– Папа всегда твердит, что если я не брошу рисовать, это будет все равно отвлекать меня, и добром не кончится. Но я не могу, – ее глаза влажно блеснули. – Если долго не рисую, становится так муторно и тоскливо, словно из мира исчезают краски.

– Так зачем себя мучить? Ведь ты уже убедилась, что это никак не мешает твоим делам. Да и вообще, творчество помогает развиваться многосторонне.

Она мотнула головой.

– Каждый должен заниматься своим делом, а во время отдыха набираться сил и не расходовать их на баловство.

– Хорошо. Но почему же ты тогда не стала художником, если это так важно?

– Я пыталась. Хотела поступить в Академию, но не прошла экзамен. Профессор сказал, что моя техника никуда не годится: я ведь всему училась сама. Раскритиковал мою «манеру письма», как он выразился. Так что это все-таки не мое дело.

– Покажи мне, пожалуйста, свои рисунки.

Конечно, это было нечестно. Я понимала, что Эфил не может мне отказать, но иногда стоит применить силу. Она помедлила, но все же послушалась. Пролистнув блокнот – он был заполнен уже наполовину – я увидела, что все рисунки выполнены карандашами. Очевидно, это объяснялось удобством и компактностью материалов. А, возможно, и стоимостью. Рисунки были очаровательны. Не могу сказать, что хорошо разбираюсь в живописи, но у Эфил, определенно был свой стиль. Она видела мир как художник. И то, каким она его видела, позволило мне вдруг взглянуть на Мунунд иначе. Разглядывая рисунки, я совсем забыла об авторе, а Эфил стояла, напряженно сцепив ладони. Очнувшись, я взяла ее за руку и потянула, заставив сесть рядом.

– Я не знаю еще, как получится устроить дальше – не хочу тебя обнадеживать. Но пообещай мне, пожалуйста, что не бросишь рисовать. По крайней мере, пока я рядом.

Она не поблагодарила, не обрадовалась – по щекам текли слезы. Лучше сейчас ей побыть одной и обдумать все, поэтому я быстренько умылась, накинула пальто и вышла «подышать свежим воздухом».

Такой же бледный и туманный, как вчера, день только начинался. Наш поезд отогнали на ночь в тупик. Прямо передо мной тянулись скучные серые строения без единого окна. У последнего вагона оживленно разговаривали два человека. Решив прогуляться, я обогнула наш состав, выйдя к соседним путям, тянувшимся вдаль. У двери машиниста, стоял Ллур. Он задумчиво смотрел перед собой и попыхивал маленькой белой трубочкой. Когда я подошла ближе, поклонился и вежливо разогнал ладонью облачко дыма.

– Не трудитесь, запах приятный. Я не видела раньше, что в Мунунде курят. Тоже высушенные листья какого-нибудь растения?

Дин удивленно поднял брови.

– Нет. Цветы сарга. Не сказал бы, что это редкая привычка.

– Я вообще еще мало знаю о вашей стране.

Он нахмурился, но промолчал.

– Вы ведь знаете, что я всего две недели здесь?

– То есть, вы вернулись в Луиллир две недели назад, Госпожа?

– Нет. Я имею в виду… Простите за глупый вопрос, а что вы вообще обо мне знаете?

Ллур растерялся.

– Вы Пастырь, член Совета. Для всей экспедиции это большая честь.

– Вы не слышали о моем появлении?

– Простите, госпожа Виктория, не понимаю, о чем речь… Последний год я провел на раскопках, и только неделю назад приехал, чтобы проследить за отправкой второй партии.

– О, вот как.

Разговор становился все более глупым. Но тут из кабины машиниста выскочил молодой паренек, увидев меня, ошарашенно раскланялся и быстро зашептал на ухо Ллуру.

– Хорошо, – ответил он, и повернулся ко мне. – Простите, Госпожа, но мне нужно идти. Прошу вас вернуться в вагон: поезд отправляется.

В купе меня уже ждал завтрак. Глотнув сиорда, я повернулась к Эфил.

– Скажи, а что говорят о моем появлении?

– Простите, Виктория?..

– Ты ведь знаешь, что я буквально недавно попала в Мунунд? Что меня раньше не было здесь?

– Да, конечно.

– А тебе не интересно – откуда я появилась?

Эфил чуть ли не испугалась:

– Но это дела Пастырей! Дети Неба все время заняты, они часто в разъездах.

– Хочешь сказать, ты не знаешь, сколько всего Пастырей? Не видела их в лицо?

– Я всего два года назад поступила на работу во дворец, Виктория. Я, конечно, видела Пастырей… но, обычно, издалека. Я ведь просто горничная и не состою в личном штате кого-нибудь из них.

– Хорошо. Но разве вы… служащие – не разговариваете о работе? Неужели никто не заметил, что еще один Пастырь появился из ниоткуда?

Эфил выглядела совсем растерянной.

– Простите, Виктория, я не понимаю… Я что-то сделала не так?

– О, боже! Конечно, нет. Но ты не слышала каких-нибудь разговоров от более опытных коллег обо мне?

– Как можно! Сплетничать о Пастырях?

Я выдохнула.

– Видимо, мы друг друга не поняли. Забудь об этом.

Я и сама отмахнулась от разговора, от мыслей, от странного ощущения, что Ллур держится с опаской, словно ожидая подвоха с моей стороны. День снова пролетел за книгами. Я даже не обратила внимания, когда Эфил успела упаковать вещи.

Поезд стал замедлять ход, но дорога еще не закончилась: нас ждал следующий транспорт. Шагнув из купе на платформу маленькой станции, я сразу увидела несколько грузовых машин и один автомобиль – специально для меня. Так пояснил подкатившийся семенящей походкой Кнур. Не обращая на него внимания, я подошла к Ллуру, наблюдавшему за погрузкой машин.

– На этом мы доберемся до места раскопок?

– Совершенно верно, госпожа Виктория. Здесь уже недалеко.

– Спасибо за отдельную машину.

– Что вы, – он удивился, – как же иначе?

– Буду рада, если вы поедете с нами.

Он растерялся и точно не обрадовался. Но отказывать Пастырю неудобно. Поклонившись, Ллур пошел со мной. Хотел сесть рядом с водителем, но я попросила занять это место Эфил.

– Раз уж появилась такая возможность: расскажите о лабиринте. Я знаю мало: при строительстве обнаружили древнее строение, которому не меньше тысячи лет, а стены покрыты неизвестными письменами: предположительно это язык Ревеллиров.

– К сожалению, пока дешифровка дает мало результатов. Это осложняется и тем, что, не стены лабиринта покрыты надписями, а плиты, из которых они сложены.

– А в чем разница?

– Раньше эти камни принадлежали другому строению, которое, возможно, стояло на том же месте, и было разобрано в период строительства лабиринта. Расколотые плиты, вперемешку с тесаными камнями местной породы, использовали для возведения стен, не заботясь о сохранении надписей.

– Но почему?

– Очевидно, все делалось в спешке. Возможно, место играло важную роль. Поэтому, кстати, там уже и находилось другое сооружение. Мы не может пока утверждать: был ли это храм или нечто подобное.

– Но такой вывод напрашивается.

– Да.

– Значит, перед нами как бы разорванная на листки книга? Да еще на неведомом языке.

– Есть одна крайне важная деталь. Сам узор лабиринта может сказать о многом. Он сложен, но заблудиться нельзя. На протяжении всего пути, прямо от входа, посередине одной стены идет надпись, высеченная уже после окончания строительства. Эти символы значительно крупнее тех, что первоначально наносили на плиты.

– Нить Ариадны?

– Простите, госпожа Виктория?

– Ох, это я… Неважно. Ну, подсказка, ключ.

– Думаю, дело не в этом. Найти путь к центру можно и без надписи. Скорее, послание от строителей лабиринта.

– Хм. А что там в центре?

– Это тоже любопытно. В середине открытая площадка, приподнятая над землей. Сам лабиринт, можно сказать, в прекрасном состоянии. Но плиты в центре повалены друг на друга, как если бы мощный смерч зародился на площадке и там же стих.

– Этому есть объяснение?

– Я считаю, что все можно понять, – вдруг впервые улыбнулся он. – Если имеешь достаточно терпения и времени. Вот мы и приехали.

Машины остановились. Я нетерпеливо открыла дверь, но, увы: за разговором даже не заметила, как стемнело. Фары освещали импровизированную улицу, вдоль которой стояло несколько деревянных бараков. Некоторые окна слабо светились. Фонарей не было, и ничто не затмевало света звезд, раскинувшегося над нами неба. Ллур проводил нас к небольшому домику.

– Его построили специально для вас. Дом скромный, но строители были ограничены во времени.

– Все прекрасно!

– Чуть позже принесут ужин, а завтра я пришлю мальчика, который будет помогать по хозяйству.

– Благодарю. Не беспокойтесь насчет нашего устройства и не делайте исключений. Мы знали, куда ехали.

– Это большая честь для нас. Утром, в десять часов, состоится совещание: мой заместитель отчитается за прошедшее время, подведем некоторые итоги. Надеюсь, вы присоединитесь.

– Конечно! Значит, до завтра.

– Доброй ночи, госпожа Виктория, – откланялся Ллур.

Мне показалось, или его взгляд действительно потеплел?

Домик, и верно, простой, но, учитывая, что известие о моем приезде они получили максимум четыре дня назад – это подвиг. Несмотря на скромные размеры, здесь было все необходимое: микро-кухня, крошечный душ и достаточно просторная комната. На столе – уютная лампа, на окнах – занавески. Но голые стены немного угнетали. Чтобы освоиться, я, вопреки протестам Эфил, подключилась к разбору вещей и наведению уюта. Едва мы закончили, как принесли поднос с ужином.

Я уже привыкла к вкусу местной кухни – более вязкому и терпкому, чем привычная. Привычная. Домашняя… Нужно ложится спать – завтра новый день.

На новом месте спалось плохо. Правда, только мне. Эфил сопела, как сурок, уже через четверть часа. Я же никак не могла преодолеть туман дремоты и провалиться в фазу крепкого освежающего сна. Так и промаялась до самого утра, поэтому встала разбитая и в мрачном настроении. Крепкий сиорд немного поправил дело, но не настолько, чтобы утро стало радостным. Без пятнадцати десять, когда я уже была готова к выходу, в дверь робко постучали. Это оказался обещанный Дином мальчик. Хотя «мальчиком» он был, пожалуй, только с точки зрения взрослого.

– Доброе утро, госпожа, – низко поклонился темноволосый юноша лет пятнадцати. – Меня зовут Койда. К вашим услугам.

Он еще раз поклонился, при этом сквозь взволнованную серьезность на миг блеснуло чисто мальчишеское любопытство.

– Доброе утро. Рада знакомству. Надеюсь, мы подружимся, – улыбка вышла вымученной. – Не знаю, понадобишься ли ты сегодня Эфил, но мне твои услуги нужны прямо сейчас. Проводи, пожалуйста, на совещание.

– Конечно, госпожа! Это недалеко.

Действительно недалеко, в конце улицы, стояло приземистое строение с антенной на крыше. Около входа столпилось несколько человек, но основные ручейки движения направлялись в другую сторону: там виднелись песчаные холмы, а чуть дальше – расчищенная территория и строительная техника. Мне захотелось сразу отправиться к лабиринту, но – назвался груздем, полезай в кузов.

Еще на подходе к «штабу» – так я окрестила строение с антенной – заметила Кнура.

– Госпожа Виктория! Позвольте приветствовать. Надеюсь, вы отдохнули? Увы, здесь так мало удобств. Это позор для нас, что не смогли организовать достойный прием! Ведь можно было… и больше похлопотать, – снизил он голос.

Под его льстивое бормотание я вошла внутрь. Вокруг большого стола, сколоченного из досок, собралось около двадцати человек. Раздались слова приветствия, мне почтительно кланялись – все это было еще внове и непривычно. Ллур вышел вперед:

– Доброе утро, госпожа Виктория. Благодарю, что почтили своим присутствием, – меня усадили во главе стола. – Позвольте начать.

Мест за столом хватило не всем. Несколько мужчин помоложе и худая строгая девушка остались стоять. Первым начал заместитель Ллура, говоривший быстро, сухо и по существу. За время отсутствия главы экспедиции никаких происшествий не было, работы идут по плану, закончен подъем упавших центральных плит.

– Это необходимо для изучения надписей, – пояснил мне Ллур.

Вторым слово взял профессор археологии, чье непривычно длинное для Мунунда имя не задержалось в моей памяти. Седой старичок высокопарно поблагодарил меня за оказанную честь и неоценимую помощь, которая, несомненно, ускорит дешифровку, а затем принялся пространно рассуждать об уникальности открытия и важности его значения для науки. Похоже, возможность выступить ему дали исключительно в знак уважения к летам и заслугам. Речь профессора лилась говорливым ручейком, ласкающим слух. Мой измученный бессонницей организм чуть не поддался ее убаюкивающему действию. Итоги исследований в целом – на данный момент – подводил, вопреки моим ожиданиям, не Ллур, а лингвист Гаир Литтер – высокий сутулый мужчина. Говоря, он чуть вскидывал голову, прикрыв глаза, а переносица его длинного носа белела. Но на это я обратила внимание лишь вначале. Постепенно меня все больше захватывали строго систематизированные факты. В голове словно заработала вычислительная машина – шестеренки защелкали. Машинально я пододвинула листок бумаги и начала делать записи, по ходу отмечая появляющиеся мысли, которые следовало еще обдумать.

Когда докладчик сделал маленькую паузу, я, неожиданно для самой себя, требовательно спросила:

– Находили ли прежде такие лабиринты или подобные им сооружения?

– На территории Мунунда есть еще два лабиринта, – ответил Ллур. – Но они гораздо меньше и проще, к тому же сложены из плоских камней. Строения же, которые принято относить к правлению Ревеллиров, разнообразны по величине и форме – чаще всего это замки – и встречаются по всему свету. Развалины, обнаруженные на территории Афала, представляют собой храмовый комплекс, но он сильно поврежден.

– Камни, из которых сложены лабиринты, чем-нибудь похожи?

Ллур ответил не сразу, с любопытством посмотрев мне в глаза.

– Это гвердор. Не сказать, чтобы редкий материал, но ближайшее месторождение – на другом конце страны.

– Вы сказали, что использовалась еще и местная порода.

– Да. Причем без какой-либо закономерности. Просто там, где было удобнее, брали серый шурф. Объяснение простое – плит не хватало для стен.

– Что ж, пусть так. Но для первоначального здания гвердор привезли издалека, игнорируя тот же шурф. Значит, материал имел уже тогда большое значение. У камня есть какие-то особые свойства?

– Нет, – вновь проснулся профессор. – Кроме приятного внешнего вида и достаточной прочности.

– Однако его назвали «Глазом ведьмы», – вдруг лукаво улыбнулся Ллур.

Послышался недовольный ропот. Литтер откровенно поморщился.

– Почему?

– Считается, что гвердор помогает видеть тайное.

– Его используют для украшений?

– Нет. Чаще для безделушек и сувениров. Красивый цвет.

– Мне нужно посмотреть!

С этими словами я порывисто встала и тут же поняла, как это неловко. Ведь совещание еще не закончилось. Но никого это, похоже, не смутило. Все поднялись, и Ллур вызвался быть моим провожатым.

Та же машина, что везла нас вчера, доставила к месту раскопок. Люди суетились здесь, словно муравьи вокруг остатков пирога. В роли сладости выступал лабиринт, частично утопленный в почве, поднимавший стены выше человеческого роста.

Совершенно не думая о производимом эффекте, я машинально взлетела, пожелав рассмотреть получше все сооружение. Первое, что пришло в голову – «Это красиво!». Круглый по форме, лабиринт напоминал пышную розу: вокруг сердцевины изящно закручивались линии. Неприятно напоминая червячков в чашке цветка, среди «лепестков» трудились исследователи.

Я опустилась прямо на центральную площадку, и меня вдруг окружила тишина. Ближайшие плиты уже подняли, однако следы падения были заметны. Что-то мощное отбросило огромные камни, сломав их – некоторые пополам. Гвердор напоминал по окраске земной малахит, но более темный. Зеленые переливы прочерчивали черные полосы. За долгие века он утратил блеск полировки: ветер суровой наждачкой обработал плиты, приоткрыв зернистую структуру гвердора. И все же рядом с серыми валунами шурфа он смотрелся великолепно.

Спрыгнув с площадки, я подошла поближе, чтобы рассмотреть надписи. Обрывки. Разрозненные строчки. Причудливые знаки, не похожие на письмена Мунунда. Из центра вели три выхода, но лишь около одного на плите была вырезана большая – величиной с мою голову – буква, раскинувшая в стороны ручки-щупальца. Не удержавшись, я провела пальцем по грубо вырезанной черте. Если и ожидала какого-то озарения, оно не случилось.

Шагнув в проход, пошла по коридору, образованному камнями. Справа по стене тянулась строчка букв, поэтому на разветвлениях и поворотах не приходилось задумываться. До этого я никогда не бывала в лабиринтах, если не считать железных брусьев на детской площадке. Но исследование извилистых тропинок решила отложить на потом: хотелось пройти за нитью Ариадны до выхода. По пути несколько раз встречались люди, почтительно кланявшиеся Пастырю. Я вежливо улыбалась и шла дальше, поймав себя на ощущении, что в голове начинает странно туманиться. Это было похоже на галлюцинации, настигшие меня во время ритуального танца. Только теперь не картинки, а странный неясный шум голосов. Впрочем, как и в первый раз, это быстро прошло, и тогда я заметила, что все время вела рукой по стене, ощупывая большие письмена. Поразмыслить толком не получилось – впереди блеснул выход, где ждал Ллур.

– Скажите, – с ходу выпалила я. – Никто из посещавших лабиринт не жаловался на недомогание?

– Я не слышал, – нахмурился Ллур. – Вам плохо?

– Нет-нет, просто решила спросить. Простите: я сорвала совещание и мешаю вам работать. Думаю, вернусь в лабиринт: хотела скопировать главную надпись.

Ллур улыбнулся:

– В этом нет необходимости: все изображения на плитах уже скопированы, я предоставлю вам материалы. И прошу, не смущайте меня извинениями. Ваше появление – надежда для нас. Уверен, госпожа Виктория, вы сможете прочитать эти знаки.

«Мне бы его уверенность!»

В палатке, разбитой рядом с раскопками, я просидела несколько часов, изучая как скопированные изображения, так и результаты работы исследовательской группы. Оказывается, для меня уже подготовили дубль всех документов, кроме старых надписей на плитах – их было слишком много. В сущности, я могла бы забрать бумаги и отправиться в свой домик, но, во-первых, близость лабиринта вдохновляла – сидя за столом, я видела его стены, во-вторых, присутствие Ллура успокаивало. Он был мне симпатичен еще и тем, что, несмотря на почтительное обращение, не выказывал ни раболепия, ни восторженного удивления. Его настороженное поначалу отношение, сменилось – мне хотелось на это надеяться – вежливой симпатией. Проголодавшись, я наконец решила закончить первый день работы. И, отказавшись от сопровождения, неторопливо пошла к поселку.

Вокруг раскинулась равнина, охваченная по горизонту цепью пологих гор. Высокие травы цвета морской волны качались под ветром. Грунтовая дорога вела от поселка к раскопкам, но я свернула и побрела в течении травы. Цветов не заметила, но время от времени метелки, похожие на пучки волос, стукались о ладони. Птиц не слышно. Возможно, непривычная для этих мест суета спугнула, или они вовсе здесь не водятся.

Сделав крюк, я подошла к поселку с другой стороны. Ближе всего ко мне стоял небольшой барак. Два окна открыты, и на крайнем приветливо колышется легкая занавеска. Я была уже в нескольких шагах, когда увидела за этой шторкой Эфил, весело болтающую с кем-то. Услышав мой оклик, она испуганно высунулась из окна.

– Виктория! Неужели вы не увидели меня дома и искали?

– Нет, до дома я еще не добралась. Что ты здесь делаешь?

– О, мы тут познакомились…

Я увидела в глубине комнаты ту строгую девушку с совещания. Она поклонилась.

– Неловко напрашиваться, но я бы сейчас не отказалась от чашки сиорда.

– Простите, конечно!

Эфил бросилась вон из комнаты, так что, когда я подошла к крыльцу, уже ждала там, чтобы проводить по коридору, тянущемуся через все здание.

– Простите, что не ждала вас дома, – торопливым шепотом объясняла она. – Но я вышла прогуляться и познакомилась с Мэйон.

– Не нужно извиняться, все нормально! Мэйон – это та девушка у окна?

– Нет. Это Мидна.

Мы вошли в комнату. Кроме Мидны здесь были еще три девушки, приблизительно одного возраста – лет двадцати с небольшим. Мидна Этте (только она представилась полным именем), как старшая, от всех приветствовала меня и представила остальных, а девушки дружно поклонились.

– У вас подобралась отличная компания. Живете здесь все вместе?

– Да, госпожа Виктория, – ответила Лэссири – задумчивая девушка с большими карими глазами. – Всех женщин поселили в одной комнате. С нами еще Гвэнин Кох – врач экспедиции. Но она сейчас в медпункте.

– Прошу вас, – поставила передо мной чашку сиорда та самая Мэйон – очаровательная блондинка я ямочками на щеках.

Третья девушка – Карна – взъерошенный бесенок, фигурой и повадками походившая больше на мальчишку-подростка – присела на стопку сложенных одеял у ног Мидны. Вдвоем они образовывали настороженную группу – чем-то мне напомнило это Ллура при первой встрече. Лэссири же и Мэйон не скрывали своего восхищения появлением Пастыря. Но и те, и другие держались скованно. С моим приходом веселье исчезло. Я растерялась и молча пила сиорд. Вдруг расхотелось говорить и сближаться: все равно не получится. Эфил здесь своя, а я – инопланетянин. Выдавив еще несколько вежливых, ничего не значащих фраз, я попрощалась и вместе с Эфил отправилась домой. Если можно было называть так наше маленькое жилище. Если мне вообще можно было так назвать какое-либо место в этом мире.

Встречные кланялись, и я поняла, что уже воспринимаю это естественно. Без аппетита поужинав, разложила бумаги, принесенные с собой, но толком поработать не получилось: бессонная ночь дала себя знать.

– Как ты смотришь на то, чтобы пойти со мной, – предложила я утром Эфил.

– С вами? Зачем?

– Мне нужна твоя помощь. Осмотри лабиринт, а потом зарисуй все, что покажется тебе важным или интересным. Хочу посмотреть на него со стороны – я что-то упускаю. Надеюсь, карандаши и бумагу побольше, чем блокнот, сможешь найти?

– Конечно. Но… Я ведь не настоящий художник. Боюсь, у меня плохо получится.

– Не скромничай: я видела твои рисунки. К тому же, мне не важна точность или, скажем, пропорции. Нужен именно взгляд постороннего человека – не ученого-исследователя.

И в моих словах почти не было хитрости.

Следующие два дня мы с Эфил трудились не покладая рук. Я с головой погрузилась в дешифровку, а она часами не расставалась с карандашом, ухитряясь при этом еще и решать хозяйственные вопросы. Койда пришелся очень кстати: мальчик старательный и ответственный. К тому же хорошо готовит. А вот мои результаты вряд ли можно было назвать «хорошими». Собственно, я разобралась в ситуации, но не продвинулась ни на шаг. Как и остальные, попавшие в тупик.

В ходе изучения надписей удалось составить алфавит из 52 знаков. Отдельные походили на буквы других языков, но полной аналогии не выстраивалось. И я замечала, с какой надеждой смотрят на меня остальные. Ведь они привыкли к невероятным способностям Детей Неба. Вот только я еще не успела так «прокачаться». Безусловно, геласер оказывал мощное влияние: я поражалась тому, как продуктивно, оказывается, могу работать. Те самые «серые клеточки» мозга, о которых любил говорить Пуаро, приобрели невиданную скорость. Но даже чудо не безгранично: я пробыла в Виире всего две недели, и мне было далеко до могущества Пастырей.

Определенный перелом произошел, когда Эфил показала свои работы: около двадцати пейзажей. С помощью Койды я развесила их по стенам, окружив себя изображениями лабиринта.

– Здорово! – выдохнул он, оглядевшись. – Только… не совсем так, как есть.

– Я ведь не училась, – смутилась Эфил.

– Койда не хотел тебя обидеть.

– Нет, нет, – воскликнул мальчик. – Я говорю, что красиво! Просто немножко…

– Немножко иначе. Все правильно, – кивнула я, обходя по периметру комнату. – Пожалуй, это и есть настоящий лабиринт.

– Как это? – удивился Койда.

– А вот так. Что мы видим? Развалины, осколки прошлого. Но когда-то лабиринт был настоящим. Его построили с определенной целью. И мне кажется, если узнать с какой, это поможет прочитать надпись.

– И вам помогут рисунки?

– Возможно. Мне нужно подумать.

Что-то действительно было в этих изображениях. Неуловимое, знакомое. Ускользавшее от меня, как смысл знаков.

Со следующего дня я изменила тактику. И теперь все время, вместо того, чтобы сидеть над таблицами, проводила в лабиринте. Ходила, думала. Иногда забиралась на вершину соседнего холма и, усевшись там, смотрела на строение внизу. Никто ничего не спрашивал и не возражал. Очевидно из соображений: им, Пастырям, виднее. Да уж…

Лишь Кнур Ло пытался чаще попадаться на глаза, но не отвлекал.

У меня же было глупое, но твердое убеждение, что внутри зреет истина. И нельзя этому мешать.

Как-то на закате я лежала в высокой траве и смотрела на плывущие облака. Подобно им медленно текли мысли. Заслышав шорох, села и услышала испуганный вскрик. Оглянувшись, я увидела Лэссири.

– Госпожа Виктория! Как я испугалась. Простите, прошу вас, что помешала.

– Это ты меня прости.

Нагнувшись, девушка подняла корзинку, сплетенную из прочных стеблей сната – местного растения. В таких же Койда приносил нам ягоды.

– Ой, ты из-за меня, наверное, все рассыпала. Давай помогу.

Однако Лэссири собирала не ягоды, а маленькие красные коробочки-стручки, растущие на вьющихся по высоким травам стебельках.

– Что это?

– Фар, госпожа. Внутри коробочек – семена.

Она легко разломила одну и показал пять овальных, похожих на горох ядрышек.

– Для чего он нужен?

– Если поджарить на сковородке, будет очень вкусно. Это простое кушанье, – чуть смутилась она. – Его обычно готовят в деревне.

– Похоже на наш горох, – и на недоумевающий взгляд девушки добавила. – Он растет там, откуда мы прибыли.

Лэссири отвела глаза, торопливо собирая фар.

– Ты как будто испугалась?

– Нет, госпожа. Вовсе нет.

– Ты ведь знаешь, что мы не из этого мира?

– О делах Пастырей запрещено говорить, госпожа Виктория.

– Вот даже как…

Ее корзинка была уже полна, но я заметила еще один стручок у самой ноги и наклонилась, чтобы поднять. Из-за коробочки вдруг высунулись усы бронзово-коричневого жука, и не успела я полюбоваться красивым насекомым, как он больно кусанул меня за палец.

– Ай!

– Что случилось, госпожа?!

– Какой-то нахал укусил меня. Вон полетел.

– Это кафер!

– Честно говоря, меня сейчас не очень интересует его название.

– О, вы не знаете? Укус кафра проходит быстро, но он может переносить степную лихорадку.

– Думаю, это что-то неприятное.

– Степная лихорадка опасна! И хоть это маловероятно, укус нужно обработать.

– Мда. Хорошо я фар пособирала. Не знаю, есть ли у нас дома аптечка.

– Пожалуйста, пойдемте со мной: я все сделаю. До нас ближе.

Боль от укуса проходила быстро, так что когда мы подошли к бараку, я уже хотела оставить эту затею, но Лэссири решительно воспротивилась. Пришлось подчиниться.

В комнате никого не было, и теперь она показалась мне просторнее, чем в первый раз. Обстановка самая скромная, но чувствовалось, что здесь обитают девушки: букет цветов на окне, миска с бариками – явно собственного изготовления – та же занавеска, вновь колышущаяся от ветерка. С мебелью было скудно: пять узких кроватей, два стола, да пара табуреток, на одной из которых стояла кухонная плитка. Лэссири смахнула невидимую пыль со второй и предложила присесть. Сама же достала коробочку, пахнущую лекарствами, вытащила бинт и пузатую баночку. Лэссири подошла к моему лечению серьезно. Смазав укус зеленоватой мазью и завязав палец («чтобы ничего не испачкать»), она угостила меня таблеткой и предложила еще какой-то специальный настой.

– Немножко осталось. Он обладает общеукрепляющим действием.

Ароматные травки заварились быстро, я отхлебнула и улыбнулась:

– Это вкусно.

– Ох, забыла предложить! Пожалуйста, попробуйте, – она пододвинула миску бариков.

Есть не хотелось, но из вежливости я взяла один. Тут в дверь постучали, Лэссири выглянула и со словами: «Простите, я на минуту» – вышла из комнаты.

Я допила настой, дожевала барик, и вдруг почувствовала, что меня неуклонно тянет в сон. Потерев глаза, попыталась бороться с напастью, но безрезультатно. Понимая всю нелепость ситуации и мысленно извиняясь перед ее хозяйкой, я упала на ближайшую кровать и тут же погрузилась в сон.

Возможно, сказалось влияние лекарств или зацикленность на проблеме, но во сне я блуждала по лабиринту.

Все вокруг было более реальным, чем наяву, более ярким и живым. Письмена подсвечивало внутреннее сияние, от камней тек тихий шепот. Впереди мелькнула фигура, тут же скрывшаяся за поворотом.

– Подождите!

Я побежала, но во сне это получалось пугающе медленно. Остановившись, вдруг поняла, что больше не вижу надписи: я свернула с главной тропы. Решив, что это беда небольшая, отправилась дальше, но развилок становилось все больше, чаще встречались тупики, а знаки со стен исчезли вовсе. Жаркой волной нахлынула паника, но не успела я еще по-настоящему испугаться, как увидела стоящего прямо передо мной мальчика лет десяти. Худенький и бледный, он тревожно смотрел на меня, а потом поднял руку, показывая на спрятанный в кулоне геласер. Мальчик хотел было что-то сказать, но над лабиринтом пронесся громоподобный стон, словно гигантский диплодок прошел мимо. Мы одновременно посмотрели наверх, а когда я опустила взгляд, то увидела, что стою на поле, среди высокой травы, и в небе собирается дождь.

Поплыли какие-то неясные образы, и сквозь дрему, я услышала разговор.

– Твой язык, Карна, доведет до беды.

– Я никогда первая не начинаю. Но терпеть нахальство не собираюсь.

– Он тебе в отцы годится.

– Мой отец никогда так не разговаривает с людьми.

– Взрослей, Карна. В жизни всяких людей встретишь. Учись быть сдержаннее и терпимее.

– Я уже устала учиться.

Девушка пробурчала это так забавно, что я улыбнулась, окончательно просыпаясь. Приятно пахло чем-то сладким. Я открыла глаза и вспомнила, что заснула в комнате девушек. Кто-то заботливо накрыл меня одеялом. Стемнело, лампа на столе освещала противоположный угол. На корточках у плитки сидела Карна, помешивая что-то на сковородке, и разговаривала с невысокой полной женщиной.

– Вот поэтому тебе и опасаются что-нибудь поручить. Своей горячностью все испортишь.