Адель, вопреки его ожиданиям, не стала возражать, задавать вопросов или высказывать свою точку зрения, снисходительно улыбаясь, она словно окунулась в поток времени, пытаясь прочувствовать красоту момента, и все сказанное будто теряло ценность, заглушалось терпкостью хорошего вина. Она бросила взгляд на горизонт и взяла в руки сумку и накинула на плечи рубашку.
– Ну тогда прощай, – Адель очаровательно улыбнулась, и Давида удивило разумное и спокойное выражение ее лица.
– Прощай… – через силу произнес он.
Дневная духота спала в порту, от воды повеяло прохладой, и море заблагоухало соленым запахом. Адель почувствовала невесть откуда взявшуюся силу и великую ценность простой безыллюзорной реальности, а Давида будто что-то больно кольнуло, вопреки его представлениям о собственной непоколебимости. Утром он уплыл на яхте, и работница кафе рядом с портом видела его в компании двух девушек, по всей видимости, эскортниц. В воде ему нравилось больше, чем на суше, и все его существо манил и притягивал горизонт, с которым он хотел слиться, оторвавшись от берегов.
А её впереди ждала жизнь, наполненная теплыми сгустками смыслов и звучащая интонационными переливами, вспышками эстетизма, удивлявшая непомерной глубиной самых простых явлений. Находясь среди людей, она замечала нечастые проблески духа и красоты, но посвятить им жизнь хватало мужества немногим.
***
Если бы можно было забраться на такую высокую гору, с которой было бы видно не только все земное пространство, но и все времена, исторические события, поколения, стало бы ясно, что земля слишком мала, а человек слишком огромен, как статуя Давида Микеланджело. И сотни лет человечество, не умолкая, рассказывает лишь о себе и своем создателе.
Прохладные коридоры музея Ниццы с самого утра слышат шаги посетителей, наблюдавших, как с белых стен свисают библейские герои, яркими красками повествуя о своем величии, преодолевая бренность бытия и бездушность материи. Адель стояла напротив ярких полотен, и ее все больше затягивала многовековая глубина сюжетов, нанесенных на полотно художником Марком Шагалом.
Какое благоговение и радость существования, самозабвенное поклонение перед живым миром, неутомимый трепет от божественной сути бытия. Этот посланник, как глубоко он прочувствовал единство всего, родство неродной земли и Божье творение во всем: сером и убогом, мрачном и сиром месте, где жили старики, и в величественной позолоте архитектурных монументов, гордой парадности, роскоши культурных сооружений. А памятники, как и должны, аккумулируют память, сгущают, концентрируют мировое прошлое. И вот благодаря легкой, исполненной восторга руке художника вновь засквозили эпохи, слой за слоем в полотнах засветились библейские образы, из века XX он вглядывался в самую глубину культуры, которая всем сообщает о непреодолимом единстве. Как он служил этому свету, не давая ни жизни отвлечь себя, ни смерти повести за собой в темные дали?
***
За чередой закатов и восходов, приливов и отливов, дней растущей и убывающей луны над пестрыми ночными улицами – где-то в глубине скрывались давно затерянные смыслы. Ницца не отпускала Адель. Случай свел ее с Мадлен, пожилой француженкой, которая искала дизайнера для реставрации старого дома, находившегося в горах, недалеко от города. Дом, который Мадлен покинула после смерти мужа, обветшал и осиротел, местами в него пробиралась сырость, но светлая память оказалась сильнее боли, и хозяйка захотела дать этому каменному строению новую жизнь. И Адель, осознававшая хрупкость красоты, в которой прошлое неизменно перетекает в вечность, всегда стремилась эту красоту беречь, и была вдохновлена новой работой. Душа и сердце города приняли мастера, служившего этой благой цели, призывая к сотворчеству, и уже готовили встречу с тем, кто и ее саму мог бы провести над пропастью по качающемуся мосту, если бы это понадобилось…