– Другого для нас не будет, надо привыкнуть. – Пожал плечами Эндрю и, очаровательно улыбнувшись какому-то гостю, появившемуся в дверях, вновь подлил воды в рюмку Вильгельма.
Каким-то невероятным образом он, даже в этом рассаднике алчности, зависти и разврата, умудрился остаться все тем же Эндрю, моделью, с которого они писали выпускную работу в университете. Хлебнув еще немного воды, Вильгельм услышал испуганный стон Бедного-Луи, который из бедного стал смущенным.
– Эндрю, у тебя есть сахарная пудра?
– Зачем тебе?
Вильгельма пронзила дрожь на мгновение. Но Эндрю заметил.
«Я не знаю! Просто больше не хочу так. Не понимаю, зачем все это. Не понимал!» – пронеслось в голове.
Бедному-Красному-Луи повезло.
– Есть или нет? – повторил Вильгельм.
Эндрю обернулся, посмотрел на Бедного-Луи. Габи уже что-то вытанцовывала, а Луи заливался пьяным смехом. Эндрю понял.
– Должна быть, но мне нужно к сумке, – прошептал он, наклонившись над рюмкой Вильгельма и будто подливая снова. – Подожди, я позову Элизу, пусть пока постоит здесь за меня. – И он скрылся в темноте подсобки, слившись с мраком еще раньше, чем пропасть в дверном проеме.
Габи, заметив, что бармен пропал, сползла с колен Бедного-Луи и подпихнула его к Вильгельму, игриво шлепнув. Бедному-Луи было уже все равно – он напился вдрызг. Вильгельм оглянулся – Марк уже дрых на диване.
– А вот и Джексон Максгрейв, как я и обещала, – протянула Габи, улыбаясь и невинно хлопая ресницами. – Джексон, а я познакомилась с начинающим художником. Говорит, твой поклонник.
Бедный-Луи вблизи оказался еще более жалким, чем был ранее. Его лицо покрыто прыщами, на носу, на самом кончике, бородавка. От волос пахло мылом, дешевым, похожим на то, что используют для стирки одежды. От кофты несло старостью.
– П-простите, М-Мистер М-Максгрейв, я п-писал В-вам! – Голос его тоже дрожал, будто он сидел не на барном, а на электрическом стуле. – В-Вы не ответили…
– Конечно не ответил, мне же их десятками шлют, – вздохнул Вильгельм, стараясь не смотреть на довольную Габи, которая даже не разговаривая с Бедным-Луи, умудрялась волновать его, то поднимаясь, то опускаясь по его позвоночнику ногтями.
Элиза уже заменила Эндрю и улыбалась, подливая текилу Дону Краусу – сыну владельца финансовой корпорации, который еле стоял на ногах и пытался не свалиться у стойки, продолжая что-то ей рассказывать. Она кивала, будто слушала. Все бармены должны быть очаровашками – кому еще изливать душу, поглощая рюмку за рюмкой, если не верному слушателю за барной стойкой? Большинство для этого и ходят в бар.
– В каком жанре работаешь? – спросил Джексон Максгрейв, оттягивая время.
– П-п-поп арт, – отплевываясь, еле выговорил Бедный-Луи, а Габи засмеялась так, будто это была самая смешная шутка в ее жизни. Так фальшиво, что Вильгельма даже передернуло.
– Уэйн Тибо? Рой Лихтенштейн? Джаспер Джонс?8 Кем вдохновляешься? – спросил Вильгельм, все еще вглядываясь в темноту подсобки. Бедный-Луи, будто пытаясь вспомнить, про кого говорил Джексон Максгрейв, замолчал на минуту, а потом, будто сообразив, воскликнул.
– Э-Энди Уо-Уо… – Язык его споткнулся о зубы и так и не поднялся.
– Понятно. – Ответ Вильгельма прозвучал резко. Лицо Луи стало испуганным и потерянным. Эльгендорф даже понадеялся, что это отрезвит парня, но тот лишь покраснел и закашлялся. Через мгновение на его лице вновь появилось выражение пьяницы.
Песня заканчивалась, чтобы начаться вновь. Сосед диджея запускал одну и ту же композицию каждые четыре минуты. Он еще мог поднять руку.
– Пошли танцевать, Луи. Покажи, на что способен, – сказала Габи. Луи покраснел, извинился и ушел в центр комнаты.
Его танцевальные движения похожи на что-то среднее между конвульсиями и метаниями рыбы, выброшенной на берег. Но Габи это не смущало. Радость Бедного-Луи была понятна – в реальной жизни такой вечер невозможен. Он танцевал так, будто это был его последний день в жизни.
Вильгельм нервно задергал ногой. Он как раз надеялся сделать так, чтобы этот день был не последним в жизни Одураченного-Луи.
– Элиза!
Девушка сразу же услышала его и, мило улыбнувшись очередному гостю, подошла к Вильгельму.
– Где Эндрю? Он не выходил?
Элиза с сияющей улыбкой посмотрела на Вильгельма. В глазах блестели огоньки проницательности. Она все знала, но была достаточно умна, чтобы молчать.
– Он что-то ищет в сумке. Сказал, что скоро выйдет. Вам налить что-то, Мистер Максгрейв?
– Нет, Элиза, спасибо. – Улыбнулся Вильгельм для вежливости. Потом залез во внутренний карман кожанки и достал оттуда сотню долларов, сложенную в гармошку. – Пожалуйста, возьми. За молчание.
Она с благодарной улыбкой взяла из изящной руки Вильгельма сотню и засунула ее в карман. Там была россыпь бумажек.
– Может, все-таки виски? Или виски с колой?
– Колы. Без виски.
Элиза улыбнулась, кивнула и направилась к холодильнику – газировку в клубе выдавали только в банках. Вильгельм с наслаждением открыл баночку. Газировка прыснула сладкой пеной на его пальцы, испачкала крышечку. Эльгендорф поднес банку к губам и сделал два больших глотка – он всегда пил колу перед сном.
– Два рома нам и побыстрее! – раздалось сзади. Уже вконец одуревшая от алкоголя Габи кричала Элизе, прижимаясь к Бедному-Луи. А Бедный-Луи был уже Счастливым-До-Невозможного-Луи.
«Прошу тебя, Эндрю, скорее!» – мысленно молил Вильгельм, наблюдая за тем, как аккуратные пальчики Элизы достают две чистые рюмки, откупоривают новую бутылку темного напитка, как она аккуратно наливает ром в емкости.
Вильгельму показалось, что ром пах смертью.
– Вот, держи!
На барную стойку, прямо перед носом Вильгельма, приземлился маленький мешочек сахарной пудры. Пакетики идентичные – Эндрю знал про игры Марка и Габи.
Вильгельм, недолго думая, высыпал пудру в рюмку Бедного-Луи, сделав вид, что достал пакетик из кармана. Эндрю, как ни в чем не бывало, стоял у стеллажа и протирал бокалы. Будто и не уходил.
Габи, заметившая, как Вильгельм высыпал белый порошок в рюмку, радостно улыбаясь, подхватила Бедного-Луи за локоть и потащила к барной стойке. Сзади Марк, проснувшийся в самый неподходящий момент, уже довольно ухмылялся, показывая Джексону большой палец.
Вильгельм кисло улыбнулся и чуть заметно кивнул.
Рядом Бедный-Луи, выпивший ром с сахаром залпом, вновь попал под растерзание Габи, которая потащила его к дивану.
Жестом показав на пачку сигарет и кивнув в сторону выхода, Вильгельм сказал Марку, что хочет покурить на свежем воздухе. Тот лишь кивнул и улыбнулся.
– Я покурить, Эндрю.
Эндрю еле заметно кивнул, не переставая протирать бокалы под шампанское белоснежной тряпочкой. И как она оставалась чистой?
Укутавшись в кожанку, Вильгельм направился на улицу. Выход на первом этаже, а клуб для элит в подвале. Весь первый этаж занимал обычный танцпол, где резвились те, кому еще рано опускаться так низко. Когда темное помещение оказалось позади, Вильгельму вдруг стало легче. Будто у него появилась душа. Что-то помимо мозга и сердца. Но он знал, что это невозможно.
Была ночь, но скоро должен наступить рассвет. Нью-Йорк пах сыростью и асфальтом – недавно шел дождь. Звезд не видно за облаками, но Луна, огромная и белоснежная, уже уплывала к горизонту, чтобы скоро уступить место Солнцу.
Вильгельм зашел за угол, где стояли мусорные баки, и, прислонившись к стене спиной, закурил.
Глава двенадцатая
Бумаги и отчеты разбросаны по полу, но даже после того, как в комнате загудела тишина, никто не подбирал их. За окном горела земля, залитая темной кровью. Вильгельм сидел за столом в убежище, обхватив голову руками, склонившись над письмом, на которое мечтал ответить, но не мог.
Написанное знакомым, будто собственным, почерком, пахнущее привычной сладостью, письмо.
«Неужели ты не хочешь остановить их? Неужели войны и кровопролития – это то, к чему ты стремился? К чему мы стремились? Когда твое самолюбие стало важнее великой цели?»
– Тебе необязательно ему отвечать. Заблокируй его волну! Не надо принимать его письма! – уверял Норрис через экран Связистора. Его беспокойное лицо чуть размывали помехи, возникшие на Земле пару месяцев назад, когда в этой части вновь началась война, кажется, не заканчивавшаяся. Человеческая история началась.
Вильгельма поздравляли с упоением.
«Сто штук, Вельги. Это юбилей, но это бесчисленные ресурсы, биологические ресурсы, которые могут быть нам полезны, но почве их кости, пожалуй, полезны не меньше. Тобой заинтересовались, они будут прилетать и дальше, а ты все будешь наблюдать. Тебе нравится смерть, ты завороженно смотрел на нее еще здесь, где ее нет. Что же, могу поздравить – ты побил еще один рекорд Академии. Какой ценой?»
– Я и не отвечаю, я же сказал. Я не буду ничего говорить ему больше, я видеть его не хочу! Я мечтаю забыть его и никогда не вспоминать! – воскликнул Вильгельм, но так тихо, что Норрис, сидевший очень близко к экрану Связистора, еле разобрал, что говорил его друг. Голос дрожал, будто Эльгендорф плакал. Но глаза его были сухими.
– Выброси его, заблокируй его волну. Это не запрещено, они только обрадуются, что ты общаешься с меньшим количеством неодобренных государством.
Вильгельм опустил глаза. Непроизвольно они вновь уставились в письмо. Чуть помятое от того, что Вильгельм перечитывал его уже с десяток раз.
– Хорошо, я заблокирую его волну.
– Я могу приехать и помочь.
– Я сам, еще что-то же помню, да? – Из горла Вильгельма вырвался судорожный выдох. На мгновение он даже заглушил вопли бойни, разносившиеся из-за ближайшего холма. Какая-то по счету война.
– Пообещай. Прямо здесь и сейчас!
– Обещаю.
– Нет, лучше поклянись мне.
– Я клянусь тебе.
Норрис засомневался на мгновение.
– Хорошо, позвони мне завтра. Я переживаю за тебя. Плохо, что мы на разных материках…
– Да, хорошо, Норри. Позвоню.
После пары секунд раздумий Связистор потух.
Взгляд Вильгельма опустился на бумагу, обычную, на какой писали люди. Наверное, чтобы еще раз напомнить об их сходстве. В уголке листочка лежал волос, длинный, цвета меди. Его. Вне всяких сомнений.
«И не забудь оттереть кровь с почвы, когда первые проверки приедут навестить тебя. Ведь меня рядом не будет».
– Господин, Вы заснули? Вы умеете спать стоя?
Вильгельм, погрузившийся в транс воспоминаний, очнулся. Сигарета тлела в пальцах. Еще секунд двадцать и огонек достигнул бы фильтра.
Он все также в Нью-Йорке, у элитного клуба, мусорных баков, на которых сидели коты и доедали вчерашнюю карбонару, выброшенную соседним итальянским ресторанчиком. Воздух пах мокрым асфальтом, а небо из черного становилось темно-розовым. Нью-Йорк медленно просыпался.
Вильгельм опустил взгляд и… Помотал головой, чтобы отогнать видение. Но даже после этого Нуд в огненно-рыжем паричке с химической завивкой, очках в форме звезд и блестящем пиджаке никуда не делся, а только увеличился, потому что начал медленно карабкаться на мусорный бачок, то и дело проваливаясь то в пустую коробку, то в мусорный пакет.
– Нуд, ты откуда парик взял? Из кукольного магазина? – спросил Вильгельм и закашлялся.
Нуд, взобравшийся на мусорный бачок и отряхнувшийся, с гордостью посмотрел на Вильгельма, с которым был почти одного роста. Веснушчатая морда скривилась.
– Нет, Вы чего… Я у манекена позаимствовал, обещал вернуть через неделю. Так же все сейчас ходят!
– А ты пытаешься смешаться с толпой? – Вскинул брови Вильгельм, понимая, что с такой мордой уродец ни в каком парике похож на человека не будет.
Карлик закивал и на мгновение как-то грустно взглянул в сторону котов, сидевших на соседнем бачке. Те лишь противно мяукнули и отвернулись.
– Ну и не надо! Больше не буду вам объедки носить, так и знайте!
Вильгельм проводил взглядом драных котов, с важным видом уходивших за угол. Он забрал Нуда из цирка, но цирк из Нуда так и не ушел.
– Зачем пришел, Нуд? И как ты вообще нашел меня в Нью-Йорке, если мой офис в Питтсбурге?
Нуд, рывшийся в карманах куртки, спрятанной под желтым блестящим пиджаком, достал из внутреннего отделения бумажку, свернутую вчетверо. Очки спадали с носа, так что ему приходилось поправлять их.
– Господин, Вам почта, срочная. Галочкой помеченная. Даже двумя. А Вас в Питтсбурге не было с тех пор, как Вы забрали последний портрет из Вашей коллекции… – С расстановкой проговорил Нуд. – Я решил привезти. Вот, уже неделю по городу бегаю, а все найти не могу! Он просто бесконечный!
Вильгельм снисходительно улыбнулся. Нью-Йорк и в самом деле был бесконечным. А для такого малыша, как Нуд, казался настоящей Вселенной.
– От кого письмо? – спросил Вильгельм, доставая новую сигарету из кармана. Предыдущая уже плавала в лужице окурков у бачка.
– От Ваших друзей, Годрика и Ванрава. Они…
– Не надо называть их моими друзьями, – выдохнул Вильгельм и сморщился.
Мордочка Нуда из непонимающей стала грустной. Он видел, как изменилось лицо Хозяина, но боялся задать вопрос.
– После того, как они обманули меня, я не хочу считать их своими друзьями, – пояснил Почитатель и зажег новую сигарету.
Вспоминать об обмане не хотелось, но обманули Вильгельма знатно. Обманывали на протяжение многих лет, даже столетий, пока Ванрав был на Земле, а Годрик – на Шаттле. Обманывали, обрезая и перенаправляя звонки Норриса, который пытался связаться с лучшим другом, проснувшись после долгой, почти четырехсотлетней спячки. Каким бы Норрис ни был, что бы ни случилось с его разумом, хотелось узнать лично, а не услышать от других. Может, было бы не так больно потерять последнего близкого друга. Вильгельм узнал об обмане от Джуди, любившей справедливость и уважавшей Эльгендорфа чуть больше, чем остальные его коллеги. Вильгельм пытался найти Норриса после этой новости, прочесал всю Землю, но не нашел и следа. Скорее всего он, как и сказал Жак, улетел.
– А что мне делать с ним, Господин?
– Сожги. Или скорми кому-нибудь. Может, коты съедят бумагу?
Нуд почесал за ухом. Шмыгнул носом так, что очки вновь чуть не свалились с кончика.
– А можно я подкормлю им помидоры? Я рассаду рассадил, – серьезным тоном спросил Нуд, а Вильгельм вновь подавился сигаретным дымом.
– Откуда у тебя рассада?
Нуд спрятал руки за спину, присвистнул и сковырнул носом клоунского ботинка жвачку, прилипшую к крышке бачка.
– Я тут журнальчик нашел у Кевина. И там было написано, что сейчас очень модно выращивать всякую всячину у себя на подоконнике. – С серьезным выражением лица сказал Нуд и, поправив воротник пиджака, добавил. – Я помидор в стакан засунул, землей засыпал и на крышу вытащил. Вот, жду урожай.
– Ну жди. – Вильгельм выдохнул колечко дыма. Оно обняло карниз и растворилось в темно-розовой прохладе. Сигаретный дым успокаивал, напоминал те вечера, проведенные в Академии с Норрисом, когда они могли часами листать научные журналы и дышать паром от машин, стоявших рядом.
– Бог ты мой, это еще кто такой? – Раздалось вдруг рядом, а Вильгельм так испугался, что чуть не выронил сигарету. Это Эндрю. Вне всяких сомнений. И он смотрел на секретаря Планеты, который выглядел как чучело, одетое в чучело. Эндрю накинул на плечи куртку, поправил сумку на плече.
– О чем ты? – нервно усмехнувшись, спросил Вильгельм, пытаясь закрыть спиной Нуда, который даже и не собирался уходить, а прыгал на одной ноге, пытаясь оторвать жвачку от подошвы.
– Там, у тебя за спиной! Кто это такой? – восклицал Эндрю, все пытаясь обойти Вильгельма и заглянуть ему за спину. Он не боялся и даже не вопил – ему, казалось, просто интересно. Но Почитатель должен соблюдать субординацию.
– Эндрю, – начал было Вильгельм, но тут медальон на шее потеплел, будто пытаясь подсказать, что сделать. Эльгендорф с каким-то особым сожалением медленно достал черное Солнце из-под рубашки. Эндрю уже стоял перед Нудом и рассматривал его, видимо считая, что ему чудится. Карлик крутился на крышке бачка, будто бы представляя, что он фигурист.
– Эндрю, посмотри на медальон, – тихим голосом произнес Вильгельм, загнув пару лучей на Солнце в нужном порядке. Эндрю повернулся и посмотрел на украшение друга.
– На медальон? А это другой какой-то? – Улыбнулся Эндрю, но, как только его темные глаза взглянули на Солнце, камень в середине загорелся и затрещал. Их окутала легкая фиолетовая дымка, в которой кружились крупицы усыпляющего порошка.
– Забудь, что ты увидел. Забудь карлика, забудь мусорку. Ты ничего не видел, – повторял Вильгельм, медленно отходя в Нуду. – Ты не видел карлика в клоунских одеждах, ты не видел парика, очков и пиджака. – Рука Вильгельма нашла грудь Нуда и, чуть надавив, спихнула карлика в мусорный бачок, прямо в кучу мусорных пакетов.
Секретарь пищал что-то в протест, уже карабкаясь по мусорному бочку наверх, к Почитателю, но увидел жест, который показал ему Вильгельм, и решил не играть с огнем. Свалив бачок на бок и вывалившись вместе с мусором, Нуд отряхнулся, морщась от отвращения, и убежал в канализацию, где жили все помощники Вильгельма.
– Сейчас ты закроешь глаза и заснешь на минуту, – продолжал гипноз Вильгельм, пытаясь поднять бачок, не отводя взгляда от Эндрю. – Засыпай.
Эндрю обмяк, ноги его подкосились. Вильгельм еле-еле успел подхватить парня, прежде чем тот упал в лужу. Почитатель почувствовал аромат корицы. Вильгельм поднял и усадил его на выступ стены, где люди чаще всего стояли, облокотившись, и покуривали. Иногда Вильгельм даже не замечал, насколько мог быть сильным.
Машина, проезжавшая мимо клуба, яростно засигналила. Эльгендофр чертыхнулся. Новых проблем ему не хватало.
Вильгельм тяжело дышал, задыхаясь то ли от копоти города, то ли от сигаретного дыма. Он облокотился на стену и пытался прийти в себя, дрожащей рукой запихивая светящийся медальон под рубашку. Крашеные волосы распушились под воздействием влажного воздуха.
Стирать память людям опасно. Никогда не можешь быть уверен в том, что их слабые мозги встанут на место после такого внушения. Поэтому Вильгельм прибегал к этому методу очень редко, лишь в тех случаях, когда иначе поступить нельзя. Но каждый из немногочисленных раз он не знал, можно ли поступить иначе.
– Джей? Что происходит? – Эндрю начал приходить в себя, голос его был тихий. – Почему мы у мусорных баков? Здесь же воняет.
– Покурить вышли, – хмыкнул Почитатель, распрямил спину и повернулся к Эндрю. – А ты, вроде, домой собирался.
– Собирался, но я не помню, чтобы мой дом был у свалки за клубом. – Улыбнулся Эндрю и рывком спрыгнул на дорогу, но, поскользнувшись, грохнулся рядом с лужей окурков. – Вот черт!
Вильгельм подлетел к Грину, протянул руку.
– Давай, вставай быстрее! – Он испугался, что стирание памяти задело еще что-то, кроме последних пяти минут его жизни, что-то отвечающее за ноги или другие конечности. Но, как оказалось зря. Эндрю просто слишком быстро соскочил со скользкого выступа.
– Кошмар, какой я неуклюжий! – засмеялся он, все еще сидя на асфальте задницей. – А я еще думал, почему надо мной сестра издевалась за косолапость!
– Ты не косолапый, – сказал Эльгендорф и помог Эндрю встать. – Ничего не разбил?
– Только если достоинство и честь! – продолжал смеяться Эндрю, поправляя рукава куртки. – Все нормально, Джей, я же не хрустальный.
Вильгельм улыбнулся. Для него все люди хрустальные.
– А ты чего не ушел?
– Тебя ждал и, как видишь, не зря.
– А Марк и Габи не будут искать тебя?
– А не все ли равно?
Эндрю глядел на Вильгельма, будто пытаясь понять, почему тот лжет. Он же говорил так. Говорил много раз, но все равно возвращался. Но решил промолчать.
– Пойдем, я тебя провожу. А то накинутся, а мне искать тебя по всему Нью-Йорку, – сказал Вильгельм. Эндрю, чуть подумав, согласился.
Они перешли дорогу, не остывающую даже по ночам, и направились к парку. Дул теплый для осени ветер, в деревьях шевелились белки и просыпались птицы. Светало.
Эндрю молчал, пытался найти в тени темных стволов белок. В кармане его куртки гремели ключи от квартиры. Он был на голову ниже Эльгендорфа и уже в плечах, но глаза его, пусть и темные, цвета дорогого шоколада, ничуть не уступали в красоте фиалковым. Эндрю следил за белкой, прыгавшей с одного дерева на другое. Ее хвост сливался с оранжевыми листьями.
– А у меня нет орешков, ее покормить! – вздохнул Эндрю. – У тебя в карманах нет ничего?
– Жвачка и пакетик с кокаином подойдут?
– Я не хочу ее убивать! – воскликнул Эндрю, а потом, словно задумавшись о чем-то страшном, затих. – У меня есть хлеб, но белкам его лучше не давать. Я в какой-то статье газетной вычитал.
Почитателю было тяжело с хорошими людьми. Он понимал, что им, как и плохим, когда-нибудь придет конец, это неизбежно. Что когда-нибудь, отжив данные им десятилетия, они отправятся в деревянный саркофаг навеки, чтобы никогда не вернуться. А человеческая жизнь для практически бессмертного Почитателя – мгновение, словно дуновение ветра, которое уносит с собой семьдесят-восемьдесят лет. За всю свою жизнь на Земле он встретил мало людей, которых бы хотел запомнить навсегда. Прощаться с которыми было особенно тяжело. Таким был и Эндрю.
Эндрю родился в Бостоне, в семье был третьим, самым младшим ребенком. Его брат работал военным летчиком в ВВС9 Соединенных Штатов, а сестра владела небольшим салоном на окраине Бруклина. Эндрю снимал квартирку в доме, где располагалась булочная, в которой и работал днем. Все помещение пропахло корицей. Но запах исходил, казалось, не от пекарни. Они познакомились лет пять назад, когда Эндрю, по приглашению друга, работал моделью в классе живописи, где ради эксперимента учился Вильгельм. Его выпускная работа написана с Эндрю и была признана лучшей на курсе.
– Ты мог бы зайти, твой портрет все еще у меня.
– Вряд ли зеваки у подножья пентхауса будут прикрывать глаза платочком, когда завидят нас с тобой.
– Может, в квартиру?
– В студию?
– Почему и нет? Всего-то в шести кварталах отсюда.
– Ты тот еще шутник, Джей, – хмыкнул Эндрю и пульнул в Вильгельма шишкой, которую подобрал по дороге. Тот поймал ее без всяких усилий. Эндрю хмыкнул, но беззлобно.
Эндрю жертвовал деньги на благотворительность, кормил бездомных. Эндрю выращивал цветы, никогда не пил ничего крепче пива, но и от него был не в восторге. Он был жуткий киноман, не пропускал ни одной новинки, даже второсортной.
– Твой брат еще не вернулся? – спросил Вильгельм, когда они проходили мимо пруда. На мостике они остановились. Эндрю достал из сумки кусок батона, даже не успевшего зачерстветь, и стал кормить уток.
– Нет, у него еще контракт, – вздохнул Эндрю и, отломив большой кусок хлебного мякиша, бросил его уткам, вдруг выплывшим из домика. – Пока все не кончится, домой он не вернется. Если вообще вернется.
– Войны ужасны, – прошептал Вильгельм и посмотрел на Эндрю. На шее Грина висел крест на серебряной цепочке. Он ходил в церковь. Во всяком случае, старался туда ходить. Хотя бы по воскресеньям. Хотя бы раз в месяц.
– А ты представь, сколько их бывало. И сколько будет. – Грустно улыбнулся Эндрю и отломил половину батона, чтобы протянуть его Вильгельму. – А сколько войн происходит каждый день, сколько битв. Одному Богу известно.
– Ты о чем? О каких войнах? – спросил Эльгендорф, принимая половину батона из теплой ладони Эндрю. Предложение про «Бога» постарался пропустить мимо ушей.
Вильгельм же прекрасно знал, сколько войн было за всю Земную историю. Все было записано в его журнале, с отчетами, фото, диаграммами и примерным количеством погибших. Богу действительно известно почти все, только вот он не знал ничего про «каждодневные» войны, о которых говорил Эндрю.
Парень улыбнулся. В начинавшем рассеиваться мраке парка его глаза будто светились.
– Вот здесь войны. – Он положил ладонь себе на грудь. – И вот здесь. – Ладонь коснулась головы. – Эти войны страшнее тех, что происходит вокруг нас.
– Почему ты так считаешь? – выдохнул Вильгельм. Ему захотелось покурить.
– Потому что от них мы никогда не избавимся. Мы рождаемся в них, живем, растем с ними, с каждым годом их становится больше. Мы будто ищем их, усложняем себе жизнь, проверяем себя на прочность. – Его голос был задумчивым, будто он читал проповедь. – Эти войны разрушают изнутри. Рушат душу. Поэтому они даже страшнее обычных. Я слышал, как кто-то говорил так по телевизору. Мне показалось, что очень хорошо сказано.
Вильгельм смотрел на Эндрю и пытался понять. У него души нет – только сердце, нервы, замененные на искусственные органы, сотканные из урбания кости и суставы, плазма, дававшая ему жизнь, и мозг.
– Брат говорит, что на войне, на настоящей войне, если ты хоть немного сомневаешься в себе, хотя бы немного сомневаешься в своих силах – можешь не вернуться. И так каждый день, вне зависимости от того, ходишь ли ты под пулями или просто идешь на работу в овощной магазин. Возвращаешься ли ты пьяным домой по темным улочкам, надеясь не наткнуться на маньяка. Торчишь в таком заведении и напиваешься, молясь не умереть на следующее утро. У каждого своя война, Джей, у каждого из нас.
Вильгельм грустно улыбнулся. Утки подплыли совсем близко к ним, прямо под мостик. Эльгендорф протянул руку и бросил кусок хлебного мякиша перед птицей. Селезень наклонил голову и проглотил лакомство.
– В каком же отвратительном мире мы живем, Эндрю. В нем столько ненависти, столько злобы. Иногда мне даже не хочется помнить его.
Воздух в парке стал тяжелым и липким. Деревья были будто желейными, с уродливыми желтыми и оранжевыми листьями.
– Твои картины делают мир лучше. Пусть и не всех ты можешь порадовать, но даже ради тех, кого ты способен осчастливить – это стоит делать. – Эндрю пожал плечами и бросил последний кусочек хлеба в воду.
– Знаешь, иногда я засыпаю с мыслями, что раньше мир был еще хуже. Часто это помогает успокоиться. Усыпить совесть хотя бы на шесть часов сна, – произнес Вильгельм. Он нес чушь ради успокоения и поддержания разговора. Многие люди так и делали.
– Тогда вспомни, что сейчас проще купить оружие, чем билет в некоторые страны. Проще накидаться бренди и погрузиться в транс с такими же алкоголиками, чем выйти на улицу и высказать свою точку зрения. Легче достать наркотик, чем важное и дорогое лекарство. Проще притворяться кем-то, чем жить полной жизнью. Может, это не даст тебе заснуть. – Эндрю улыбался так, будто все это как-то касалось его личной, огромной трагедии, о которой Вильгельм не имел представления.
После пруда они быстро дошли до дороги – вдали виднелся дом, покрашенный темно-коричневой краской. По всей улице росли деревья. Квартира на последнем этаже, почти на чердаке.
– Слушай, прежде, чем я уйду… Я хотел спросить.
Вильгельм напрягся. Голос Эндрю был серьезным. Будто ему и не двадцать два вовсе, а намного больше. Такой голос был у Норриса, когда он особенно переживал.
– О чем?
– Почему спас Луи? Почему пошел против Марка и Габи? Еще год назад ты с ссыпал порошки в стаканы незнакомцев, а сейчас который раз просишь у меня сахар.
Вильгельму действительно хотелось знать. Он покусывал губу и теребил ремешок куртки. Но глаза оставались предельно серьезными.
«Из-за тебя. Из-за всех вас. Я не хочу, чтобы вы видели во мне монстра», – подумал Вильгельм, но не сказал вслух.
– Просто я понял, что не хочу плодить жестокость. Не хочу быть убийцей. Ты же и сам не хочешь там работать. – Он вновь достал сигарету и закурил. Дым обхватил его серым облачком, закрасив небо темными красками.
– Я не хочу, но я тоже не сдавал их копам. Я, считай, соучастник.
– Ты не соучастник, не говори глупостей! – повысил голос Вильгельм. – Прости, ты тут ни при чем. Сейчас такое время, люди часто умирают от наркотиков. Невозможно остановить всех.
– А почему ты тогда постоянно возвращаешься?
– Я слабохарактерный. Я не могу сказать «нет» тем, кто когда-то сказал мне «да».
– Ты очень сильный человек, если смог отказать… – Эндрю улыбнулся. – Знаешь, если когда-нибудь ты сможешь бросить пить – я буду безмерно горд тобой.
Вильгельм улыбнулся.
Эндрю похлопал Вильгельма по плечу и, улыбаясь, побежал на другую сторону дороги. Куртка его, расстегнутая, развевалась подобно плащу. Он почти перебежал дорогу, как вдруг машина, летевшая по соседней полосе, не успела остановиться. Она промчалась в метре от парня и облила его грязной водой из лужи с головы до ног.
– Эндрю! Эндрю! Нет, Эндрю! – заорал Вильгельм, преодолев паралич первых мгновений. Сердце стучало на уровне горла, вены на висках раздувались. Он подумал, что друга сбила машина. Его глаза уже видели тело, развалившееся на горячей дороге. Видели, под каким неестественным углом свернута шея, как из рта течет струйка крови. Вильгель уже представлял, как не сможет спасти друга. Потому что ему запрещено вытаскивать людей с «того света».
Но Эндрю, к счастью, стоял на тротуаре и осматривал размер ущерба. Вся его одежда была серая от грязи.
– Он облил меня! Видел? Он прямо передо мной пролетел и облил! Черт, как я в прачечную пойду?! Мне завтра на работу в этом костюме идти!
– Тебя чуть не сбили, а тебя волнует костюм? – тихо спросил Вильгельм.
– Он был далеко, он бы не сбил. Все хорошо, Джей, я же жив. А вот костюм…
«Какой к черту костюм, ты мог умереть!» – пронеслось в голове Вильгельма.
– Приезжай ко мне в студию. Там зарядим, постираем, – предложил Вильгельм, голос его дрожал. Это единственная мысль, которая пришла в голову.
– У тебя что, прачечная личная в студии?
– Я там живу, когда пентхаус кажется пустым. – Пожал плечами Вильгельм и постарался улыбнуться. – Заодно и портрет отдам.
Эндрю вздохнул, еще раз окинул придирчивым взглядом костюм, а потом беззаботно рассмеялся.
– Хорошо. Все сложилось так, чтобы я приехал. Тогда, буду после обеда сегодня. Ты свободен?
– Конечно. Только прошу, вызови такси.
– Ладно, ладно, возьму такси. Или доеду на метро.
– На такси, Эндрю. Или я вызову тебе своего шофера.
Эндрю промычал что-то в протест, но согласился.
– Тогда до вечера. – Улыбнулся он и помчался в квартиру.
Вильгельм стоял напротив в тени дерева, пока в комнате не включили свет и Эльгендорф не убедился, что друг в безопасности.
Он решил, что больше не вернется в клуб. Что больше никогда не примет приглашения Марка или Габи. Даже их общее приглашение. Даже прогонит, если они вдруг припрутся в его пентхаус. А если надо – отравит их же наркотической мешаниной, чтобы избавить мир от маленькой крупинки раковой опухоли.
И что точно бросит пить.