Глава двадцать шестая
Вильгельм несся на третий этаж. Он закрыл дверь всеми способами, какие только знал, быстро закрутил рычажок Связистора, с бумажки ввел координаты, нажал на кнопку и принялся ждать, нервно расчесывая запястья. После нескольких минут настойчивых звонков на экране появилась голова в белом ночном колпаке.
– Вильгельм, черт бы тебя побрал. Ты что в такую рань звонишь?– прозевал Ванрав.
– Мне нужно, чтобы ты убрал Щукину! – воскликнул Вильгельм, красный от напряжения.
Ванрав вскинул косматые брови, почесал пальцем усы.
– А что с ней не так? – удивился он, позевывая. – Баба как баба. Противная, да, но они все такие.
– Ее надо убрать!
Ванрав почесал мясистую шею, протер кулаком глаза и, еще раз зевнув, сказал:
– Раз ты просишь убрать, значит, что-то серьезное.
Вильгельм высказал все как на духу. Рассказал, что за две недели не получил ответа от Екатерины и уже отчаялся, но этим утром получил известие, что Гаврилова согласна приехать, но только в компании Щукиной. Екатерина уверила, что они уже собрались, нужен только ответ Вильгельма, и просила его не рассказывать, что написала ему письмо собственной рукой, будто бы письмо составила именно тетя. Вильгельм, уставший ждать, написал согласие, но осознал ошибку, когда гонец уже умчался.
– Ну так возьми и грохни ее. – Пожал плечами Ванрав, сладко зевнул и закутался в одеяло. Кончик спального колпака упал на нос. – Она же все равно приедет, а у тебя вокруг лес. Животные обычно голодные.
– Я не могу! Я же должен буду постоянно быть с ней, забалтывать. Как я смогу убить ее тетку в ее же присутствии? Да она тогда вообще никогда со мной не заговорит! – причитал Вильгельм, нарезая круги по комнате.
У Ванрава от этого хождения по мукам, видимо, быстро закружилась голова. Он покраснел.
– Хватит бухтеть и ходить по кругу! – рявкнул Ванрав, а Вильгельм, вырванный из мыслей, врезался в стену. – Ой, какой же ты придурок.
– Хватит! Я же помочь прошу мне! – прошипел Вильгельм. – Я не хочу убивать ее. Я просто хочу, чтобы ее не было здесь, понимаешь?
– А, так тогда это совсем не сложно, – заявил Ванрав и зевнул. – Ладно, слушай сюда…
В полдень другого дня Вильгельм сидел на террасе, рисовал кота, который вился у его ног и пытался поймать бабочку-капустницу. За время, что Почитатель жил в доме, кот набрал несколько килограммов, и теперь каждый его прыжок слышно даже на другом конце дома. Рисунок не получался, рука то и дело соскальзывала и подрисовывала шерсть там, где ее быть не должно. Даже две пачки успокоительного не могли успокоить Почитателя. Одно радовало – план Ванрава сработал.
Когда карета въехала во двор, Вильгельм вскочил с лавочки, отложил тетрадь и направился к Екатерине. Путешествовать в одиночестве девушке не следовало, но так как исчезновение Щукиной оказалось настолько неожиданным, отказаться от путешествия Екатерина уже не смогла и приехала с прислугой.
– Запомни, ты все-таки Почитатель, у тебя есть власть над людьми. Заставь ее влюбиться в тебя, и неважно, как ты понимаешь это. – Так и слышался ему голос Ванрава в голове. А Вильгельм мысленно отвечал:
– Нет у меня над ними власти, сам ведь знаешь.
Несмотря ни на что Вильгельм уверенно шел к карете. Еще утром он приоделся, уложил волосы и привел в порядок ногти, припомнив строки Пушкина. Хотя самого поэта Вильгельм, к великому собственному сожалению, ни разу не видел. Почитатель чувствовал себя лишним в выходном костюме на поляне дома в деревне, но когда увидел, каким взглядом встретила его Екатерина, убедился, что старался не зря. Он улыбнулся и направился к девушке, растирая маскирующий царапины на ладонях крем.
– Bonjour, Екатерина Алексеевна. Очень рад, что приехали, – проговорил Вильгельм.
Она выглядела расстроенной, но приятно удивленной. Вильгельм чувствовал, что девушка не могла отвести взгляд от его лица и, наверное, не понимала, почему Эльгендорф так похорошел. Почитатель про себя усмехнулся. Крем, которым всегда пользовался Годрик, подошел и ему.
– Отчего так грустны? – спросил Вильгельм, а Екатерина Алексеевна, теребя кончики перчаток, вздохнула.
– Я, граф, ведь…
– Прошу, называйте меня по имени. – Вильгельм улыбнулся. – Там, откуда я родом, не принято обращаться по титулам. Что случилось с тетушкой? Она обрадовалась приглашению, но я не вижу ее рядом.
Екатерина покраснела. Прежде расстроенный и восхищенный взгляд сменился неуверенным и даже испуганным. Вильгельм выругался про себя.
– Моя тетушка утром отправилась в Индию, к какому-то монаху, имени которого я уже не смогу назвать. Очень сложно мне понять, почему. Она прежде никогда не говорила, что хочет, – медленно проговорила Екатерина, словно и сама не верила случившемуся. Она прошла мимо Вильгельма, глядя под ноги, а потом остановилась, подняла голову и посмотрела на Почитателя так, словно поведение тети оскорбило ее даже больше, чем Вильгельма. – Я никогда даже не подозревала, что она интересуется культурой Индии.
– Может, ваша тетя хочет стать приверженкой индуизма? – спросил Вильгельм, стараясь не рассмеяться.
– Если бы я знала, – вздохнула Екатерина, поправив складки дорожного платья. – Она просила, чтобы ей дали экипаж лошадей, а не слонов, а потом, когда узнала, что слонов в Петербурге не найти, отправилась пешком… Сколько же встреч пришлось отменить! А ведь она пропустит бал у своей хорошей подруги.
В голосе Екатерины слышалась неподдельная грусть. Оно и понятно: мало того, что такой поступок пошатнул репутацию Щукиной, так еще в Индии бушевала желтая лихорадка, и даже купцы отказывались туда ездить.
Вильгельм хотел было подшутить, но, посмотрел на Екатерину и понял, что не мог.
– Может, вы могли бы написать домой? Может, она все-таки вернулась? – спросила Екатерина и подошла к Вильгельму. – Я очень за нее переживаю.
Вильгельм, недолго думая, согласился. Екатерина улыбнулась. Дмитрий увел девушку и ее служанок в ее комнату, а Вильгельм так и остался во дворе. Камень вновь загорелся, обжигая будто в наказание. Вильгельм поморщился, но не тронул его.
Екатерина спустилась к вечеру, когда Вильгельму надоело разговаривать только с котом, пришла в беседку. Мотыльки вились вокруг лампы, стукались лбами о стекло. Екатерина нарядилась в белое платье, светлые волосы убрала в аккуратную прическу. У Вильгельма перехватило дыхание. И все-таки внешность ее на любых проверках Академии точно не осталась бы без комплимента – точно бы сказали, что Почитатель постарался на славу.
– Прошу, Екатерина Алексеевна, садитесь. Считаю своим долгом заметить, насколько вы прекрасны. – Вежливо улыбнулся он, принялся сам наливать ей чай, стараясь не расплескать.
– Чай пахнет замечательно, – ответила Екатерина, оглядевшись. – А к нам никто не присоединится?
– Присоединится? А кто-то должен?
– Разве ваш друг… Забыла его имя.
– Он, Екатерина Алексеевна, к счастью живет от меня очень далеко.
Екатерина улыбнулась чуть шире, чем приказывал этикет и ничего не ответила.
– Вам не одиноко жить одному?
– Одному? Да я привык уже, – сказал Вильгельм и помешал сахар в чашке. – Мне наоборот странно разговаривать с кем-то.
– Как же вы тогда пригласили нас? Мы бы вам мешали.
Руки дрогнули, чашка стукнулась о блюдце. Вильгельм отставил его подальше и вспомнил, что чай с сахаром не очень-то любит.
– Вы… Я не про вас! – воскликнул он, а Екатерина улыбалась. Продолжала.
– Vous êtes très gentil20, Вильгельм. У вас очень красиво. Природа, звуки, которых в городе не услышать. Я именно таким ваш дом и запомнила, – заметила она и отпила чай. – У вас прекрасный чай.
– Чай? Да, наверное, неплохой. Надо бы Дмитрия поблагодарить, он обычно собирает, – пробормотал Вильгельм и снова начал пить сладкий чай. Екатерина, казалось, чувствовала себя как дома, а вот у него не было ни мыслей, ни слов.
Они еще долго разговаривали ни о чем. Екатерина рассказывала о жизни в Петербурге, а Вильгельм, прикидывавшийся прибывшим недавно путешественником, внимательно слушать и пытался вспомнить, что прежде их связывало. Но все, что ему рассказали, было сухим и безжизненным. Правду знали лишь они вдвоем, а Екатерину спрашивать нельзя. Нужно, чтобы она считала его вменяемым хотя бы пока.
В тишине, прерываемой лишь шелестом листьев и бешеным танцем светлячком, они просидели больше часа, после которого Екатерина, извинившись, направилась к себе. Вильгельм еще долго сидел и думал, но никаких мыслей не навестило его.
Вильгельм возлагал большие надежды на будущие дни, которые Екатерина должна была провести у него в доме (все-таки она надеялась, что знакомые в Петербурге решат, будто они ехали вместе). Однако ни одно из ожиданий не оправдалось.
Ванрав названивал ему каждое утро, кричал, чтобы он прекратил ходить вокруг да около, накачал ее таблетками и отправил в их время. Но Вильгельм так не мог. Сам не знал почему. Вильгельм не был дураком, пусть Ванрав так иногда и думал. Стоило взглянуть на Екатерину снова, как он понял – что-то в ней не так. Сердце его забилось чаще, чаще, чем при встрече с человеческими друзьями. Что-то внутри его вскипело, словно пузырьки побежали по венам. Даже идти было легко, будто он не шел, а парил над землей.
Несколько дней подряд он пытался заговорить с ней о прошлом, но она лишь отвечала как-то односложно, увиливала и переводила тему. Всегда – на что-то такое, от чего у Вильгельма мурашки шли по коже. Нет, не то чтобы он помнил всех женщин этого времени глупышками, ничуть. Обычно им просто не дозволялось болтать на разные, отвлеченные и не слишком, темы с посторонними мужчинами. А Екатерину словно не смущало отсутствие каких-либо связей между ними.
«Или, может, это я только думаю, что между нами нет связей?» – думал он иногда во время диалога, когда Екатерина, улыбаясь, рассказывала о новшествах литературы или моды, обмахивалась веером или стучала ногтями по чашке.
Они гуляли по саду, иногда доходили до тенистого леса. Светлые платья Екатерины казались затерявшимся солнечным лучом, спрятавшимся среди стволов. Светлые волосы ловили пробивавшиеся сквозь кроны лучи и сверкали. Голос ее эхом окружал Вильгельма, и как бы далеко он от нее ни шел, всегда слышал так, словно говорила она внутри его головы.
– Вы читали новый «Современник21»? – спрашивала она его, например, когда Вильгельм решал отдохнуть на мокром от росы пне.
– Нет, а что там? – пробубнил Вильгельм и потер лицо руками. Ему было ужасно душно, хотя в лесу никогда не бывало жарко.
– Вы должны его прочитать! Пушкин опубликовал новую повесть! – Улыбнулась Екатерина и заправила выбившуюся прядь за ухо.
– Пушкин? А он еще жив? – прошептал Вильгельм, но Екатерина его к счастью не услышала. Она должна считать его вменяемым.
«Нет, я не мог быть для нее кем-то. Мы бы тогда жили вместе», – рассуждал про себя за обедом Вильгельм.
Подавали ботвинью22, которую Вильгельм не очень любил. Екатерина, кажется, тоже. Ели они в тишине, и даже буженину, которую подали следом, встретили без особого энтузиазма. Каждый думал о своем, но понять мысли соседа не смогли ни к третьему, ни к четвертому блюду.
Тогда Вильгельм решил схитрить – сказал, что днем ему придется уезжать в город по делам, и спросил, не будет ли Екатерине страшно одной в поместье. Она только улыбнулась и сказала, что в доме достаточно прислуги, чтобы никогда не чувствовать себя одинокой.
И когда настал первый день, Вильгельм ушел в заросли, которые выросли вокруг всего дома и сада, взял узелок с едой и тетрадку и начал слежку.
Екатерина вставала ближе к одиннадцати, завтракала на веранде и отправлялась гулять. Природа в поместье ей нравилась, нравилась настолько, что она даже в одиночестве не могла перестать о ней говорить. Девушка могла взять книгу и уйти к озеру, читать. В такие моменты ее волосы всегда заплетены в аккуратную косу, а легкое летнее платье так красиво шевелил ветер, будто бы оно из обреза голубой ткани превращалось в кусочек моря. Она сидела и читала, ее короткие пальчики любовно перелистывали страницы какого-то романа (сложные и толстые книги Екатерина не любила), а бумага шелестела. Днем она вышивала на балконе, гуляла по дому или просто лежала на кровати – Вильгельм мог разглядеть ее из кроны дерева. Вид открывался такой живописный, что даже ободранных о ствол рук ему было не жаль. Ближе к вечеру она возвращалась и ужинала, уже в компании Вильгельма, и всегда интересовалась его днем. Почитателю приходилось выкручиваться и проговаривать заученный за день текст, написанный на бумажке, чтобы его не поймали на лжи. К счастью Почитателя не так-то легко поймать – иначе бы Почитателем он бы не так долго. После ужина Екатерина благодарила всех и поднималась к себе в комнату, где писала письма семье, играла на фортепьяно и спала.
Вильгельм преследовал ее всюду. Он сидел за стеной веранды и слушал разговор Екатерины и Дмитрия, шел за ней к озеру, запихнув за пазуху альбом и несколько карандашей, чтобы сидеть, рисовать или писать планы на будущее, но каждый раз откладывал ручку. Каждый день он садился немного в разных местах, то левее, то правее, иногда, накинув невидимость, он сидел рядом и в памяти зарисовывал все детально. Каждую складочку в уголках ее глаз, каждую родинку на тонкой шее. Каждый блик Солнца в ее океанических глазах. Вильгельм дышал тихо, чтобы Екатерина не услышала. Но ее дыхание он чувствовал – от нее пахло розами так, будто каждое утро девушка срывала десяток цветов и не только натирала ими одежду, но и жевала. После часов, проведенных у озера, он шел следом к дому, прятался за деревом, переодевался в спрятанный в дупле костюм, приводил себя в порядок, пока она вышивала, играла на фортепьяно и придавалась мечтам, и появлялся перед ней за ужином. Екатерина любила детей и с удовольствием помогала ребятам плести венки, веселила их историями. Но сколько бы ни следил за ней, так и не нашел ответы на волновавшие его вопросы. Даже на один: кто они друг другу. Даже на него ответить не смог.
А звонки от Ванрава с каждым днем становились все злее и настойчивее.
Одним дождливым утром Вильгельм решил, что пора бы ему действительно проветриться. Он летел по лесам и полям так быстро, что деревья не успевали убирать ветви, чтобы расчистить ему дорогу, и били его по лицу. Волосы цеплялись за листья, пока он не запихнул их под рубашку. Остановился он на опушке, где было достаточно воды, чтобы конь утолил свою жажду. Там цветы всех форм и размеров устилали поляну ковром, а деревья склонялись к земле, образуя зеленую крышу. Чаща вокруг была черная, а животных не слышно на милю. Лишь бедны дрозд долбил ствол дерева где-то неподалеку, будто бы потерявшись. Конь побежал к водопою, запить усталость, а Вильгельм уселся на траву и задумался. Он бывал здесь, когда-то хотел строить свой дом тут, но передумал. Слишком близко к городу.
Подслушанный разговор Дмитрия и Екатерины все никак не мог вылететь из его головы. Они говорили обо всем и ни о чем как обычно, как подобает людям их социальных слоев, и Вильгельм бы не обратил внимания на разговор, если бы не пара реплик, засевших у в голове и крутившихся там ураганом.
– Как вам Вильгельм, Екатерина Алексеевна? Неужели, все будет, как прежде? – спросил вечером слегка выпивший краснощекий Дмитрий.
– Никогда уже не будет как прежде, – чуть подумав, ответила она. – Вам не стоит об этом говорить, я не позволяла.
– Однако он не просто вас пригласил, Екатерина Алексеевна, – не унимался Дмитрий.
Она оставалась холодной, но чуть улыбнулась, и, чуть погодя, ответила.
– Может быть. Но я не хочу об этом разговаривать с вами.
Вильгельм в бессилии опустил голову. Мысли эти были слишком тяжелыми. Вернулся Вильгельм под вечер, прошел мимо уже приготовившейся к ужину Екатерины и буркнул, что есть не будет. Казалось, она вздохнула, но с облегчением или печалью, Вильгельм уже не слышал.
Утро обыкновенного дня, который Вильгельм собирался провести в неспешных прогулках с Екатериной, нарушило неожиданное известие: Почитателя приглашали на встречу в то же место, где он получал Артоникс. Почерк показался Вильгельму знакомым, но понять, кому он точно принадлежал, он не смог.
Долго не думая, он сходил на третий этаж и попытался дозвониться Ванраву, но тот не отвечал, даже Годрик, который точно жил с Ванравом, не захотел подойти и ответить.
– Может, они попросили написать слугу? Они могут быть и там, – пробубнил Вильгельм, разглядывая письмо. – А могут и не быть.
Спустя час попыток Вильгельм понял – ждать глупо. Раз написали, значит написали. И, попрощавшись с Екатериной, поехал по прежнему адресу.
Дом с последнего раза не изменился, только конь, на котором Вильгельм прискакал, почему-то боялся подойти к двери, поэтому Вильгельму пришлось привязать его к столбу и оставить, надеясь, что никто не украдет жеребца. Вокруг ни души, будто город вымер. Ни детей, ни взрослых, ни даже стариков, которые бы обязательно лезли не в свое дело. Артоникс нагрелся.
Внизу запах стоял кислый запах трупятины. В воздухе витали крупицы крови и шерсти разгрызенной кошки. Вильгельм дышал в рукав, чтобы его не стошнило. На лестнице, на третий этаж, вели кровавые следы сапог, рядом с горкой разложившихся трупиков кошек добавилось еще что-то, больше похожее на груду мяса и костей. Эльгендорфу хватило пары секунд, чтобы понять, что это было.
За дверью на третий этаж слышались похабные стоны. Вильгельм пожалел, что не взял с собой оружия.
Он распахнул дверь и охнул. Несколько девушек, еще настолько юных, что назвать их даже подростками неправильно, валялись на полу. Шеи их были разгрызены, а ковер залило кровью. По телам девушек простирались дорожки синяков и укусов, а лица их застыли с выражениями ужаса и страха. Одежда их валялась в куче в углу, тоже окровавленная. В кресле сидел человек, а на его коленях – последняя из жертв, тоже мертвая. Голова ее качалась из стороны в сторону, подражая движениям человека. Штаны его валялись в углу.
– Пришел? – Похабно улыбнулся человек. Камень на груди потеплел.
Кожа его была темно-синяя, почти черная, а глаза его, голубые и будто бы стеклянные. Вильгельм всматривался в лицо человека и все больше убеждался в своей правоте – никаким человеком это существо не являлось.
– Что тебе нужно? – процедил Вильгельм, стараясь не смотреть на истерзанных девушек на полу, которым он уже ничем не мог помочь.
Взглянув на Почитателя еще раз, криво улыбнулся треугольными зубами, существо сбросило девушку с колен и вытерло длинные и тощие руки от крови. Звук бездыханного, но еще теплого, тела, шлепнувшегося об пол, раздался в тишине. Вильгельма чуть не стошнило.
– Мне приказано тебя убить, – оскалилось существо, вытирая окровавленный рот тыльной стороной ладони. – Как хорошо, что ты сам меня нашел.
На шее его огромными цифрами был высечен номер. Вильгельм знал, что это такое.
– Как ты сбежал из тюрьмы? – спросил он, не двигаясь.
– Мне помогли.
Он был жирным, пахло от него мертвечиной. Все его ноги были изрезаны ногтями – девушки пытались вырваться, но не смогли.
– И тот, кто помог, приказал меня убить? – спокойно спросил Вильгельм, чувствуя, как страх бежит по его венам. У него совсем не было оружия, а стоявший напротив мутант, судя по накаченному и тучному телу, мог вырубить его одной рукой.
Существо поднялось с места, не потрудившись натянуть штаны. Ростом оно на две головы выше Вильгельма.
– Да. Он не хочет, чтобы ты спас свою жалкую Планетку.
Вильгельм попятился.
– Кто? Кто не хочет?
Мутант повернулся к Вильгельму голым и обвисшим задом и направился к углу, где валялся какой-то мешок. Эльгендорф бы сбежал, но страх сковал его, прилепил к залитом кровью полу.
– А этого ты не узнаешь.
Вильгельм снова пожалел, что не предупредил Ванрава о своей поездке.
В руках мутант держал погодный зонд, какой имелся в Академии у всех работников, которые хоть как-то связаны с работой на Планетах. Его использовали для орошения земель. На круглом аппарате горели цифры.
Вильгельм знал, что они значили. Холод пробежал по его позвоночнику.
– Зачем? Зачем это?! – закричал он, но не пошевелился.
– Потому что ты изначально был недостоин и должен понести наказание за тот ужас, который творил во времена, когда владел Академией, – прошипел мутант на их наречии, а в его голосе послышался приказ. Это говорил не он. На шее его был датчик, какие вживляют образцам, которые должны исполнять волю Почитателя на Планете.
«Этого быть не может. Не могут они помешать мне сейчас!» – подумал Вильгельм, не представляя даже, кем могли быть «они».
– Ты не сделаешь этого. Почитатели неприкосновенны! Тебя схватят и посадят снова! – воскликнул Вильгельм, а голос его прозвучал на удивление уверенно. Только дрожавшие руки не успокоить.
– Правда? – оскалился мутант и, расправив необъятные плечи, направился к Вильгельму. – Сейчас посмотрим.
Вильгельм не успел понять, когда сильные и пахнущие мертвечиной руки схватили его как куклу. Подняли над полом и бросили в перегородку комнаты. Перекрытия хрустнули, маленькие и большие занозы врезались в спину. Послышался хруст костей. В глазах на мгновение потемнело. Вильгельм понял, что не может подняться.
– Не могу прикоснуться? – прорычал монстр, а жилы на его шее налились зеленым.
Он подошел к нему. Половицы скрипели под большим весом, ступни отлипали от деревяшек с противным мокрым звуком. Кровь, заливавшая комнату, не высохла. Вильгельма подняли за пиджак и развернули лицом к потолку, но не успел Почитатель и глаз открыть, как в лицо ему прилетел первый удар. Рот Вильгельма сразу же наполнился плазмой. Горло заложило от железа и теплой жидкости.
Удар, еще удар. Пытавшись поначалу считать, он сбился со счета.
– Ты жалок! Ты! Потому что это я тебя бью! – орал монстр, продолжая бить. – Жалок, потому что не ты меня бьешь, а я тебя!
Любой из жителей Единого Космического Государства был намного крепче и выносливее человека. Но даже у них был предел боли и страданий. И Эльгендорф чувствовал, как подходил к краю своей выносливости. После удара в живот, как раз по месту, где ему всего пятьдесят лет назад заменили печень, перед глазами Вильгельма залетали звезды. Монстр замахнулся и долбанул Вильгельма в колено. Почитатель заорал так, что крик его был слышен далеко за пределами вдруг опустевшего района. Он уже не мог поднять рук. Впрочем, даже в начале он бы не смог отпихнуть, остановить монстра. Вряд ли бы хоть кто-то из представителей его вида смог бы это сделать.
– Ты жалок, потому что делаешь это. Потому что у тебя есть хозяин, – прошептал Вильгельм разбитыми губами. Проговорил так, что сложно было понять его фразу, но мутант понял.
Монстр поднялся. В глазах его на мгновение появился здравый смысл, сразу же уступив место холодной ярости. Он ударил лежащего на полу Вильгельма в грудь ногой, послышался хруст, что-то лопнуло. Пот заливал лоб Вильгельма. И вдруг монстр остановился. Он перестал бить Вильгельма, даже перестал смотреть на него и медленно подошел к окну. Его тело, по которому стекала оболочка человека, покрылось слизью. Вильгельм попытался подняться, но боль прошла током по его телу. Руки захрустели. Он зажмурился и опустился на пол. Рядом с ним валялись трупы девушек. Глаза их полны ужаса и боли, но уже остекленели. Одна из них лежала к нему так близко, что он кожей чувствовал исходящий от нее холод. Над ее вывернутой шеей уже вились трупные мухи. Монстр глядел в окно. Будто тот, кто им владел, смотрел на мир через его глаза, что, впрочем, и объясняло, почему они были ненастоящими. Стоял долго, будто давая Эльгендорфу время на передышку. Но Почитатель знал, что монстр ждет. Ждет очередной команды. Надо бы подняться, улизнуть, но даже пошевелиться Почитатель не мог. Артоникс горел сильно, кое-как поддерживая жизнь Почитателя. Будто камень понимал, что только он может ему помочь.
– Знаешь, почему ты жалок? – смог прошептать Вильгельм. – Ты жалок, потому что понимаешь, что даже на свободе навсегда останешься чьим-то рабом. А я рабом никогда не был.
Монстр медленно повернулся.
– Повтори, – прошипел монстр, подбежал к нему и схватил Вильгельма за грудки. Рубашка, прорезавшаяся в подмышки, сдавила переломанную ключицу.
– Повторить? – Вильгельм улыбнулся, и капли плазмы пробежали по его подбородку с красных, испачканных плазмой зубов. – Ты раб, кем бы ты ни был. А я свободен.
Руки сжали его рубашку и, вложив в них всю ненависть и чувство долга, всю злость, основанную на понимании правды, бросили в проход, на лестницу. Вильгельм ударился о ступени. Что-то хрустнуло, может, в нем, может, под ним, но через пару секунд после того, как Вильгельм смог разлепить мокрые глаза, взвившаяся к потолку пыль и полумрак окончательно потемнели. Сколько он пролежал так, скрючившись на ступеньках лестницы, Вильгельм не знал. Из бессознательного состояния он вышел достаточно быстро, но все еще был в полудреме, ничего не слышал, не чувствовал, что даже к лучшему. Ощущалось только легкое жжение на груди, и больше ничего. Однако когда-то, через пять минут или через час, кто-то взял его на руки и понес вниз – Вильгельм почему-то это почувствовал, но не понял. Начал просыпаться уже на улице – он осознал, что был на улице, потому что стало намного холоднее. Листок коснулся его щеки. Может, уже в лесу? Нет, он услышал ржание коня. Кто-то усадил его в седло, начал привязывать к коню веревками. Был бы в полном сознании, не частичном, уже бы визжал от боли, но в этот раз даже не вздохнул.
– Прокатись, скотина. Пусть дикие звери сожрут вас с удовольствием. – Услышал Вильгельм голос и понял – мутант.
Конь заржал, встал на дыбы, но Вильгельм не упал, так сильно привязал его мутант.
«Хоть за это спасибо», – успел подумать Вильгельм, прежде чем конь его понесся вперед, куда-то, не разбирая дороги.
Ветер вонял гарью, страхом и бедствием. Казалось, они летели через овраги, перебегали реки вброд, и ноги Вильгельма мокли, раны жгли. Ветер хлестал по его избитому лицу, раскрывая раны, которые только начали затягиваться. Ураган. Собрался ураган, Вильгельм почувствовал это даже с закрытыми глазами. Ветер пах Единым Космическим Государством. Их рук дело.
Когда Вильгельм смог раскрыть глаза, почти сразу заплакал. Кое-как выпрямился, уткнулся лбом в гриву коня, пытаясь спрятаться от ударов ветвей, но они хватали его за волосы. Каждый шаг, каждый прыжок коня доставлял ему боль. Но Вильгельм понимал, что бежать нужно быстрее. Конь бежал домой, как Почитатель и учил его. Верный друг, друг, которого вырастил с жеребенка до жеребца
– Пожалуйста. Пожалуйста. Быстрее. Надо спасти, спасти их, – как в бреду шептал Вильгельм, получая все новые и новые удары. Будто природа вдруг забыла о своем Создателе. Будто вымещала зло за все то время, что он о ней не заботился. – Они будут в опасности. Он думает, что убил, убил, убил меня, и пойдет к ним.
Поместье погружено во мрак. Скорее всего, все уже спрятались в подвал. Это успокоило Вильгельма. В замаскированном бункере им ничего не угрожало.
– Беги. Спрячься, – сказал он коню и легко ударил его, прощаясь. Жеребец недовольно заржал, но послушался. Он быстро скрылся во тьме леса, оставив Вильгельма наедине с погибелью.
Почитатель поглядел на кроны деревьев и увидел – уже начиналось. Он все-таки успел, время есть. Эльгендорф, хватаясь за деревья и разрезая ладони об острую кору, поковылял к озеру. Медленно, как только мог.
Над озером Почитателя уже висела голубоватая дымка. Небо затянуло черными тучами, вдали столбы ветра уже сносили крыши домов отдаленной деревни. Один из них стоял уже совсем близко, обрывая верхушки деревьев под куполом. Он не ошибся. Монстр хотел уничтожить Петербург, потому что не знал, где именно находилась образец. В этом был его просчет.
Вильгельм тяжело вздохнул. Боль от этого вздоха унеслась в легкие и ударила по ребрам. Может, сломанным. Был бы человеком, даже подняться не смог бы. А тут – шел. Вильгельм усмехнулся. Все-таки были у его происхождения преимущества.
Ветер усиливался. Вильгельм глядел на разраставшийся вихрь и покрывался липким потом. Прежде он не останавливал таких катаклизмов – этим всегда занимался Жак, но кое-какие знания по этой теме у него все-таки были. Он знал, что может не пережить эту ночь, но делать было нечего.
Взяв в дрожащую ладонь медальон, он зашептал выученную во время учебы на первом курсе формулу. Тогда ему казалось странным формулы проговаривать, обычно же их пишут. Но Ульман уверял, что знание таких команд для погодных зондов очень пригодится. Он напомнил ему об этом, когда объяснял правила пользования подаренным камнем.
«Ульман, снова Ульман. Снова спасает», – подумал Вильгельм и зажмурился. Пыль поднимал ветер. Пыль, вокруг только пыль. Пальцы немели от холодного ветра, волосы закрывали лицо, опутывали шею, пытаясь удушить. Это был чужой ветер. Ветер, который его ненавидел.
Вытащив камень из солнца, разогнув все лучи, Вильгельм положил его на мокрую землю. Артоникс поднялся над песком, зажегся. Люди бы подумали, что это магия, а Вильгельм знал, что вся магия на Земле – технологии Единого Космического Государства. И когда Артоникс поднялся до руки, Вильгельм сжал его. Ладонь парализовало – он не мог ее разжать. Из Артоникса, левитирующего перед ним, полился теплый свет, смешиваясь с плазмой, в которой испачкана рука. Камень обжигал, но боли было уже так много, что отличить боль ожога от остальной Вильгельм не мог.
Поток воздуха становился все сильнее, Вильгельма начинало сбивать с ног. Ураган приближался. Перед глазами темнело, а жизнь так и вытягивалась из Эльгендорфа вместе с болью. Он упал, продолжая проговаривать формулы, выученные еще давно. Ураган шел прямо к нему, как науськанный котяра, верча в своих лапах обломки домов, заборов и стен. Он ударил прямо в Почитателя, завертел его в своем смертельном танце. Вильгельм не мог открыть глаз. В спину его чем-то ударило, из рта вырвался крик. Когда что-то острое коснулось кончиком его шеи, а потом вонзилось с нее, Вильгельм громко вздохнул, распахнул глаза и хотел закричать, но крик застрял. По его подбородку потекла новая струя плазмы, еще темнее предыдущей. Последнее, что почувствовал Почитатель – удар жара камня в руке такой силы, что осознать эту боль Вильгельм уже не смог.
Почитатель упал на землю, кусок железа вылетел из его шеи, по плечу потекла горячая плазма. Второй рукой он нащупал Артоникс, схватил его и сжал из последних сил. Чей-то голос будто бы пробивался сквозь вакуум боли. Будто кто-то что-то кричал ему, пытался сказать что-то, но уши Почитателя уже не слышали.