Глава 6. В ремонтной мастерской
Но ни в какую Москву бедолага паровоз не поехал, вместо столицы нашей родины он угодил прямехонько в дальний угол локомотивной мастерской большой сортировочной станции Печорской железной дороги. Здесь, среди мрака, пыли, всяких ломаных железок и непонятных инструментов, он с тоскливой покорностью ожидал своей незавидной участи – срочного ремонта своего ушибленного бока. В пылу недавней скачки по горам Кавказа железный беглец не заметил, как получил серьезную рану – оторванную раму. И теперь можно было самым нескромным образом заглянуть в зияющую брешь на его боку и увидеть механическое нутро с осями и валами. Паровоз никак не мог дождаться, когда же наконец привезут с далекого южноуральского завода нужную деталь.
Время двигалось нестерпимо долго, а для быстроходного скакуна – вечно. И пока часы медленно и нудно отстукивали свое время, паровоз, как мог, скрашивал свое нескладное существование унылой песней:
– Я несчастный паровоз:
Путь в депо меня занес,
Не в Читу, не в Уренгой,
А к ремонтной мастерской.
Будут здесь меня чинить,
Разбирать, латать, лечить
От колена и до носа
И поставят на колеса,
Чтоб я снова ездить мог.
До чего я одинок…
– Э-эх! – проскрипел он в полной тишине, не зная, куда спрятать тоску.
Он бы и завыл на все депо, да никто же ведь не услышит. Но паровоз ошибся. В мрачных просторах неуютного помещения вдруг послышалось глухое скрипучее кряхтение, такое же жалкое, как и его вздохи.
– Кто здесь? – с дрожью в голосе прошептал он и напряг слух.
Однако его испуг оказался напрасен: в нескольких шагах от него под толстым слоем пыли незаметно расположился другой горемыка, несправедливо забытый большой железной дорогой.
– Старовоз, – послышался хриплый голос в ответ.
Молодой паровоз заулыбался: кто же не знает знаменитого на весь северный край Старовоза, который начал свой легендарный путь еще во времена господства телег и конных упряжек и пережил все мыслимые и немыслимые сроки службы. Сейчас его дорога лежала прямо под беспощадные тиски гигантского пресса, в котором гибнут все изношенные железные скакуны, приговоренные к сдаче в металлолом.
Но этому ветерану повезло не только обмануть время, но и неумолимых механиков и инженеров, избежав неминуемой расправы и отделавшись лишь очередным капитальным ремонтом. И вот сейчас Старовозу представился случай составить теплую компанию своему нечаянному молодому соседу.
Старик лежал, вытянувшись во весь рост, вдоль огромного, как полперрона, слесарного стола и, скрипя ржавыми скрепами, усердно вздыхал и кряхтел, не желая радоваться ничему в своей уходящей в глубь истории жизни. Зато его собрат по несчастью, напротив, заметно оживился, завидев собеседника, и с нестройным грохотом поспешил подкатить к нему поближе. Он готов был к самой оживленной беседе со своим новым товарищем, но товарищ не собирался поддерживать молодой задорный пыл. Он лишь тяжело скрежетал и хрипло зевал, угрюмо слушая звонкую трескотню раненого паровоза.
А железный болтун, не умолкая, засыпал его вопросами:
– А почему рельсы прямые?
– А почему нельзя ездить не по рельсам, а так, куда сам захочешь?
– А почему нельзя опаздывать, спешить и ездить, когда самому захочется?
– А можно, скажи, увезти сразу сто вагонов? А вот я, когда стану совсем-совсем большим, таким, как ты, нет, больше тебя, тогда я точно смогу. А еще я…
Старик слушал, закрыв глаза, и мирно посапывал, скрипя не смазанными клапанами. Паровозику показалось, что тот уснул. Он уже решил обидеться на неблагодарного слушателя, но передумал и стал продолжать начатый разговор, но уже с меньшим восторгом.
– Ты, конечно, мне не веришь. Ты меня просто не знаешь. А вот я знаю, а вот я могу… – он вновь приумолк и с грустью добавил: – Да что я могу? Сижу вот тут с тобой в этой темнице, как старая развалина. А все почему?
Сонный слушатель не пошевелился.
– Известно почему, – неожиданно громко и четко произнес он своим хоть и хриплым, но довольно сильным голосом. – Бойкий ты слишком, парень. Вот и погорел из-за своей горячности.
У паровоза фары полезли на лобовое стекло.
– Да, да, не удивляйся. Я все про тебя знаю. Сам таким же был, носился как угорелый и износился до последних дыр. Посмотри теперь на меня. И ты таким будешь.
С этими словами и с одной единственной включенной фарой старый локомотив, неуклюже хромая и тяжело грохоча, подкатил к молодому. И у того на глаза накатились слезы: до того убог и жалок был этот немощный гигант. Нескладный, помятый, с дряблой обшивкой, давно утратившей свой цвет и приобретшей пятна ржавчины и дырки по швам, он еле дышал, с трудом держался на колесах и скорее был похож на засохшего земляного червя, чем на грозную могучую машину.
– Да я… Да ни за что… Я таким никогда не буду! – громче собственного гудка выпалил паровоз, ярко сверкнул фарами и притопнул колесом так, что выпустил целый сноп искр.
У старого локомотива от этого крика даже подскочила проржавевшая крыша и с глухим грохотом опустилась вниз.
– Да, тише ты, неугомонный! Последние болты сорвешь своим воплем, – в сердцах проскрипел он. – Я тоже так думал когда-то и тоже мечтал летать быстрее ветра. Э-эх, а знаешь, как я жил?..
И тут у старика оживился взгляд, единственная потускневшая фара заблестела, тугие складки на пыльной обшивке разгладились, и по всему телу пробежала радостная дрожь. Он расправил плечи, вдохнул побольше воздуха и быстро и увлеченно заговорил, будто боясь что-то не вспомнить или упустить. А маленький паровоз, широко раскрыв рот, слушал удивительную историю бывалого скакуна, не знавшего в жизни ни страха, ни горя.
– Я носился так, что никто не то что перегнать, а догнать меня не мог.
– А я… – заикнулся было маленький паровоз.
Но старик будто не замечал его и продолжал с той же торопливой горячностью:
– Раз рванул так, что все вагоны остались в Воркуте, а я один оказался в Саратове. А в другой раз сгоряча все станции, все вокзалы пропустил, и свой вокзал тоже. Уж и не помню, где тогда оказался.
– Я тоже… – паровоз нервно заерзал на месте, будто его ущипнули, набрал в рот воздух и собрался заговорить.
– Да что там скорость? – бесцеремонно прервал его рассказчик. – Все это баловство, мальчишество. А ты представь себе теплое депо, яркие лампочки под потолком, тишину. И вдруг…
У паровоза перехватило дыхание.
– Вдруг на рельсы хлынула вода, целый поток. Это вышла из берегов река Мезень, а потом обрушилась на город. Что делать?
– Что делать?
– Во-во, и я не знал, как спастись. А у меня груз с собой был ценный – целый состав школьных тетрадок. Уж очень я боялся замочить их. Ну, и рванул что было мочи прямо через бурный поток. Насилу колеса унес, еле выкарабкаться. Тогда все обошлось, груз уцелел, а вот у меня рессорные подвески и тормозные рычаги пришли в негодность. Но это все пустяки.
Старик на миг замолчал, перевел дыхание, а молодой облегченно выдохнул.
– А вот, к примеру, на пожаре ты когда-нибудь был?
– На… где? На жаре?
– На пожаре. Огонь, дым, треск пылающих стропил, взрывы топливных баков, искры от горящей проводки. Ты такое видел?
Паровоз решительно замотал головой.
– Ну, расскажи же скорее, – умоляюще сказал он.
– К-хе. Вот я и рассказываю. Ехали мы из Питера, лекарства везли целый вагон для нашей детской больницы. А как заехали в Тихвин, так и застряли. Ехать нельзя: все в дыму, лес горит, огонь к перрону быстро подбирается.
– Как быстро? Как паровоз?
– Если бы! Еще быстрее. Мне-то что? Я железный. А вот лекарства, детям лекарства… Помощи ждать неоткуда, надо самому выбираться и груз спасать. А как? Ну, вот ты, что бы ты сделал?
Паровоз надулся, насупился и выпалил:
– Я…
– Вот и я не знал, что делать. Закрыл глаза и рванул во весь дух через плотную стену дыма и падающие на голову обгоревшие ветки деревьев. Ну и пекло же там было! Фу, аж до сих пор в жар кидает. Думал тогда, все, мне крышка. А нет! Выехал я из этого котла целехонький, только смотрю – хвостовой вагон за мной пылает. Я испугался, но тут, на счастье, пожарная машина поспела и окатила вагон пеной с ног до головы. Вот дело было. А ты говоришь.
– А я…
– Да, тогда-то меня героем и прозвали, и в местной газете «Воркута вчера, сегодня, завтра» прописали, и на стене вокзала мой портрет повесили. А главное, его увидела одна девочка, совсем маленькая, но веселая, шустрая, вроде меня. Она тогда болела, лежала в больнице и очень ждала того лекарства, которое я ей привез. Девчонка, как узнала, кто ей помог выздороветь, так сразу меня разыскала. Так мы и познакомились и стали дружить. Я ее по выходным дням возил на реку, и в лес, и на соревнования по езде на оленьих упряжках. Еще катал ее с горки, еще… А ты, друг, что-то хотел мне сказать?
– А я… Нет, ничего, ничего особенного. Так просто…
– Ну, что загрустил? Не унывай! Ты, я думаю, тоже героем будешь.
– Обязательно буду! – звонко отозвался молодой паровоз и весело брякнул по боку оторванной рамой.
Глава 7. Любовь
После разговора со старым тепловозом прошло много времени: прошла осень с ее ветрами и сыростью, пришла зима со снежными заносами и вьюгами, зиму сменила весна, такая же солнечная и радостная, как и в день появления паровоза на свет. Он давно выздоровел и сильно изменился и внешне, и характером: приосанился, подтянулся, стал крепче, сильнее и, не потеряв своей прежней прыткости, сделался более сдержанным и серьезным. Он уже не рвался в неведомые дали и не старался обогнать самого себя.
Теперь, подъезжая к какому-нибудь перрону, он не трепетал в предвкушении бурной встречи с пестрой толпой галдящих людей. Он прекрасно знал, что все они ждут вовсе не его, а тех людей, которых он привез. И, отъезжая от станции, он каждый раз, видя слезы провожающих, понимал, что прощаются совсем не с ним. Все его прежние восторги уступили место легкому разочарованию, вошедшему в привычку, а вместе с ним и недоумению – почему же людей так тянет друг к другу?
Больше всего его заставляла удивляться одна молодая красивая пара. Каждую субботу ранним утром паровоз привозил в Воркуту состав, в котором была одна и та же девушка с длинными каштановыми волосами, в узком ярко-зеленом плаще и с радостной улыбкой на лице. И неизменно каждый раз ее ожидал на перроне, возле билетной кассы, молодой красавец в темном пиджаке, с туго затянутым галстуком и букетом красных роз в руках.
Молодые, едва завидев друг друга, бросались в объятья и шли потом в обнимку, о чем-то оживленно разговаривая, чтобы на следующий день, в воскресенье, поздно вечером, вернуться на вокзал к последнему поезду на Сыктывкар. Девушка садилась в свой вагон, а молодой человек стоял на платформе и не уходил до тех пор, пока поезд не исчезал за поворотом.
Как-то раз неуютным дождливым утром, наблюдая эту встречу, паровоз по привычке не отводил глаз от этих людей и, видя, как их безучастно толкает нахлынувшая волной толпа, вздыхал и хмурился.
– Ты чего грустишь, приятель? – вдруг услышал паровоз над своим ухом чужой громкий голос и вздрогнул.
Это был нижегородский поезд, только что прибывший на станцию.
– Да я… да они… – заикнулся паровоз и замолк.
– Что они?
– Я и сам не знаю, как это называется.
Паровоз кивнул в сторону влюбленной пары.
– Любовь это называется, вот как. Ничего, скоро подрастешь, тогда и поймешь.
– Я? Да никогда! – громко выкрикнул вспыхнувший красной краской паровоз, прогудел во все горло «Ту-ту!» и со всей прыти рванул обратно в Сыктывкар на целую минуту раньше положенного времени.
Всю дорогу назад он был поглощен непривычными для него думами и не замечал, как мимо проносились города и села, как просветлело небо и солнце ласково осветило густой лес вокруг. Остановившись на маленькой станции Любавино, он в ожидании зеленого сигнала семафора рассеянно глядел на блестящие прямые рельсы, скучные и длинные. Тут он заметил, как по черному металлу ползет маленькая зеленая каракатица, похожая на крошечный поезд, но размером не больше болта для крепления рельсов. Паровоз не знал, что это была гусеница.
«Фу, какая некрасивая!» – фыркнул он и презрительно присвистнул. Испугавшись свиста, некрасивая букашка быстро сползла со злополучного рельса. И паровоз собрался было вновь погнать по железному пути свои тяжелые колеса, как вдруг…
Зеленый свет затмил его глаза. Нет, это был не сигнал семафора и не брюшко неуклюжей гусеницы. Внимание молодого паровоза привлек удивительной красоты поезд – изумрудного цвета, совсем новый, длинный, стройный. Его ярко-зеленые вагоны были совсем не такими, как у него, и в их окошках были видны не полки, а мягкие сиденья для пассажиров.
«Это что за чудо?» – подумал паровоз. А «чудо» спокойно стояло на своем пути, будто не замечая его глупого от недоумения взгляда, и улыбалось ему очаровательной зеленой улыбкой.
– Я электричка, – звонким металлическим голосом сказала зеленая красавица, прочитавшая, видно, его мысли.
У бедного паровоза закружилась голова.
– Экле… элке…
– Электричка «Сыктывкар-Ухта». А ты кто?
– А я… Кто я? Ах, да! – спохватился паровоз. – Я паровоз, то есть электровоз «ЭП1М», то есть поезд «Воркута…
Паровоз еще больше смутился и замолчал. Он слышал только, как бьется от волнения его огромное железное сердце, и боялся, что электричка тоже услышит и будет смеяться над ним. Но она не собиралась смеяться, а с интересом глядела на него, продолжая мило улыбаться, и приветливо мигала фарами. Тогда он расхрабрился, выпрямился, гордо поднял голову и улыбнулся в ответ.
Он хотел сказать ей что-то важное, но в это мгновенье над головой зеленой красавицы вдруг выросли квадратные железные рога. Они коснулись черных проводов, сверкнули яркие огненные искры, и электричка с веселым громким гулом тронулась с места.
– Я скоро вернусь. Через два часа мы можем встретиться на станции Разъездная, – пообещала она на прощанье и скрылась в густой зелени леса.
А паровоз стоял с раскрытым ртом посреди дороги, не обращая внимания на безуспешно сигналивший зеленым светом семафор и гневные крики недовольных пассажиров.
– Ту-ту! – радостно возвестил он свое пробуждение и погнал вперед, прибежав на станцию Разъездная не через два часа, а через час, проскочив сразу несколько станций и свернув на самый короткий еще строящийся путь через не просушенное болото.
Он весь трепетал от нетерпения и от сладкого пения, раздававшегося в его сердце и в окружающем теплом весеннем воздухе, наполненном птичьими голосами. Пахучие луговые травы кружили ему голову, украшенную венком из полевых ромашек и одуванчиков. Заходящее за кромку леса солнце посылало железному счастливцу свои последние светлые лучи.
И тут в алой дымке вечерней зари у горизонта показалась длинная тонкая полоска, поблескивавшая нежным зеленым цветом.
«Какая красота!» – подумал паровоз и вновь почувствовал, как взволнованно заколотилось его неуемное сердце. Когда же зеленая красавица, наконец, приблизилась к нему вплотную, он, к своему изумлению и удовольствию, услышал неровный стук ее сердца. У него сразу помутилось в голове, и, закрыв глаза, он потянулся к ее губам.
– Ах! – вдруг воскликнула она и отскочила назад. Паровоз заметно смутился и тоже немного отъехал. – Я так торопилась, – не замечая замешательства юного воздыхателя, беспечно продолжила разговор электричка, – что вся растрепалась. Мне надо привести себя в порядок.
Она принялась усердно прихорашиваться, глядя на свое отражение в глубокой луже с зелеными лягушками, а когда закончила стряхивать с боков пыль, расправлять ресницы и причесываться, глянула, наконец, в сторону нетерпеливого воздыхателя. Тот стоял как вкопанный, не смея дышать, и не сводил влюбленных глаз с прелестной красавицы. Тут пришла очередь смутиться ей.
Паровоза это так растрогало, что он, дрожа от волнения, чуть не упал в лужу. Электричка невольно засмеялась звонким веселым смехом. Паровоз, придя в себя, ответил ей тем же. Они вновь медленно и осторожно подкатили друг к другу и нежно обнялись, как самые настоящие влюбленные.
Паровоз от счастья готов был улететь на небо. Но вместо этого он остался рядом со своей дамой сердца и, закрыв от счастья глаза, слушал ее легкое дыхание. А сердце его в это время пело самую радостную песню в его такой молодой и такой прекрасной жизни:
– Паровоз счастливый я —
Повстречал в пути тебя.
Как любимая сестричка,
Дорога мне электричка —
И красива, и длинна,
И стройна, и зелена.
Я тобою ослеплен,
Потому что я влюблен.
В Воркуту, ко мне домой,
Я возьму тебя с собой.
Застучат сердца тук-тук.
Веселее, громче стук!
Громкий стук быстро убегающей электрички заставил паровоза открыть глаза и увидеть в далеком ночном сумраке едва заметный длинный зеленый хвост.
Глава 8. Конец любви
На станции Большая Узловая собрались разом несколько скорых поездов и два товарных. Шел мелкий дождь, на грязную землю падали редкие осенние листья, было зябко и ветрено, и никто не хотел простаивать лишний час в ожидании своей очереди на отправление. Но приходилось послушно стоять из-за сбоя в графике движения. А всему виной был тот самый паровоз на Воркуту, который в очередной раз выбился из расписания.
– И что странно, – прогудел недовольным басом поезд, груженный лесом, – раньше он все время приезжал раньше времени, а теперь, наоборот, опаздывает.
– А вчера и вовсе вместо Уфы уехал в Ухту и при этом пел: «Еду-еду я в Ухту. Разойдись, народ. Ту-ту!», – гулко продудел скорый из Соликамска.
– Во дурак! Память потерял, что ли, – усмехнулся поезд из Сызрани и засмеялся тонким и звонким, как флейта, голосом.
– Не память, а голову потерял, – вновь пробасил товарный поезд. – Влюбился, вот и бегает к своей крале то в Сыктывкар, то еще куда-то. Вон он, несется любитель электричек.
В этот миг поднялся ветер, пригнув к земле вековые деревья, и с бешеной скоростью пронесся синей стрелой в сторону Воркуты целый ураган огня и железа, заставив задрожать землю, рельсы и все столпившиеся на станции поезда. Когда ураган исчез из виду, вновь воцарилась тишина, полил мелкий дождь, и поезда один за другим не спеша стали разъезжаться по своим городам.
– Поезд из Сыктывкара опаздывает на тридцать минут, – медным голосом объявило бездушное радио на весь воркутинский вокзал и еще что-то прибавило, но слышны были только невнятные хрипы.
Собравшиеся на платформе люди громко негодовали и обещали пожаловаться на поезд, на машиниста, на вокзал, на начальника вокзала и еще бог весть на кого и чего, но дела это не меняло и не подгоняло виновника пассажирских бед.
Потеряв голову, он потерял всякое представление о времени, месте, расписании и о своем долге перед всей железной дорогой. Только одна зеленая красавица все время стояла у него перед глазами, только один ее звонкий железный голос звучал в его ушах, только одно направление движения он знал теперь очень твердо – от Сыктывкара до Ухты. И лишь завидев издалека высокую квадратную корону над зеленой головой, мчался туда со всей прытью, чтобы вновь насладиться минутой небывалого счастья.
Она была не менее счастлива, чем он. Паровоз расточал перед ней все свои паровозные силы, нахваливая ее зеленую красоту и грациозную длинную спину и распевая любовные песенки. А она все больше молчала, опустив железную корону, и только издавала сладкие вздохи. Вся вокзалы и поезда от Заполярья до южных широт не видели доселе такой нежной железной любви.
И вот, подъехав, наконец, к зданию вокзала «Воркута пассажирская», паровоз встал на первом пути и, продолжая тяжело дышать, слушал, как громко бьется его сердце, и снова думал о ней. Впереди у него был еще целый час до отправления на Ухту, и он старался отдохнуть и набраться сил для следующей гонки. Взгляд его бесцельно блуждал по всему перрону, равнодушно наблюдая за привычной людской суетой, и неожиданно остановился на билетной кассе. Паровозу показалось, что здесь что-то не так.
Он мучительно пытался вспомнить, чего тут не хватает. И вдруг его осенило: молодой человек с цветами! Сегодня как раз была суббота, а его нет на условленном месте. А был ли он в прошлую субботу, а в позапрошлую? К сожалению, паровоз никак не мог вспомнить. Он со своей железнодорожной любовью совсем позабыл про любовь человеческую.
Ему стало тяжело дышать. Он готов был сорваться с места и бежать неизвестно куда прочь от этой злосчастной кассы. Но тут его взволнованный взгляд наткнулся на букет красных роз, лежавший под окошком кассы.
Его заметила и темноволосая девушка в ярко-зеленом плаще с грустным выражением глаз. Она подобрала с земли цветы, прижала их к себе и горько заплакала. Паровоз узнал девушку и чуть сам не расплакался вместе с ней.
«Какой бездушный парень! Убежал, не дождавшись своей любимой, – с негодованием подумал паровоз и тут же сам устыдился: – Однако и я виноват в их разлуке. Приди я вовремя, они бы непременно встретились. Что же теперь с ней будет?»
А она тем временем вытерла слезы, тряхнула головой с длинными каштановыми волосами, будто сбросив напрасную печаль, и уверенно подошла к кассовому окошку.
– Мне, пожалуйста, на Сыктывкар на ближайший поезд. Когда отправляется? Через три минуты? Я успею.
Схватив билет, девушка подбежала ко второму пути, на котором нетерпеливо пыхтел отправляющийся скорый поезд. Паровоз проводил ее прощальным взглядом, а когда ее поезд скрылся вдали, тут же забыл о ней. Как бы ни было это жестоко, но разве можно заставить себя думать о чужом горе, когда сам так счастлив?
Однако и на этот раз его радужные мысли были прерваны самым бесцеремонным образом. Не успел он как следует разнежиться, как странное волнение на перроне заставило его напрячься: что-то знакомое он увидел в растрепанном юноше, нервно разглядывавшем расписание и бегавшем от него к кассе, а потом обратно.
«Так это же тот самый влюбленный!» – мелькнуло в голове паровоза, и он чуть не слетел с рельсов, подпрыгнув от неожиданности. Он готов был наброситься на обидчика несчастной девушки и научить его законам любви, но вовремя сумел сдержать себя. А молодой человек меж тем рванул в очередной раз к билетной кассе и прилип к раскрытому окну.
– Пожалуйста, спасите! – горячо заговорил он. – Мне очень нужно в Сыктывкар! Срочно! – от волнения он не мог говорить, а сказать ему нужно было так много. – Понимаете, я не дождался своей девушки. Я думал, что она не приехала, а это поезд задержался. А потом я ей позвонил. А она уже уехала… Понимаете, уехала! А мне ее догнать надо. Я виноват, я должен ей об этом сказать. Я должен ее увидеть… сейчас! Поезд на Сыктывкар! Срочно! Как завтра?
Молодой человек запнулся, поник головой и отступил на шаг от бездушной кассы. Но через миг вновь подскочил.
– Ну, хоть куда-нибудь! Умоляю! До Ухты? Давайте до Ухты. А там я на такси, на автобусе, пешком, бегом. Я догоню, я успею. Давайте!
– Поезд отправляется через три минуты, – послышалось из окошка.
– Успею!
Сорвавшийся с первого пути паровоз вместе с заскочившим в последний вагон его состава пассажиром помчался так стремительно, что со стороны можно было подумать, что это несется дикий шквал ветра, увлекая за собой клубы дыма и пожухлую осеннюю листву. Никто за ним не гнался, и никого он не собирался перескакать. Он мчался за счастьем и не за своим собственным, а за чужим. Добравшись до Ухты, он не стал привычным образом крутить головой и искать среди путей длинную зеленую полосу. Не стал он и дожидаться своего отправления обратно – в Воркуту. Вместо этого бедовый паровоз, пренебрегая всякими правилами железнодорожного сообщения, рванул на красный сигнал семафора, самовольно переехал на запасной путь, а оттуда – прямо на Сыктывкар.
Боялся ли он грядущего наказания за столь дерзкий поступок? Он не думал об этом – он слишком был счастлив, чтобы думать о себе. Двое любящих друг друга человека стояли рядом на краю платформы, крепко обнявшись, и махали вслед уходящему назад, домой, паровозу. Соединив два человеческих сердца, он сам не чувствовал себя одиноким. И теперь его сердце сладко ныло и больше не стучало безудержными волнительными ударами.
Не знавший доселе ни страха, ни горя, паровоз все же навлек на себя гнев начальника воркутинского вокзала. И наказание не заставило себя ждать. Строгий руководитель сдержал-таки свое давнее обещание и отослал на другую станцию, но не паровоз, а зеленую электричку.
– От греха подальше, – объяснил усатый начальник собравшимся на совещание машинистам и с шумом захлопнул папку с документами.
Он ничуть не сомневался в своей правоте и не волновался по поводу того, какую печаль вызовет в сердцах разлученных влюбленных.
А печаль оказалась недолгой. Получив постоянную приписку в Новошахтинске, электричка вскоре вновь влюбилась с не меньшим пылом в тепловоз, возивший составы с углем. А паровоз забыл о ветреной красавице и продолжал бороздить дороги нашей необъятной страны, но уже без опозданий и излишней спешки. Он больше не страдал учащенным сердцебиением и внезапным головокружением. Жизнь его вошла в привычную колею, а он в строгий рабочий ритм. И ничто теперь не могло нарушить установившийся порядок.