До того как Октябрина пристроила Клюкву на несколько дней, Арсений настаивал завести ее своим родителям. Октябрина отнекивалась, думала взять ее с собой, но парень уверял – мол, родители так любят животных, что без проблем подержат кошку у себя дома. А на фестиваль с животными все равно не пускали – только с собаками-поводырями.

– Ты знаешь, сколько там народу? Клюкву затопчут, ты даже обернуться не успеешь. А у моих знаешь сколько кошек было? Самой старой было почти двадцать, когда она умерла. Они позаботятся о ней, не переживай.

Октябрина сначала даже задумалась. Отдавать кошку незнакомцам не хотелось, но эти незнакомцы – родители Арсения. Все что, его касалось, казалось сразу же положительным. Но Клюкву от общения с незнакомцами спасла Галина Георгиевна. Она услышала разговор по телефону, догадалась по ответам, интонациями Октябрины или по шкрябанью тапочки по полу, что дело касалось Клюквы – ее нахождения в другом месте. Галина Георгиевна выключила котлеты, помахала тряпкой над рассеявшимся над плитой паром и прошлепала в зал.

– Перестань! – Она замахала руками и положила кухонную тряпку на ручку двери. – Положи трубку!

Октябрина извинялась перед Арсением и дальше, но Галина Георгиевна, лохматая Галина Георгиевна с выпутавшимися из пучка волосами, пятнами на шее. Нервное топанье по ковру, пол поскрипывает. За окном кричат дети – школа кончилась, они так каждый день.

– Ты зачем Клюкву отдавать собралась? Куда? Кому? – выпалила она и поставила руки на талию.

Октябрина сглотнула вдруг появившийся горький комок. Зачесались руки, но пошевелиться девушка не могла. Ее будто поймали за чем-то неприличным.

– Я уезжаю… я.

– И что ты с Клюковкой делать собралась? – Галина Георгиевна сделала шаг к Октябрине. Девушка пододвинулась к спинке.

– Я просто уезжаю, я бы ее пристроить…

– А куда ты ее пристраивать собралась? Ей что ж, тут некуда пристроиться? Она вроде и тут пристроена.

Галина Георгиевна не двигалась. Ее небольшая фигурка застыла в дверях, тапочка нажимала на пол так, что он замер в скрипе. Дети за окном смолкли.

– Ну неужели нельзя ее оставить здесь? – вздохнула вдруг Галина Георгиевна, а с ней и весь дом. Даже пол снова заскрипел. – Я присмотрю за ней.

Октябрина почувствовала, как горячая волна стыда потекла по спине. Ладони терли обивку дивана. Октябрина и не думала, что Галина Георгиевна сама захочет посидеть с Клюквой – наоборот, полагала, что женщина воспротивится, закричит, что у нее и так много дел. А здесь такое.

Натянутая между ними тишина стала бы звенеть, если бы в комнате вдруг не появилась Клюква. Кошка прыгнула на кресло, а Галина Георгиевна с улыбкой села рядом.

– Ты даже не беспокойся, езжай, куда тебе надо, – говорила она, поглаживая питомицу по голове. – Ты смотри, она ж ко мне привыкла. К твоей комнате привыкла. Что ж ты ее в другой дома посадишь, ей же стресс.

На все вопросы о трудностях Галина Георгиевна только смеялась и махала рукой.

– Мне делать все равно нечего. Ты ж вернешься? До того как мой сын прилетит из Турции?

Октябрина отвечала уклончиво, но предполагала, что вернется даже раньше.

– Мы с ней на диванчике вот так ляжем, она мне колено больное погреет. Ты мне главное еды оставь, чтобы я знала, чем ее кормить. Если что, я докуплю. Пакетик в магазин возьму и попрошу такой же дать.

Октябрина тогда чуть не расплакалась от благодарности. Никогда не замечала, какая Галина Георгиевна на самом деле отзывчивая.

Целый день Октябрина собирала вещи. Шкаф показался ей отдельным государством, которое умудрилось каким-то образом уместиться у стены в небольшой комнате. Парики, которые Октябрина с таким трепетом получала на почте из Китая, показались ей отрубленными головами и внушали теперь только страх. И как она могла носить чьи-то отрезанные волосы на своей голове, гладить их и мечтать, что на ее макушке отрастут такие же? Ей совсем не хочется мертвой растительности на голове.

На кровати в пакете валялось белье, у входа расположилась обувь, на столе в хаосе разлетелось содержимое косметички. Октябрина вертела в руках вешалки с одеждой и не знала, что взять. Фестиваль, по словам Арсения, длится пару дней, а прикиды, судя по внешнему виду Полины, там требуются самые цветочные. Из цветочного у Октябрины были разве что белье, но в нем на улицу не выйти.

«И как я умудрилась собрать гардероб в серо-черных тонах, если это даже не мои любимые цвета? – подумала Октябрина, когда вытащила третью черную блузку. Из цветных вещей у нее нашлись коричневые шорты, зеленое платье и носки – тоже зеленые. – Одного прикида недостаточно».

Она рылась в глубине шкафа. За год жизни в нормальной квартире успела обрасти вещами так, что если вывалить весь шкаф на Октябрину, под тяжестью их она точно задохнется. Лечить больное сердце покупками на распродажах, как оказалось, не всегда хорошая затея.

– Вот ты где! – обрадовалась Октябрина, когда вытащила из глубины ящика желтую рубашечку в цветочек. Она купила ее на свидание с Романом, которое так и не состоялось. Теперь, как надеялась девушка, не состоится никогда.

К концу дня Октябрина совсем вымоталась. Вещи собраны, наряд на утро висит на вешалке, но в груди снова неспокойно.

«А что если позвали они меня из жалости? – подумала Октябрина и почувствовала странный прилив холода к спине, будто она в миг вспотела и успела замерзнуть на сквозняке. – Что если все в этом мире для меня желается только из жалости?»

Что если Роман подошел к ней тогда из жалости – может, рядом с Женей Октябрина и тогда чувствовала себя несчастной? Может, Галина Георгиевна согласилась поселить ее у себя даже не из-за денег, а потому что после защиты диплома Октябрина так долго болела, что даже на человека не была похожа? Октябрине вспомнилась ночь, когда Арсений спас ей жизнь – что было в его лице тогда, когда она отказывалась вставать? Искреннее сожаление о тлеющей на глазах чужой жизни или раздражение, что бедняжка даже от безысходности руки протянутой принять не может?

В углу мяукнула Клюква, и Октябрина словно протрезвела. И правда, что она разлеглась, вздыхает о жизни, которой уже нет? Пусть это будет очередной маленькой смертью, которая разделит жизнь на «до» и «после».

На место сбора Октябрина приехала за десять минут до назначенного времени. Из вещей – целый чемодан, пусть и небольшой. Обыкновенный дом между двух пятиэтажек, обыкновенные люди сидели на лавках, и только в дальнем углу, в тени дуба, стояли люди необыкновенные. Машину Арсений описал в сообщении заранее: серый джип с наклейкой, названием фестиваля, на заднем стекле. Его Октябрина нашла без труда – больше машин с наклейками во дворе не было.

– Октябрина! – воскликнула Полина, когда увидела ее издалека. Она говорила о чем-то с Борей, который сидел на заднем сидении, высунувшись на улицу, и махала шляпой. – Ты так рано? Мы уже хотели позвонить и сказать, чтобы ты не торопилась.

– Люблю не опаздывать, – пропыхтела Октябрина. Тащить чемодан с автобусной остановки она устала еще до того, как вышла из автобуса – заранее.

– Давай, уберем вещи, – сказала Полина, подошла к багажнику и нажала на кнопку под ручкой. Дверь медленно поехала вверх.

В багажнике машины Арсения – две спортивные сумки и рюкзак Арсения – его Октябрина запомнила еще с его дома. Две пары тапочек, зонтик и пара дождевиков, похожих на большие пакеты. Октябрина хотела уже попытаться закинуть чемодан сама, но Боря встал и подошел к ней еще до того, как она успела приподнять свои вещи.

– Дай и мне джентльменом побыть, а то у нас как будто один воспитанный мужчина в компании, – сказал он, а Полина рассмеялась. В ее волосах, на солнечном свете казавшимися почти золотыми, а не русыми, блестели заколки с подсолнухами.

Боря поднял чемодан и усмехнулся.

– И чего ты туда наложила? Слонов просили оставить с соседками.

– Только самое необходимое, – ответила Октябрина, хоть и смутно представляла, что на таких мероприятиях на самом деле необходимо.

Когда Боря вернулся на сиденье, Октябрина подошла к багажнику и пыталась пристроить чемодан так, чтобы не задеть остальные вещи. Но переживать ей не стоило. Вещи Полины с Борей занимали, может, треть багажника, а рюкзак Арсения был приставлен сбоку, словно в любой момент мог передумать и сойти с пути. Чемодан смотрелся неловко.

– Ты чего задумалась? – спросил Боря и рассмеялся. Сбоку стояла Полина и что-то показывала, без слов, но активно жестикулируя. Она почти стояла на одной ноге, но слишком громко смеялась, чтобы выстоять.

Октябрина удивилась. Она так была занята чемоданом, что даже не заметила, как Полина с Борей снова начали что-то обсуждать.

– А что Арсения нет? – спросила Октябрина и захлопнула багажник. Если на что-то не смотреть, можно поверить, что чего-то нет. – Слушай, Полин, а это точно его рюкзак?

Полина кивнула.

– А что у него так вещей мало? Мы разве на день?

– Да у него просто вещей мало. – Полина улыбнулась, протиснулась между машиной и Октябриной и положила на рюкзак соломенную шляпу. – Живет так, чтобы не жалко было потом потерять вещи.

– А он их терял?

– А он тебе не рассказывал?! – Боря высунулся так, что пришлось даже ногу подставить, чтобы не вывалиться. – Я думал, он это всем подряд рассказывает.

– Ну прям всем подряд, ему, наверное, немного неприятно до сих пор, – сказала Полина и поправила кепку на голове Бори. – Ты расскажи, раз Арсения нет.

– Ура, я наконец-то могу рассказать хоть что-то! В общем-то, мы на Байкал ехали. – Боря вылез, облокотился на машину и рассмеялся. – Мы ехали туда с тремя пересадками. Договорились, чтобы у каждого было не больше рюкзака, даже палатки не брали, только спальные мешки – нас там обещали поселить мои друзья. А Арсений, вечная белка, почему-то притащил целую спортивную сумку. Ну, знаешь, первая его поездка такая дальняя. Он раньше только вокруг по городам колесил. Так на второй же пересадке у него сумку свиснули. Я даже не заметил, как это случилось. То ли когда мы билеты искали, то ли когда воду наливали, но хоба – и сумки его нет. Арсений в слезы! А у него еще столько вещей было: и электронная книга какая-то, и наушники, и часть денег в сумке… Ой, намучились мы с ним. Зато как на Байкал приехали, он с карточки. Хорошо ж еще, Октябрин, что он карточку по моему совету на груди носил, а то бы и ее посеял. В Иркутске он рюкзак вот этот купил, две кофты и штаны. Путешествие отличное вышло, мы всю неделю у Байкала жили. Даже потерял вещей его уже не так волновала, когда видишь вот это… безумие громадности! Жизнь – такая удивительная штука, линейная, события все происходят в настоящем, но и в прошлом, и в будущем, и наша секунда, мгновение – такая необъятная бесконечность, такая великая громадина, так что… Что-то я задумался, ха! Короче вот, с тех пор он налегке.

Октябрина прислонилась боком к машине – даже не посмотрела, грязная ли, чистая. Улыбнулась. Прошлое Арсения собиралось кусочками в ее голове, и он с этими осколками разлетевшейся когда-то мозаики – собирался в целое.

– А он тебе рассказывал, как по Питеру ходил и места с клипов всяких, с фильмов собирал? – спросил Боря, а Полина, прежде улыбавшаяся, нахмурилась.

– Он, наверное, не успел, – сказала она тише обычного. – О брате просто так не хочет вспоминать.

– Он говорил, – Октябрина сжала ладонь в кулачок, – он говорил мне о брате.

– А, так значит успел? – Боря оживился, а Полина – улыбнулась, но уже иначе. Ее выражения лица Октябрина прочитать не смогла. – Ой, это было время прям после того, как он из университета отчислился. Мы с ним тогда-то и познакомились. Хах, это хорошо, что его в армию не загребли, я его лысым не представляю.

– Лучше бы если бы у него проблем с сердцем не было, – вздохнула Полина и посмотрела на двор. Казалось, в игре детей в песочнице, их веселых криках, разговорах мам и трели птиц чудилось ей что-то совсем сказочное. – А то у него сердце не выдерживает тяжести мира.

– А что он в Петербурге делал? – напомнила Октябрина и даже подалась вперед. Арсений разъяренным цербером охранял свое прошлое – цербер чаще спал, но бдел. Кусочки правды, которые Октябрина хранила в сердце бережнее, чем свое прошлое, были слишком ценны, чтобы отказываться получить их хотя бы из чужих уст.

– Да у него ж брат хотел рок-звездой быть. Все о «Сайгоне» думал, о «Тамтаме», но умер до того, как смог хотя бы раз туда съездить… – Боря стих. Казалось, он сам испугался своих слов, опечалился, что произнес их вслух, но вскоре понял, что сказанного назад уже не забрать. – А Арсений его же любит. Как ему не поехать, не исполнить мечты брата? Ну так он поехал, везде там был. Там, конечно, ничего уже нет почти из того, что брат его слышал от знакомых, которым даже в «Сайгоне» удалось побывать. Но Арсений все равно упрямо ехал, ему было даже неважно, что города, в котором Кино с Поп-механикой начинали, где Алиса пела с Аквариумом, уже нет? И, знаешь, неплохо, что его нет. Хотя концерты у Аквариума были шикарные, я бы на таком, давно еще, тебя не было еще даже. – Боря улыбнулся своей ушедшей навсегда молодости так, словно она призраком опустилась перед его лицом и подмигнула. – Арсений был на Рубинштейна тринадцать, был у всех памятных мест, где кто-то жил, где кто-то играл. Исполнил, считай, мечту брата. Ну а там сама знаешь, какие у него потом проблемы с выпивкой начались. Там не до чужих мечт, там своих не осталось.

Вдруг из подъезда, у которого и стояла машина, вышел Арсений. Он держал под правой подмышкой бутылку воды, повернулся и левой рукой помахал кому-то в окна. Октябрина подняла голову, зажмурилась, приложила козырьком ладонь к бровям и увидела, что с балкона на четвертом этаже, за горшками с бархатцами, на фоне сохнувших вещей, на них – и на нее – смотрели пожилые люди. Женщина в чем-то желтом, то ли халате, то ли домашнем платье, открыла окно и громко сказала:

– Арсений, ты только не гони! Сейчас на дорогах не спокойно! У тебя вон, две женщины в машине, головой за них отвечаешь. И за Бориса!

– Мам, я помню, – отозвался Арсений и подошел к Октябрине.

Октябрина зарделась. Вот такое оно – знакомство с родителями? От этой мысли Октябрина покраснела еще больше. Родители, наверное, и не знали, кто она такая.

– Хорошей вам дороги! – сказала мама Арсения и обернулась к почти лысому мужчине позади нее. – Саш, ну ты-то сыну хоть скажи что-то!

Отец Арсения протиснулся к окну, высунулся так, что локтями залез в бархатцы («Да куда ж ты полез, я их только прополола!») и помахал сыну.

– Не лихачь, – заключил отец Арсения и отошел от окна. Мать Арсения продолжила ругаться на мужа уже в зале, их слышно даже на улице.

Арсений усмехнулся, повернулся к Октябрине и всучил ей бутылку в руки.

– Немногословный, бывший военный, – сказал Арсений и прошествовал к водительскому сидению. – Вы все положили?

Боря глядел на родителей Арсения и улыбался. Октябрина невольно подумала, что он годится в отцы Арсению. Может, даже больше воспитал его, чем отец, хотя так, с тридцати секунд знакомства сложно понять, насколько у Арсения хорошие родители.

– Если Октябрина не вытащит из кармана еще один чемодан, то мы готовы, – сказал Боря.

Арсений обернулся и ухмыльнулся так, что Боря быстро начал извиняться.

– Я ж шучу!

Арсений закивал, но странная ухмылка, словно он понимал все, что творилось в голове Бори лучше, чем сам Боря, не пропала.

– Тогда садимся? Октябрин, тебе не страшно на переднем ездить?

– Мне? На переднем?

– Боря обычно засыпает и храпит, – поспешил добавить Арсений и усмехнулся. – Полин, ты не против поехать с Борей?

– Если будет громко храпеть, я пихну его в бок локтем. – Улыбнулась Полина и села за Арсением. Боря так и занял то место, которое выбрал до того, как Октябрина пришла.

Девушке ничего не оставалось кроме как выбрать оставшееся место. Впрочем, это ее ничуть не расстроило. Ехать на ровне с Арсением было приятнее, чем позади него.

Примечания:

«Кино», «Поп-механика», «Алиса», «Аквариум» – петербургские легендарные рок-группы.

«Сайго́н» – неофициальное название «легендарного» кафе в Ленинграде при ресторане «Москва», место обитания «героев андеграунда», «непризнанной» и «гонимой» в позднесоветские годы «творческой интеллигенции», так называемых «неформалов»

Ленинградский рок-клуб или ЛенРокКлуб – советская общественная и концертная организация, созданная 7 марта 1981 года в Ленинграде и просуществовавшая до начала 1990-х годов. Ленинградский рок-клуб, располагавшийся по адресу ул. Рубинштейна, дом 13.

«TaMtAm»(также пишется как Tamtam, tam-tam или Тамтам) – бывший рок-клуб, специализировавшийся в основном на панк-роке и существовавший по 1996 год в Санкт-Петербурге. До 1994 года единственный рок-клуб западного образца.

Глава 15

Арсений ехал без навигатора, изредка только спрашивал у Бори, туда ли поворачивать. На дороге было столько указателей с названиями городов, что Октябрина быстро забыла, в какой именно населенный пункт им нужно доехать. Это то ли село, то ли деревня, но Октябрина все равно не помнила уже, чем они отличаются.

За окном мелькали зеленые, дикие или засеянные картошкой, желтые, пшеницей или овсом, и коричневые – недавно распаханные поля. Деревья собирались в группы и огибали поля лабиринтами или одиноко, по одному или два, стояли в середине поля так, словно их бросили друзья на вечеринке и они не очень знали, куда податься теперь. За окном оставались пруды, у которых Октябрина даже на большой скорости могла рассмотреть рыбачивших мужчин, и реки, многих, к сожалению, было не увидеть из-за лесов, обступивших их непроходимой крепостью. Но больше всего Октябрина удивлялась деревням. Деревянные старые домики с покосившимися заборчиками, лавочками у калиток и зарослями рапса соседствовали с огромными двухэтажными коттеджами за железными заборами, иномарками у въезда и асфальтированными дорожками к гаражам. Дома мелькали перед глазами, но даже на скорости под сто километров в час Октябрина старалась посмотреть на деревянные домики как можно дольше. Казалось, в заброшенных двориках, в дырявых тазах и прохудившейся крыше, в комнатах, в которых навсегда похороненными остались чужие жизни: фотографии, мебель, одежда, книги, игрушки, осталось что-то и от нее.

В чужих окошках Октябрина, казалось, видела своего дедушку – последнее напоминание о спокойной и счастливой детской жизни. Что вот-вот он, накинув на плечики старый теплый подшитый пиджачок, засунув ноги в теплые тапки, поглядит в окно, помашет обожженными временем руками, на которых маленькими солнцами темнели пигментные пятна, и выйдет на деревянное скрипучее крыльцо. Что он весело улыбнется, пригласит в дом на чай с сушками и ягодами, которые собирал в саду, и уверит, что Октябрина может оставаться у него хоть на все лето, ему совсем не в тягость, только в радость ее компания. В деревне, оставшейся на границе миров реального и воображаемого, прошлого, его зеленый деревянный дом все еще стоял, а вокруг простирался весь мир маленькой Октябрины. Пруд, в котором училась плавать, лес, где с друзьями детства играла в лесных зверей, щебеночная дорога, по которой училась кататься на велосипеде. И рядом всегда его голос – мягкий, тихий, но не такой, как у Галины Георгиевны – в нем не было извиняющейся нотки, он, казалось, никогда не считал, что занимал в мире слишком много места. Может, потому что мир перед ним был больше.

– Я тоже люблю на дома смотреть, – сказал вдруг Арсений и вырвал Октябрину из болезненных, но отрезвляющих воспоминаний.

Радио тихо проигрывало музыку с диска, который с собой принесла Полина. На зеркале заднего вида болталась фигурка гуся на ниточке. На заднем сидении Полина слушала музыку в наушниках и с кем-то переписывалась, а Боря тихонько посапывал, пока еще не начал храпеть в полную силу. Арсений смотрел прямо, не отрывал взгляда от уходившей в горизонт лесов трассы.

– Просто так странно, – ответила Октябрина, снова невольно зацепившись взглядом за большой голубой деревянный дом, – в этих домах же кто-то раньше жил, а сейчас никого. Людей нет, дома стоят… Глупо звучит.

– Да нет, я понимаю. – Арсений направил на себя решетку «климата». – Грустно смотреть на то, как вымирают целые деревни. Мы будем проезжать село, там даже церковь есть, а живет два человека. Два человека на несколько километров вокруг! С ума можно сойти.

– Два человека? – прошептала Октябрина и поспешила направить на себя вторую решетку климата, чтобы сделать хоть какое-то движение. – И как же они там живут? Там же ни магазинов, ни дорог.

– Живут как-то, – задумчиво ответил Арсений. – Мы как-то с Борей помогали там бабушке одной дров наколоть. Так, просто мимо проезжали, а она на лавке у дома сидела, рукой помахала. Мы не стали уезжать, мало ли что случилось. Они там такие, жаловаться не привыкли. Говорила нам, что вот, у нее все есть. Рассказывала нам, как они церковь возрождали. Им же, как она говорила, нужно на праздники куда-то ходить. Так они в полуразвалившейся церквушке с соседями из другой деревни икон, фотографий каких-то принесли, ведро с песком поставили, чтобы туда свечи ставить. Следят, приходят на каждый праздник. Даже не представляю, откуда у них столько сил бороться со смертью. Весь мир словно хочет, чтобы они уже умерли, перестали стараться чинить дома, обустраивать быт так, каким он был десятки лет назад, когда деревни еще жили. А они назло всему свету живут.

Октябрина улыбнулась.

– Да уж, у этих бабушек есть, чему поучиться.

Арсений задумался, но улыбнулся и кивнул. Он сделал радио погромче и гипнотическая музыка с Полининого диска наполнила машину.

Они ехали еще час без остановок. Полина решила затеять игру в города, и они втроем долго играли, пока не перебрали все города из атласа, какие только могли вспомнить. К концу игры проснулся Боря, открыл окно и попросил Арсения открыть люк в крыше. Ветер ворвался в салон, заиграли запахи свежескошенной травы, грязи у обочины, пыли, влетели мухи, и Полина захохотала, пытавшись отмахнуться от мухи книжкой. Октябрина тоже опустила окно и услышала, как где-то вдалеке кололи дрова, мычала корова и гавкала собака. Девушка закрыла глаза и невольно улыбнулась. Казалось, она вернулась туда, куда хода уже нет – в мир, вход в который любому городскому жителю закрывается в тот миг, когда он решает, что простора ему хватит.

Кажется, Октябрина даже задремала, но не видела снов. Проснулась только, когда асфальтированная дорога вдруг сменилась гравийкой. Оказалось, Арсений вдруг повернул вправо, машина ухнула с трассы на проселочную дорогу и покатилась вдоль засеянного чем-то низким и зеленым поля.

– Мы куда? – спросонья промычала Октябрина, оглядываясь. – Мы же…

– Все в порядке, – Арсений улыбнулся. – Просто нам нужны кое-какие продукты.

– А тут где-то есть магазин? Вдоль трассы же, наверное, их больше будет.

– У Арсения свои магазины, – сказала Полина и хохотнула. Октябрина обернулась. – Нет, я не шучу. Ты увидишь.

Полина с подсвеченными солнечными лучами волосами, блестящими глазами глядела на Борю, который что-то рисовал в блокноте. Разглядеть, что он там нарисовал, Октябрина не смогла, но даже улыбки Полины хватило, чтобы понять, – что-то интересное.

Они проехали мимо засеянного пшеницей, мимо полукруглой обветшалой остановки и завернули на асфальтированную дорогу. Слева за кирпичным забором гуляли козы, справа приглашал внутрь открытой дверью магазин, из которого выходили дети с бутылкой оранжевой газировки.

– Смотрите! – воскликнула Полина, привстала и высунула голову в люк на крыше.

Октябрина посмотрела вперед и – почувствовала, как кровь в ней похолодела. На газовой трубе над дорогой на канате висел висельник. Сшитый из тряпок, набитый ватой манекен, грустно наклонивший голову к дороге.

– О, с прошлого года не сняли что ль? – оживился Боря.

Арсений тихо выругался.

– Прости, я забыл, – прошептал он, когда свернул к очередному полю, и поглядел на Октябрину. Она сидела ни жива, ни мертва. – Твою налево, я совсем забыл.

– Ничего, – прохрипела бледная Октябрина. А потом уже громче, прокашлявшись, спросила. – А зачем он тут висит?

– Да я спрашивал как-то у продавщицы в «сельпо», – подхватил Боря, – она сказала, что какие-то подростки веселились, решили чье-то пугало закинуть.

– Пугало? – удивилась Полина и села. Волосы ее разлохматились, но выглядела она все еще мило. – И не сняли?

– Прижилось, хрен знает.

Больше Октябрина ничего не спрашивала, а Арсений сидел мрачный, сжимав руль в ладонях. На лбу его пролегла морщина. Выглядел он даже старше своих тридцати двух, хоть прежде Октябрина и сомневалась в его возрасте. Глазам его все еще было не больше двадцати.

Они ехали мимо ржавых, оставшихся еще с советских времен указателей, обозначений деревень и СНТ, колхозов, которых тут уже давно не было, и одиноких, убежавших от деревень, домиков. У некоторых даже стояли машины.

У каких-то парников в поле Арсений поставил машину на «паркинг».

– Ты куда? – спросила Октябрина и огляделась. Не похоже, чтобы тут проходил фестиваль.

– Нам огурцы для ужина нужны, скоро темнеть будет, – сказал Арсений и выпрыгнул на дышавшую жарой улицу. Октябрина выскочила следом.

– А это твой парник?

– Нет конечно, откуда он тут у меня?

– Чего?! – Октябрина обогнала Арсения и встала перед ним.

Арсений остановился, хмыкнул и поставил руки перед грудью.

– Нам нужны огурцы, я пойду за огурцами, – он сказал это медленно, словно темп речи как-то мог повлиять на осмысление слов, обошел девушку и зашагал к огромному парнику.

– Так разве можно? – спросила она его, когда Арсений уже зашел в парник и начал обрывать огурцы с куста.

– Я думаю, от пяти огурцов у них не убудет. Зимой куплю, заплачу и так вдвое больше. Вот и верну долг.

– А камеры?

– А что камеры? А, не, их тут нет, не бойся. Я много раз проверял.

– И что же, они не замечали пропажи огурцов?

– Пяти огурцов? – Улыбнулся Арсений и показал Октябрине улов. Действительно, на фоне десятков, если не сотен кустов, пять огурчиков выглядели как мелочь. – Ну ладно, если ты так переживаешь, вытащи у меня из кармана деньги и оставь здесь столько, сколько посчитаешь нужным.

Он повернулся к Октябрине боком и качнул бедром. Октябрина глядела на него как на умалишенного. Арсений захохотал.

– Да я не шучу. Вон, карман, вытащи и положи.

– Нужно записку положить!

– Какую записку? – все еще смеялся Арсений. – Достань огурцы, ой, блин, эти, деньги и положи на стульчик.

Тогда-то Октябрина и обратила внимание на стульчик у входа. На деревянном стульчике стояла железная коробочка с прорезью.

– Это сюда…

– Ага. Сюда кладут деньги, если кому-то огурцы нужны. – Арсений усмехнулся. – Я же не стану у простых людей воровать. Этот парник деревенские сделали, продают куда-то. Но отсюда брать можно, я у деревенских спрашивал.

– А как же деньги не крадут? – Октябрина все-таки вытащила из теплого кармана штанов Арсения сто пятьдесят рублей и сунула в ящичек.

– Он приклеен. И стул привинчен к стенке, попробуй.

Октябрина попыталась пошатнуть стул, но удивилась, когда поняла, что даже чуть сдвинуть его не смогла. Ящик тоже не двигался.

– Мне сказали, что в ящике там тоже лежит что-то. Типа отслеживающего устройства для телефона что ли. Короче, ящик просто так тоже не сопрут. Ну, или сопрут, но потом найти его можно тоже.

Октябрина сама усмехнулась. Такой смекалки она еще не видела и вряд ли бы до такого додумалась.

К вечеру они приехали на заправку – встали на огромной стоянке, поодаль от остальных машин. Позади виднелся забор кемпинга, сверкало в лунном свете озеро. Октябрина даже не поняла, сколько километров за день они успели проехать. До пункта назначения, судя по картам в интернете, четыреста километров, им еще ехать – так сказал Боря. А еще Боря сказал, что они выехали в «приключение», поэтому обычный путь из пункта «А» в пункт «Б» им не подходит.

Полина с Борей направились к будке у входа в кемпинг, а Арсений пригласил Октябрину посидеть на траве. Он вытащил из багажника полотенце, расстелил и подал руку девушке. Октябрина улыбнулась.

Мимо неслись машины. Боря сказал, что по этой дороге ехали на юг, так что в машинах – десятки семей, надувных кругов и надежд на беззаботные десять-четырнадцать дней отдыха. Октябрина вдыхала вечерний воздух – разогревшийся за день асфальт, сухая трава, пыль дорог, пронесенная на сотни, а то и тысячи километров. Арсений сначала лежал на траве, раскинув руки, потом подумал, что, наверное, трава у дороги не слишком-то чистая, и сел рядом, накинув на плечи куртку, и о чем-то задумался. Лицо у него было напряженное.

– Всегда бы вот так сидела, – сказала Октябрина. Путешествие, первое за много лет, ее разморило, вскружило голову, и она позволила себе прислониться к боку Арсения своим. Арсений не отодвинулся, он вовсе не пошевелился.

– Понимаю, – сказал Арсений. – Я тоже вот так любил сидеть и смотреть на машины. Ездить тоже.

– Я бы жила вот так всегда. Мне так хотелось, так хотелось… – Она осеклась.

– Чего хотелось?

– Ну, вот так, путешествовать, ехать куда-то, – сориентировалась Октябрина. – Хочется как-то вырваться хоть куда-то. Я так никогда не ездила.

– Ты никогда не ездила далеко на машине? – удивился Арсений, а Октябрина кивнула и поправила толстовку на плечах. – Все когда-то бывает в первый раз.

– Это-то понятно. Но я не настолько свободная, как вы, – выдавила Октябрина тихо. – Смогу ли я также ездить? Это вы меня сейчас позвали и взяли, а я? Я-то…

– Все у тебя получится, почему ты думаешь, что нет? – Арсений улыбнулся.

– Да не надо вот так.

– Как «так»?

– Так. Говорить, а не верить в то, что говоришь.

– Почему ты думаешь, что я не верю в то, что говорю?

– А ты что, думаешь, я на самом деле смогу изменить свою жизнь? – Октябрина отстранилась, посмотрела на него. – Я не такая, как вы.

– Мы обычные. – Арсений все еще улыбался. – И ты – такая же. Все люди по натуре такие, они просто забыли об этом.

– Какие такие? – переспросила Октябрина. – Свободные что ли?

Арсений засмеялся.

– Ты сама сказала об этом. Я про это же тебе и говорю.

Октябрина смогла только вздохнуть.

Арсений тряхнул головой, и из волос его посыпались травинки. Желтые светлячки придорожных фонарей светили тускло, над дорогой поднималась пыль.

– Всего одной спички достаточно, чтобы разгорелся пожар. Вот увидишь. Ты уже ее меняешь. – Он натянул куртку. Холодало. – Ты думаешь, я так сразу хоть немного стал чувствовать себя нормальным? Нет. У меня свободы всегда было много, но я не чувствовал ее. Я тебе больше скажу – я чувствовал себя узником в собственном теле. Так себе чувство, скажу тебе.