26 глава. Шпанс. Мохнатое чудище
Спустя несколько дней, наскоро позавтракав, мчусь к жилищу Шпанса. Тот редко приходит в столовую, предпочитая живым людям свои микросхемы и железяки. Негромко постучав, мнусь у порога. У меня в запасе всего полчаса, иначе Биргер точно шкуру спустит – второе опоздание он простит, только если ты умер.
Наконец дверь открывается и в проёме, пошатываясь, появляется Шпанс. Его иссушенное морщинами лицо сегодня кажется ещё более жёлтым, чем раньше.
– Неужто пожаловала? И года не прошло… – бубнит старик, закашливаясь. – Ты должна была прийти ещё несколько дней назад.
– Так получилось, работы много было… – вру я.
– Ладно, заходи. На бардак только не смотри.
Шаркая, он скрывается внутри, оставив дверь открытой, так что я следую за ним.
С улицы жилище казалось больше, по факту здесь всего две комнатушки. И в каждой, куда ни кинь взгляд, лежат спутанные мочалкой провода. На письменном столе стоит моновизор, у которого снята защитная крышка и все внутренности вывалены наружу, точно человеческие кишки.
Сесть негде – повсюду – на стульях, на полках, и даже на стареньком диванчике – какие-то запчасти, схемы, чертежи. Сразу видно, что Шпанс помешан на своих технических штучках.
– Ну? – он стоит, уперев руки в боки и выжидательно на меня смотрит. – Рассказывай…
– Э-э… Что рассказывать-то?
– Всё! – безапелляционно требует он. Потом подходит к диванчику, сгребает своё добро в сторону и тяжело садится. – Рассказывай всё, что помнишь. Шаг за шагом.
И я опять перечисляю, как именно мы с Шарлой добирались до Хранилища, но теперь во всех подробностях – какие кнопки горели на табло лифта и сколько лампочек в его потолке, какой звук издавал электроключ, когда Шарла его касалась. Вопросов столько, что мы и до конца вечера не управимся. Но я подхожу к делу со всей серьёзностью и действительно пытаюсь вспомнить любые мелочи и детали – как-никак, а речь идёт о наших жизнях – облажаемся и загремим в Кульпу. Это в лучшем случае, а в худшем…
***
Спустя два часа я вхожу в Лазарет. Биргер злится. Это сразу становится видно по его лицу – оно приобретает какой-то бурый оттенок, а морщинки становятся глубже – будто траншеи на поле боя или высохшие русла реки.
– Липовый цвет сам себя не соберёт, так что давай-ка, бери корзинку и марш на сборы! – приказывает знахарь. – Мне на зиму нужно насушить несколько килограмм липы… Отлынивать от работы все горазды, а как горло заболит – так дай нам липовой настойки, Биргер…
Беру корзинку и плетусь на Липовую аллею. Солнце нещадно палит – ощущение, что вот-вот прожжёт во мне дыру… Собирать цветки скучно, с той же ягодой поинтереснее – можно парочку и в рот закинуть.
Ко мне подходит Крэм, пристраивая свою пилотку на макушке. Со времени моего появления здесь мальчишка сильно загорел и почти сравнялся цветом кожи с Буббой, даже веснушки почти исчезли.
– Помочь?
– Да нет, я справлюсь… – тянусь к веткам повыше, – тем более, снизу здесь уже почти ничего не осталось.
– Биргер на тебя осерчал, да?
Слово-то какое… Осерчал. И где его только Крэм раскопал? В своих книжках, небось.
– Я опоздала на дежурство.
– Беда-а… – понимающе кивает мой маленький друг. – Он такого не терпит.
– Вот, глянь, хватит?
С надеждой протягиваю ему корзину.
– Ну… Скажи, что тебе голову напекло, он ещё тебя и в кровать уложит, и холодный компресс принесёт.
***
Сегодня Дин пригласил меня прогуляться, так что работала я с удвоенной силой и порхала по курятнику с лопатой, будто она ничего не весила. Ожидание прекрасного, оказывается, отличный стимул. Встреча с Дином пробуждает во мне доселе неведомое томление, и я прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, что чувствую. Мы встречаемся на аллее Любви у лавочки в виде китового хвоста, и я уже здесь – не удержалась, пришла раньше. Может, не стоило?
Дин появляется спустя пару минут – тоже пришёл пораньше. Хороший знак. В руке у него дикая роза, светлые волосы зачёсаны назад, а на лице – улыбка ангела. Моё сердце ухает вниз.
– Куда пойдём? – спрашивает он, протягивая розу. – Вот, это тебе… Знаю, что их и вокруг много растёт, но я не удержался. Пусть эта будет только твоей.
Принимаю дар, смущаясь. Никто и никогда не дарил мне цветов. В городе это не принято, потому что выражение чувств не приветствуется.
– Ты здесь хозяин… – отвечаю я. – Так что на твоё усмотрение.
Дин недолго думая ведёт меня по Липовой аллее дальше, мы проходим мимо причудливых лавочек и, чуть не доходя до жилища Рагны, сворачиваем направо.
– Я решил сводить тебя к озеру, правда, дорогу выбрал самую длинную… От дома напрямик через лес было бы быстрее, но мне захотелось прогуляться. Ты не против?
– Конечно, нет! Мы ведь и так собирались на прогулку?
Усевшись под раскидистой ивой, прямо у самой воды, где невдалеке качаются кувшинки, мы наблюдаем закат – запутавшись в еловых ветвях, солнце постепенно гаснет.
Я рассказываю Дину истории из своей жизни, о площади Мира и Арке.
– Серьёзно, она напоминает шар для боулинга? – улыбаясь, переспрашивает Дин о Шарле Отто. – А что такое боулинг?
– Это такая игра, правда, сама я в неё не играла – очень дорого, но видела, как особенные гоняют эти самые шары.
– И всё же ты знаешь больше, чем я. Меня отец отпускает только в Дикие земли… – вздыхает Дин. – А там лишь разрушенные здания.
– Поверь, ты не так уж много потерял. Слушай, это, наверное, не моё дело… Извини, если лезу не туда, куда нужно… – прочищаю горло, прежде чем продолжить. – Но что случилось с твоей… матерью?
Боюсь, что Дину вопрос покажется праздным любопытством, поэтому нахожу в траве маленькую деревяшку и начинаю выводить на влажной земле незамысловатые узоры, избегая его взгляда.
– Уверен, ты уже догадалась, что моя мать погибла?
Киваю, продолжая мучить свой инструмент. Художник из меня так себе – рисунок даже отдалённо не походит на Дом, который я и пыталась изобразить.
– Так вот, история совершенно обычная и до ужаса печальная… – он глубоко вздыхает, и я всё-таки поднимаю взгляд. Его глаза подозрительно блестят, будто соринка попала… – Она умерла при родах, – он невесело улыбается. – Вот такие дела…
– Дин… – Я отбрасываю свою «кисть» и беру его за руку.
– Ничего. – его пальцы переплетаются с моими, и моя душа ликует. – Зато у меня есть самый лучший отец в мире!
– Это точно! Не поверишь, но Магнус теперь мой кумир! – признаюсь я, краснея.
– О, отец он такой. Я не знаю никого, кто бы его не любил.
«Зато я знаю одного…» – думаю я, но вслух ничего не говорю. В конце концов, Фолк сам по себе странный.
– Пора возвращаться, – Дин с сожалением вздыхает. – Уже почти ночь.
– Хорошо…
Мы поднимаемся с травы. Розу я прикалываю к волосам. Мой спутник внимательно за мной наблюдает.
– А ну-ка, замри…
– Что? Что такое?
Дин смотрит на моё левое плечо, и я медленно поворачиваю голову в ту сторону. На моём плече замерло нечто. Мохнатое и мерзкое.
Завизжав, я сбрасываю существо с себя, опознав в нём чёрного жирного паука. Уже заношу над ним ногу, когда меня останавливает Дин.
– Стой!
Я так и замираю с поднятой ногой.
– Ненавижу этих тварей…
– Но ведь они тоже живые, – возражает Дин, – и заслуживают, чтобы жить.
Он аккуратно берёт в руки косматое чудовище и отправляет в траву. Сама себе кажусь теперь заправским убийцей, но я страсть как боюсь всех этих ползучих тварей. В моём отсеке однажды поселился маленький паучок – в сравнении с этим он был лилипутом, но я всё равно обходила стороной угол, в котором он поселился. Во время уборки всегда сметала его паутину, но упрямый паразит неизменно возвращался и через пару дней паутина снова была на месте. Я вновь бралась за веник, но всё повторялось опять.
– У каждого свои страхи… – лепечу в своё оправдание.
Дин, протянув руку, заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.
– И какие же мучают тебя? – В его глазах сегодня плещется не море, а лазурное небо – до того пронзительное, что дыхание перехватывает. И я растворяюсь в нём. – Чего боишься ты?
Под таким пристальным взглядом я теряюсь. Сказать правду? Или прикрыться насекомыми и страхом темноты? Дин ждёт, и я решаю ему не лгать. Мои пересохшие губы шепчут:
– Раньше я об этом никогда не думала… – пальцы теребят край футболки. Но с тех пор, как оказалась здесь… Я боюсь остаться одна. Боюсь стать ненужной.
– Глупенькая. – Дин уже улыбается. – Ты же теперь одна из нас. А для меня… – он берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, – Ты стала настоящим чудом. Веришь?
Отвечать не надо. Он прочёл ответ в моих глазах.
В заточении. Веришь?
Встрепенувшись, сажусь на скамье. Летний день растаял, подобно утреннему туману. Лицо Дина сначала расплылось, но стоило несколько раз моргнуть, тоже исчезло. Меня вновь окутала темнота. Такая чёрная и густая, что можно есть её ложками. От моего доверия тоже ничего не осталось.
И только эхом в голове всё ещё звучит вопрос Дина:
– Веришь?
Стены надвигаются на меня, наползают. Будто кто-то невидимый толкает их снаружи. Воздуха не хватает, горло превратилось в узкую щель, через которую я кое-как проталкиваю кислород. Дышу громко и рвано, пытаюсь считать.
Один. Вдох.
Два. Выдох.
И так до бесконечности. Но в конце концов дыхание выравнивается… Приступ паники проходит. И пусть стены не отступили, но замерли молчаливыми палачами чуть поодаль, будто наблюдают, готовые в любую секунду снова ринуться на меня. Раздавить. Расплющить. Смять.
Закрываю веки и вспоминаю лазурное небо, шум волн, нежные лучи солнца на своей коже… Глазам становится больно. Точно песка насыпали… Где-то в области сердца начинает колоть и даже сильнее, чем левое запястье.
27 глава. Противостояние. О дураках.
Спустя пару дней мы снова собираемся обсудить поход в Музей. Сегодняшняя встреча проходит уже на веранде.
Наш лидер занял место во главе старого деревянного стола с поцарапанной столешницей, слева от него – Шпанс, справа – Бубба. Фолк подпирает стену, а я стою в сторонке. А ещё к нам пожаловала Илва – она пристроилась прямо позади Магнуса и массирует его плечи. Я решаю держаться от неё подальше и, усевшись на широкий подоконник, украдкой бросаю на присутствующих осторожные взгляды.
– У меня получилось только с третьей попытки… – голос Шпанса звучит устало. – Сначала передержал в купоросе, потом ладонные складки не пропечатались до конца. Но на этот раз вроде как всё сработало.
Он демонстрирует нам отпечаток ладони Шарлы, приклеенный к небольшой деревянной дощечке. Магнус бережно берёт слепок в руки, будто сокровище, и пристально разглядывает.
Я спрыгиваю с подоконника и подхожу ближе, чтобы тоже посмотреть на результат трудов нашего гения. Ладонь выглядит совсем как настоящая: телесного цвета, а все линии прорисованы очень чётко. Неужели она заменит отпечаток настоящей ладони Шарлы?
– Ты хорошо поработал, Шпанс! – В глазах Магнуса неподдельное восхищение. – Значит, можно назначить дату…
– Не согласен. – Фолк отлипает от стены и тоже подходит к столу. – Слишком опасно соваться в Музей без запасного плана.
– Какого такого плана?.. – Магнус глядит с прищуром.
– Не знаю! – вздыхает Фолк. – Нам нужно подумать, что делать, если всё пойдёт не так…
– Мне кажется, ты слишком драматизируешь… – Магнус возвращает слепок Шпансу. – Какая муха тебя укусила?
– Ну так не тебе же лезть в пекло… А я хочу иметь запасной план! – возражает Фолк. – Ну а ты чего молчишь? – он переводит взгляд на меня. – Между прочим, это и тебя касается!
– Просто она не ссытся, как ты… – громко хмыкает Илва, раньше, чем я успеваю открыть рот.
– Людей веду я, а не ты… – Дыхание Фолка становится глубоким и рваным, словно мы снова несёмся по улице Труда. – И отвечаю за их жизни тоже я!
– Послушай меня! – Магнус закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее в кресле. – Не забывай, ведь вы – мои люди, так что всё уже учтено, сынок!
– Я тебе не сын! – взрывается Фолк.
В его словах столько презрения, что я ёжусь, будто в один миг наступила зима. Магнус, напротив, расправляет плечи и подаётся вперёд.
– Хочешь что-то сказать, мальчик мой? – тон его обманчиво мягкий, опутывает, подобно змее, чтобы потом нанести смертельный удар: – Я предупреждаю, будь аккуратнее в своих суждениях, иначе кончишь как твоя мать…
– Не смей говорить о моей матери!
Фолк бросается к Магнусу, но тот и ухом не ведёт. Зато Бублик тут же преграждает ему дорогу.
– Пусти!
– Друг, не глупи! – Буббе приходится удерживать его силой.
– Пошёл к чёрту! – кулак Фолка замирает в нескольких миллиметрах от лица Буббы, а потом опускается. – Идите все к чёрту!
Развернувшись, он покидает веранду так стремительно, что никто ничего не успевает сказать. Проходит несколько долгих секунд. Затем Магнус поднимается из-за стола.
– Ну всё, ребята, шоу окончено… Расходитесь! – произносит он. На губах его расцветает довольная улыбка.
Шпанс, с трудом встаёт и, не забыв прихватить слепок, тяжело спускается по ступенькам и направляется к своей берлоге.
Илва с Буббой тоже отправляются восвояси, но я не могу заставить себя уйти, потому что разыгравшаяся сцена кажется мне просто отвратительной. Смотрю украдкой на Магнуса, который уже берётся за бумаги, разложенные на столе, но потом, словно почувствовав мой взгляд, поднимает голову.
– Ты что-то хотела, Кара?
Борюсь с искушением сказать всё, что думаю о произошедшем, но вряд ли Магнус оценит.
– Нет, ничего…
– Тогда поговорим позднее, мне нужно работать.
Я покидаю веранду в смешанных чувствах. Правильно ли я сделала, что промолчала? Возможно. С другой стороны, если Магнус – крепость, к которой просто так не подступиться, то с Фолком дело обстоит проще. Решаю отправиться на его поиски и поговорить хотя бы с ним.
***
Побродив добрые полчаса в окрестностях Дома, нахожу его на краю Одинокой Рощи там, где ручей делает крутой поворот. Фолк застыл у гнилого пня и ногой отправляет в воду камешки… С тихим всплеском те идут ко дну.
– Зачем ты это делаешь?..
Он резко оборачивается. Как всегда – брови сдвинуты к переносице, губы поджаты, а в глазах бушует буря.
– Бросаю камни?
– Нет, цепляешься к Магнусу.
Подхожу к ручью и встаю у самой воды – если немного наклонюсь, носки ботинок тут же намокнут.
– А ты, значит, примчалась на его защиту? – Фолк криво улыбается, демонстрируя выщерблину на зубе. – Думаешь, без тебя ему не справиться?
– Я никого не защищаю. Но ваши перепалки плохо сказываются на атмосфере в Доме.
Фолк медленно подходит и встаёт почти вплотную ко мне. В его глазах среди беспросветной серой бури мне чудятся молнии. Но я не отступаю и смело смотрю в ответ. Не на ту напал.
– Ты. Ни черта. Не знаешь. – он больно тычет указательным пальцем в моё плечо. – Так что будь добра, не лезь, ясно?
– Сама разберусь… – сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. – Ты мне не указ!
– Зато Магнус – да! – с кривой усмешкой замечает тот. – Иди давай к своему хозяину…
Его замечание бьёт сильнее, чем я могла ожидать, но я не хочу этого показывать.
– Дурак ты… – произношу тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Вот здесь ты права, я круглый дурак… – не то с сожалением, не то с иронией, отвечает Фолк.
Запулив напоследок ещё один камешек, он оставляет меня одну.
28 глава. Прощание.
– Не хочу отпускать тебя в город тем более сейчас, когда я только-только тебя обрёл. – Дин зарывается носом в мои волосы. – Ты так чудесно пахнешь…
От его слов я млею. В сердце будто весна расцвела. Мы сбежали на наше место, как только представилась возможность. Ведь уже вечером мне нужно покинуть остров и отправиться в Музей, откуда я могу и не возвратиться. Но сейчас лучше об этом не думать.
– Я вернусь! – обещаю, от всей души надеясь, что наш поход пройдёт успешно.
– Я бы отдал всё на свете, чтобы самому тебя сопровождать… Умолял отца отпустить меня, но он… был категоричен. Сказал, что однажды мне предстоит надеть перстень Эйрика Халле и возглавить свободных, а это мой первостепенный долг и я должен думать о будущем…
Будущее.
Надо же. До недавнего времени моё будущее тоже было до тошноты определённым. Прозрачным, будто вода в источнике, но только потому, что каждый новый день походил на прежний и так до бесконечности. Пресловутая стабильность во всей красе.
Удивительно, но Дин, похоже, страдает от той же самой болезни. С другой стороны – ему нет нужды рисковать, ведь в нашем с Фолком случае новый день может просто-непросто не наступить – сломаться, подобно старой детской игрушке.
Руки Дина ложатся мне на плечи.
– Не волнуйся, мы с Фолком справимся!
При упоминании Фолка, глаза Дина темнеют.
– Мне не нравится, что ты идёшь с ним! – он щурится недовольно. – Он не упустит возможности…
– Что? – не понимаю я.
– Ничего… – спохватившись, идёт на попятную Дин. – Просто… Я ему не очень-то доверяю, вот и всё.
– А зря. У Фолка, конечно, дурной характер, но своё дело он знает.
– Дело не в этом… Мне не нравится, что вы будете с ним… ну… вдвоём.
Не верю своим ушам, Дин что, ревнует? Сердце плавится воском.
– Эй… – я обнимаю его за шею и притягиваю к себе. Наш поцелуй до того нежный, что у меня дыхание перехватывает. – Мне нужен только ты… веришь мне?
– Тебе – да! – он проводит подушечкой большого пальца по моим губам. – А вот ему – нет! – добавляет он мрачно.
– Дин, худшее, что может случиться – нас поймают или… убьют.
Я сглатываю подступивший к горлу комок: что, если так и произойдёт?
– Вот я дурак… – Дин хлопает ладонью по лбу. – Ты отправляешься на опасное задание, а я только и думаю, что о себе…
– Ничего. Мне даже приятно, ведь это значит, что я тебе небезразлична.
– Больше, чем небезразлична, Кара.
– Насколько больше? – кажется, я сейчас растекусь лужицей.
– Настолько, что однажды ты станешь матерью моих детей! – Дин вдруг подхватывает меня и начинает кружить. – Ты только вернись…
– Какая идиллия… – раздаётся совсем рядом.
Дин опускает меня на землю и быстро оборачивается. У ветвистого дерева стоит Фолк и с ухмылкой смотрит на нас. Под его колючим взглядом я начинаю краснеть и отступаю назад.
– Завидуешь? – Дин, наоборот, делает шаг в сторону Фолка.
– Да нет. Мне некогда прохлаждаться.
– Зачем тогда припёрся? – пропустив явную шпильку в свой адрес, Дин по-хозяйски обнимает меня за плечи, отчего я снова вспыхиваю.
– Как ты знаешь, нам предстоит сегодня вечером опасное дельце… Так что я хочу ещё раз пройтись по нашему плану. – Фолк кивает мне. – Бублик нас уже ждёт.
– Хорошо… – я поворачиваюсь к Дину. – Прости…
– Всё нормально! – на губах Дина уже цветёт улыбка, которую я так люблю. – Ты справишься!
Он наклоняется ко мне и целует в губы. Демонстративно. Вызывающе. На показ.
– Неужели закончили? – спрашивает Фолк, когда Дин наконец выпускает меня из объятий.
Моё лицо пылает пуще прежнего. Не оглядываясь, я тороплюсь покинуть Липовую аллею и на Фолка стараюсь не смотреть. Ожидаю ворох ехидных замечаний, но тот молчит всю дорогу и, слава эйдосу, на меня не обращает никакого внимания.
В заточении. Дух и плоть
Этой ночью во снах меня посетила Рагна. Старуха просто появилась в дальнем углу, будто сотканная из серебра, озарила камеру. Её седые волосы на сей раз были заплетены в косу, а морщинистые овраги на высушенном лице стали ещё глубже.
– Ты сильна духом и плотью, Душа! – прошелестела ведунья едва слышно. – Помни об этом…
Сильна духом и плотью? Серьёзно? Моё израненное тело запротестовало, отказываясь даже языком шевелить, а душа съёжилась и забилась в самый дальний уголок. Я размазывала скупые слёзы по лицу, ненавидя себя за них.
– Ложь. – Наконец-то удалось произнести мне.
– Всё у тебя в голове, Душа… – возразила старуха. – И сила – тоже.
– Чушь! – ещё одно слово, от которого появился горький привкус во рту.
– Боль. – Рагна кривыми пальцами коснулась своей груди в том месте, где у человека обычно находится сердце. Есть ли оно у старухи? – Проходит, Душа…
Неправда. Случается такая боль, которая остаётся с тобой навечно и её не иссечь, не ампутировать, не выдавить.
– Да ни черта она не проходит! – старухе не понять. – Убирайся! Пошла вон…
– Со временем ты поймёшь… Когда вернёшься домой… – ведунья слабо улыбнулась, а затем растаяла в воздухе.
Я разлепила веки и вгляделась в тот самый угол, где мгновение назад парила старуха. Сон ещё окончательно не прошёл, и в абсолютной темноте мне до сих пор мерещилось серебристое сияние, застывшее в воздухе полупрозрачным лёгким шлейфом.
Вернуться домой? У меня нет больше дома! И ходить сквозь стены я тоже пока не научилась.
Старая карга!
Мои пальцы легли на клеймо и со всей дури надавили. Но эта боль ничто по сравнению с той, что пожирала душу.