– Так вы даже не готовили запасного варианта? – переспросил Терри, протирая очки. – Обычно наши ученики готовят десятки проектов и в конце выбирают один, наиболее удачный. И вы даже не думали, что можете проиграть? Как я понимаю, вы работали над проектом не слишком долго?

Вильгельм подавил желание улыбнуться. Они читали его анкету, знали ответы.

– Так, Великий Академикус, я готовился к этому всю жизнь, – ответил Почитатель.

– Всю жизнь? В вашем случае это, конечно, не так долго. Наука и изменения в технологиях все же не стоят на месте. Вы не думали, что ваша работа может устареть и оказаться негодной? – протянул Терри, опуская очки в стакан с водой щупальцем.

– Негодной? Абсолютно не думал, – начал Вильгельм, а Шлепстер громко хмыкнул, – я был уверен, что мой проект останется актуальным.

– Почему же? – Все еще не проявив ни одной эмоции, продолжил спрашивать Терри.

– Потому что проблема исчезновения моего вида не исчезла, – ответил Вильгельм и улыбнулся. Он услышал, как за противоположным концом стола кто-то возмутился, и улыбнулся шире. – Я ведь последний созданный представитель моего вида на территории Единого Космического Государства. После меня не было ни одного заказа, хотя другие виды продолжают производить, как и производили.

– И вы написали в своем сопроводительном письме, что считаете, будто ваша Планета будет хорошим местом для вида, который перестали производить? – Терри достал из-под стола планшет и проговорил, не сводя глаз с экрана. – Вы ведь понимаете, что Единое Космическое Государство, скажем так, не будет прекращать расселение того вида, который не имел бы проблем?

– Я понимаю. Но существование моего вида может прекратиться в любой момент. Нас не так много, многие исчезли по причинам, нам до сих пор неизвестным, – протянул Вильгельм и сдержался, чтобы не рассмеяться от удовольствия. Реплики Генриха действовали на Терри удивительно, так, как Ульман и планировал.

– Политика Единого Космического Государства не подразумевает разделение на виды и группы, Вильгельм Эльгендорф. Неужели вы подозреваете нас в ненависти по отношению к вашему, как вы часто утверждаете, виду?

– Я не утверждаю ничего, чего на самом деле нет. Если бы проблемы, которые привели к остановке нашего расселения, были озвучены, думаю, их можно было бы легко исправить.

– Но Генрих Ульман не мог настаивать на выборе именно вашего вида. Единое Космическое Государство не делит граждан по видам, это вне нашего принципа равенства, но Генрих Ульман, видимо, решил, что может пренебречь правилом.

– Но Единое Космическое Государство даже записывает код вида и подвида, как в нашем случае, в документах, – возразил Вильгельм. – Генрих Ульман не уговаривал меня. Я сам создал концепцию проекта, он всего лишь генетик.

– А других генетиков мы не смогли уговорить заниматься этим вопросом вместе с ним. Они могли бы его переубедить.

– Вы считаете, что выбор Вильгельма Эльгендорфа неудачен? – поинтересовался Президент Альбиона, голос которого казался очень даже приятным, но неразборчивым из-за черной маски. – Мне кажется, что он поступил смело, решив посвятить жизнь созданию благоприятной территории для проведения экспериментов над представителями своего вида. Думаю, работа Вильгельма Эльгендорфа может оказаться полезной для будущего генетики. Разве не так?

Все промолчали. Разношерстные существа переводили взгляд с одного на другого, будто бы общаясь силой мысли, но, конечно, всего лишь боялись.

Генрих рассказывал Вильгельму легенды о Президенте. Никто не знал его имени, но поговаривали, что относится он к малочисленному виду. Знали только, что Президент достаточно юн, потому что дата рождения его была во всех учебниках истории, и что тоже когда-то был Аспирантом. И, как гласили легенды, рассказываемые только в неблагополучных кварталах, куда не доходили полицейские, всегда испытывал особые чувства к работе Почитателей, а вот какие чувства он испытывал, никто сказать уже не мог.

– Но не кажется ли это вам, уважаемые слушатели, насмехательством над великим делом Единого Космического Государства? – спросил какой-то из Академиусов. – Большая часть вида, созданного Почитателем, всегда подлежит зачищению. Будет ли гуманно проводить его в этом случае?

Вильгельм вздрогнул. Об этой части работы он старался думать как можно меньше, всегда просил Генриха обсудить что-то другое, но Ульман предполагал, что такой вопрос на собрании все равно будет и помог Вильгельму составить ответ.

– Это не будет мой вид в неизменной форме, вы же слышали мое выступление, – начал Почитатель и почувствовал, как тепло уверенности растекается по телу. – Образцы не будут обладать способностями моего вида, не получат развитость разума и знания, которыми владеет каждый представитель моего немногочисленного вида.

– Но вы хотите добиться их развития путем эволюции! – воскликнул представитель Штаба.

– Вы переживаете, что эволюция позволит образцам развиться до нашего уровня? Наука говорит, что это невозможно, ведь граждане Единого Космического Государства не развивались эволюционно так, как предлагаю развиваться образцам я. Мы уже были такими, мы недосягаемы, ведь мы можем создавать разум. Мы владеем жизнью, а образцы создать разум не могут. Почему же вы переживаете, что мои образцы станут такими же, как мы? Это противоречит всем наукам Единого Космического Государства. Неужели вы не верите великим Академиусам? – спросил Вильгельм и улыбнулся. Представитель Штаба, задавший ему вопрос, отвернулся и уткнулся носом в тарелку.

Воцарилась тишина. Казалось, присутствовавшие вспоминали все заученные научные догматы, все положения Кодекса и надеялись, что взгляд или сжатые кулаки не выдадут в них неверия в философию Единого Космического Государства.

– И из-за этого Вы дали столько голосов? За эти противозаконные надежды? – ляпнул какой-то представитель Штаба, но, посмотрев на Президента Альбиона, замолчал.

– Проект Вильгельма Эльгендорфа соответствует Кодексу, – сказал Президент и дождался, пока поднявшаяся волна восклицаний утихнет. – Признаюсь, меня заинтересовала эта подробность проекта Вильгельма Эльгендорфа. Я не берусь высказываться о науке, но, думаю, некоторые Академиусы все же согласятся, что та биомасса, которую выводили многие предыдущие Почитатели, чьи проекты закрылись слишком быстро, – совсем не вершина науки. Иногда легче изучить и, может, даже исправить уже существующее, чем создать новое. Разве эта мысль не кажется вам логичной?

Вильгельм вжался в спинку стула. Казалось, Президент смотрел на него, но сказать наверняка Почитатель, конечно, не мог.

– Создать новое? Но ведь он ничего и не сделал! Он просто ухудшил показатели своего вид, намеренно сделал его смертным, лишил множества удивительных качеств, которыми наделены наши граждане, и предложил назвать вид новым! – воскликнул кто-то, а Вильгельм, хоть и принявший успокоительное, все равно почувствовал нараставшую тревогу и боялся посмотреть на гостя, который решил высказаться.

– Всегда ли нужен рывок, коллега? Иногда деградация действеннее эволюции, – проговорил какой-то представитель Альбиона в черном костюме. Его лицо, похожее на подгорелый блин, расплылось в подобии улыбки. Академиус фыркнул. – Мы потратим меньше материалов и урбания.

– Я согласен с Президентом! – брякнул Цептер-Ньюрри. – Нет, ну подумайте, коллеги. Видеть одно и то же наскучило, а ведь именно Шаттл ведет наблюдение за образцами. Ну, когда там ничего не происходит, конечно. И смотреть, в общем-то, не на что. Пожалейте хоть нас! Мой отдел стонет от скуки, когда видит прыгающие капли чего-то зеленого и безразмерного, называемое «прорывом науки»!

– Пожалели, пожалели.... Уже и пожалели, что пожалели, – промямлил какой-то длинный червь в костюме Академиуса и запустил хвост в свою тарелку.

– Ваши слова имеют смысл, но неужели вы не видели, что Вильгельм Эльгендорф назвал проект Планетой эволюции? – спросил Терри. – В чем смысл эволюции вида, который все равно нужно будет уничтожить?

– А почему вы считаете, что вид обязательно должен быть уничтожен? – поинтересовался Президент и долго слушал тишину, повисшую над столом. Даже роботы, разливавшие напитки, замерли. – Некоторые проекты Почитателей существуют многие годы. Пока все уже зачищенные Планеты не будут заселены, оживленные Планеты могут оставаться заселенными.

Вильгельм молчал, надеясь, что его больше не спросят. Он не ел – кусок в горло не лез. Но стоило ему услышать слова Президента, захотелось выпить чего-то крепкого, чтобы ощутить, что он хотя бы не спал.

– Тем более Почитатель хочет развивать вид, который уже давно существует. Уничтожать его разработки и продукты эволюции было бы глупо, не находите? – поддакнул другой Альбионец, сидевший недалеко от Вильгельма.

Эльгендорф не смог сдержаться и улыбнулся. За столом его впервые назвали Почитателем. Однако представитель Альбиона на него даже не взглянул.

– Вы же не хотите сказать, что перепишите Кодекс только из-за того, что Вильгельм Эльгендорф решил схитрить? – воскликнул Шлепстер, который ко всем законам и бумагам относился предельно серьезно, как и любой представитель Штаба.

– Я ничего не переписываю, и Почитатель ничего не нарушил, потому что Кодекс не запрещает использовать достояния науки, а генетика – не последняя наука в Едином Космическом Государстве, – проговорил Президент, а Вильгельм немного сполз под стол. Сам Президент признал его. – На этом голосовании у Альбиона было решающее право. Да, Почитатель, не удивляйтесь, мы проголосовали за вас ради того, чтобы ваш проект увидел жизнь. Объявляю тост за нового Почитателя, за Альянс, за новое лицо! – торжественно произнес Президент, а Вильгельм, совсем не ожидавший такой речи, даже с места не мог встать. От глотка крепкого напитка все поплыло перед глазами.

– Конечно, Президент. Но знайте, Вильгельм Эльгендорф, Академия и Штаб в нашем представительстве не будет протягивать вам руки помощи, если она вам понадобится. Такое тоже Кодекс не запрещает. Ваш проект, как вы и заявляли в письме, будет автономным. Ищите помощи у Генриха Ульмана, который вам так помог, – процедил Терри, поднимая бокал. Руки его дрожали от негодования. – Поздравляем с «неприкосновенностью».

– Думаю, вклад в создание этого проекта Генриха Ульмана не может подвергаться сомнениям, – процедил Вильгельм и почувствовал, как в зале становилось жарко.

Вильгельм будто забыл, что скоро сам должен был возглавить Академию, а Ульман превратился бы в его главного помощника.

– Коллега, мы не переходим на личности. Мне казалось, вы знаете это, – сказал Президент Альбиона, а все вздрогнули от серьезности его голоса. – Более того, нельзя обсуждать коллегу, который даже не присутствует на ужине. К тому же, «неприкосновенность» все равно не безграничная. При тяжком преступлении никакие статусы не уберегут от наказания.

– Вина его. Он сам отказался присутствовать. – Пожал плечами Терри, отхлебнул еще напитка, видимо, решив напиться с горя. У него с Ульманом были неразрешенные споры.

Кто-то шушукался, некоторые, почти не скрываясь, смеялись. Обстановка нервозная настолько, что, не прими Вильгельм успокоительного, совсем бы потерял самообладание.

– Позвольте, я скажу, коллеги. Я бы хотела сказать нечто важное для нового Почитателя, – сказала представительница Академии, до этого хранившая молчание. Она являлась одной из Почитательниц «старого разряда», чьи проекты уже уничтожили, но слава и почет их все еще следовали перед именами. – Вы сейчас можете подумать, Вильгельм Эльгендорф, что мои коллеги гневаются на вас, но это не так, поймите. Единое Космическое Государство заботится о благополучии своих проектов, не более. О своем благополучии. О величии. Поймите, вы еще юны и совершаете огромную ошибку, начиная тяжелую работу без поддержки Штаба и Академии в их полном объеме. Мне как никому другому знакомы сложности, с которыми приходится сталкиваться на пути к построению собственного Мира, но у меня была полная поддержка. А у Вас, Вильгельм Эльгендорф, будет лишь горстка тех, кто не побоится взять на себя ответственность за такой непродуманный проект.

– Почему же Вы считаете, что я не продумал свой проект? Думаю, за непродуманный проект не проголосовали бы, – собравшись с силами, пискнул Вильгельм. Щеки его сделались алыми.

Она улыбнулась. В это мгновение улыбка у нее была ужасная.

– Он абсурден. Вы используете большую площадь, вы хотите создать другие виды, некоторые вы вовсе возьмете из банка ДНК уже созданных когда-то образцов и, снова, Вильгельм Эльгендорф, лишите их развитости. Что вы дадите взамен? Может ли Академия испытывать лекарства и оружие на территории вашей Планеты? Может ли арендовать территорию?

– Я ничего тестировать не разрешаю, – тихо сказал Вильгельм, а потом, когда все-таки вспомнил фразы Ульмана, добавил уже громче. – Аренда территории не прописывается в Кодексе. Планета – собственность Почитателя до тех пор, пока территории не окажутся необходимыми для заселения. А, как уже сказал Президент, пока территорий предостаточно и многие тысячи космических лет мои территории не понадобятся.

– Вы скомкали свою работу за каких-то несколько лет, когда все ваши предшественники работали над своими планетами сотни! – Почитатель повысила голос.

– Простите, коллега, но мне жаль, что до меня никто не додумался до такого и никто не смог создать ничего путного за короткий срок. Это не мои проблемы! – вдруг рявкнул Вильгельм, вскочив на ноги. Все присутствующие смотрели на него с холодной ненавистью. – Я не нарушил ни одного пункта в Кодексе. Я Кодекс знаю наизусть, я мог бы продекларировать его, но мы и так уже это сделали перед ужином, а также перед конференцией, на которой вы также присутствовали и слушали все, что я рассказывал. Вы прекрасно знаете, что мой проект соответствует требованиям. То, что не запрещено Кодексом, – разрешено. Поэтому я могу создавать сколько угодно видов, пока это делает Планету более приятным местом для жизни!

– Приятным местом для жизни? – усмехнулась она. – Виды пожрут ресурсы, а вы называете ваше решение хорошим?

– Не пожрут. – Вильгельм улыбнулся и оглядел собравшихся. Каждому он решил подарить по взгляду. – Они не будут есть урбаний. По правде, я не знаю ни одного гражданина, который бы его ел. Более того, в телах образцов всех без исключения видов не будет ни капли урбания, поэтому на процентное соотношение тронутого и нетронутого урбания количество видов не повлияет.

– Но вы используете много ресурсов! – воскликнул уже кто-то другой.

– Не больше, чем другие Почитатели, которые заселяли Планеты одним-двумя видами. Я же планирую создать тысячи! И использовать уже созданные до меня виды мне тоже никто не запрещал. Такого не написано в Кодексе, право на использование мы брали у каждого Почитателя отдельно. – Вильгельм распрямил плечи и обратился уже к Почитателю. – Если вашего вида на моей Планете не будет, это всего лишь означает, что он не очень-то меня заинтересовал. У вас еще есть вопросы? Нет? Тогда я закончил.

Высказавшись, он плюхнулся в кресло и почувствовал, что в животе его свернулся комок. Но Вильгельм улыбался. Генрих бы им гордился.

– Ну, что ж, вы узрели, за что голосовали. Вам и справляться со своей ошибкой, – прошипел Терри и встал из-за стола. За ним ушли почти все представители Академии, а за ними, гуськом, последовали Почитатели и представители Штаба. В зале стояла тишина, никто будто и не дышал, только переводил взгляд с одного присутствующего на другого.

Президент Альбиона долго вертел в руках бокал, рассматривая, наверное, как пузырьки напитка растворяются в почти прозрачной жидкости. Затем прокашлялся, а под маской будто бы что-то взорвалось.

– Не обращай внимания, Вильгельм. Делай свое дело. Иногда нужно разворошить пламя, чтобы оно разгорелось. Не подведи нас, – сказал он. Чинно попрощавшись, Президент вышел из зала, отбрасывая развевающийся плащ назад, чтобы в нем не запутаться.

Вильгельм молчал. Все силы ушли на монолог, он не сказал даже ни одной фразы, которую бы заучил, и сам себе удивился. Оказывается, он тоже мог отстаивать свои права даже без помощи Генриха.

– Это что же получается, – еле отдышавшись, прошептал Вильгельм, когда смог хотя бы немного осмыслить слова Президента. Президент назвал его по первому имени. Так его называли только друзья и хорошие знакомые.

– Ничего не получается, Почитатель. Не верь ему. Никому не верь – только себе, – прервал его размышления Цептер-Ньюрри, который все это время ползал под стулом и пытался собрать осколки разбившегося бокала. – Когда ты встанешь перед лицом опасности, проблемы, смерти – никто тебе не поможет. Альбион отворачивается даже от своих, а ты для них все-таки чужой. Так что полагайся на себя. Это будет лучшая твоя подмога.

Он сказал это, улыбнулся и тоже вышел из зала. За ним последовали и все остальные. В зале остался только Вильгельм и роботы, все еще летавшие над столом и предлагавшие напитки пустоте на отодвинутых стульях.

– Граф! Боже мой! – Раздалось над его головой, но звук прекратился, стоило ему открыть глаза.

Над ним стояла Екатерина, красивая настолько, что он даже не видел звезд на небе. Луна казалась ему тухлой головкой сыра. Екатерина плакала.

– Что с вами? Вам плохо? Мне позвать за помощью? – прошептала она и хотела уже уйти, но Вильгельм поймал ее за теплую ладошку.

– Простите, я не хотел вас пугать, Екатерина Алексеевна. В последнее время я неважно себя чувствую, погода совсем шальная стала, – хмыкнул Вильгельм и с трудом встал на ноги. Он огляделся и заметил, что у входа на балкон стоял Ванрав. Сторожил, чтобы никто не мог помешать. – Я же не молодею. Это вам еще жить и жить, а мне… Мне уже за тридцать, полжизни, считай, за плечами.

Она вздрогнула.

– Вы еще молоды! – воскликнула Екатерина и поправила прическу. – Не смейте говорить таких ужасных слов!

Вильгельм все еще стоял у лавки, борясь с желанием плюхнуться на нее, но в присутствии дамы он хотел стоять.

Он удивился, когда почувствовал, что дрожь в руках унялась, а жар по телу уже не разливался. Казалось, воспоминание излечило его. Но запах улицы удивил его – пахло розами.

– Вы любите розы, Екатерина Алексеевна?

Екатерина зарумянилась.

– Красивые цветы. Но вы, наверное, больше любите полевые, – сказала девушка и улыбнулась.

По телу Вильгельма пробежала дрожь.

– В моем поместье есть целая розовая аллея. Я бы с радостью вам ее показал, если бы вы, конечно же, соизволили приехать, – с опаской сказал он.

Но она лишь промолчала.

– Ответьте мне, когда решите. Я буду ждать вашего ответа, – прошептал Вильгельм, решив, что лимит слов на сегодня был исчерпан.

Она молчала. Стояла рядом, оперившимся на перилла, и комкала что-то черное. Не смотрела на него. Будто бы не дышала.

– Я принесла ваши перчатки. Вы обронили.

Ее голос был словно песней в мертвом лесу, оживившим его на мгновение. Тучи будто бы рассеялись, когда на балкон вышло маленькое Солнце.

Вильгельм пригляделся. В ладошках ее в самом деле были его перчатки.

– Благодарю вас, Екатерина Алексеевна, за спасение моих перчаток. Это мои любимые черные перчатки, – тепло сказал он и взял перчатки из ее дрожащих рук.

Екатерина улыбнулась и тихо посмеялась.

– Надеюсь, остальным вашим черным перчаткам дома не слишком одиноко, – сказала она, а Вильгельм рассмеялся.

Они стояли недолго, но, казалось, прошла вечность. Где-то вдалеке, за темной полосой леса и искрящейся полосой Невы, продолжал существовать его огромный мир. Вильгельм хотел было что-то сказать, но они уже посмеялись, неловкость пропала, но говорить что-то и нарушать благую тишину Вильгельм не хотел. Словно чувствовал, что сказал уже достаточно.

– Застоялись мы здесь, Екатерина Алексеевна. Вернемся? Могут поползти некрасивые слухи, которые вам совсем ни к чему, – сказал Вильгельм и жестом пригласил девушку проследовать за ним.

Она кивнула, но на губах ее расцвела почти счастливая и дружелюбная улыбка. Вильгельм не смог не улыбнуться в ответ.

Бал гремел последними аккордами, догорали последние свечи, а слуги разносили уже последние бокалы.

После ужина Вильгельм сидел на подоконнике в одной из комнат, прикрываясь невидимостью. Провожал взглядом кареты, растворяющиеся в зареве рассвета. Небо было кровавым и казалось густым, тяжелым, пахло железом. Вильгельм снял перчатки и посмотрел на руки. На них краснели полосы.