«Себя, Галина Георгиевна», – подумала Октябрина, а ответила что-то невнятное. Голубь что ли в окно ударился, кто знает. Она уже и не вспомнит.
После завтрака умудрился позвонить Роман. Не сказать, чтобы Октябрина была раздражена его появлением. Просто он был не к месту – как часто бывал. Он позвонил после того, как Октябрина успела пару раз испугаться пылинок в луче света, прочитать грустный пост в интернете и съесть невкусный творог. Позвонил, как и обычно – без предупреждения, без причин. Просто так. Она ответила.
Пока Роман говорил что-то о работе, Октябрина вспомнила почему-то, как следила за ним в начале отношений. Все социальные сети, все кофейни, где он бывал, все рестораны, в которых отмечался. Заходить в них не было денег, а вот стоять недалеко – бесплатно. Иногда она удивлялась, что их за столько времени не раскрыли. Так ведь просто, всего-то подглядеть, походить следом. Неужели никто не пытался?
Роман опять начал говорить о поездке.
– Почему ты все-таки не хочешь? Мы хорошо отдохнем, тебе с твоей работой полезно будет, – сказал он и выключил воду в ванной. Наверное, мыл руки после завтрака, который приготовила жена. Она уехала по делам, каким – Роман никогда не говорил. Мало ли какие дела могут быть у замужней женщины.
Отвечала Октябрина нехотя. Уезжать совсем не хотелось, с Романом – тем более. Почему не хотела – сама не знала.
Они говорили минут десять, и каждый раз, когда имя его пыталось сорваться с языка Октябрины, она пыталась остановить себя и спастись. Галина Георгиевна вполне могла услышать, лишних вопросов Октябрина бы не вынесла.
Октябрина потерла пластыри, которые уже намертво приклеились. Почему-то даже утренние события в сравнении с ночными казались ей туманными, серыми. Кадры встречи с Арсением были такие яркие, словно каждый раз в воспоминаниях Октябрина проживала ночь заново. Его появление, голос, звучавший как гром, каждое слово – заявление, за которое ручаешься. Он будто знал, что выведет ее из здания живой и невредимой. Она не верила, что выйдет из здания сама, а не на чьих-то руках. Но за Арсением ведь вышла сама, на своих ногах. Он даже не особо настаивал.
«А он ушел бы, если бы я не согласилась?» – пронеслось в голове Октябрины, но раздумывать над «если» совсем не хотелось. Больше их будто не было. Она здесь и сейчас – сидит на бордюрчике в отдаленном районе города, разглаживает пластыри на свежих болячках и дышит. Руки ее болят. Эта боль в радость. При другом раскладе Октябрина могла бы ее и не чувствовать.
В кармане штанов еще лежал его адрес. Можно сесть на трамвай и поехать, а там уже достать адрес и разобраться, туда ли приехала. Трамваи все равно шли в три стороны – шанс приехать в нужный район один к трем. Но Октябрина боялась достать бумажку из кармана и посмотреть, что написал Арсений. Вдруг не написал ничего?
«Нет, он выглядит так, словно обманывать не умеет, – подумала Октябрина и тут же себя одернула. – Многие люди так выглядят. Один из сотни окажется порядочным».
Октябрина помнила репортажи об убийствах и насилии над девушками. Они с Галиной Георгиевной сидели в зале и смотрели новости. Один из весенних вечеров, Октябрина была на больничном. Развлекаться как-то нужно было.
«Верить в этом мире почти никому нельзя, до чего дожили! Раньше друг к другу в гости ходили спокойно, а сейчас только думай, чтоб не прибили!» – воскликнула Галина Георгиевна и потерла глаза.
Октябрина была слишком слаба тогда, чтобы согласиться. Сейчас же она сидела и думала, что в целом-то согласна. Но насколько навредить может человек, который спас ее из заброшенного дома ночью? Там никого нет – хотел бы, сделал бы с ней что угодно, никто бы и не узнал. Но Арсений не сделал ничего. Он и пальцем ее не тронул без ее разрешения, а когда тронул, то поднял с грязного пола и вывел на свет.
«Не, ну это не аргумент. Может, у него план!» – Пронеслись новые мысли.
Но больше пустого листа Октябрина боялась даже потерять бумажку, даже если на ней ничего не написано. Боялась, что листочек унесет ветер или спрячет где-то Клюква. Это была бы вина Октябрины, а на ней уже и так много вины. Нечего брать еще одну.
Увидеть Арсения хотелось. Хотелось даже больше, чем убедиться в том, что он не психованный маньяк, а просто хороший человек. Пусть второй расклад и был менее вероятным.
С рынка Октябрина смогла вернуться только после обеда. Долго она сидела в соседнем дворе на лавочке, чувствовала, как в шоппере, прижатом к боку, уже нагревалось молоко. Оно не испортится, но надо бы пойти в свою комнату, накормить Клюкву, Тайлера, поесть и самой. Но Октябрина продолжала сидеть. Воздух, прохладный, пахнувший мокрой землей, чуть влажный. Она не могла надышаться. По дороге назад она вдруг отчетливо поняла, что могла никогда в жизни больше не сделать нового вдоха. А теперь – сколько угодно. Можно надышаться так, что закружится голова.
Октябрина всхлипнула. По горлу пробежала волна горечи и жара. Казалось, еще немного и ее стошнит прямо на траву перед квадратной песочницей с грибком. Перед глазами поплыли отдельные пятна зеленого, как поднятая в воздух земля с площадки. Октябрина похлопала себя по карманам, думала, что, может, где-то и завалялась таблетка, но прикоснулась только к бумажке, хрустнувшей под пальцами. Жар и тошноту как рукой сняло.
Через двадцать минут Октябрина уже выкладывала еду на кухонный стол под внимательным взглядом Галины Георгиевны.
– На тебе сегодня весь день лица нет. Что-то случилось? – спросила женщина и, чуть покачиваясь, присела на табуретку.
Октябрина выложила уже заслюнявившийся пакет творога на стол и шмыгнула носом. Плакать перед женщиной нельзя, а то подумает, что что-то действительно случилось.
– Ничего, – выдохнула Октябрина и вытащила макароны. – Вот, как вы просили.
– Ну я же вижу, что что-то произошло. Тебе ничего не нужно? Тебе кто-то что-то сделал? Ты вчера была веселая.
Октябрина пожалела, что вытащила уже все. Она схватилась за лакомство для попугая как за спасательную соломинку. Вчера-то она действительно была веселая. Сейчас только думать о той улыбке, вчерашней, чужой, было жутко.
– Галина Георгиевна, – прошептала Октябрина, не оборачиваясь. Она закрыла глаза, чтобы тусклый свет не раздражал их. – Если бы чего-то всем сердцем хотели, но понимали, что это, может, безрассудство. Вы бы сделали это?
Октябрина услышала скребок тапочек по полу. Скрип кружки по скатерти. Пение птицы за окном. Галина Георгиевна вздохнула.
– А это опасно? – тихо спросила она и будто бы хотела подняться, но передумала, только скрипнула табуреткой.
– Не думаю. Не опаснее, чем все, что мы делаем каждый день, – призналась Октябрина.
Даже спиной она почувствовала, что Галина Георгиевна улыбнулась.
– Я бы сделала. А то жалеть будешь, что не сделала. У тебя что, что-то серьезное? Или ты так, просто спрашиваешь?
Октябрина открыла глаза. Глаза щипали, но боль эта была в радость.
– Да так, Галина Георгиевна. Я просто так, подружке. – И начала убирать продукты в холодильник.
Глава 8
Арсений жил на другом конце города, куда даже не доходили трамваи. Октябрина вышла на «кольце» и поплелась дальше, под горку, мимо частных домов, обдуваемая горячим воздухом, всколыхнутым редкими проезжавшими машинами. Ноги загребали пыль на обочине, в дырочки кроссовок забился песок. Октябрина чувствовала его между пальцами, во влажных ложбинках. Надо бы остановиться, вытряхнуть, но даже мозоли не пугали. Октябрина чувствовала – если перестанет идти сейчас, может вовсе не дойти.
Сначала слева, на противоположной стороне дороги, и справа, на расстоянии пары метров, шли дома с большими участками. Кирпичные заборы сменялись железными, они кончались и начиналась рабица. Октябрина шла, особенно не оглядываясь, но высокие заборы все равно попадали в поле зрения. Девушка обернулась, поглядела на пустынную в воскресенье дорогу в пригород. Никто не ехал работать на металл перерабатывающий завод. Наверное, смена уже началась, хотя еще рано. Не глядя вперед, она шла, глядела на пятиэтажки, скрывавшиеся за холмом. Сначала пропали этажи, затем и крыша, а когда скрылась и антенна, Октябрина решила посмотреть по сторонам и – увидела только заросли крапивы. Оказалось, дорога шла вниз, а дома поднимались по холму, и слева виднелись только крыши. Можно и остановиться, оглядеться еще раз, но что-то подсказывало Октябрине – нужно идти дальше, «до конца», как сказал Арсений, что бы это ни значило.
Арсений дал адрес на листочке, вырванном из блокнота. Большие клеточки, карандаш, который уже подтерся. «Прямо от кольца, затем влево, не сворачивая по дороге. Не пропустишь». Теперь, когда Октябрина продолжила спускаться мимо крапивы, пыли и дороги, поняла, что пройти мимо все равно бы не смогла, даже если бы захотела.
Дом Арсения пропустить на самом деле сложно, если не пропустить спуск: деревянная изба на окраине деревни, практически висящая над обрывом. Дорога, когда-то вытоптанная от проезжей части, даже выбитые ступеньки на спуск в заросли. Одинокая яблоня (рядом с ней не поленились поставить табличку с подписью «яблоня») шумела листьями у начала тропинки, а внизу, между домом и дымящим заводом, пробегали междугородние поезда. У подножья обрыва, прямо под домом, притулился серый коробок железнодорожной станции.
– Я рад, что ты нашла нас без адреса. – Послышался голос из-за дома, и на полянку перед домом откуда-то, словно из воздуха, вышел Арсений.
Октябрина скомкала бумажку в руках и сунула в карман джинсов. Ни тебе «Привет», ни тебе «Как дела».
– Ты был прав, тут тебя реально не пропустишь, – сказала она и поправила джинсовую куртку на плечах.
– Я бы и адрес написал, но его сам не знаю. Но тут не так много домов, которые не пропустишь.
– Ага, остальные такие… – Октябрина поправила округлившийся карман джинсов, – обычные, кирпичные.
Хотела было добавить «добротные», но решила промолчать.
– Да, тут в основном кирпичные вдоль дороги стоят. Они себе даже подъезд асфальтом уложили, видала? – спросил Арсений, а когда увидел неуверенный кивок, продолжил. – У нас тут только ветрено. Видишь, дверь на соплях держится? – Арсений подошел к входу дом, поставил на землю пустое ведро и потянул дверь на себя. – Слышишь, какой скрип? Это я ее еще починил. Перевесил, новую решил не брать, а вот крепления пришлось покупать. Ты проходи, не стой на улице. Сегодня прохладно.
Октябрина быстро закивала и, не сумев выдержать данные на обдумывание секунды, ринулась к дому. Хватило взгляда на Арсения в футболке и шортах, чтобы ощутить себя в декабрьском холоде.
– А почему у тебя нет забора? – спросила она, потирая ладошки в карманах джинсовки. Влететь в дом Арсения без хозяина не решилась.
– Забора? А зачем он мне?
– Ну, а как? А если зайдут, украдут что-то? Ну, посторонние люди.
Арсений улыбался так, что Октябрина почувствовала себя совершеннейшей тупицей.
– Это даже не мой дом.
– Но вещи-то есть, а если посторонние…
– Тут посторонних нет, и брать у нас нечего.
– В любом доме есть, что своровать.
– А ты постарайся не воровать, – весело сказал Арсений, а Октябрине стало жарко. По лицу побежали красные пятна.
Октябрина и хотела было спросить, отчего же дом Арсения – совсем не дом ему, но почувствовала, что же задала достаточно глупых вопросов. Дверь открылась сама, от легкого ветра. Скрип раздался до того громкий, что даже испугал девушку.
– Оставь здесь ботинки, – проговорил зашедший следом Арсений, наступил на пятки сандалий и сбросил их на коврике рядом с кучей сапог, ботинок, кроссовок и шлепок. – Нет! Закрывать не надо.
– А если зайдут? – прошептала Октябрина и отпустила ручку входной трухлявой двери.
– Сюда никто посторонний не зайдет, а не-посторонних я не боюсь. – Улыбнулся Арсений.
– А как ты их отличаешь?
– Да сразу же видно. Вот ты не особо посторонняя.
– А я почему не особо посторонняя?
– Тебе это просто так не объяснишь, сама потом поймешь, – усмехнулся Арсений и поправил завернувшийся край футболки. – Да не переживай ты за свои кроссовки, никто их не возьмет. Да, положи туда. Пойдем. – И открыл тонкую, сделанную, наверное, из пары досок, дверь.
В небольшой темной комнате, прореженной несколькими широкими солнечными лучами, на кровати сидел человек в свитере и джинсах. Он читал журнал, повернувшись к окну. На плите кипел чайник, на второй кровати, приставленной к противоположной от уголка кухни стене, лежал кот и вылизывался. На столе, накрытом газетой, в подсвечнике стояла растекшаяся потухшая свечка.
– Знакомься, это мой друг Боря. – Арсений подошел к плите и выключил газ. – Он тут один живет пока со мной, никто больше не приезжал.
Октябрина хотела было что-то сказать, но Боря поднял голову, и она забыла все, о чем думала.Борис, казалось, постарел в двенадцать, и с тех пор не менялся. Жидкие белые волосы по плечи, морщины на лбу и в уголках глаз, узкие плечи, тонкие руки, белые зубы и – голубые подростковые глаза, улыбка, такая же, какую она частенько видела у юношей в школе, загорелая кожа.
– Приятно с тобой познакомиться, – сказал Боря и отложил журнал, а Октябрине показалось, что она услышала голос мальчишки. – У тебя очень интересное имя, давненько не слышал его.
– Родители так назвали. – Октябрина поджала губы и попыталась улыбнуться.
– Я понимаю, сама б ты вряд ли назвалась, – сказал Боря. Октябрина бы обиделась, оскорбилась, но Боря смотрел на нее так, что девушка поняла – он совсем не собирался ее обижать. Скорее он даже не понял, что мог ее обидеть. – А как тебя называют?
– Меня? Да меня… по-разному зовут.
– Нетушки, ты мне скажи, как ты хочешь, чтобы я тебя звал. – Боря опустил ноги на пол и потряс ступнями в дырявых носках над остатками ковра. – Меня Борей звать. А тебя?
– Меня иногда зовут Катей, но я не очень это люблю.
– Хорошо. – Боря улыбнулся и блеснул здоровыми рядами зубов. – А как нравится?
– Бриной ненавижу, когда называют.
– Запомню. – Боря продолжал улыбаться. – А называть-то тебя как?
Октябрина почувствовала горячий песок между пальцами. Прохладный пол под полами скрипнул, стоило ей сделать шаг. В комнате пахло сыростью старого дерева.
– Октябрина, – выдохнула она. – Не люблю, когда мое имя сокращают.
– Приятно познакомиться, Октябрина. – Боря улыбался все также широко. Белые ровные зубы на фоне морщинистого загорелого лица светились как фонари. – Добро пожаловать в Арсеньевский сквот1.
– А присесть куда…
– Куда хочешь, – ответил Арсений и достал из ящика, стоявшего на полу, одну из множества чашек. – Чай будешь?
Октябрина побоялась сесть на пол, куда ей с улыбкой указывал Боря. Журнал перестал его интересовать, а Октябрина даже не успела разглядеть обложку. В любом случае не опознала бы – журналов с начальной школы не читала.
– Чай какой будешь? – спросил Арсений и погремел чайной ложкой в кипятке по чашке.
– Да любой, – прошептала Октябрина. – Только с жасмином не надо, у меня на него может быть аллергия.
Что ответил Арсений, да и ответил ли что-то, Октябрина даже не заметила. Беззастенчиво она разглядывала комнату.
Все светлые побеленные когда-то стены дома были чем-то изрисованы. Рисунки наслаивались друг на друга, – краски мешались, надписи врезались в знаки «пацифик», перечеркнутой красной буквы «А», рожицы, рисунки животных и чего-то такого, что Октябрина даже определить не смогла. Поверх некоторых рисунков налепили несколько плакатов с рок-группами и постерами фильмов. Узнала Октябрина только постер с Цоем и то, потому что когда-то отец слушал «Кино». Впрочем, он бросил настолько быстро, что Октябрина кроме «Группы крови» ни одной песни не знала.
– Это гости рисуют и лепят, – сказал Боря, словно предвидел вопрос Октябрины, и почесал коленки. – Вон, мой рисунок слона. Хошь свой нарисовать?
– Да нет пока, спасибо.
У кровати, которая приставлена к противоположной стене, на шкафу валялись груды вещей, и что-то Октябрине подсказывало, что это вещи не Арсения.
– А ты тут спишь? – спросила Октябрина.
Арсений с вдохновленным лицом размешивал чай в чашке. Его пышные густые волосы, шапкой лежавшие на голове, казались почти черными, а кожа – темнее, чем на улице. И дело не в недостатке света. В комнате достаточно светло, чтобы разглядеть каждую морщинку на лице Бори.
– Я в соседней комнате сплю, – ответил Арсений и повернулся. – Вон, дверь видишь?
Октябрина закивала, но тогда еще не успела разглядеть потерявшуюся на фоне рисунков и картинок темную дверь, перед которой виднелся кусочек ковра.
– Вот там я сплю.
– А тут две кровати, – сказала Октябрина, оглядевшись и пересчитав кровати еще раз. Две, глаза не врали.
– А, ну так одна пока для Бори. – Арсений указал кружкой на пустую кровать. – А на второй, может, кто еще притулится. Я пока не знаю, кто придет.
– А кто-то придет?
– Да говорю ж, не знаю. Может, Полина приедет. Но я от нее давненько не слышал.
– Я видал ее пару месяцев назад во Владимире на ярмарке, – отозвался Боря, наклонился к подошедшему к кровати коту и посадил его к себе на колени. – Но она со своим тогдашним парнем была, он ее быстро уволок куда-то. Мы толком и поболтать не успели.
– А кто такая Полина?
– Полина? Наша знакомая, подружка… Я даже не знаю, как бы ее тебе описать, – сказал Арсений, улыбнулся и передал чашку с чаем Октябрине. – Ее нужно один раз увидеть, чтобы понять. У нее много историй интересных, но она просто так не рассказывает. Ее попросить надо. Она даже заграницей пожить успела.
– Хорошая девчонка, веселая. От нее энергетика добрая, спокойная, понимаешь? И при этом взрывная. Она как огонек, понимаешь? Тебе бы с ней тоже познакомиться не помешало бы, – добавил Боря. Он улыбался так, словно интерес к Полине обрадовал его так же, как обрадовал бы подобный интерес к себе. Или даже больше.
– А что, она тут тоже жила?
– Иногда, когда мимо едет, – сказал Арсений и пригладил волосы вокруг лица. Пряди падали на нос. – Она намного больше меня носится туда-сюда, могла бы вообще город наш пропускать. Но к нам заезжает.
– А ты? – спросила Октябрина, переборов желание назвать Борю на «вы». Что-то ей подсказывало, что он бы не оценил.
– Я вообще не здешний, но летом люблю тут ошиваться, – Боря потер носком ковер. – Арсения вытаскивать в путешествия.
– Боря тут зимой только не бывает, – добавил Арсений. – Летом мы иногда вместе, иногда по одному. Тут любой зайти может, даже ключей нет.
– А как же… Как же тогда.
– Знать надо, что сюда вообще есть, за чем идти, – заключил Боря и почесал коту шею. – Все мимо проходят. Думают, наверное, что тут никто не живет, понимаешь? А местные наоборот – знают, что мы тут. Но тоже не заходят.
– А не боитесь, что дом подожгут? – спросила Октябрина и подула на чай.
– Подожгли бы, если бы местные не знали, что мы тут. Они пусть нас не очень-то жалуют, но смерти нам не желают. Им лучше, если дом кем-то занят, чем он пустовать будет, понимаешь? – продолжил Боря, а кот на его руках мурчал так громко, что казалось, будто он четвертый в беседе. – Тут ведь дело не в том, что мы в чужом доме живем. Арсений ходил, спрашивал у местных, чей это домишко, но ни один человек тут не знает. Так вообще часто бывает, замечала? Дома стоят, живут сами по себе.
– Про нас знают. Мы с ремонтом иногда помогаем, с водой, – сказал Арсений и присел на край стола. Не боялся, что ножки могли под ним провалиться. – Мне ключи от дома отдал старичок, да и то когда мы уже тут жили. Через окно зашли. Потом дверь выломали.
Октябрина поглядела на окно у кровати, на которой сидел Боря, и представила Арсения с молотком или отмычкой в черной кофте с накинутым на голову капюшоном. Сначала он поднимает одну ногу, затем, когда нащупывает под собой что-то мягкое, ставит и вторую. Руками старается не трогать разбитое стекло, залетает аккуратно, подобно кошке, и приземляется мягко, подставив руки, чтобы не удариться о пол. Он проводит рукой по волосам, снимает остатки пыли и паутины, которые подхватил у уголка окна. Подумал ли он сразу, что останется здесь, или колебался?
– И ничего не сказали вам? – прошептала Октябрина и перевела взгляд на Арсения.
– Ничего. Попросили не поджигать вот и все. А мы и не собирались.
Чем дольше Октябрина смотрела на дом Арсения, тем больше ловила себя на мысли, что видит дом из объявления «Помощь наркозависимым и алкозависимым. Если некуда идти, иди к нам. Анонимно и быстро». Такие объявления обычно вешали на столбы у переходов, на информационные доски у входа в подъезд и на мусорные баки, словно только в этих местах люди, которым помощь нужна, и топчутся.
Октябрина отпила чай – травяной, странный. Никогда она не пробовала такой чай. Он был в меру горьким, в меру терпким, словно за пару минут уже успел настояться и даже перестоять, в меру кислым.
– Спасибо за чай, очень вкусный. – Октябрина решила, что нужно бы что-то сказать. Арсений с Борей смотрели на нее так, словно ждали ответа на вопрос, который так и не задали.
– А? Да не за что! – Арсений словно включился. Даже головой дернул, словно до этого дремал. – Если тебе надо будет, я тебе еще отсыплю домой.
– Да ты мне просто скажи, где такой покупаешь. Я сама куплю.
Арсений с Борей переглянулись. У Октябрины по спине пробежали мурашки.
– Что-то не так? – спросила она.
– Да нет, все нормально. – Арсений улыбнулся. – Просто я патент на чай не продавал еще, да и Боря тоже. Это кстати чей? Твой или мой?
– Этот твой, мой пахнет сильней. – Боря отложил кота на подушку. – Так что мы о чаях да о чаях. Ты за чем пришла?
К счастью, Октябрина чашку уже поставила на колени, иначе бы руки дернулись, а вода расплескалась. А ожоги кипятком неприятные отметины – иногда и шрамов видимых не оставляют, а болят так долго, что жалеешь уже, что решился пометить себя водой.
– Ты о чем?
– Борь, ты на нее не наезжай так быстро, – усмехнулся Арсений, но по-доброму. Казалось, сам хотел спросить.
– Да что ждать-то, я ж уехать могу, а не узнаю. Не, ну с тобой просто так не встречаются. Надо ж до чего-то дойти, чтобы тебя встретить.
– До чего такого я должна была дойти? Может, вы мне скажете?
Произнесла это Октябрина неожиданно громко, хоть и надеялась сказать обычным тоном, как говорили с ней. Улыбка с лица Арсения пропала, а Октябрина почувствовала, как налились жаром ее щеки. Хорошо, что в комнате нет зеркала, – смотреться в него совсем не хотелось.
– Да ты сама ж понимать должна, – сказал Боря и почесал подбородок. – Я не настаиваю, нет, но какой смысл молчать, если ты уже тут?
– А я должна что-то рассказывать?
– Боря! – встрял Арсений.
– Ну, она ж ведь тут оказалась. После хорошего тут не оказываются. С тобой что было? Ты же что-то сделала, да?
– А какая разница?
Боря развел руками.
Несколько секунд Октябрина смотрела на него. Руки, сжимавшие кружку, дрожали, огненная кровь прилила к щекам. Хотелось пить, Октябрина поднесла чашку к губам. Песок, прилипший к пальцам на ногах, всасывался в надувавшиеся мозоли.
Кружка упала на пол еще до того, как Октябрина успела подумать о том, чтобы ее поставить на стол.
Вслед что-то кричал Арсений, Боря, кажется, молчал. Октябрина всунула ноги в кроссовки, вышла из дома, почти выбежала, хоть и старалась выглядеть спокойной. Попавшие на щиколотку брызги расплескавшегося чая саднили, но девушка даже не посмотрела на ноги, чтобы не останавливаться.
В висках стучала кровь. В уголках глаз собралась влага, но Октябрина, даже не протерев руки салфеткой, как делала обычно, потерла глаза пальцами.
– Не оборачивайся, пусть кричит дальше, – сказала она себе в назидание, хоть никаких криков и шагов позади не было. Никто за ней не бежал.
Дорога до трамвайного кольца казалась бесконечной. Ноги чесались, ветер задувал под застегнутую джинсовку, волосы то оттягивало за спину, то надувало на лицо, и Октябрина отмахивалась от себя. Когда ей чудилось, что она проходила последний деревенский дом, появлялся новый. Пятиэтажки уже близко, но от них до кольца еще обогнуть развилку, оставить позади памятник и заросшие, но еще не разобранные трамвайные рельсы.
В горле зудело. Октябрина закусила нижнюю губу и проглотила кусочек кожицы. Закурить бы, но сигареты она оставила дома. Сейчас бы достать из кармана теплую, нагревшуюся от бедра, бумажную упаковку, сдвинуть крышечку и достать пахнущую табаком и клеем сигарету. На надписи по типу «Импотенция» с пальцем вниз и мужским торсом, «Пародонтоз» с фотографией коричневых разваливающихся зубов или простой и понятной «Курение убивает» она перестала обращать внимание быстро, стоило сходить на первом курсе с тогда еще другом в университетскую курилку и увидеть, что там люди общаются, желание стать частью ячейки общества пересилило инстинкт самосохранения. Но в кармане ни привезенной из дома зажигалки, ни «Золотой явы».
Добрела к трамвайному кольцу Октябрина уже к первым сумеркам. Солнце садилось часов в восемь, может, уже и позже, но света хватало еще на час-полтора, так что до противоположной «конечной» успеет дотемна. Октябрина села на лавочку и сверлила взглядом трамвай, стоявший в отдалении. Водитель разговаривал о чем-то с кондукторшей, хохотал и показывал что-то на телефоне. Мысленно Октябрина проклинала обоих.
– А ведь Рома мог забрать, – прошептала Октябрина и вздрогнула. Как бы могла объяснить, что вечером делала на другом конце города? Рома бы понял, что что-то не так. Он бы ничего не сказал, но понял. Или бы сказал, но не понял бы ничего.
Октябрина потрогала телефон в кармане через ткань джинсов. Горячий, нагрелся от бедра. Но так ничего и не написала.
Уже в трамвае, когда выбрала хорошее одиночное место, расплатившись с кондукторшей и положив билетик в карман на случай внезапной проверки безбилетников, Октябрина вытащила телефон и разблокировала экран.
«У вас новая заявка в друзья» значилось на экране, на фоне чьей-то фотографии из Лос-Анджелеса. Когда Октябрина нажала на сообщение, ввела пароль разблокировки и дождалась загрузки, не поверила, что не спит. На нее с экрана телефона взирал Арсений.
Темно-русые волосы, длиннее, чем сейчас, светлая рубашка, удлиненные шорты. Поза расслабленная, как у тех людей, которые умудряются на всех снимках выглядеть так, словно фотограф сделал фото случайно, а не ждал несколько минут нужной позы.
Октябрина нажала на фото и увидела, что Арсения на фото немного, – большая часть снимка занята огромным водопадом в горах, на фоне которого парень снялся.
Как пришло сообщение, Октябрина не видела. Открыла полный профиль Арсения, но ничего, кроме имени, не увидела. Даже даты рождения не указано. Место учебы, работы – пустота. Даже город не указан, только страна.
Второе сообщение пришло быстро, и его игнорировать Октябрина уже не могла. Уведомление появилось прямо над пальцем: «Ты на него не обижайся. Боря не всегда думает, что говорит. Он слишком искренний, и я много месяцев не приводил новых друзей в дом».
Октябрина перечитала сообщение несколько раз и с каждым разом все больше не понимала смысла. Неужели он уже считал ее другом? Они виделись всего два раза, а в нормальной обстановке – ни раза. Первое сообщение прочитать не получалось, и Октябрине, закусив губу (на внутренней стороне ее уже надулся пузырек), пришлось открыть диалог с Арсением.
«Я понимаю, почему ты так умотала. Я бы, наверное, на твоем месте также сделал, но мы не хотели тебя пугать или обижать. Я не рассказал Боре, как тебя нашел. Это же твое дело. Если скажешь, и не расскажу, обещаю». Ни одного смайлика, даже многоточия, которыми так грешили ее научившиеся ставить знаки препинания знакомые, даже без ошибок. Мысленно Октябрина поставила Арсению «отлично» за грамотность.
– Как ты меня нашел тут? – спросила Октябрина и, подумав, стерла смайлик. Предложенные стикеры не передавали ее эмоций.
– Тут не так-то много девушек с именем Октябрина, – почти сразу ответил Арсений. И следующим же сообщением добавил. – Тем более у тебя очень красивая фотография в профиле.
Октябрина усмехнулась и подняла голову от телефона. Трамвай уже набился пассажирами. Напротив сидели школьники и играли в игру на телефоне, поодаль старушки смотрели в окно, а в конце вагона стоял мужчина и глядел на кондукторшу так, словно она должна была ему сдачу с тысячи.
– Да ладно, – ответила Октябрина и добавила. – Ха-ха-ха.
В жизни она, конечно, не смеялась, но если бы могла, хотя бы улыбнулась. На аватарке Октябрины стояла фотография с четвертого курса. Она стоит у окна в недавно оклеенной новыми обоями комнате общежития, тень падает на лицо, закрывает половину, оставляет только губы и жирно обведенные черным карандашом глаза. Каре еще ровно подстриженное, осанка ровная, даже на футболке больше белого, чем черного.
– Я тебе честно говорю. Красивая, – ответил он, не пропустив ни одного знака препинания.
– Я могу вспылить, бывает такое, – чуть подумав, ответила Октябрина, и огляделась. Мужчина из конца вагона ушел, из двух играющих в телефон школьников остался один, а бабушки так и сидели. За окном пролетели уже половина остановок, ехать не больше получаса. – А Боря со всеми так? Или он только со мной такой?
– Вообще со всеми. Он всегда такой был. Он простодушный, не особо думает, что люди его могут неправильно понять.
Арсений хотел написать что-то еще. Под его именем и фамилией появилась надпись «печатает», но быстро исчезла. Передумал.
– Пусть он больше не спрашивает, где мы познакомились, хорошо? – написала Октябрина.
Арсений снова начал писать что-то и остановился. Пару минут он ждал, обдумывал, а, может, разговаривал с Борей. Октябрина смотрела то в окно, на многоквартирные дома сменявшиеся частными, то на экран, вслушивалась в стук трамвайных колес. Она нажала на фотографию профиля и вернулась к Арсению на страницу. Друзей насчитывалось пятнадцать. Среди незнакомых имен Октябрина без труда опознала Бориса.
Борису недавно исполнилось шестьдесят. Фотографий с лицом в профиле у него не было, зато имелось с десяток снимков природы, групп людей в поле, ног на фоне костра и собаки. Под фотографией большой лохматой собаки был даже комментарий Полины: «Милашка!» и смайлик с глазами-сердечками. Без промедлений Октябрина кликнула на знакомое имя. Та самая, о которой говорил Боря. С такой девушкой действительно хотелось подружиться. Полине двадцать пять. Длинные, заплетенные в косу, волосы, платье в пол. Она сидит на фоне горы и улыбается. Чем дольше Октябрина вглядывалась в фотографию Полины, тем больше ей казалось, что это та же гора, у которой фотографировался Арсений. Октябрина сжала пальцы в кулак.
«И с чего ты вообще кипятишься? Ревнуешь что ли?» – подумала Октябрина.
Тем временем ответил Арсений: