Глава 3
Октябрина детей уважала, но не питала к ним нежных чувств, не умилялась новорожденным и воспринимала детей исключительно как людей «начальной версии», которые вырастут и превратятся во взрослых. Даже хороших, если с ними будут достаточно заниматься родители.
С детства Октябрина мечтала быть учителем. Сколько себя помнила, раскладывала перед столиком кукол, садилась перед ними и пыталась рассказать правила сложения и вычитания или правила написания букв молчаливым ученикам. В перерывы она, воображая себя не больше и не меньше ученым, обкладывалась энциклопедиями о динозаврах, мифах древних народов и астрономии. Со временем отношение к работе у Октябрины не изменилось – в каждом учителе в школе она выбирала такую черту характера или особенность поведения, которую ей бы хотелось перенять на будущее, и к восемнадцати годам она подошла с выкроенным лоскутным ковриком-портретом учительницы, которой хотела бы быть. Родители мечтали сделать ее врачом, звонили в университеты, ругались с учителями, но Октябрина быть врачом не согласилась. Ссора с родителями расстроила, но решимости не убавила, и девушка поехала в другой город, чтобы поступать в педагогический университет. Спустя пять лет учебы, сессий и переживаний она имена полное право стоять перед классом в тридцать пять человек и вещать, чем глагол совершенного вида отличался от глагола вида несовершенного.
Конечно, все получилось не совсем так, как хотелось. Учебники описывали не применимую модель поведения на работе. Демократический подход, который практиковался в университете, со школьниками не работал, на детей, вопреки книжным запретам, приходилось прикрикивать.
Но Октябрина, даже когда уставала и притаскивалась на работу как тряпичная кукла на чьей-то веревочке, все равно старалась быть хорошим учителем. Родители и другие учителя на нее не жаловались, дети на уроках молчали и старались учиться.
После окончания университета Октябрина почувствовала ту маленькую смерть, какую ощущает каждый человек перед распутьем. Старый «Я» погиб, нового «Я» еще не появилось. Работа оставалась тем якорем, за который можно схватиться, когда все под ногами расплывалось. Однако под конец года держаться за мокрый холодный якорь тоже стало невыносимо.
Из года в год Октябрина смотрела на изменяющееся окружение: на то, как одногруппники еще на учебе устраивались на работу, переезжали, устраивали свадьбы, выкладывали фотографии в социальные сети месяцами после торжества. Она следила за тем, как они заводили семьи и детей, как младенцы начинали ходить, сидели с родителями на экзаменах и играли с карандашами. Она видела, как дети меняются, как растут в высоту и в ширину, и не могла совладать с мыслью, что когда-то и она была такой же, так давно что и не помнила себя такой. Она знала себя на фотографиях, которые остались в родительской квартире: маленькая девочка с корзинкой грибов в платье на фоне леса, девочка с букетом цветов с косынкой на голове на лугу, девочка в песочнице с другими детьми во дворе – и десятки других таких же девочек, которые, казалось, ничего общего с ней не имеют. Фотографии сохранили постороннего человека. Иногда даже на новых фотографиях Октябрина себя не узнавала.
Казалось, между взрослыми и детьми – пропасть, и понять их невозможно. Но случались и драгоценные находки.
Одной из таких находок была, например, Наташа из пятого «А». Маленькая, любопытная и любознательная, похожая на куклу, в выглаженном платьице и с аккуратными косичками. Она всегда поднимала руку, когда хотела ответить, внятно говорила, не болтала на уроках и отлично училась по собственной воле. Настоящий ребенок с картинки учебника по педагогике. Такой, какого ожидаешь видеть в школе, но лишь изредка натыкаешься.
Октябрина помнила свое расписание в pdf файле, который хранила на ноутбуке дома. Пятый «А», класс Жени – предпоследний урок в году. Последние уроки и не уроки вовсе, только название, а на деле – растрачивание времени, хотя его и так мало. Может, для детей его еще много, но с годами понимаешь, что «много» не бывает, либо «мало», либо «неоценимо».
Октябрина вошла в класс после звонка. Дети, не все – кто-то уже уехал отдыхать, сидели так со своими друзьями и разговаривали. Девочки и мальчики в белых рубашках с коротким рукавом сидели на краях столов и на полу, шептались и показывали друг другу что-то на экранах телефонов.
Октябрина здоровалась с детьми так, как здоровалась бы со взрослыми.
– Доброе утро, класс. Как вы себя чувствуете?
Дети отвечали наперебой, радостно, что все с ними в порядке. Октябрина, конечно, знала, что для детей «в порядке» – растяжимое понятие. Они больше «в порядке» на улице, когда играют в пионербол или собирают гусениц в стакан после дождя, чем в жаркий майский день за школьной партой. С большей радостью они бы даже посидели дома и поиграли в компьютерную игру, но точно не сидели бы в классе. Их «в порядке» – о свободе, а ее – больше обязательстве. Но все же они «в порядке», «в порядке» настолько, чтобы высидеть еще один урок, если их будут развлекать.
Октябрина помнила конспекты, которые еще хранились в одной из неразобранных коробок. Учебник по педагогике – «ведущая деятельность детей младшего школьного возраста – учеба». Туфта. Ведущая – не значит любимая. Они и на уроках хотят только играть, даже когда становятся старше. И если не представишь им возможности играть «с пользой», то они найдут способ поиграть «бестолково».
Октябрина попросила детей занять свои места, а потом заняла свое. Учительский стол другого учителя: чужие календарики под стеклом, ручки в подставке, тетради на углу стола и даже ноутбук – чужой, со стандартной заставкой «Windows». Все как в детстве – с чужого плеча.
– Так, у нас сегодня не все на месте? – спросила она и открыла блокнот. Потом перенесет в журнал аккуратно. – Кто дежурный?
У парты поднялась Вера в белой рубашечке и с бантиками в тон. Праздничная, словно на первое сентября пришла.
– Октябрина Эдуардовна, сегодня нет… – и начала перечислять семь имен, а Октябрина параллельно вспоминала к именам фамилии.
– А известно, почему их нет? Разболелись или у них воспаление хитрости? – спросила Октябрина и улыбнулась. Вера, сначала сконфуженная, теперь улыбалась в ответ.
– Октябрина Эдуардовна, справки должны быть у Евгении Витальевны.
Октябрина усмехнулась. Вот к Жене со справками она не будет приставать даже из принципа.
– Так, ну хорошо. Вера, садись, пожалуйста. Спасибо. – Октябрина поглядела в окно и, впервые за пару дней почувствовала слабый, как струйку ключа, пробивавшуюся сквозь землю, прилив сил. – Скажите хором, пятый «А», вы хотите поделать задания или посмотреть фильм?
– Фильм! Фильм! – Громко, как один организм, один рот, растянутый на двадцать семь человек, прокричали они. Кто-то уже смеялся.
– Хорошо. Потом вам задание дам по повести, поняли?
Дети радостно закивали. Октябрина еще в сентябре дала понять – открывать рты без надобности она не позволит.
– Киваете. Хорошо, я запомнила. Тогда сейчас посмотрите.
За это ее дети и любили – за честность и желание создать хотя бы немного спокойную обстановку. Пока дети смотрят фильм, они не кричат, не мешают заполнять журналы и доделывать документы. Сейчас можно найти фильм на любую тему, отыскать любое обучающее видео. Под конец года – необходимость. Первую половину года можно еще вытерпеть, стараться самой готовить уроки и задания, следовать планам, но после праздников сил не остается совсем. А фильм? Золотая середина. Пусть жизни их учит кто-то другой. Актеры – тоже учителя, но к ним не прокопаешься, не вызовешь на разговор, просто так не очернишь, не отругаешь и не оштрафуешь.
Октябрина включила проектор, нажала на «play» на экране, и фильм начался. Дети пододвинулись поближе, как в настоящем кинотеатре, выключили свет и закрыли жалюзи. Когда им что-то нужно, ученики становятся очень даже самостоятельными.
Октябрина достала журнал, открыла на нужной странице и вытащила ручку из подставки. Все ручки в школе одинаковые, чтобы не отличались чернила в документах.
Взглядом Октябрина нашла Наташу. Она не уехала, она вообще никуда не уезжала раньше июля. Наверное, родители беспокоились, чтобы дочь не пропускала учебу. Наташа с косичками, с белыми резиночками, в рубашечке и блестящими глазками. Может, будь Октябрина старше, девочка бы напоминала ей годы детства. Но они все же очень разные. Может, у Наташи будет светлое будущее. Может, она, как и писала в сочинении, уедет в Италию и будет жить там. Встретит старость на лавочке под апельсиновым деревом рядом с мужем итальянцем, который готовит такую вкусную пасту, что съесть можно с тарелкой. Может, у всех них есть шанс на счастье.
Шея под воротником чесалась. Может, замазать тональным кремом? Всегда помогало, оттенок-то ее, тон в тон, как размолотая в пасту кожа.
Октябрина заставила себя вернуться к заполнению журналов. Еще немного и учеба кончится. Дети уйдут, веселая Наташа, которая весь год приносила ей рисунки к стихам поэтов на «критическую оценку» улетит отдыхать с дедушкой, остальные разъедутся кто куда.
Кто знает, что будет в следующем году. Может, они и вовсе разъедутся. Может, кто-то из детей переедет с родителями в другой город или страну, может, школу закроют или кого-то уволят.
Октябрина оторвалась от заполнения столбиков и посмотрела на детей. На мгновение ей показалось, что среди них, на последней парте, где место пустует, сидит и она. Много лет назад, лет тринадцать. Девочка в черном сарафане, яркие браслеты на запястьях, тетрадки, обклеенные блестящими мордочками котов и собак, закладка с «Папиными дочками», блокнот на замочке. Она еще мечтала о несбыточном, строила планы, выписывала в тетрадки находки из интернета и частенько их пересматривала, словно спрашивая себя, на самом ли деле хочет уехать куда-то. Ответ всегда был один – хочет. Но со временем появилось прискорбное «надо», многие желания позабылись. Однако несколько, самые сокровенные, все еще хранились в памяти. Одним из них было прожить интересную жизнь. Пока Октябрине не удавалось его выполнить.
– Октябрина Эдуардовна, можно выйти? – послышался голос с задней парты.
– Да, Галя, конечно можно, – ответила Октябрина, не поднимая головы.
Девушка вздохнула, достала телефон, убавила яркость и смотрела фотографии знакомых. У них все отлично: кто-то отдыхает, у кого-то красивые фотографии в какой-то квартире, кто-то завел собаку, кто-то плавает в море, а кто-то отдыхает в клубе с коктейлем. Октябрина улыбнулась, когда увидела свою бывшую одноклассницу в зеленом свете бара в клубе. Казалось, что если ты не запечатлел какой-то момент жизни, его либо не было вовсе, либо он оказался незначительным. Лента в социальных сетях была показателем успешности. Если ты редко обновляешь ее, значит, нечего показать. А если так – делай так, чтобы появилось.
Октябрина пролистала ленту до конца, а потом вернулась к фотографии из клуба. Улыбнулась. Всех их ожидает длинный путь, но для нее сегодня – хотя бы до клуба. Там она тоже станет кем-то с фотографии, кем-то, в кого можно поверить, но фотографию не выложит. Варя обещала провести, можно даже не брать много денег. Новая личность, веселье и разговоры ни о чем с людьми, которых никогда больше не увидишь. Может, это будет весело. Может, она запомнит этот поход в клуб больше остальных, еженедельных, одинаковых.
Для одного вечера будет вполне достаточно.
Глава 4
Женя отказалась идти. Отменять веселье для себя было у нее в привычках. Может, опять не понравилась себе в зеркале. Как-то из-за этого она даже не поехала на море.
«Если пойдешь, передай Варе привет», – написала она после долгого голосового сообщения, будто сказать это вслух было выше ее сил.
Как будто здесь могли быть «если».
Собраться для прогулки занимало у Октябрины почти три часа. Сначала выбрать одежду, отгладить, повесить на вешалку и прикинуть, хорошо ли будет выглядеть. Достаточно ли она отличается от той, что носит каждый день? Достаточно ли хорошая маскировка? Глубокий ли разрез, хорошо ли видно ноги? Лучшую, левую. Если одежда устраивала, Октябрина красилась. Для вечеров у нее была отдельная косметичка, в большом твердом чемоданчике, в котором обычно носят оружие. Впрочем, макияж и был ее пистолетом, только весил больше. Октябрина могла не засекать время. С истерическим упоением, граничащим с наслаждением, она прорисовывала стрелки тенями, обводила губы маслянистым карандашом, прочерчивала линии в бровях, рисовать полоски на щеках и носу. За последний год она научилась изменять лицо до неузнаваемости.
Самое главное в любом образе – волосы. У Октябрины в шкафу, за длинным платьем, на безликих головах хранились парики. Самый любимый, черный с длинными волосами и красивой челкой, она иногда доставала просто так и расчесывала. Пропускала волосинки сквозь пальцы и думала, как бы могла выглядеть, если бы это были ее настоящие волосы. Если бы родители не пугали в детстве красками для волос, если бы разрешали делать то, что хотелось, а не отращивать или отрезать только демократичное прямое каре. В черный покраситься она решилась только на пятом курсе. Это ведь не просто парик. Это новый паспорт. Это дозволение быть той, кем хотелось быть всегда. Это запрещенная таблеточка в клубе, где никто не расскажет.
Октябрина посмотрела на себя без парика. Неплохо. Но стоило ей надеть парик на голову, закрепить его на волосах и посмотреться в зеркало еще раз, как поняла – наконец-то она может почувствовать себя хоть немного счастливее.
Клюква, белоснежная кошечка в темных пятнышках, валялась на диване кверху животом, пока хозяйка собирала последние вещи в сумку. Кошелек, помада, перцовый баллончик, таблетки.
Клюква помотала головой, потянулась, перевернулась на бок. Она всегда знала, что кошкой быть лучше. Люди такие нервные.
– Следи за Тайлером! – сказала хозяйка.
Клюква зевнула. Интерес к Тайлеру она потеряла, когда он клюнул ее в лапу. В клетку все равно не пробраться. Какой смысл им интересоваться?
Попугай остался еще от внучки Галины Георгиевны, когда та жила у бабушки. Девочке надоело ухаживать за птицей, безымянный волнистый попугайчик был никому не нужен. Октябрина согласилась ухаживать за питомцем за снижение аренды. Не каждый раз встречаешь попугая, который любит беседовать сам с собой, будто это две птицы, а не одна.
Вдруг запищал телефон. Роман, Октябрина это сразу поняла.
– Где ты будешь сегодня? Встретимся вечером? – Она прочитала его сообщение вслух. Словно он на самом деле произнес это. Глубоким, спокойным голосом.
Пусть забирает, но как можно позже. Он не будет ругаться, ему все равно. Он никогда не ругается. А ей нужно побыть там.
Из квартиры Октябрина всегда уходила так, чтобы Галина Георгиевна не видела. Достаточно всего лишь попрощаться и сказать, что ночевать может не приехать. Старушка не поддерживала такой стиль жизни, но и не противилась. Может, про себя она и осуждала выбор Октябрины, может, даже рассуждала об этом с телевизором или доказывала что-то Клюкве, когда та выходила из комнаты и садилась на спинку дивана. Может, даже догадывалась о чем-то. Октябрина не грустила. Галину Георгиевну даже жаль – все-таки без Октябрины ей и поговорить утром не с кем.
Улица дышала прохладой. Октябрина сделала глубокий вдох, и голова ее закружилась. По темноте переулков она добежала до остановки. Натянула маску, оставшуюся у нее со времен пандемии, на лицо, и шла, не боясь быть узнанной. К таким как она все равно не приглядываются. Во всяком случае, не к лицу.
Изменения – тоже своего рода эскапизм, только форма его зависит от степени отчаяния. Поэтому каждый раз, когда представлялся случай, Октябрина превращалась в других людей. Может и для собственной безопасности. Никто не узнает, даже она.
В черном платье с рваным многослойным разрезом, в черных кроссовках, чтобы можно было убежать, в черном плаще, застегнутом на три пуговицы, в черном парике Октябрина чувствовала себя героиней фильма. Быть собой постоянно наскучило, а, может, никогда веселым и не было. Стоило добиться того, о чем так долго мечтала, – достижения наскучили, захотелось большего. Но большего пока Октябрина не придумала – не знала, откуда вытащить мечты. Они будто вывалились через дырку в пакете надежд. А, может, пакета и не было.
Ей нужно проехать половину пути в одиночестве. Настроиться, подумать и выпустить все мысли, навеянные другой жизнью. Нужно своровать личность, которую захочется играть весь вечер. Полчаса до пути к себе. Разве это много?
Музыка в наушниках такая громкая, что пульсировала, кажется, во всем организме. Кто-то разговаривал, смеялся, кто-то громко дышал, но ничего на самом деле не было. Был только горячий поток звука, стремительно протекший до пяток. Октябрина замерла.
Здесь, в переполненном автобусе, где каждый – часть чего-то целого, огромной человеческой многоножки, можно дышать. Бок незнакомца касался локтя и ноги Октябрины, кто-то стоял, прижимаясь к ее спине, и сбоку, поглядывая в монитор телевизора с ужасающими курсами валют, стоял еще один мужчина.
Сегодня они – фон. Массовка, найденная по дороге. Их нет.
Никого нет.
Ничего больше нет.
Головная боль горячими потоками протекла по лбу. Будто невидимая рука распорола череп и кровь стекала вниз, огибая брови, прочерчивая алые линии вдоль носа, по контуру губ. Высуни язык, попробуй на вкус – сладкая. Уши горели, руки покрылись мурашками. Октябрина провела ладонью по волосам и, казалось, коснулась шелка. Это были не ее волосы. Не ее руки. Не ее ноги.
Когда-то давно, еще до взрослой жизни, до университета, быть на людях казалось невыносимым. Каждый, казалось, смотрел осуждающе, провожал взглядом и про себя осуждал. Каждому, казалось, есть дело, а родители только подтверждали – каждый шаг отслеживался. Но будущее открыло ей истину города: всем все равно на незнакомцев. Каждый прохожий в толпе – мертвец. Каждый день, в автобусе, когда на сорок минут можно слиться в целое, скрепиться спинами, локтями, отдавленными ногами, дышать одним воздухом, разогревающимся с каждой остановкой без открытых дверей, провожать попутчиков в последний путь. Каждый день они исчезают и – умирают, и даже если вы встретитесь еще раз – это будете не вы, а кто-то другой.
Мир сузился до трясущегося изображения в фокусе. Все лица затемнены, расплываются на фоне. Черные капли медленно стекают по окнам автобуса. Камера наведена на ее лицо – она улыбается, лишь немного приподнимая уголок красных губ. Глаза темные, на экране крутится гипнотическая загрузка, отблески огней софитов из мимо пролетающих окон домов: люстры, фиолетовые лампы для рассады, фонари, чужие экраны телефонов.
Светите. В другой день вам бы приказали потухнуть, но сегодня – светите, освещайте только одно лицо.
Она – та девушка из инстаграм, которая идет по берегу озера, пританцовывая, пьет кофе и слышит настоящую реальность в наушниках.
Она – главная героиня музыкального клипа, песню из которого вставят в молодежный сериал о вечеринках и наркотиках.
Она – референс для уличных фотографий с ретро фильтром.
Она – искусственная красавица, чьи фотографии ставят на заставку на телефон.
Она – та, на кого оборачиваются на улице.
Она – женщина, кем хотят стать, но боятся потеряться.
Но ей не страшно. Ненайденное потеряться не может.
Прислонитесь к ней, прильните телом, слейтесь в единое, ближе, теснее, чтобы не осталось ни сантиметра между телами, дайте ей положить голову вам на плечо и почувствовать, что рядом кто-то живой. Позвольте ей удостовериться, что все – реальность, и она исчезнет. Ее здесь никогда не было. Для вас она – всего лишь человек, который растворится в прохладе улицы, стоит ему только переступить порог автобуса. Она умрет, только вы перестанете смотреть.
Октябрина закрыла глаза, вдохнула сыроватый воздух автобуса. Волна мурашек пробежала от шеи к спине. Она улыбнулась. Может, будь это наяву, они бы запомнили ее.
Горячий воздух с улицы. Розовый закат над мостом, отражение солнца в водах реки. Разлитое по небу продолжение благодати маленького автобуса, идущего в никуда. Бесконечность реальности, запертой в голове одного человека. В любую реальность можно поверить, если уговорить глаза видеть то, что нужно. Можно создать любого человека, отбросив себя обыкновенного. Никто не заметит.
Она выпрыгнула из автобуса в самом центре, на площади, над которой розовый закат уже остывал. Улица пахла летом. Для такого настроения она носила в кармане пачку сигарет. Многие главные героини курят. Может, не «Золотую яву», но реальность потерпит поправки. Все любят курящих актрис, и никто не терпит курящих женщин в реальности.
Октябрина вышла на остановке напротив клуба. Опять писал Рома. Октябрина потушила телефон. Здесь его нет. В этой жизни Ромы никогда не было.
Клуб находился в подвале девятиэтажного дома. Вывеска – два огромных глаза и две ноги из каждого зрачка. Посетители в шутку называли вывеску «Чужим», хотя в очередях в туалет или за барной стойкой чувствовали себя как дома. Октябрина остановилась у входа, вытащила еще одну сигарету, но курить не стала. Только прикусила кончик и немного пожевала.
Варя, конечно, уже внутри. Она сегодня не работает, пришла пораньше. Одна ли? Утром она жаловалась на головную боль, но все равно пришла. Никак нельзя уже без таких вечеров – настоящее лекарство, и выходит дешевле.
Октябрина помнила. Стоит спуститься, как увидишь их. Высоких и низких, накачанных и тощих, в пропахших одеколоном и потом футболках, в обтягивающих брюках, с хищной ухмылкой и железными намерениями. Октябрине такие не нравятся. Роман не похож на них: он пусть и высокий, в форме, но пахнет приятно, следит за собой. Ему есть, для кого стараться – он старается вдвойне.
«Это всего на один вечер. Ты же любишь такое», – всегда говорила она себе, когда стояла у стенки с бокалом пива или танцевала с каким-то мужчиной, которого видела всего раз, на несколько минут. Один вечер и – вы мертвецы друг для друга. Они друг друга не вспомнят. Незачем усложнять.
Но в тот вечер Октябрине было не по себе. То ли тон утренних сообщений Ромы не понравился, то ли без Жени было одиноко, но она заставляла себя зайти в клуб минут десять, пока на ветре совсем не продрогла. Тогда поняла: пора.
Синеватый свет. Фиолетовые сиденья у барной стойки в форме волны. Человек пятнадцать, рассеялись, пока не подходят друг к другу, смотрят, будто пришли на выставку. Варя в углу. Красный комбинезон, яркая помада.
– Я думала, ты вообще не придешь! – воскликнула она и перекричала музыку. Микс из радио-хитов. Каждый раз играют.
– Женя не придет. – Октябрина села напротив. – Ты что-то хотела сказать?
– Да тут кошмар! Нет, на пустой желудок такое обсуждать нельзя. Ты что будешь? – Варя вытащила телефон и открыла фотографию с картами напитков.
Октябрина думала об этом моменте, когда была еще дома. Завтра выходной, но весь день голова подкруживалась. Если выпить что-то крепкое, станет еще хуже, а стоять над унитазом весь день в планы не входило.
Но Варя уговорила.
Октябрина раньше брала что-то в бутылке. Однажды прочитала, что могут подсыпать девушкам в клубах в коктейли и чем это чревато, так что выбирала между пивом и сидром. Но Варя уверяла: в этом клубе их знают, ничего не подсунут. И все же Октябрина долго не прикасалась к цветастому напитку в стакане и только водила кончиком зубочистки-зонтика по краям стакана.
– Ты представляешь, что сделал Коля? Ты просто не представляешь! Я совсем не чувствую себя женщиной, я какая-то домработница! – Варя потрясла головой, и отросшие на макушке волосы наклонялись как травинки на ветру.
– А что не так? У вас же все было хорошо, он же не как Паша.
– Паша был еще нормальный! А Коля вообще очумел! – Варя отпила еще немного из бокала. – Представляешь, он возмущается, что я готовлю всего три раза в неделю. Видите ли, ему не нравится два раза подряд есть один суп! Тогда я ему говорю, давай я буду варить бульон, а ты будешь возвращаться и заваривать себе то, что тебе хочется. Так нет, он заваривать не будет. Он вообще с едой управляться не умеет! Представляешь, в тот день, когда ты вот пойти не смогла с нами, мы поехали на шашлыки. Тебе Женя не рассказывала? Она ездила, клевала одни овощи жареные. Нет? Ну ладно. Он короче даже мясо приготовить не может. Чему его родители учили? Как он вообще один жил?
– Он разве жил один? Ты говорила, что до тебя он жил с…
– С Мариной какой-то он жил. Я не понимаю, что он в ней нашел. Баба как баба, причем не особо симпатичная. И ноги у нее кривые. Ну короче не знаю. Надо что-то решать. Пора на ком-то остановиться, хочу семью.
– А ты думаешь, он тебе хорошим мужем будет?
– Да кто ж его знает. Главное, чтобы я женой хорошей была, тогда ему захочется быть лучше. Может, даже научится себе еду разогревать в сковородке. А то до сих пор просит ему яичницу пожарить.
Октябрина поводила трубочкой по донышку стакана. С Варей она познакомилась через Женю год назад. Они учились вместе в школе, потом общались, иногда встречались, когда Женя училась в университете, а Варя работала после колледжа. После Жениного выпуска встречались каждую неделю. Чтобы совместить приятное с социально полезным, как-то Женя привела на прогулку с Варей и Октябрину. Так они и познакомились.
– Ты уверена, что он изменится? Вы же с ним помолвлены. Ты раньше не видела, что он бытовой инвалид? – спросила Октябрина.
– Да видела конечно, но думала, что к свадьбе он изменится. Может, его сначала брак, а потом дети исправят… А ты знаешь, что Яна сделала?
«Она будто ждала меня, собирала несчастья целую неделю, чтобы наконец поделиться», – подумала Октябрина. Но перебить Варю она не решилась и еще минут двадцать выслушивала рассказ об обнаглевшей подруге Яне, которая использует Варю в собственных целях, о том, как Коля надоел с ревностью, но все-таки отпустил в клуб, как родители напоминают о том, что родить нужно до двадцати пяти, пока организм еще здоровый и выносить ребенка намного легче. К концу сознание Октябрины затуманилось, слова Вари долетали словно через толщу воды. Варя – рыба. Открывает рот, лупит глаза, но ни звука не слышно.
Людей в клубе набивалось все больше. Мужчины – в основном. Были и девушки, но либо сбившиеся в группы, либо с парнями, так что для остальных посетителей клуба они как бы не существовали.
– Ты какая-то невеселая. – Услышала Октябрина.
Варя звякнула бокалом о стакан Октябрины. Девушки встретились взглядами. Октябрина даже разглядеть лица Вари не смогла.
– Да на работе что-то устала. С головой что-то не в порядке, мигрени, недосып. Я бы взяла перерыв, может, хоть в полгода. Ни мне, ни детям моя усталость не идет на пользу.
– Это же твой выбор был. Наша жизнь – это только перечень наших выборов, мы сами за них расплачиваемся. – Варя допила остатки.
– При чем тут мой выбор? Мне нравится моя работа, просто…
– Когда ты последний раз была у врача? А когда ты в последний раз ходила к психологу?
Октябрина хотела ответить: два месяца назад и никогда. Но промолчала.
– Наша жизнь – это наши выборы. У тебя же есть один диплом, получи новую профессию. Ты что, не знала, что учителем быть сложно? Курсов вон как много, можно взять в рассрочку, выплатишь потом. Две работы многие совмещают.
Октябрина слышала это столько раз, что выработала иммунитет. Хотела было напомнить, что Коля – тоже выбор Вари, что мужчин на планете столько, что представить всех сложно, но промолчала. Ругаться без повода Октябрина не любила.
– Ты права, – согласилась Октябрина и осушила стакан. Лед попал в рот, хрустнул на зубах. – Хорошо, что у тебя в жизни все налаживается. Надеюсь, с Колей разберетесь.
Варя продолжила говорить о том, как Коля сделал ей сюрприз после того, как накричал на нее из-за ревности. Октябрина же подперла подбородок ладонью и смотрела на танцпол.
Он смотрел на нее. Его имя не важно, даже внешность не особо важна. Высокий, в какой-то яркой, специально купленной для клуба одежде.
Музыка пульсировала в висках Октябрины. Кровь двигалась под бит музыки, сердце сжималось каждый раз, когда утихала музыка. Руки Октябрины задрожали. Похож, как же на него похож.
– Я пойду потанцую, хорошо? – сказала она Варе.
– Ты же не особо любишь танцевать.
– Мне нужно отдохнуть, окей? Ни слова, – прошептала Октябрина, но Варя услышала и улыбнулась.
– Я все равно твоего парня никогда не видела. Кому я расскажу.
– Даже Жене, хорошо? Никому.
Варя кивнула, а Октябрина все равно надеялась, что приятельница нигде не скрестила пальцы и не придумала способ отменить обещание «не отходя от кассы».
Чем ближе к нему подходила Октябрина, тем больше незнакомец становился похож на него. Святослав. Одноклассник, за которым она следила от школы до его дома. Его страницу «Вконтакте» Октябрина знала наизусть, следила, каких друзей он добавлял, некоторых даже видела в школе. Во время его физкультуры она была неподалеку. В столовой, когда Святослав, тряхнув золотистой шевелюрой, покупал пиццу и садился за стол, Октябрина была наискосок от него и пила сок из коробочки. Каждый раз, когда он смеялся над чем-то, а девушка была неподалеку, запоминала тему и шутку. Дома у Октябрины хранился целый блокнот, посвященный Святославу. До десятого класса Октябрина вздыхала о нем издалека, не разговаривала, даже не писала в сети. Но одноклассница прознала. Позвала на празднование первого сентября. Десятый класс, вечеринка, на которой он, всегда особенно умный, вежливый, остроумный и уважительный, показал себя с грешной стороны. Октябрина до сих пор не могла забыть ту ночь. Хотелось скрестить ноги, когда вспоминала это.
– Как тебя зовут? – Незнакомец прошептал ей.
Октябрина положила руки на плечи незнакомцу. Она не теряла времени – знала, что выйдет из клуба так, словно ничего не было. Они никогда не увидятся, он никогда не узнает ее на улице, никогда не попросит ее телефон. Когда обращаешься тенью, можно не бояться, что тебя заметят, – ночью тени не разглядеть.
– Ксюша, – сказала Октябрина и улыбнулась.
– Такое красивое имя. – Он улыбнулся тоже.
«Самое обычное, просто так не найдешь потом», – подумала Октябрина.
– А я Дэниел, – выдохнул мужчина Октябрине в ухо.
Октябрина смогла подавить смешок. Дэниел в жизни обязательно Даня.
– Ты одна? – Октябрина почувствовала чужие руки на талии. Складок на платье много, чтобы пьяный человек в них закопался. Но Даниил-Дэниел пьяным еще не был.
– Я ведь с тобой, какое тебе дело? – Октябрина улыбнулась и сделала шаг к нему.
Дэниел решил, наверное, что дела никакого ему нет. Руки его быстро устроились так, чтобы касаться как можно большей площади голой кожи Октябрины. Он что-то шептал ей на ухо, а Октябрина делала достаточно движений, чтобы Дэниел не захотел отстраняться, но и на большее не рассчитывал. Правильно ли делала, Октябрина не знала, но ни один из мужчин после клуба не звал ее с собой.