Фестиваль представлялся Октябрине совсем иначе. Она думала, что после долгого пути по трассе, затем – по полю, колдобинам и через просеку, они приедут в Диснейленд на выезде. Октябрина сразу же ждала увидеть аккуратные палатки с товарами, огромную сцену для выступающих, домики, в которых живут посетители, и уголки для отдыха с мангалами и столиками, но реальность оказалась иной.

Они по рыхлой дороге въехали на территорию деревни, которая оврагом спускалась к высохшей реке. У въезда стоял памятник погибшим односельчанам во время Великой Отечественной войны, вокруг памятника росли цветы. Дома в деревне все похожи друг на друга: деревянные, огороженные деревянными заборчиками. У каждого дома, где еще жили люди, стояли лавочки. Дома падали в обрыв, наклонялись, скрипели. Некоторые держались на добром слове. Людей в деревне словно не было – только старушка сидела на полянке у дома, вязала в тени рябины.

– А мы точно правильно приехали? – спросила Октябрина, когда увидела, что связь на экране телефона пропала.

– Да, нам просто дальше, – ответил Арсений и снизил скорость. – В том году в другом месте проводили, а в этом решили вернуться сюда.

– Да там вроде ж другая дорога есть туда, – встрял Борис, который играл в игру на телефоне.

– Я знаю, но до поворота на ее дольше, чем нам сейчас до фестиваля.

Октябрина выдохнула. Все-таки это еще не фестиваль, это просто дорога.

За окном лес сменился высохшим полем и выкорчеванными деревьями. Они проехали мимо машины, у которой с большим пакетом стояли мама с сыном. Между ними вилась собака, а глаза у всех были настолько удивленные, будто людей в этих местах не было годы. Пейзаж сменился снова и менялся так часто, что Октябрина не заметила даже, как лес кончился, они выехали на открытую местность, заставленную белыми большими палатками.

Чем ближе Арсений подъезжал к стоянке, тем лучше просматривались пустые и разбросанные по полю лавки, машины, поставленные на стоянку будто в прошлом годы и занесенные пылью, сцена где-то вдалеке и зеленые будки туалетов.

– Что-то никого нет, – сказала Октябрина, когда вылезла на уже утром разогретое поле.

– Ага, что-то ни души, – согласился Арсений и обошел машину. – Но мы в правильное место приехали. Дорога правильная была ведь.

– Да оно, оно, – встрял Боря и, почесывая спину, вылез следом. За ним выплыла Полина.

– Да вот же, смотрите! Палатки, там люди! – воскликнула Полина и, словно сам ветер позвал ее, ринулась к лоткам и торговым палаткам.

Октябрина следила, как солнечный лучик убегал. Свет терялся в ее волосах, ветер трепал сарафан, а Полина бежала так, словно не касалась земли ногами.

Заселение прошло как во сне. Откуда-то вышел мужчина в зеленой кофте, разобнимался с Арсением и Борей, представился Павлом и повел их к палатке. Арсений катил чемодан Октябрины по траве, колесики гремели, а Октябрина плелась рядом и осматривалась. Поле, палатки, лотки для торговли, огромное кострище в середине. И – никого. Люди проявлялись между белыми облачками палаток, пробегали за лотками, но они будто прятались, а не пытались на самом деле показаться.

Палатка рассчитана на четырех человек. Односпальные кровати, столик со стульями, напольные вешалки. Октябрина посмотрела на обстановку и вышла из палатки, застыла на входе. Места уединиться в этой палатке нет, но почему-то это волновало ее куда меньше, чем должно было. Будь она с Романом, первым делом бы они потащились к кровати. Прибежала Полина, разговорилась с оставшимся у палатки Павлом, Арсений и Боря выставили у кроватей вещи, а Октябрина все стояла у входа и пыталась понять, как быстро все изменилось. Еще три дня назад она и не думала, что, никого не предупредив, кроме Галины Георгиевны, умчится на машине своего мимолетного знакомого с его друзьями на фестиваль в другую область и будет стоять у большого шатра, где они вчетвером будут жить вместе минимум два дня.

«Жизнь, конечно, удивительная штука», – подумала Октябрина и тут же почувствовала чье-то прикосновение к плечу.

– Пойдем, я познакомлю тебя со своими друзьями, – сказал Арсений. Он уже успел переодеться в новую белую футболку – других у него, кажется, и не было.

– Они же другие? Не те, которые тогда были в доме? – спросила Октябрина и улыбнулась. Улыбаться рядом с Арсением входило в ее привычку.

– Нет, нет, эти другие. Но они похожи, ты увидишь. В хорошем смысле.

Солнце пряталось за облаками, но пекло нещадно. Полина с Борей помчались куда-то к ларькам и быстро скрылись за пылью, взмывшей к небу из-под их ног. Из многих палаток слышались разговоры, но люди прятались от жары и не спешили выходить.

– Тут вообще куча всего, – сказал он, пока вел Октябрину куда-то вдоль палаток палаточного мегаполиса, – тут завтра будет куча мастер классов, концерты, разная интересная еда, тут даже ЗАГС есть, представляешь? У меня тут знакомые поженились.

– И все легально? – удивилась Октябрина. По лбу ее тек пот, но она даже не замечала.

– Конечно, тут легально все. – Улыбнулся Арсений. – Представь, как тут хорошо можно отдохнуть головой. Ни о чем думать не надо, все придумали за тебя, а ты – пользуйся.

Среди одинаковых белых навесов Арсений как-то умудрился найти тот, где были его знакомые.

Первыми знакомыми оказалась женатая пара с двумя детьми. Мальчик с девочкой лет пяти бегали по палатке с воздушными змеями и делали вид, что они – реактивные самолеты. Родители сидели на полу и варили кофе в переносной кофеварке. Когда Арсений вошел, мужчина вскочил на ноги, подошел к нему и крепко, как обычно здороваются мужчины в фильмах, поприветствовал рукопожатием. Их звали Денис и Роза, детей же они назвали так, что с первого раза Октябрина, не будь она учительницей, не запомнила бы – Изабелла и Димитрий.

В их палатке Арсений с Октябриной просидели минут сорок, если не больше. Роза с короткими, почти «под нуль» подстриженными волосами, предложила Октябрине погадать на кофейной гуще. Оказалось, что в жизнь ее приходит что-то очень ценное. Октябрина могла только хмыкнуть. Арсений помогал Изабелле и Димитрию привязывать веревки к воздушным змеям, и когда подготовка к перерыву была закончена, все они вышли на улицу, смотреть, как в небе летают дракон и облако.

После этой палатки была следующая – Коля и Женя, два брата. С ними Арсений познакомился в Москве, когда жил там у знакомого на квартире. Братья работали программистами, работали над сайтом для крупной фирмы, но на два дня переоделись в яркую одежду, взяли в руки ракетки для бадминтона и играли у палатки. Когда подошел Арсений, они остановили игру, поздоровались с ним, с Октябриной и говорили так, словно только вчера расстались.

В следующей палатке жил парень с девушкой – оба врачи. В следующей – трое парикмахеров.

Калейдоскоп имен и лиц не пугал Октябрину. Каждый, к кому она заходила в палатку, принимал ее радушно, словно она – тоже их друг или хотя бы хорошая знакомая. Еще по дороге Арсений пытался предупредить, что новых знакомых будет много. Говорил, что в такие места редко съезжаются люди разных мыслей, только жизненного уклада. А такие обычно всегда добродушные.

Арсений был, казалось, центром фестиваля, но ничуть этим не гордился. Складывалось впечатление, что он даже этого не замечал. Кто бы ни шел им на встречу, все здоровались или хотя бы улыбались Арсению и – Октябрине. С ней тоже здороваться начали достаточно быстро.

До полудня они ходили по гостям, пили чай и кофе, жевали чужие печенья и знакомились. Казалось, Арсений хочет перезнакомить с Октябриной весь свет, потому что спустя всего несколько часов число новых знакомых исчислялось десятками.

Когда жара стала невыносимая, Арсений пообещал показать Октябрине укромное место. За палатками, чуть за полем, виднелась просека. Тень берез укрыла их и охладила тела. Октябрина и не заметила, как нагрелись ее волосы на солнце, как на спине одежда прилипла к коже. Стоило им отойти от дороги и спрятаться за стволами деревьев, как Арсений притянул Октябрину к себе и поцеловал.

Губами Арсения не напиться. Казалось, чем дольше он рядом, чем сильнее запах его тела, окропленного росой, вымазанного в земле и траве, тем легче дышать, тем сердце бьется сильнее. До него оно, казалось, и не билось вовсе, а просто стучало.

Время остановилось. Прежний тихий звук ссыпавшихся песчинок стих. Октябрина чувствовала твердый ствол березы за спиной, кусочки земли попадали в босоножки, но под мягкими, умелыми прикосновениями Арсения она расслабилась так, что не обращала внимания на неудобства. Его рука гладила ее шею, медленно проводила пальцами по животу, но не опускалась, а снова шла мимо сердца.

– Я так горжусь тобой, – сказала Октябрина, когда они уже успокоились, смогли расцепиться, чтобы совсем не потерять сознание в жаре, и улыбнулась. Его глаза напротив ее. Голубое июньское небо против ноябрьской мглы. Она видела отражение собственных туч в его глазах.

– За что? – спросил Арсений и прижал Октябрину к себе. Ее голова на его плече. И как они могут быть одного роста?

– Те люди, все эти люди… Я стою рядом с тобой, я просто рядом стою, а чувствую, как ты для них важен. Я чувствую, как от них исходит тепло. Они живые, Арсений. Многие – благодаря тебе живые.

Арсений усмехнулся, погладил Октябрину по спине.

– Я бы так не говорил, хотя мне и приятно слышать, что они мне благодарны. Я их не заставлял идти, я не один такой. Боря такой же, Полина такая же. Человеку просто нужен человек, иногда это настолько просто. А мы постоянно заняты не тем.

– А чем мы должны быть заняты? – Октябрина улыбалась ему в плечо.

– Жизнью. Просто люди очень часто думают, что жизнь – это что-то одно. Да, деньги иметь хорошо, семью тоже, успех – тоже неплохо. Но если человек доживает до старости, когда ему нечего делать, только вспоминать, нужно сделать так, чтобы ему было что вспомнить.

Октябрина обняла его крепче. Удивительно, что человек, не влезавший в ее голову, умел так честно сказать то, в чем она даже признаться не могла.

– Что-то я всегда слишком не по теме говорю, – усмехнулся Арсений.

– Мне нравится, когда ты говоришь не по теме.

– Правда? – Он, кажется, улыбался. Иначе быть не могло. – Хорошо, когда есть кто-то, кто может слушать.

Октябрина могла бы стоять в его объятиях вечность. Ничего больше не нужно, только чувствовать, как рядом кто-то в унисон с тобой дышит. Она вспоминала клочки бумаги, которые когда-то нашла у Арсения на кухне. Записки, которые строчили его знакомые и приятели. Среди них было неоконченное стихотворение или проза, неумелая. Но Октябрина жалела, что не запомнила их.

Октябрина просунула руку между ними, положила ладонь как раз над сердцем Арсения. Оно билось спокойно. Оно всегда билось так – словно за все человечество.

– Мне кажется, что мы сейчас в какой-то сказке или романе, – сказала Октябрина, а Арсений посмеялся.

– Романе неопределенного жанра.

Они вернулись в палатку уже к обеду. Полина откуда-то принесла плов, который Боря смог описать только как «вкуснецкий». Арсений сбегал в какую-то палатку и притащил две бутылки кваса.

В разговоре Полина обронила, что ее подружке нужна помощь. У нее, как оказалось, ларек с какими-то товарами ручного производства, а выложить все в одиночку ей не под силу. Октябрина не поняла, как вызвалась, но уже через несколько минут после согласия поняла, что иначе и не могла поступить. Здесь помогать друг другу вроде как принято. Отказывать было бы некрасиво.

После обеда они направились к ларьку. Хозяйка, невысокая девушка с короткими светлыми волосами и розовыми губами, в цветастой кофточке и очень ярких штанах, стояла вокруг коробок и выглядела растерянной. Но стоило Полине ее окликнуть и о чем-то быстро договориться, как девушка успокоилась и уже убежала, стоило Октябрине с ней поздороваться.

Октябрине досталась работа проще – выкладывать маленькие корзиночки с чаем, мылом и конфетами на прилавок из коробок. Полина же за соседним прилавком завязывала шарфики на головы манекенов.

Говорить с Полиной можно было долго, но после Октябрина поймала себя на мысли, что и вспомнить не смогла, о чем они болтали. Казалось, обо всем, но выудить важную мысль из воспоминаний о разговоре Октябрина не смогла. Когда наступила тишина, Октябрина поняла, что провести в ней часы не сможет. Она привыкла разговаривать, уже приучилась делиться мыслями и переживаниями. Удивительно. Еще два месяца назад она бы не поверила в такое, а сейчас это казалось обыденностью.

– Я очень хочу все закончить со своим парнем, – выдохнула вдруг Октябрина и грохнула корзинкой о стол. – Эта канитель тянется два года, год из которых я просто себя ненавижу.

– Тебе так с ним плохо? – спросила Полина и отложила тряпочку в сторону. – Ты хочешь об этом поговорить?

Октябрина вздрогнула. Мыло из рук чуть не выпало. Она даже не заметила, как ее фраза сорвалась с губ. Губы до сих пор, казалось, горели.

– Я просто хочу, чтобы между нами все было кончено, – пробубнила Октябрина и убрала мыло в корзинку. С ним нет и не будет ничего хорошего. – Ладно, это вроде не так важно.

– Важно, раз ты сказала.

Перекладывание корзинок действительно успокаивало. Большие корзинки стояли на дальней полке, средние Октябрина выставляла так, чтобы маленьким хватило места. Полина вытащила очередной шарфик, сунула под мышку голову манекена и трясла шарфом.

– Знаешь, а я читала в одной книжке, когда сидела в кафе в Лондоне, что нужно написать письмо. Высказать все претензии, сказать, что у тебя на душе и покончить с этим.

– Письмо? Ты думаешь, он будет его читать? – хмыкнула Октябрина и вытащила новую маленькую корзинку из коробки.

– Если ты ему настолько безразлична, что он даже не прочитает письмо, то тебе не о чем переживать. Можно считать это официальным расставанием. Ну а если прочитает, то вообще никаких проблем.

Октябрина уложила мыльце в корзинку так, чтобы оно не выпадало. Даже представлять лицо Романа, открывающего письмо, было тяжело. Октябрина видела его разъяренным, видела оскорбленным, видела злым, агрессивным, но печальным – никогда. Может, он бы и не расстроился, может, просто разорвал бы письмо, выбросил бы его в мусорное ведро и удалил бы номер телефона. А если бы прочитал и расстроился? Позвонил бы, написал сообщение? Может, пригласил бы в отель, где они впервые устроили свидание с ночевкой, решил бы обсудить их будущее, которого, как они оба понимали, не было изначально.

Октябрина держала в руках маленькую корзинку с мылом в форме роз. Она не очень понимала, зачем выкладывать товар сейчас, но хозяйка уверила Полину – вечером приедет очень много гостей, им могут понадобиться сувениры в первый же вечер. Опыт показывал именно так.

«Позвать бы сюда Варю или Женю, – подумала Октябрина и повертела розу в руках. Блесточки на лепестках показались застывшими росинками. – Но они не поедут, нет. Можно позвать в следующий раз. Можно позвать заранее. Было бы весело, если бы они познакомились с Арсением и Полиной. Они, наверное, и не думают, что такая жизнь возможна и что я ее живу».

Роза в руках Октябрина дрогнула и полетела на траву. Розовый комочек мыла с застывшими на ней слезами.

«Почему я уже говорю про «следующий» раз? Разве он уже точно случится? Пока даже «первый» раз не случился».

Октябрина опустилась на колени, подняла розу и отряхнула ее. Женя вряд ли поедет – она решалась на выезд за город месяц, Варю могут не отпустить.

Все это – вероятно, а возможность увидеть их рядом с Полиной, такими же счастливыми – маловероятна. Но такова была и вероятность появиться здесь Октябрины. И вот она – здесь, отряхивает колени, укладывает мыло ручной работы на прилавок и не думает, что будет завтра. Хоть на самом деле все ее мысли заняты только тем, что будет после фестиваля. Будет ли завтра солнце или тучи закроют небо.

И вообще, будет ли хоть что-то.

– Слушай, а почему ты не осталась в Лондоне? – спросила Октябрина. Первый вопрос, который пришел ей в голову. Октябрина слышала, как Полина говорила на отличном английском с кем-то по телефону в машине. Звучало как что-то из сказки.

– А почему должна была? Я туристка, да я и была там всего неделю. – Улыбнулась Полина. – Я в Индии была дольше, но там тоже не хочу оставаться. Я пока не знаю, где хочу остаться, но сейчас мне хорошо. Это все, что мне нужно чувствовать.

– И как вы такие подобрались в одну компанию? – удивилась Октябрина, а Полина засмеялась. – Нет, правда. Вы так похожи, с ума можно сойти.

– Если ты сейчас стоишь со мной у прилавка незнакомки и помогаешь ей, то ты тоже на нас похожа. А вообще я не могу сказать, что на них похожа. Я не понимаю, кто на кого похож и похож ли. Не надо быть похожим на кого-то, можно просто идти и смотреть по сторонам. Я никуда не бегу, я просто осматриваюсь. Мир слишком большой, чтобы от него бегать.

Корзиночки выставлены на прилавке. Октябрина даже переставала спрашивать себя, зачем занималась этим – монотонная работа и разговор с Полиной успокоили ее. Кажется, они даже говорили о путешествиях, о медицине, о месте женщины в мире и всем таком, прочем, важном, но в совокупности не запоминающемся, но оставляющем на языке приятный привкус чего-то сладкого, как съеденная недавно конфетка с корицей.

– Знаешь, а они ведь тоже разные, – сказала вдруг Полина и тряхнула тряпку. В свете взметнулась к небу пыль. – Боря и Арсений. Они только на первый взгляд похожи.

– И чем же они разные? – спросила Октябрина. Корзинки стояли на прилавке так, что девушка даже залюбовалась своей работой.

«Почему она вдруг о них заговорила? – подумала Октябрина. – Я ведь не спрашивала».

Впрочем, у каждого в компании Арсения была какая сверхспособность – заговорить о том, чего не ожидаешь, но вовремя, словно хронометраж разговора был просчитан кем-то или чем-то даже до того, как о разговоре подумали.

Полина вытерла потный лоб ладонью. Ее русые, почти золотые в свете дня, волосы намокли, но она совсем не выглядела уставшей.

– Боря – человек без дома. Он никогда его не искал, много лет уже не останавливается нигде дольше месяца. Он скиталец по натуре, его никто и ничто не изменит. А Арсений – человек своей земли. Ему не настолько важно, где его земля находится, но он готов строить на ней дом, понимаешь? Он не такой, он не будет вечность бегать, убегать от себя. Он хочет пустить корни и умереть там, где пустил их. Мне кажется, это важно.

– Наверное, – ответила Октябрина и посмотрела в сторону поля, где должен был состояться концертный вечер.

Полина немного помолчала. Слышно было, как она перебирала вещи, устраивала товары на прилавке, а потом вдруг сказала:

– Вы отличная пара, глаза радуются.

– Мы? Да ладно. Да ладно тебе. – Вздрогнула Октябрина.

– Ты на него не набрасываешься, как другие девушки. Мне в тебе это нравится, но мне кажется, что ты сама будто уже обожглась. Ты думаешь, обожжешься ли об него. Я не знаю. Но я видела, как обжигался Арсений.

Октябрина завязала отвязавшуюся ленточку на ручку корзинки.

– Я думала, вы встречались.

– Ой, нет, ты чего. Я на него смотрю как на брата. В него вообще сложно влюбиться.

– Я бы так не сказала, – бросила Октябрина и сразу же захотела хлопнуть себя по губам.

Полина улыбнулась.

– Понимаешь, люди обычно выдумывают себе человека и влюбляются в него. А он подает себя на тарелке, ему скрываться незачем. Его это тоже не волнует. Он не привык к быстрым романам.

– И как же завоевать его сердце? – спросила Октябрина и улыбнулась. Полина тряхнула головой и подставила лицо облакам.

– Я думаю, ты уже сама знаешь, как. Просто не надейся, что он будет такой, знаешь, альфа-самец из фильмов про плохих парней и хороших девочек. Все будет, но со временем. Его сердце приучено любить, его огонь внутри не потушить, но чужая любовь пыталась, он об этом помнит. Арсений, может, боится. Он в жизни настрадался. Его бросали, обманывали. Он любить понарошку не умеет. Ты классная, вам с ним будет хорошо, но не сразу. Я вижу, что он в тебе видит, но не все. Он видит намного больше. И если ты увидишь в нем также много, думаю, у вас все получится.

Октябрина стояла с мылом в руках, а в ушах ее свистел ветер. Пальцы – холодные, губы – обветренные, стоит откусить корочку и на языке осядет сладкий привкус крови. Но Октябрина стояла неподвижно.

По дороге к палатке Октябрина оглядывалась и понимала, что ни Романа, ни Жени, ни Вари почему-то здесь не представляет. Они будто принадлежали к другой жизни, к жизни, которая вот уже давно казалась единственной, но таковой не являлась. Столько жизней нужно перепробовать, пересмотреть, а в какой-то момент оказывалось, что реальная – только одна, а остальные – просто временные маски, которые так тяжело снять.

Пока Арсений с Борей ходили между знакомыми и помогали, кому могли, Октябрина лежала на кровати и смотрела на белый потолок палатки.

Шум за стеной – что-то из сна. Казалось, обернись, перевернись на бок и посмотри вниз, а там – все. Там улыбка Романа в темноте спальни отели, запах новых простыней и прикосновения холодных рук, о которых никогда не спрашивали. Там – быстрые разговоры в лобби отеля, блестящий пол и звон ключа на стойке регистрации. Там – выдуманные имена, бег по темной зимней улице и ключи, зажатые между пальцами, попытки прислушаться к шагам по снегу за спиной. Там – ее молчание, прижатые к губам руки так, что на губах остается горький привкус крови. Там – проверки тетрадей допоздна, прощание с охранником в пустой школе и путь домой в тишине. Там – тихие молитвы Галины Георгиевны за стенкой, похрустывание ее тапочек по полу, всхлипы и боль несчастной брошенной старушки, которой ничего не остается кроме надежды, что незнакомка скрасит ее оставшиеся годы на земле. Там – разговоры ни о чем, слова без смысла, ветер в ушах и кусающее за плечи желание приклонить перед кем-то голову, лишь бы не оттолкнули, лишь бы позволили сказать, что так гнетет душу или хотя бы то, что принято называть так. Там – подруги, которые при каждой встрече давят на шею собственными несчастьями, там – чужая боль, которая воздушным ядом оседает на языке. Там – попытки спрятаться от себя, присыпаться опавшими листьями и пылью, лишь бы не увидеть испуганного и искалеченного жизнью тела, на котором не усмотреть ни одной видимой царапины.

Шум за стеной – чужой смех, словно насмешка. От стены идет жар, протянуть руку и прикоснуться к мягкой палатке – выше сил. За стеной – смех ее одноклассников, когда они узнали о том, что сделал с ней Святослав. За стеной – крики ее родителей, стук колес чемодана по ступеням. За стеной – костер ее прошлой жизни, и неизвестно, что будет, когда взглянешь на него: пепелище или сырые поленья.

Шум за стеной – напоминание, ноющая метка и кровоточащая рана.

Шум за стеной…

– Ты чего лежишь? Болит чего?

Октябрина повернула голову. Арсений в белом стоял у входа с пустой жестяной кружкой. Щеки грязные, босой, лохматый. Но – улыбающийся.

– На тебе что-то лица нет.

Октябрина нашла в себе силы улыбнуться и удивилась – силы остались.

– Я просто надышалась мылом. Не привыкла видеть столько мыла в одном месте.

Арсений усмехнулся и качнул головой.

– Новый вид химического оружия прям. Лучше никому не говорить, а то начнут делать мыльные бомбы. Ты тогда полежи. Я скоро вернусь. Тебе принести чего-то сладенького? У соседей капец какая вкусная пахлава есть.

Октябрина смотрела на него и улыбалась. Кивала и – улыбалась.

– Ты так хочешь пахлавы? – спросил Арсений и нахмурился. Октябрина замерла. Арсений рассмеялся. – Тебе отдохнуть надо. Завтрашний день пролетит быстро, надо быть к нему готовой.

– Быстро? А ведь его так долго ждали.

– Увидишь. Пролетит как миг, но на всю жизнь запомнишь. Так, ладно, полежи пока, а я схожу еще за чаем. А то у нас уже какие-то помои…

Октябрина не слышала, что говорил Арсений дальше. Его голос смешался с десятками голосами за стеной.

Шум за стеной скрывал чужие песни и топот чужих ног. Шум за стеной перекликался, вопросы и ответы и тишина, в которую друг друга пытались услышать.

Шум за стеной – как треск молодого костра.

Шум за стеной был недостаточно громкий.

Шуму за стеной не хватало ее голоса.