают понесенный ими разгром за поправимую неудачу. Поляки, зная, как их ненавидят у нас, выдают себя за голландцев или за немцев. Жалки испанцы и португальцы: они на свободе и ежедневно приходят просить милостыню. Я с ними говорила. Они Россию превозносят до небес, а Наполеона ненавидят и радуются его падению. Между прочим, тут есть один генерал португальский; с ним было два сына: одного убили у него на глазах, другой пропал без вести; да дома осталась у него семья, о которой он в продолжение двух лет не имеет известий. Несчастный старик слова не может сказать без слез. Сама я ни одного генерала не видала и сержусь на тех, кто заговаривает с французами, от которых дождешься лишь дерзостей. Когда их отщелкают, они тотчас осядут и становятся низкопоклонными. Прелестный характер, нечего сказать!

Тамбов, 31 декабря

Ты не поняла меня относительно взгляда моего на монашескую жизнь, милый друг. Если бы монашеская жизнь была такова, какой ей следует быть, то, живя в уединении, мы приближались бы к величайшему блаженству, которое лишь возможно на земле. Но лучшие учреждения искажаются под рукой человеческой. Многое достойно осуждения в жизни монахов, однако некоторые из них приносят пользу. В свете же, посреди развлечений, мы забываем ближнего. Что бы ты мне ни говорила, я все-таки остаюсь при моем убеждении, что уединением мы ограждаемся от многих скорбей. В свете мы напускаем на себя неестественную чувствительность, напрашиваемся на разного рода неприятности и подвергаемся искушениям. Чем меньше нитей, привязывающих нас к жизни, тем менее ощутительна потеря их. Ты ошибаешься, думая, что я хочу избавиться от всех привязанностей. Между ними есть такие, которые сам Бог внушает нам: следует каждому исполнять свой долг. Хотя Господь запрещает любить кого-либо более, чем Его Самого, но повелевает любить ближнего, а чувство это следует хранить и в монастыре.

Впрочем, не бойся: пока я нужна кому-либо на свете, я не решусь идти в монастырь. Теперь я имею счастие посвящать матушке все мое время.

Целую неделю мы возились с крестьянами из саратовского имения, посланными от сельского мира. Весною отправимся в Саратов, оттуда в Саренту к Гернгутерам. Они всего в 150 верстах от нас. Нынче утром получили мы два письма от сестры из Минска. Она говорит, что у них все госпитали переполнены, дороги покрыты трупами, деревни полны больными, так что крестьяне убегают в леса и мертвых оставляют без погребения. Это может иметь ужасные последствия. Да сохранит нас Бог от чумы! В Москве и ее окрестностях тоже свирепствуют болезни, равно и в Казани, где умер бедный князь Петр Салтыков. Сегодня отправили к вам партию пленных испанцев и португальцев. Берегитесь, чтобы они вас не зачумили. У нас остались поляки, французы и немцы.