– Ты чего, дядя Слава ?
Отчим с всхлипом втянул воздух, вытер глаза ладонями и хрипло ответил:
– Спасибо, « медовая» моя девочка, я и не думал, что может быть так сладко. Поверь, я много знал женщин, но ты просто великолепная женщинка, Елена Прекрасная ! Жалко, что мы не в Турции или Средней Азии, женился бы на тебе и запер в гареме. – и он с чувством поцеловал Ленке руку.
Из ванной, запустив стиральную машинку с пододеяльником и простынкой с ленкиной кровати, они переместились на кухню и, поужинав из собранного матерью на смену отчиму туеска, разошлись по своим комнатам, и Ленка мгновенно уснула утомлённая и очень счастливая.
Утром она проснулась от хихиканья и возни в коридоре, а когда встала с кровати, то на полке своего шкафчика увидела аккуратно выглаженные пододеяльник и простынь, которые дядя Слава сам и из машинки достал, отжал и просушил утюгом. Ленка удивилась несказанно, потому что отчим всегда делил строго дела на женские и мужские, но больше это было сделать некому. Ленка накинула халатик и поплелась умываться, но ванная была занята, и мама с кухни попросила подождать, пока дядя Слава после смены помоется. Ленка чуть не ляпнула с какой такой смены, если он дома ночевал, но вовремя сообразила и закрыла рот. Она пошла на кухню и присела на табурет напротив мамы, которая улыбалась какой-то незнакомой улыбкой и на немой вопрос дочери сообщила, что они с дядей Славой теперь поженятся, потому что у Ленки скоро родится братик или сестричка. Ленка сама от себя не ожидала того, что сотворила в ответ на ошарашившее её известие. Она вскочила и сжав кулаки заорала что есть мочи:
– Нет! Нет! Нет! Никакого братика и никакой сестрички ! – и с рёвом унеслась в свою комнату. Она рыдала долго и никакие уговоры мамы, обещавшей, что она не станет любить её, свою доченьку, меньше, её призывы взять себя в руки и даже угрозы вызвать врача на Ленку не подействовали. Дядя Слава к ней в комнату не заходил, и Ленка про себя твердила, что он предатель, предатель, предатель. Наконец она устала рыдать и стала прислушиваться к голосам на кухне. Отчим гудел своим басом, а мама отвечала ему, срываясь на фальцет. Потом хлопнула входная дверь, а через минуту дядя Слава присел рядом с ней на кровать и погладил её по спине и, потянув за плечо, развернул Ленку к себе.
– Ну и что за истерика, сладкая моя? Что у тебя такого случилось? Что тебя так расстроило? – спросил отчим, вытирая её мокрые щеки носовым платком.
– Она сказала, что вы поженитесь.
– И что страшного Мы и так пять лет живём вместе. Ну распишемся, что изменится для тебя? Ничего. Моя фамилия будет у малыша, а ты не хочешь не меняй. Ты поэтому так расстроилась, что не хочешь Хомутовой быть ? Так я и маму не заставляю менять фамилию, оставайтесь Табакакашкиными, раз вам так больше нравится. Я бы и сам стал Табакакашкиным, да мужики засмеют.
Ленка присела рядом с ним на кровати и положила голову ему на плечо. Она судорожно вдохнула воздух и спросила:
– А как же наша игра в доктора?
Отчим прижал её к себе и жарко шепнул в самое ухо:
– Леночка, медовая моя, ты мне только скажи когда захочешь, я всегда буду готов и всё для тебя сделаю, моя сладкая девочка. А потом ты встретишь молодого, красивого и сама меня бросишь, старого и страшного. У тебя будет столько докторов, сколько ты сама захочешь, а я никогда не забуду, что у тебя был первым и всегда тебе буду благодарен.
Ленка шмыгнула носом и капризно прогнусавила:
– Не хочу молодого и красивого, а тебя дядя Слава я хочу сейчас!
Отчим хмыкнул довольно и укорил слегка:
– Какая же ты ненасытная, Ленка-пенка с варенья клубничного! Я с детства больше всего люблю пенки с клубничного варенья, но ты вкуснее. Я тоже тебя хочу, очень хочу, но сейчас нельзя, скоро мать с тортиком и шампанским уже вернётся и будем праздновать. А с тобой мы подгадаем, если надо я ещё подменюсь и все дела. А теперь будь умницей иди умойся и причешись, а то как домовёнок Кузя выглядишь.
Ленка послушно поплелась в ванную и ,уже расчёсывая всклокоченные в истерике волосы, услышала как мама вернулась из магазина. Потом они пили чай с любимым ленкиным песочным тортом и ей даже плеснули на дно хрустального бокала шампанское, которое смешно защекотало в носу, отчего Ленка громко и весело расхохоталась, а мама чмокнула дядю Славу в небритую щеку и с удивлением произнесла:
– Не думала, что ты у меня ещё и Макаренко!
Ленка не поняла при чём тут какой-то Макаренко, но вид внезапно смутившегося и зардевшегося от похвалы как красная девица отчима, снова довёл её до приступа смеха, и она, махнув на прощание рукой, выскочила из кухни, крикнув напоследок:
– Ой, я с вами сегодня живот от смеха надорву! Я лучше к Наташке пошла, что бы вам не мешать, жених и невеста.
Когда через два часа Ленка вернулась от подружки спальня мамы и отчима была закрыта и из неё доносились уже понятные Ленке звуки и стоны. Ленка на этот раз прислушиваться не стала, потому что она всё равно для дяди Славы лучше и слаще. Ленка улеглась и подумала, что их с отчимом секрет она никому не расскажет, улыбнулась сама себе и сразу заснула, не обращая внимания на мерные удары о стенку.
Их с дядей Славой секрет раскрылся через пять лет, когда она уже сдала экзамены и получила аттестат. В свои 17 лет Ленка налилась и округлилась, удивляя учителей статью и более чем спокойным отношением к мальчикам. Они и правда её не интересовали, у неё был Слава, как она уже про себя его называла, её Слава. Да и зачем ей был нужен кто-то ещё, если Слава каждый раз снова и снова умело доводил её о фейерверка в голове и блаженной истомы в уже полностью оформившемся теле? Они с увлечением пробовали всё новые и новые «штучки», как называл их игры в постели или в ванной Слава, и каждый раз эти штучки дарили Ленке новые оттенки сладких ощущений.
Три раза этим летом они со Славой ездили на дачу его друга в дальнем садовом товариществе, и там Ленка орала в своё удовольствие, требуя от Славы сильнее и глубже и уже не сдерживая себя. Вечером все дачи пустели вокруг и на ночь приезжали с последним автобусом только Ленка со Славой. Они пили сладкое вино, ели ягоды и пирожные, а рано утром Слава варил ей кофе и подавал со взбитыми сливками в постель, и после этого они опять затевали игру, а потом бегом бежали к остановке, чтобы не опоздать на первый автобус в город.
Счастье неожиданно закончилось кошмаром. Ленка откровенно бездельничала весь июль, пока не решив куда поступать, и болталась дома. По графику день был безопасный, и дядя Слава в этот будний день снова специально подменился. Они уже наигрались в ленкиной постели и перебрались в ванную, готовясь разнообразить ощущения играми в воде. Но Ленка как-то не так нагнулась, расставив ноги, что бы закрыть заглушкой слив воды, что Слава не утерпел. С всегда волнующим её рыком, он вошёл в неё сильно, на всю глубину, притянув к себе за бедра и Ленка от неожиданности и острого удовольствия не сдержалась и тоже утробно застонала. Она уперлась в край ванной и стала играть в «тук-тук» сжимая и расслабляя стенки влагалища, что уже делала в совершенстве, доводя и себя и Славика до одновременной и очень яркой разрядки. Они кончили как всегда ярко, но после обычного мига слепоты и глухоты, в уши Ленки ворвалась оглушительная какафония звуков. В распахнутой двери ванной стояла мать, орущая дурным голосом, на руках у которой заходился рёвом младший брат.
Как потом выяснилось, матери позвонили из детского сада на работу и сообщили, что сын заболел и надо его забрать. Мать позвонила соседу дяде Пете и попросила подъехать к садику, чтобы довести её с заболевшим ребенком до дома. Дядя Петя привёз их домой и помог занести сумки. Мать понесла обрыгавшегося по дороге сына отмывать в ванную и , распахнув незапертую дверь, увидела «картину маслом» с Ленкой и Славиком в главных ролях.
Мать орала как взбесившаяся бензопила, стоя в дверях ванной, а перепуганный трёхлетний толстячок Ванька, которого она держала на руках, отпихивая её, ревел ещё громче. Дядя Петя выглядывал из-за плеча матери, с любопытством разглядывая совершенно голых Ленку и Славика, как он называл соседа, застигнутых в весьма однозначной мизансцене, не оставляющей никаких сомнений в том, чем они занимались несколько секунд назад, потому что по ногам Ленки бежали ручейки спермы.
Хорошо ещё, что Слава в тот момент, когда мать заорала, уже вынул свой член, а не вогнал его в ленкино влагалище до упора, а то неизвестно чем от шока всё могло закончится. Ленка уже многое знала о сексе, в том числе и о том, что от испуга может произойти сцепка, как у животных. Однажды дядя Слава показал ей двух собак, одна из которых вертелась сверху другой, и визжа пыталась перескочить то одной, то другой задней лапой, то состыковывалась попой к попе, но никак не могла отцепиться. Слава сказал, что кто-то их напугал и теперь, пока испуг не пройдёт, кобелёк не сможет достать член из сучки.
Ленка спокойно отпустила край ванной, в который упиралась, и, выпрямившись, посмотрела на Славу. Он стоял, опустив голову, а его член, наоборот, торчал во всей красе. Ленка сняла с вешалки халатик и стала его надевать нарочно медленно, глядя прямо в глаза дяде Пете. Тот смутился и, буркнув что-то себе под нос, наконец исчез. Ленка отобрала орущего брата у наконец замолчавшей матери и понесла его в их общую комнату, оставив мать и Славу выяснять отношения.
Возможно всё бы и обошлось малой кровью, но дядя Петя оказался редким треплом, потому что через два часа, когда мать уже успокоилась, и они втроем сидели на кухне и молчали, подбирая слова и обдумывая выход из создавшегося положения, к ним в квартиру явился участковый, и мать по его требованию и под угрозой быть посаженной в тюрьму за соучастие в растлении несовершеннолетней написала на мужа заявление. Ленке бы заорать тогда и на мента и в лицо матери, что это она сама, а не отчим ,захотела с ним заниматься сексом, может от них и отстали бы, но она струсила и только молчала на все вопросы участкового. Славу забрали в милицию, а Ленку мать потащила в больницу, где врач её осмотрела, ковыряясь грубо и какими-то холодными железками там, где Славик трогал её ласково и только языком или гладким и горячим членом. Ленка молчала на все заданные ей вопросы врачихи, потом тётки, которая представилась психологом и у дедка-психиатора, к которому её отвезли после психологини.
А потом её вместе с матерью вызвал к себе следователь, и Ленка сама не поняла как и зачем она подписала какие-то бумаги вместе с матерью, после чего их отпустили домой, куда Славик не вернулся уже никогда. Он повесился в камере после какой-то пресс хаты, как шептались тогда соседи, разглядевшие на лежащем в гробу отчиме синяки и гематомы кроме двух полос на шее.
Через несколько лет, служа в УФСИН Ленка уже знала и как появляются эти две полосы на шее «самоубийцы» и что такое «пресс-хата» и поняла, что Славу, её Славика просто убили в следственном изоляторе. Больше ни один мужчина не доставил ей тех сладких ощущений, которые каждый раз дарил ей её первый мужчина.
Мать тоже, как и Ленка, ревела ночами до сороковин. Так и рыдали они, потерявшие любимого мужчину, которого они, наверное , поделили бы как-нибудь, договорились бы, если бы в их жизни не вмешались посторонние. Мать решила поменять квартиру, чтобы не видеть соседей, а особенно дядю Петю, которого, как и Ленка считала виновником смерти Славы и своей разрушенной жизни. Они переехали на другой конец города, а через полгода, когда ей исполнилось 18 лет, Ленка по набору пошла служить в службу исполнения наказаний, где по её разумению мужиков был вагон и маленькая тележка.
Только теперь, многие годы спустя, до Ленки дошла простая как три рубля, сложенные вчетверо, мысль, что именно за предательство первого и последнего искренне любившего её мужчины, она и расплачивается своим непроглядным одиночеством шлюхи по требованию.
Очумевшая уже от бессонных ночей Ленка взвыла от осознания бессмысленного ожидания изменений судьбы в лучшую сторону и провалилась в безумную истерику.
Сандро проснулся от грохота и спросоня не сразу сообразил, что происходит. Кто-то долбил чем-то очень тяжёлым по полу верхней квартиры. Он глянул на часы и с удивлением увидел, что только половина пятого утра. Мира тоже проснулась и с недоумением уставилась на звенящие подвески люстры. Сандро быстро натянул домашние брюки и футболку и, чмокнув жену в нос, ласково шепнул,
–я сейчас всё выясню, не тревожься, милая.
Он бегом поднялся наверх и позвонил в квартиру, откуда всё отчётливее раздавался не только грохот, но и дикий вой. На звонок и стук в дверь в квартире не отреагировали, но зато высунулись из квартир все соседи с площадки, которые и сообщили, что в квартире живёт одна женщина, которая в клумбах иногда копается у дома в ярких спортивных костюмах и вроде бы работает в администрации города. Так же кто-то сообщил, что у неё есть сын, но он здесь уже лет десять как не появлялся, значит бузит она и надо, наверное, ломать дверь, потому что женщина явно не в себе, как бы что с собой не сотворила. Пока соседи судачили, снизу поднялась Мира и сообщила, что уже минут десять назад вызвала сразу полицию, МЧС и скорую с психиатром, призвав всех отправиться досыпать, потому что никто ничего без сотрудников полиции ломать не имеет права, а пока женщина так орёт и держит в руках что-то очень тяжёлое, ничего другого она с собой сделать явно не сможет.
Соседям было любопытно, но Сандро аккуратно, но настойчиво, запихнул полуодетых мужчин и женщин по их квартирам и приобнял жену:
– Я тебя, милая, просто обожаю. Пока мы тут базарили, ты всё уже решила.
Как бы в ответ на его слова решительно постучали во входную дверь подъезда, и Сандро быстро побежал вниз, открывать дверь, закрытую замком домофона. На площадку поднялись сразу и наряд полиции, и сотрудники МЧС, и санитары с доктором, которым Мира быстро и чётко пересказала события последних 30 минут. На стук и требование полицейского открыть дверь, вопящая в квартире женщина не отреагировала, и сотрудники МЧС сбежали вниз. Через десять минут они открыли дверь изнутри, и Мира с полицией и медиками зашла внутрь, а Сандро остался на площадке, отсекая любопытных соседей.
Вошедшие увидели, что уже явно уставшая женщина в тренировочном костюме, поднимает и опускает с грохотом увесистое кресло на пол в центре комнаты, пытаясь разбить какой-то предмет, похожий на палку колбасы. Сдвинутый в сторону ковёр лежал на втором кресле, а по всему полу разлетелись куски каких-то механизмов, коробки от которых валялись тут же.
Мира подняла одну из упаковочных коробок и усмехнулась, прочитав название фалоимитатора из секс-шопа, надо же такое придумать. Теперь стало понятно, что так старательно пыталась уничтожить эта всклокоченная женщина, которую двое здоровых санитаров никак не могли оторвать от её занятия. Доктор уже неторопливо набрал в шприц лекарство и, умудрившись, вколол его дебоширке. Через пять минут отключившуюся женщину уложили на носилки, и два мужичка резво потрусили, с весьма увесистой поклажей, вниз. Мира, с согласия полицейских, деловито осмотрела квартиру, отключив все электроприборы и, заперев створки окон, попросила полицейских разрешить ей забрать на время цветы, что бы они не погибли, пока хозяйка лечится. От предложения взять себе и ключи Мира решительно отказалась, предложив опечатать квартиру и указать на бумажке телефон для сына хозяйки или иных родственников, которые захотят присматривать за квартирой в её отсутствие. Так и порешили. Всё это заняло не менее двух часов, и Мира с Сандро даже позавтракать не успели перед работой, однако, едва выпив в кабинете чашечку кофе, Мира позвонила в администрацию города и сообщила о случившемся секретарю мэра, попросив разыскать и уведомить сына несчастной женщины. Мира Старикова не сомневалась, что её телефонограмма тут же ляжет на стол градоначальника и всё будет исполнено махом, потому что в администрации знают, что она всё и всегда держит на контроле, а попадаться под очередной фельетон в её исполнении дураков нет.
Через час Мира позвонила секретарь приёмной мэра и уведомила, что шефу доложили, и он распорядился не только разыскать сына Елены Табакакашкиной, но и послал в клинику сотрудницу, что бы его подчинённая была обеспечена всем необходимым, пока заботу о матери не возьмёт на себя её сын. Мира поблагодарила за информацию и занялась работой.
Через полгода Мира с Сандро познакомились с новыми соседями, купившими квартиру над ними. Молодой паре их родители вскладчину приобрели квартиру вместе с обстановкой, чему они были очень рады, потому что недавно поженились и уже ждали первенца, на вещи для которого и планировали потратить деньги, подаренные им многочисленными родственниками на кавказской свадьбе.
Мира не стала спрашивать, кто продавал квартиру соседки, молодые об этом явно не знали, но по своим каналам выяснила, что сынок оформил над мамашей опеку, зарегистрировал её в своей квартире, но, продав её квартиру вместе с обстановкой за весьма приличную сумму, сдал маман в закрытую психлечебницу аж на Урале. Злые языки болтали по городу, что Ленка Табакакашкина спятила окончательно и бесповоротно, требуя у всех убрать от неё какую-то повесившуюся Иринку, прямо как Фрида в известном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», просившая не подавать ей каждый день платок, которым она задушила своего ребенка.
Глава 3.
Он мечтал быть похожим на эту чёрную крысу, гнавшую наверх его, одиннадцатилетнего хиляка, от закрытой двери в подвал, где он хотел её проткнуть железным прутом, аж два лестничных пролёта. Его спас сосед, вышедший так вовремя на прогулку со служебной овчаркой, кинувшейся на храброго зверька. Витёк на всю жизнь запомнил налитые кровью и ненавистью круглые глазки храброй крысы, бросившейся на него из тёмного угла, от чего он сразу забыл про железный прут, который сжимал в руке, и, заорав от ужаса, понесся, спотыкаясь наверх по щербатым каменным ступеням, каждую секунду ожидая, что острые зубы крысы вопьются ему в ногу, руку или спину.
Витёк не сразу понял, почему так горячо стало в левой штанине, когда сосед, с усилием удерживая на поводке хрипящего и рвущегося кобеля, стал спускаться вниз. Он увидел потемневшую полосу на ткани, расплывающуюся под ботинком лужу и понял, что обоссался от страха. Витёк поднялся этажом выше и попытался незаметно прошмыгнуть по длинному коридору коммуналки в их с мамой комнату. Но счастье его осталось за порогом, там на лестнице, потому что вездесущий Фома уже зорко следил за ним из-за угла и как оглашенный заверещал на всю квартиру, собирая свою шайку, травившую Витька с самого первого дня их переезда.
–Ребя, а Витёк обоссался, а Витёк обоссался ! .– орал Фома, приплясывал в узком коридоре с завешанными всяким хламом стенами и не давал Вите спрятаться в своей комнате. В ботинке противно хлюпало и, от стыда и бессильной злобы, Витёк захлюпал и носом. Фомка и образовавшиеся за его спиной Митяй с Пашкой, заржали и стали пихать Витька, стараясь уронить его на грязный пол коридора. И он рухнул, больно ударившись головой и правым локтем, потому что подкравшийся сзади Стёпка ударил его ногой под коленку. От боли и обиды Витёк не сдержался и заревел в голос, выдувая пузырями сопли, которые размазывал по лицу грязными ладошками. Пацаны стояли над ним, ржали весело и глумливо и не очень больно пихали его ногами, пресекая попытки уползти на четвереньках в свою комнату. Не известно, когда Пашке и его банде надоело бы издеваться над Витьком, но из пивной вернулся отец Фомы, а ему под пьяную руку лучше было никому не попадаться, и пацанва, оставив свою жертву, растворилась в недрах коммуналки быстро и практически бесшумно. Витёк тоже отреагировал на Пашкино : «Шухер, пацаны, фомкин батя пришёл!» . Подскочив на ноги он метнулся к спасительной двери и прижался к ней спиной уже в своей комнате, переводя дух и шмыгая носом. Мать к счастью была на работе и до её прихода надо было выстирать и высушить штаны, трусы, отмыть и просушить ботинок с портянкой. А для всего этого надо было пробраться в ванную с ведром и набрать воды. Витёк приставил ухо к замочной скважине и попытался услышать где сейчас матерится фомкин батя. Убедившись, что скандал разгорается на кухне, Витёк схватил ведро и опрометью кинулся в ванную, где набрал воду и уже не бегом, но, максимально быстро, вернулся в комнату и затеял стирку. Кроме этих старых штанов у Витька были только парадные, которые мама сшила для школы из своей старой, ещё форменной юбки, перелицевав ткань на изнанку, поэтому Витёк, кое-как отжав штаны, портянку с трусами и , приладив их на стул у холодной в это время года печки, взял книжку из маминых и стал читать, занимая время до её прихода. Книжка оказалась про чекистов, кулаков и бандитов. Витёк так зачитался, что даже пропустил приход матери, которая вернула его в действительность голосом, не обещавшим ничего хорошего. Похоже она снова пришла не в настроении, а значит будет бить, а потом рыдать и вспоминать его отца – подлеца, испортившего ей жизнь, на которого Витёк , по ёё словам, был похож до омерзения. Но в этот вечер мама, даже не заметив, что он в одних трусах, усадила его за стол напротив себя и объявила, что ещё в апреле она вышла замуж, и скоро они с мужем уезжают по приглашению в Канаду, где у него живут родители. Сегодня они получили разрешение выехать за границу, но взять с собой ребенка им не разрешили. Оставить Виктора здесь не с кем и поэтому его приютят двоюродные дядя и тётя мужа, у которых недавно умер сын, его погодка.
Через две недели мама и её муж, оказавшийся дородным хохлом в вышиванке под цивильным дорогим костюмом, с висящими ниже подбородка чёрными усищами и раскатистым басом, наскоро сдав на пироне вокзала Витька с рук на руки двум строгим тётке и дядьке, укатили в свою Канаду, как оказалось навсегда. В довесок к нему прилагался фанерный чемоданчик и связка книжек, а мать даже не поцеловала его на прощание. Она не написала ему ни одного письма, а может их просто не передавали, и Витёк возненавидел её сильнее чем любил, мечтая скорее вырасти, найти и отомстить. Вместе с матерью он возненавидел и всех баб, от которых как говорил его тренер, только зло и разврат. Но и тренер, и желание отомстить, и презрение ко всем бабам будут потом, а пока мужик крепко ухватил Витьку за руку и повёл с вокзала, держа в другой руке его чемодан. Книжки несла женщина, семенившая рядом с мужиком. Оба они не произнесли пока ни слова, и Витёк уже подумал, что они, наверное, немые, когда женщина вдруг ужасно противным визгливым голосом закричала, что это их автобус и побежала вперёд. Они втиснулись в забитый до отказа транспорт и Витька чуть не раздавили, пока на одной из остановок, не выпускавший его руки мужик, не выдернул его из давки на разбитый тротуар, прямо в большую лужу. Мужик крепко выругался и, подхватив Витька под мышку, понёс в арку двора, напоминавшего каменный колодец. Так Витёк появился в Китежграде.
Новый город встретил Виктора Викторовича Мельникова мягко сказать не ласково, а если вернее, то как абсолютно лишнего в нём и никому на самом деле не нужного человека. Сначала он не обратил на это никакого внимания, ведь его привезли сюда всего на месяц, а потом вернётся мама и его заберут. Он даже не стал знакомиться ни с кем из соседских мальчишек, предпочитая сидеть в соседнем заброшенном сквере и мечтать, как он станет разведчиком и будет ловить шпионов и бандитов. Но вот уже наступил и август, а от мамы всё не было вестей. Виктор несколько раз пытался уточнить у дяди Вити, как оказалось звали хмурого мужика, которому мама передала его на вокзале, что пишет ему его родственник, муж мамы, но он только отмахивался. У тёти Светы спрашивать что-либо Витёк боялся до оторопи, потому что спокойно разговаривать она не умела и сразу начинала на него кричать.
Перед первым сентября дядя Витя показал Витьку как идти до школы , а на обратном пути посадил его на лавку в сквере и объяснил, что теперь он Виктор Викторович Нитупак, их со Светланой сын и должен их называть мамой и папой. А ещё он сказал, что мама с Василём невозвращенцы, они остались в Канаде и отказались от нашего гражданства. Теперь они считаются предателями родины, поэтому, что бы не нашли его и не использовали как приманку для мамы, чтобы выманить её и расстрелять, как врага народа, Витёк никому ничего не должен рассказывать, ведь тогда уже их всех расстреляют. Витёк смотрел на тёзку широко раскрытыми глазами и пытался осилить свалившиеся на него новости. Через много лет он узнает, что дядя Витя ему просто врал, но это будет потом, а пока он и хотел, что бы бросившую его мать расстреляли, ему не жалко было и этих хмурых и вечно недовольных всем дядьки и тётки, но сам он не хотел умирать. Витёк хотел выучиться на разведчика, и он согласно кивнул дяде Вите, вернее отцу.
В школе и классе он тоже оказался лишним, его как-то сразу не приняли, узнав, что он не китежский, а из «чуркестана». Его так и прозвали : «чурка».
Витёк и раньше учился с тройки на четвёрку, а здесь свалился в двоечники уже прочно. Директор вызвал его родителей в школу, после чего за дело взялся отец и, не желая иметь драный зад каждый день, Витёк начал учить уроки на твёрдую тройку. От него постепенно отстали и приёмные родители ,и одноклассники, потому что Витёк научился быть незаметным и обычно забивался в какой-нибудь угол, за что в школе его из «чурки» перекрестили в «моль». В это время он часто слышал из окон, с добавкой шипения трофейного патефона, залихватскую музыку со смешными словами песенки «Эх моль, моль, вредная букашка, моль, моль, хитрая канашка». То, что моль хитрая и вредная, ему понравилось и прозвище перестало обижать или раздражать.
Почти уже размеренная и спокойная жизнь Витька закончилась, когда отцу, как фронтовику, наконец дали отдельную квартиру в таком же доме-колодце, но почти в центре Китежграда, недалеко от Центрального вокзала. Две малюсенькие комнатушки, такая же крохотная кухонька и туалет с ванной показались маме Свете верхом роскоши , и она вдруг стала даже ласковой. Так в награду за помощь Витька при переноске нехитрого скарба в заводской грузовик и выгрузке его в новую квартиру, она ,в первое после переезда воскресение, повела Витька в цирк. Ехать в душном автобусе пришлось долго, а потом ещё и идти довольно далеко до цветного шатра, окружённого вагончиками и клетками, но представление стоило того. Витёк никогда не был даже в зоопарке, хотя жил в довольно большом городе до переезда в Китежград. Лошади, собаки, кошки, ну и та крыса были немногочисленными представителями животного мира, знакомыми ему. В книжках и учебниках он, конечно, видел и слона и мартышку и медведя с волком, но увидеть их живьём, да ещё такими артистами, Витёк не ожидал. «Надо же, оказывается и слона можно заставить танцевать и медведя крутить кольца, если захотеть. А людей можно так заставить ? » – размышлял Витёк на обратном пути, не замечая давки и ругани в тесноте автобуса. Мама Света даже забеспокоилась не заболел ли он и пощупала ему лоб, не понимая причину его молчания и хмурого вида. Дома Витёк задал мучивший его вопрос отцу и тот сначала с удивлением вскинул на него глаза, а потом с тяжёлым вздохом ответил :
– Человека и не так выдрессировать можно. А ещё его можно заставить сделать всё что угодно, если нащупать его слабину. Но тебе об этом рано думать. Надеюсь, что ты никогда не узнаешь, как и почему человек превращается в тупое и злобное животное. Ты лучше расскажи, что вы в цирке видели.
Витёк с удовольствием начал делиться впечатлениями, и сам не заметил как стал показывать и слона, и собачек, и мартышек, и медведя, и клоунов, вызывая заливистый визгливый хохот у мамы Светы и весёлую усмешку на всегда хмуром лице отца. Потом они вместе пили чай, празднуя новоселье, но когда пришло время сна, и он удалился в выделенную ему комнату, то ещё долго сидел у окна, глядя через мутное стекло на ночное небо и думал над словами отца. Он повторял их, как будто учил наизусть, видимо предчувствуя, что сделает всё, что бы увидеть, во что можно превратить человека и использовать эту дрессировку себе на пользу. Тогда, правда, Витёк решил, что выдрессировать можно любого человека. В свои двенадцать лет он хотел заставить бояться его Пашку из старой квартиры да Михася из их нового дома, задиравшего его с первого дня, других врагов у него тогда не было.
Тишь да гладь в их семье после переезда продержалась недолго. Мама Света, отскоблившая в их новой квартире всю чужую грязь, разместив нажитое в приглянувшихся ей местах, прискучала. В старой квартире было с кем и посплетничать и поругаться, а здесь под рукой был только Витёк, который всегда молча сносил и оскорбления, и придирки, и тычки со шлепками. Мама Света пошла затевать скандалы во двор. Наверное из-за неё дворовые парни вдруг обратили усиленное внимание на Витька, который не торопился навязываться к ним в друзья. Ему уже шёл тринадцатый год, но тщедушное малорослое тельце с ручками-веточками и ножками-палочками, не торопилось обрастать ни мускулами, ни жирком.
Витёк, помня свою встречу с крысой, всегда и везде пробегал нижнюю площадку любого подъезда бегом, а уж спуститься в подвал он не согласился бы ни за какие коврижки. Как этот его страх угадал Михасик, верховодивший дворовой командой верзила с наколотыми на пальцах кривыми рисунками, изображающими перстни, Витёк не стал выяснять и через много лет, когда уже от него зависело то,что станется с его обидчиком из детства.
Возможно подвал был единственным удобным местом для расправы над выбранной на этот вечер жертвой, но когда Витёк возвращался домой с прогулки, его уже ждали. Михасик со скучающим видом курил, прислонившись к стене дома у соседней двери, ведущей в другой подъезд, недалеко сидели ещё двое из его дружков , и Витёк быстро открыл входную дверь своего подъезда с намерением рвануть вверх по лестнице, но был схвачен караулившими его внутри. Сзади грубо подпихнули и Витька обдало душный вонью гнилых зубов и свежевыкуренной махорки. Ему заткнули рот вонючей тряпкой и куда-то потащили. Когда же он понял, что его тащат вниз по ступенькам в подвал, мочевой пузырь освободился сразу и один из державших его за ноги защипел зло:
–Михась, этот крысёныш обоссался со страху, весь рукав мне падла обмочил. Давай его привяжем где-нибудь, а то ещё и обсерется, все провоняем. Михась и пара его дружков хохотнула, но совет приняли и Витька, бессильно бьющегося, надрывно орущего без звука и задыхающегося, за руки и ноги привязали к трубам. Их было шестеро и трое курили, подсвечивая темноту подвала исключительно в районе их рож, которые расплывались в наполненных злыми слезами глазах Витька. Они недолго пошептались, но один из кодлы, брезгливо оттопыривая рукав старой кожанки, который, видимо, и пропитал ему Витёк своей мочой, сплюнул на пол, затоптал окурок ботинком и заявил, что с этого гадёныша достаточно будет того, что крысы отгрызут ему стручок, что бы людям прикид фартовый не поганил. Компания заржала дружно и, согласно кивнув, Михась повёл всех дружков наверх. Как только за ними захлопнулась дверь подвала, к темноте добавилась оглушающая тишина, которая длилась недолго, потому что скоро Витёк стал различать шорохи, цокот коготков и писк. Кто-то острыми коготками чиркнул его ногу снизу и штанина зашевелилась. Паника накрыла как огромная волна из которой уже не выплыть, не вдохнуть воздуха, и Витёк потерял сознание. Очнулся он в ванной, когда папа Витя опустил его в прохладноватую воду и его нос уловил характерный запах. Витя увидел в тазу его брюки, окрасившие воду в желтоватый цвет и всё понял, залившись краской стыда. От страха он не только обмочился, но и обгадился, и этот хмурый мужик, за почти два года ни разу не погладивший его по голове, не приласкавший, но дравший его без жалости за провинности, нес его бесчувственного и воняющего через весь подъезд, раздел, замочил обгаженные брюки и теперь собирался отмывать его от дерьма. Смешанные чувства стыда и благодарности не сразу позволили выдавить из себя искреннее «Спасибо, отец!». Он впервые так его назвал вслух и внутри вдруг стало хорошо и приятно, а рядом с этим неласковым и вечно хмурым мужиком надёжно и тепло, несмотря на прохладную воду, льющуюся из крана на него грязные ноги. Витёк сказал отцу что сам помоется и всё постирает, на что тот молча кивнул головой и вышел из ванной. А потом они пили чай вдвоём на кухне и отец, по просьбе Витька, рассказал как пошёл его искать, когда тот к условленному часу не вернулся с прогулки, как вытряс из соседского пацана правду и нашёл Витька в подвале, висящего без сознания на примотанных бельевыми верёвками руках и ногах, со шмыгающими по нему мышами, искавшими ,видимо, чем поживиться. Витёк с удивлением спросил: