– Захарри, прошу, перестань, – шепнула Джуди, испуганно поглядывая на смотрителей, притаившихся за зеркальной стеной. Все знали, что они там были, но, следуя Кодексу, хранили молчание об увиденном.
– Ты ведь младше нас на десятки космических лет! Да мы уже учились на последнем курсе, когда ты только поступал! Какая разница, что ты рано начал ходить на занятия наши? Ты влез туда, куда тебе не нужно было влезать! – продолжал Захарри.
– Захарри! – воскликнула Джуди и обернулась. По лицу ее поползли красные пятна.
Вильгельм молчал. Хотя ему и очень хотелось ответить, но камень будто помогал сдерживать эмоции, рвавшиеся наружу.
– Мы столько времени готовили наши проекты, столько работников задействовали в подготовке, десятки ученых помогали нам, столько всего доделывали и переделывали, прошли несколько кругов, прежде, чем нас утвердили. Мы облазили все уголки Вселенной, собирали самый новый материал для того, чтобы в один миг появился ты со своим Ульманом, который никогда никого не готовил, а тебя почему-то решил взять, и все испортил своей примитивной системой! Создать Планету и заселить своим же видом? А что ты решил со спутником сделать? Использовать как склады припасов и преграду от комет?
– Захарри, прошу, замолчи! – закричала Джуди и схватила Захарри за рукав накидки, но он вырвал руку и подошел к Вильгельму ближе. Джуди же теряла самообладание. Из-за зеркальной стены кто-то вышел и встал в темноте, чтобы его не было видно, и она увидела это.
Но Захарри не прекратил.
– Ты просто оказался в нужное время с нужным профессором! Я понял это еще в тот момент, когда ты впервые пришел на слушание! Ты просто безмозглая прилипала Ульмана, которая без него ничего из себя не представляет! Он тебя сотворил! Он сделал тебя таким, чтобы получить повышение и Планету! Без него ты будешь никем!
– Да когда ты заткнешься уже, болван? – еле слышно выдохнула Джуди, но Захарри уже замолчал. Ему больше нечего было сказать. Во всяком случае, до тех пор, пока в словесную перепалку не вступил бы Эльгендорф.
Вильгельм молчал. Молчал, вслушиваясь в приглушенные крики за стеной, пытаясь поймать хоть один знакомый, хотя бы один, который бы прокричал его имя, но не получалось. Камень на груди, казалось, нагрелся, и Вильгельм почувствовал, как задыхается. Нужно было произнести хоть что-то, чтобы сделать живительный вдох, успокоить забивавшееся сердце. Что-то будто бы заставило его раскрыть рот и выдохнуть не своим голосом:
– Я желаю вам победы, но не думайте, что я когда-то забуду ваши слова.
Сказав это и словно испугавшись своих же слов, Вильгельм отвернулся к столу и принялся наливать напиток в стакан, хотя не выпил даже предыдущий – звук льющейся воды его успокаивал.
В этот самый момент, когда Вильгельм сделал первый глоток, громкий и быстрый стук каблуков приблизился к двери, распахнул ее и впустил в комнатку столб света.
В коридоре стоял запыхавшийся Норрис, скинувший накидку, и Генрих Ульман, выглядевший безупречно, как всегда, но его губы были растянуты в совершенно безумной улыбке. Джуди и Захарри, увидев такого Ульмана, в страхе отшатнулись.
– Что-то случилось? – прошептал Вильгельм, завидев на щеке Генриха глубокую царапину.
Генрих с Норрисом все еще улыбались. И если Генрих просто дарил Вильгельму очередную счастливую улыбку, то Норрис улыбался так, будто от радости готов был умереть на месте.
– Я случайно оцарапал его, когда мы обнимались, – еле проговорил Норрис, с трудом совладав со ставшим от волнения ватным языком. В уголках глаз стояли слезы. Плечи подрагивали.
– Обнимались? – казалось, в один голос прошептали три претендента на место Почитателя.
– Да, да, Вельги, – сказал Генрих и закивал. Тут Вильгельму тоже стало не по себе. Генрих никогда не позволял себе рушить образ строгой причины переживаний и бессонных ночей за изучением генетики учащихся. Он никогда не называл его так в присутствии посторонних.
–Что происходит? Что с вами? Что-то случилось? – прошептал Вильгельм.
– Что? Ты что, Вельги, ты… Ты даже не представляешь, что там было! Если бы ты видел! – воскликнул Норрис и, отпихнув ворчащего Захарри, подбежал к другу и стиснул Вильгельма в объятиях.
Генрих, все еще стоявший чуть позади и будто собиравшийся с мыслями, медленно подошел к Вильгельму. Норрис, почувствовав его приближение, выпустил друга из объятий.
Генрих, совершенно не стесняясь ни Джуди с Захарри, которые стояли, раскрыв рты, ни их появившихся из-за кулис кураторов, которые были изумлены ничуть не меньше подопечных, положил ему руку на плечо, а другой приподнял его голову, мягко держа за подбородок.
Он улыбался. Так же, как и перед выступлением, когда они были совсем одни. В уголках его глаз, не спрятанных за стеклами очков, стояли слезы.
– Голосование закончилось, Вельги. Ты сотворил чудо. Мы победили.
Стакан выпал из рук Вильгельма, который бросился на шею учителю и уткнулся носом ему в шею, и с оглушительным грохотом разбился о стеклянный пол. Синяя жидкость растеклась по полу. Капли долетели даже до штанов Захарри. Джуди прислонилась к стене и всхлипнула.
Пока Норрис и Генрих по очереди обнимали и поздравляли Вильгельма, Захарри и Джуди оставалось собирать осколки разрушенных мечт, слушать утешительные речи наставников и убираться, чтобы оставить сцену, которая медленно распахивала новые двери единственному и последнему победителю.
Воспоминание прожило с Вильгельмом дорогу от дома до кареты, не отпускало до тех пор, пока лошади не заржали громко. Он медленно ехал в сторону дома Щукиных и вертел в руке кулон, внимательно рассматривая камень. Почитателю казалось, что что-то изменилось. Только вот что именно, он все никак не мог понять. Он чувствовал себя странно: давно не всплывали в его памяти моменты, от которых сейчас он не мог отделаться. И пусть они не терзали его, но рождали множество вопросов, о которых думать совсем не к месту.
За окном Петербург уже одевался в ночное платье, сбрасывая с себя вуаль дневного расслабления.
– Ты хороший Почитатель. Ты сделаешь свою работу, проявишь немного внимания, заберешь Гаврилову с собой и спасешь Планету, – бубнил Вильгельм, рассматривая огни Петербурга за окном кареты. Начинался дождь. – Это просто одна из миллионов женщин. Обычный человек, который может помочь тебе спасти работу. Если она не подойдет, у нас будет время все исправить. У нас еще есть время, даже если Гаврилова не подойдет.
Дождь забил по окнам, по крыше, словно у него были огромные кулаки. Вильгельм посмотрел на Артоникс и снова пробубнил:
– Ты должен сделать свою работу хотя бы один раз.
Руки начали чесаться. Он шлепнул себя по запястью, чтобы прекратить это делать, и вновь вздрогнул.
Так всегда делал кто-то другой. Но Вильгельм не мог припомнить, кто именно.
Глава двадцать пятая
Вильгельм хотел найти Ванрава, который должен был приехать. Но его нигде не видно.
Со второго этажа доносилась приятная музыка, за окном мелькали кареты, из которых выходили прекрасные дамы и куда менее прекрасные кавалеры. Было уже далеко за десять вечера, Лунам сияла белоснежно и холодно, отражалась в Неве.
«И как мне вообще начать разговор? Как мы вообще общались до этого? А вдруг я сболтну лишнего?» – думал Вильгельм, нарезая круги в углу, где укрылся вуалью невидимости. Он перечитал несколько книг об этикете, но все выученное перемешалось, и страх сделать что-то непозволительное в этом обществе нарастал. Краем глаза он наблюдал за поднимавшейся разношерстной вереницей дам в платьях, бриллиантах и перьях, шевелившихся от постоянного сквозняка. Они проплывали мимо, не останавливаясь, а Вильгельм медленно сползал по стенке, вниз, в конце усевшись на холодный пол. Был бы человеком – уже на следующий день бы слег с воспалением легких.
«Было бы куда проще, если бы я просто мог просто привезти ее в контейнере», – подумал он, когда куча гостей стала редеть. Вильгельму пришлось отряхнуться и пойти следом.
Зал наполнен гостями. Пара человек пританцовывали, остальные распределились по зале и трепались со знакомыми. Кажется, несколько лиц все-таки показались ему знакомыми – перед отъездом Вильгельм еще раз перечитал все, что смог найти в своих записях об этом времени. Кто-то подошел сзади, но из-за гудящих разговоров Вильгельм даже не услышал шагов и почувствовал постороннего только в тот момент, когда тяжелая рука легла ему на плечо. Он дернулся и чуть было не разлил напиток на собеседника.
– Приперлись-таки, граф. Content de vous voir14, – улыбаясь, протянул Ванрав, хотя глаза его совершенно не светились дружелюбием. Взглядом он пробежался от ног Вильгельма к макушке и обратно.
– Что рассматриваешь? Налюбоваться мной не можешь? – спросил Вильгельм, а Ванрав тихо рассмеялся.
– Портной хорошо поработал, magnifique15. На тебя даже почти что не противно смотреть.
Они немного постояли в тишине, рассматривая людей вокруг. Вильгельм бы все отдал за бокал вина, но пока нигде не видел алкоголя, и только оглядывался и топтался на месте.
– Я тут с Щукиной договорился. Сядем с ней за стол, – шепнул Ванрав.
– Ну? И что ты меня сейчас отрываешь от занятия куда более интересного, чем разговор с тобой?
– А то, дубина, что она идет сюда! Причем с Екатериной. Так что улыбнись и будь приветлив, – прорычал Ванрав, не переставая фальшиво улыбаться.
Вильгельм не сразу заметил их – слишком много гостей было в зале. За высокими прическами, париками не сразу смог разглядеть ее светлую головку, тонкую шею, аккуратное ожерелье с камушком, покоившееся на волнах ключиц, а голубые глаза скрывались за длинными ресницами.
Когда они подошли к Вильгельму и Ванраву, инопланетных посланцев окутал аромат духов и шелка.
– Bonsoir, messieurs16. Я рада приветствовать вас на балу, – поприветствовала их Щукина, которая все еще думала, что ей не больше семнадцати. Но шея, изрезанная морщинами, выдавала в ней женщину лет сорока пяти.
Вильгельм молчал, а по шее, будто огромная ящерица, стал карабкаться жар, оставляя на бледной коже красные пятна. Камень на груди стал огненным.
– Добрый вечер, София Владимировна, – поприветствовал Ванрав. Женщина улыбнулась тоже. Улыбка у нее была неприятная.
– Очень рад быть в вашей компании, – прохрипел Эльгендорф.
Щукина заметила напряжение Вильгельма, но промолчала.
– Благодарим вас. Прошу вас, messieurs, если вы не против, присоединиться к нам за ужином, – скорее утвердительно сказала Щукина, недвусмысленно поглядывая на Вильгельма.
– Конечно, мы не откажемся. А сейчас, извините нас, но мы вынуждены покинуть вас на некоторое время, – ответил Ванрав.
Уже в другом конце зала Ванрав смог медленным шагом догнать до Вильгельма, который летел в сторону напитков.
– Что ты как дурак стоял? Я приказал тебе быть приветливым! – Ванрав схватил Вильгельма за рукав и оттащил в угол.
Эльгендорф молчал. Жар заливал его лицо.
– Да что с тобой?
– Не… Не знаю. Я что-то слишком сильно волнуюсь, – прошептал Вильгельм, приложив руку к сердцу. Стук его звучал уже не в ушах, а в музыке, во всем зале.
Ванрав прищурился, усмехнулся, запихнул руку под пиджак и достал маленькую таблетку фиолетового цвета. Вильгельм узнал ее. Такие принимал Норрис, когда ему срочно нужно было успокоиться. От двух он впадал в состояние эйфории.
– Пей.
– Наркотики? Ни за что! – оживился Эльгендорф и попятился. – Как ты вообще их откопал? Они запрещены уже невесть сколько!
– А какая тебе разница? Я не на твое имя брал. Бери и пей! – прошипел Ванрав, а когда заметил, что на них подозрительно поглядели гости бала, стоявшие недалеко, выпрямился и принял вид спокойного человека, который уже несколько минут наслаждался вечером. – От одной ничего не будет. А то ты сейчас от сердечного приступа подохнешь, и плакал наш гениальный план.
– А если отравлюсь?
– Норрис не отравился же. Вот и ты на, пей, – сказал Ванрав и вложил в ладонь Вильгельма таблетку. – У меня есть лекарство от нее. – Он отвернул воротник и показал пришитую круглую белую таблетку. – Я не хочу тебя убивать, идиотина! У нас один шанс вытащить отсюда человека, и если мы облажаемся, ни тебе, ни мне спасибо не скажут.
Вильгельм разжал ладонь и посмотрел на таблетку. Ванрав не перепутал – Норрис во время экзаменов пил такие же.
– Держись недалеко от меня. Не знаю, как на меня эта зараза действовать будет, – сказал Вильгельм и, сделав глубокий вдох, незаметно вложил таблетку в рот и, для лучшего эффекта, как советовал Норрис когда-то, раскусил. Кислый порошок спустился по пищеводу, обжег. Вильгельм покачнулся, но устоял.
Стук сердца утих. Пламя свечей стало ярче, а золото, отражавшееся во всем вокруг, слепило глаза.
– Все нормально? Ты выглядишь обдолбанным, – побеспокоился Ванрав и, оглядевшись, встал перед Вильгельмом так, чтобы его не видели из зала. – У тебя глаза бешеные. Зря я тебе ее дал.
– Это спадет, – сказал Вильгельм и прокашлялся. – У Норриса так всегда было. Мне надо попить, чего-то попить.
Ванрав вытащил откуда-то флягу и всунул в руки Вильгельму.
– Пей, вода. Хорошо, что взял. Тут одно мерзкое пойло, – прошипел Ванрав и снова огляделся. Время первого танца подходило, но выпускать Почитателя он побаивался.
Вильгельм сделал большой глоток воды, но жар продолжал течь по всему телу.
– Лучше? – спросил Ванрав, наблюдая за тем, как зрачки Вильгельма сужались. – Хорошо. Сейчас пойдешь и пригласишь ее на танец. Помнишь? Все, иди, не стой столбом.
Чуть поморгав и привыкнув к ослепительно яркому свету и комнате, которая будто плыла под ногами, Вильгельм начал высматривать Екатерину. Он хотел было пригласить ее, но рядом ошивался толстопузый офицер, и Почитателю ничего не оставалось, кроме как спросить первую попавшуюся девушку, не согласиться ли она станцевать с ним. Ему, конечно же, не отказали. Его партнершей в первом танце оказалась миловидная дама лет двадцати с настолько напудренным лицом, что она была похожа на труп при погребении. Вильгельм старался не обращать внимания на то, как трескалась ее кожа, когда она улыбалась.
Несмотря на то, что на балу Почитатель бывал в последний раз так давно, что и год не мог вспомнить, танцевал он сносно, даже неплохо, хотя и не мог сравниться с людьми, которых танцевать учили с пяти-шести лет.
– Позвольте представиться, я Вильгельм, – сказал он, а девушка сразу же покраснела и засмущалась. Почитатель решил воспользоваться моментом и спас себя от смущения. – Мой русский может быть немного… неправильным. Прошу меня простить.
Позабыв все правила этикета, сказала девушка, глупо улыбнулась.
– Что вы. Vous parlez très bien en russe17.... Правда, что вы знакомы с самими императором?
Вильгельм чуть было не споткнулся.
– С императором? – Он постарался улыбнуться и последовал за другими парами. Полонез требовал следовать правилам. – Сложная история. Знаком, бывал у него как-то раз, но не скажу, что по своей воле. Я в Петербурге я бываю не часто, поэтому и дипломатов редко вижу.
– Вы не любите этот город? – спросила девушка. Голос у нее был старческий.
– Люблю, но город тяжел для меня. Я люблю Москву, в ней спокойнее, – врал Вильгельм, пока музыка еще играла. – Признаться честно, я очень тоскую по Праге. Прекрасный город. Лондон тоже недурен.
– Вы бывали в Лондоне? – удивилась она.
– Я много где бывал.
Девушка, которая так и не представилась, а Вильгельм не мог вспомнить, что должен был делать по правилам бального этикета, и решил не спрашивать ее имени. Он помнил, как танцевать полонез, но веселее от этого танец не стал. Когда музыка стихла, Вильгельм поблагодарил партнершу за танец и отошел, оставив ее в смятении. Сердце стучало, словно он пробежал сотни миль.
Затем были еще танцы, но ни разу Вильгельм не сумел заполучить Екатерину в партнерши. Видел ее в компании мужчин, с которыми она танцевала. К нему же партнерши липли, как мухи на клейкую ленту. Знали, что он не женат, а все-таки достаточно обеспечен.
Бал был невыносим, а таблетка перестала работать. Вильгельм ощущал, как снова билось его сердце, как дрожали пальцы и звуки музыки становились все громче и громче. Яркие платья дам, мундиры военных и черные костюмы мужчин смешивались перед глазами в назойливое скачущее туда-сюда пятно, от которого не спрятаться, куда бы ни ушел. Пропадать с бала считалось дурным тоном, как и отказываться танцевать, но Вильгельм ощущал, что если подойдет к даме и утянет в танец, скоро свалится и утянет только на паркет.
– И где этот Ванрав? – под нос прошипел Вильгельм, оглядываясь, но даже когда увидел Ванрава, не ощутил облегчения. Коллега танцевал и подойти к нему, чтобы попросить таблетку, невозможно. Эльгендорф снова почувствовал, как перед глазами закружился зал, и решил опробовать способ, которым часто успокаивался Норрис. К счастью, закуски не убирали даже во время бала.
Долго Вильгельм простоял у стола со сладостями. Он ел конфету за конфетой – Норрис часто спасался так, когда съедал много таблеток за раз. В Едином Космическом Государстве не было конфет, но были выдержки сладких сиропов и порошков, которые можно смешивать и скатывать в шарики, а потом охлаждать. Когда противоядия кончались, Норрис проводил часы за поеданием и приготовлением сладостей. Вильгельм почувствовал, как головокружение и тошнота ослабли. Яркие пятна танцующих обрели формы людей, а музыка стала чуть тише.
Вильгельм огляделся и заметил Екатерину. Он пропустил часть танца, но не весь бал. Как только от нее отошел очередной офицер, с которым она танцевала вальс, он подлетел к девушке опередив кого-то, и выдохнул: «Екатерина Алексеевна, разрешите пригласить вас на танец».
Он не поднимал головы, но знал, что она заалела. Но руку подала.
Танцевали мазурку – последний танец перед ужином. Пар было настолько много, что настоящее мастерство требовалось для того, чтобы не наступить на подол платья или не отдавить ногу соседу слева. С этим пара прекрасно справлялась. Но стоило Вильгельму попытаться начать разговор, его ждало разочарование.
– Вы изменились, – начала девушка и улыбнулась ему так, словно стеснения и не было.
– О чем вы? – спросил Вильгельм, рассматривая ее лицо. Прекрасное, юное, каким его и описывал Ванрав.
– Я так давно вас не видела. Papa18 говорил, что вас звали обязанности заграницей. Вы, должно быть, уезжали в другие страны?
– Да, Екатерина Алексеевна. Был в Италии, Франции… – сначала уверенно начал он, а потом словно шарф натянули ему на шею и резко затянули.
– И как сейчас живут в Италии? Знакомый papa говорил, что там хорошо, – сказала Екатерина и отвернулась. Казалось, ее общество Вильгельма вовсе не смущает.
– В Италии? О, да, там хорошо, – тихо ответил Вильгельм и, набравши воздуха, спросил. – А вы хотели бы там побывать?
– Вы еще спрашиваете! – Улыбнулась Екатерина. – Я всю жизнь мечтаю выехать заграницу, но путешествовать одна я не могу.
– Почему же? – поинтересовался было Вильгельм, а потом вспомнил порядки прошлого и от стыда вспыхнул. – Точно. Я совсем забылся.
– Не забывайте, как красив Рим. Надеюсь, вы мне расскажете? – спросила она.
Вильгельм чувствовал ее запах. Он не мог понять, почему именно ее запах – в зале было полно людей и каждый, даже прислуга, чем-то пах. Но Вильгельму казалось, что кроме них никого в зале не было.
– Я бы мог вам показать Рим, – сказал Вильгельм прежде, чем успел подумать.
Екатерина зарумянилась. На мгновение Почитателю показалось, что он наконец-то нашел путь к ее забалтыванию.
– Боюсь, это не так-то просто, – сказала Екатерина и улыбнулась весело, совсем по-ребячески.
– Почему же?
– Тогда вам пришлось бы жениться на мне.
Вильгельм замер бы, если бы девушка не повела его в танце дальше. Останавливаться нельзя – смотрит не только Ванрав. Вся история Планеты следит за ним.
Оставшееся время они танцевали в тишине. Ни один не мог начать разговор, хотя по правилам бала нужно было продолжать хотя бы ненавязчивую светскую беседу. Вильгельм смотрел на Екатерину и думал, занесет ли она его имя в свою карне19, вспомнит ли о том, как пошутила первой, как решилась заговорить. Почитатель понимал, что это не совсем по правилам бала – кавалер должен развлекать свою даму. Но Екатерина, казалось, не против нарушить некоторые правила, если этого бы никто не заметил.
Блеск свечей и золота, пафос и мишура не шли ни в какое сравнение с красотой Екатерины. Казалось, она выглядела так, как и должен выглядеть каждый представитель рода человеческого.
– Я рад, что вернулся домой, Екатерина Алексеевна, – с трудом выдохнул он. Танец уже закончился и Вильгельм, чинно поклонившись и поцеловав ее руку, уже собирался идти на ужин.
Уже уходя, он услышал тихое, подобное дуновению ветерка на лугу в туманное утро:
– Я тоже рада вам.
Ноги его подкосились, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не упасть на колени.
Вильгельм смутно помнил балы прошлого, но ужины после завершающего бал мазурки, кажется, были частым явлением. Гости, утомленные танцами и не способные насытиться чаем и конфетами, которые подавали во время бала, с радостью рассаживались и продолжали начатые во время танцев беседы.
За столом в угловой гостиной, что занимали близкие Щукиной, было не так много народу, да и само место находилось в отдалении от остальных боковых зал. Присутствовало не больше десяти человек, не считая низенькой пухлой девушки со смешными веснушками и прекрасными рыжими волосами, ее жениха, самой Щукиной и Екатерины Алексеевны, которую усадили прямо с Вильгельмом. По правую руку от него сидела хозяйка.
– Вильгельм, вы ведь недавно вернулись из Европы, – начала Щукина, пригубив шампанского. – Я и сама очень люблю путешествовать. Люблю Францию, например. Там очень галантные мужчины и прекрасные духи. А вы какую страну предпочитаете?
Гости уже ели, и по звукам казалось, будто бы напрочь позабыли о всех правилах этикета, которым придерживались ранее. Тихое хрумканье и чавканье, под воздействием наркотиков казавшиеся многократно громче, сводили Вильгельма с ума.
– Я люблю много стран, София Владимировна, – ответил Почитатель, нервно улыбаясь.
Гости понимающе закивали, кто-то пригубил шампанское. Ванрав к алкоголю даже не притронулся, мило щебетал с какой-то дамой справа от себя. Вильгельм почувствовал, как звуки, окружавшие его, становились все громче, а запахи еды – все сильнее. Казалось, что мясо запеченной птицы засунули ему в ноздри.
– Вы же художник. Не покажите ли вы картины? – Хитро улыбнулась Щукина и откусила большой кусок мяса. – Я слышала, у вас есть даже своя галерея. Признаюсь, очень интересно было бы взглянуть на ваши творения.
– Да, о ваших знакомствах и связях в Петербурге ходят легенды! – бросил кто-то, но голос был трудно различим из-за жевания хозяина.
Вильгельм проглотил горький комок подкатившейся по горлу тошноты. Он не знал, что за связи в Петербурге у него были. Может, гости просто хотели умаслить ситуацию и показаться чуть лучше, чем были на самом деле. Вильгельм помнил, что известным был всего несколько раз, а в девятнадцатом веке художников вряд ли являлся.
«Пусть считают, что им угодно. Пусть я хоть император», – подумал Вильгельм и попытался приветливо улыбнуться.
– Я бы не назвал это галереей, – сумел выдавить он. – Просто комната, где я храню свои работы. Обычно просто сваливаю их в кучу и ставлю на них вазу с цветами.
Ванрав незаметно хмыкнул в усы. Лица же Екатерины Вильгельм не видел, но она не произнесла. Казалось, она сама испугалась своей шутки.
– Невероятно! А что вы рисуете? – пропела дама в красном платье, накалывая на вилку кусочек ростбифа. Усы, которые она попыталась спрятать под слоем пудры, Вильгельм увидел сразу и не мог даже смотреть на женщину, хотя рядом с Ванравом она выглядела вполне неплохо.
– Вы пишите портреты? – прокаркала девушка по имени Наташа.
– Нет, портретов не пишу. Предпочитаю пейзажи, – выдохнул Вильгельм, который хотел уже наколоть на вилку кусочек сыра, но еда в горло не лезла. Сыр пах сырой шерстью стоявшей под дождем коровы. Есть сырую корову Вильгельм не мог.
– Почему же? Ведь запечатлевать красоту человеческого лица и тела столь же почетно, как и воспевать красоту природы! – сказала бледная дама в расшитом бриллиантами платье. Казалось, вся ее жизнь перетекла в украшения на шикарной груди.
Вильгельм все-таки сделал глоток шампанского и сразу же понял, что зря.
«Идиот! Газированные напитки с таблетками мешать нельзя!» – будто говорил взгляд Ванрава, который поймал Вильгельм. Но уже поздно – Почитателю стало хуже
– Понимаете, природа масштабнее, она могучая, всеобъемлющая. Она будет и через сотни лет, пусть и выглядеть будет иначе, но она останется, пока люди ее не изменят. А люди стареют быстро, увядают, иногда даже умирают еще до того, как портрет заканчивают писать. А луга, озера могут и подождать, сохранить себя для меня, пока я соберусь с мыслями и продолжу рисовать. С людьми так не получается, – протараторил Вильгельм, пытаясь справиться с головной болью.
Комната кружилась перед ним в водовороте золота, блюд и вина. Приятные по отдельности запахи смешались в что-то отвратительное, тухлое, а тихая музыка, доносившаяся из зала, звучала, казалось, внутри тела Почитателя. Он начинал осознавать, что пора уходить. Еще полчаса, и выносить его придется на носилках.
– Что же, вы никогда не писали портретов? – спросила Щукина. – Это редкое явление.
– Я пишу портреты, но редко. И не каждого берусь рисовать, а только тех, чье лицо хочу иметь у себя навсегда. Это, как вы понимаете, люди для меня важные и близкие. Я никогда не рисую по заказу, если вы об этом, – сумел выдавить Вильгельм и, судя по лицам сидевших за столом, говорил все еще как нормальный человек.
Екатерина, сидевшая рядом, еле заметно дрогнула. Ее лицо на мгновение озарила улыбка, которую Вильгельм не мог не заметить. Но он все еще не мог вспомнить, почему вообще нашел у себя ее портрет.
Ужин продолжался. Вопросы плавно переходили от человека к человеку. Вильгельма спрашивали и о работе, и о путешествиях, но особенно много вопросов было про личную жизнь. Вильгельм отвечал, но тухло. Даже Щукина вскоре потухла, загрустила и стала выглядеть еще старше, чем была на самом деле. Ванрав тихо ворчал и жевал мясо.
В какой-то момент Эльгендорфу стало так плохо, что находиться за столом казалось невозможным. Вильгельм извинился, раскланялся и, стараясь не шататься, медленно вышел на балкон. Он сбросил перчатки, посмотрел вниз и осознал, что слезть со второго этажа сам не сможет. Упасть с такой высоты – значит сломать позвоночник, а выстраивать новый хоть и быстро, просто и безопасно, потому что урбаний на Земле был чистый и для него подходящий, но подходящей машины для операций быстро бы найти все равно не получилось.
Вильгельм оперся на перилла, присел на лавку, каким-то чудом оказавшуюся на балконе. Во рту чувствовался привкус плазмы, тягучей и горячей, как раскаленное железо.
Он сжал в руках Артоникс, стиснул, но вместо лечения и спасения камень вновь подарил ему видение и, в конце концов, Почитатель отключился.
Он видел зал, огромный, с потолком, уходящим в небо, по которому плыли имена тех, кто присутствовал на торжестве. На столе сотни блюд, напитков в фигурных бокалах. Над полом плыли облачка с карточками, на которых указывалось расположение мест. Ужин в честь нового Почитателя – обычное явление, но не в том случае, когда самой победы не особенно хотел и Штаб, и Академия, а их представителей пригласили по традиции больше всех.
Во главе сидели Президент Альбиона. Он не снимал маски с лица и никто не знал, как он выглядел и как на самом деле его звали. Рядом, но на почтенном расстоянии, устроился глава Академии Академиус Терри в Академском балахоне, Начальник Штаба Капитан Шлепстер в деловом костюме и Главный на Шаттле Цептер-Ньюрри в накидке. Посередине, отданный на растерзание, ютился Вильгельм в костюме Почитателя – белоснежной рясе с множеством блестящих пуговиц, высоких сапогах, штанах, закрывавшие сапоги, и голубым платком из какого-то сверхнового материала, которым Вильгельм перевязал волосы.
Присутствовавшие наливали напитки из летавших над столом роботом, выбирали блюда и, в перерывах между подготовкой к трапезе, на которой никто никогда не бывает голоден, пялились на него. Вильгельм пытался унять дрожь в руках.
Уже раз пять зачитали главные устои Кодекса Единого Космического Государства, проговорили слова гимна, еще раз зачитали правила, а никто так и не начинал главную беседу, для которой все и собрались.
Вильгельм прокручивал в памяти все выученные заготовленные реплики и пытался не смотреть на собравшихся без страха, но, судя по взглядам, которыми его одаривали, получалось скверно. Вильгельм повторял про себя вежливые формулировки отказов продажи или сдачи в аренду земель Планеты, не слишком приторные и натянутые предложения отложить первые проверки Штаба и Альбиона на Планете, которую еще не успели бы заселить, а речь для Академиусов и вовсе казалась Эльгендорфу шедевром. Новоиспеченный Академиус Генрих Ульман провел несколько дней за написанием речей, смеялся, выдумывал такие формулировки ответов, которые ставили бы в тупик даже самых подкованных в беседах коллег, коверкал имена так, что даже Вильгельм не мог сдержать смех, хотя многих названых ни разу не видел. Вместе они разбирали все возможные вопросы и темы, с какими приходилось сталкиваться Почитателям. Генрих принес из библиотеки личные записи бывших Почитателей и заставил Вильгельма прочитать все описания ужинов, за которыми никто обычно не съедал ни куска. Всю ночь Почитатель провел перед зеркалом в комнате и пытался понять, как серьезно проговаривать заученные фразы в новой форме. Вильгельм почесал обтянутое плотной тканью бедро. Оказалось, что у неудобных штанов больше достоинств, чем недостатков – Почитателя клонило в сон, но из-за постоянного чувства сжимающихся в тесноте ткани штанов ног расслабиться и задремать у него не получалось.
– Расскажите, Вильгельм Эльгендорф, как вы решились на создание такого проекта? Вы ведь знали, что каждый желающий может попробовать единожды, – начал беседу Шлепстер и засунул в безразмерный кривой рот огромную ягоду.
Вильгельм подавил желание вздохнуть громко. Началось.
– Безусловно, вы правы. Я знал, что каждый может попробовать свои силы единожды, но решил рискнуть. Я решил, что мой проект и без того был лучшим и выступил с ним, – без запинки проговорил Вильгельм, вспоминая наставления Ульмана: «Запомни, пока ты здесь, а не на поверхности Планеты, не давай им повода думать, что они ошиблись в выборе. Ты будешь командовать и властвовать только там. Здесь ты все еще подчиненный».