Глава 16. «Ту-ту!»
Из Домойска в родную Воркуту паровоз возвращался усталым и разбитым. Радость, которую он доставил потерявшимся детям и потерявшим их родителям, пронеслась мимо него. Все они давно уже вернулись домой на другом поезде, подоспевшем ему на выручку, и теперь сидели в тепле перед телевизорами и пили горячий чай. Даже профессор Пронин за неимением других дел укатил к себе домой, в Москву, искать новые загадочные явления, о которых еще никто ничего не знал.
А паровоз все катился и катился по длинным черным рельсам молча, понурив голову, с поблекшим светом печальных фар. Ни свежий весенний ветерок, ни звонкий щебет говорливых воробьев над головой, ни веселые гудки проезжавших мимо поездов не могли поднять настроения одинокому железному страннику, мечтавшему только об отдыхе в тиши локомотивного депо.
Наконец, показались знакомые зеркальные окна воркутинского вокзала. И хотя на путях не было ни одного поезда, да и не могло быть – в расписании было окно на целых два часа, весь перрон был усыпан толпами людей. «Странно», – только и успел подумать паровоз, как вдруг собравшийся народ, завидев его, мощной волной хлынул прямо навстречу ему. Паровоз оторопело остановился и с изумлением стал смотреть на происходящее.
– Смотрите, смотрите! Это он! – гудела взбудораженная толпа, тыча в него пальцами.
Казалось, весь вокзал с его зданием и платформами, фонарными столбами и деревьями, башнями и семафорами устремил на него свой нетерпеливый взгляд. Паровоз сконфузился, потупился и не знал, куда скрыться от столь бурного интереса к своей персоне. А меж тем человеческое море продолжало взволнованно гудеть:
– Это про него говорили по телевизору.
– То про него писали в газетах.
– Это он спас детей из подземелья.
Людские крики заглушил громоподобный голос из громкоговорителя:
– Слава герою! Слава!
За ним последовали бурные аплодисменты, крики «Ура!» и звуки торжественного марша. Толпа приблизилась к самому краю платформы, рискую свалиться на рельсы, чтобы как можно ближе увидеть местную знаменитость. А паровоз еще больше смутился и в растерянности откатился назад.
Конечно, это было его мечтой – стать самым уважаемым и известным паровозом на всей северной железной дороге. Но наступивший так внезапно долгожданный момент привел его в замешательство и только удвоил его печаль: ему было сейчас не до развлечений. «Подлечиться бы, а там уж и на покой пора», – со вздохом решил он.
Тут размышления прервал внезапно возникший разговор двух путейщиков, проходивших мимо и постукивавших рельсы металлическим шестом:
– Слышал, новую дорогу начали строить из Воркуты до самого Владивостока?
– Опять строят. Что им путей мало, что ли?
– Мало, не мало, а все для скоростного локомотива «Метеор».
Стук шеста затих вдали вместе с шагами обходчиков, а у паровоза затихли удары сердца. «Опять „Метеор“, – с тоской подумал он, и ему стало еще грустнее. – Все кругом молодеет, а я старею».
Жизнь продолжалась своим чередом. Ни о каком покое для старого, но вполне крепкого паровоза не было и речи. После капитального ремонта он вышел обновленным, подлатанным, подкрашенным и вновь покатился по знакомым дорогам под монотонный стук колес.
Был теплый солнечный день, каких много было в жизни паровоза, так много, что он не в силах был посчитать. Он медленно проезжал молодой перелесок с редкими осинами и соснами среди разбросанных то тут, то там ветхих деревянных домиков маленького села, затерянного в лесной глуши. Рассеянно разглядывая покривившиеся крыши, он невольно подумал о своей далеко не новой отремонтированной крыше. Паровоз с грустью склонил вниз свою тяжелую голову.
– Ту-ту! – громкий предупреждающий сигнал оторвал его от грустных мыслей, заставив вздрогнуть и поднять голову.
– Это же он, «Метеор»! – со страхом и восторгом воскликнул паровоз и тут же загрустил еще сильнее.
Слишком уж жалким, мелким и беспомощным показался он сам себе на фоне громадного лощеного красавца, высокого, мощного, с гордо поднятой головой и золотой надписью «Метеор» на ярко-красном лбу. Паровоз невольно залюбовался им и так бы еще стоял, раскрыв рот и не шевелясь, как вдруг заметил, что лихой скакун движется прямо на него по тому же пути. Вероятно, по своей старческой рассеянности паровоз пропустил развилку, либо молодой лихач в пылу гонки сам не свернул на нужную дорогу.
Паровоз похолодел от ужаса, а шальной скакун продолжал неумолимо приближаться, не замечая сжавшееся в комок препятствие на своем пути. Столкновение было неизбежно, расстояние между поездами стремительно сокращалось. Теперь уже и сам «Метеор» увидел перед собой страшный конец и резко дал по тормозам.
Оглушительный визг железных колес и грохот тяжелой махины оглушили лесную тишину. Тут же закачались деревья, посыпались на землю обломанные ветки, стаи птиц с шумным гомоном разлетелись в стороны. Огромный ярко-красный локомотив с диким скрежетом пронесся мимо, остановившись лишь в соседней роще на расстоянии всего лишь вытянутой руки от дрожавшего в страхе паровоза. Несчастный старик сумел в последний момент собраться с мыслями и, вопреки всем представлениям о возможностях скоростных локомотивов, задним ходом рвануть с места так, как не смог бы сделать сам разогнавшийся во всю прыть «Метеор».
– Вот это герой! – только и сумел воскликнуть молодой великан, глядя на потупившегося и угрюмо молчавшего железного бедолагу.
Столкновения двух гигантов самым непостижимым образом удалось избежать, но паровозу было не по себе, он долго еще не мог оправиться и признаться в том, что совершить такой геройский поступок ему помог простой страх.
На вокзале «Воркута пассажирская» было многолюдно и привычно суетливо. Пассажиры торопились побыстрее сесть в отходящий поезд, кричали, толкались и не обращали никакого внимания на стоявших вдалеке двух никуда не спешащих людей. Это был высокий белобородый старик, лицо которого было испещрено глубокими морщинами, словно рубцами пересохшая земля, и маленький мальчик в синем костюмчике с погонами и в синей фуражке, крепко державший старика за руку.
Малыш с интересом глядел на готовый к отправлению поезд.
– Какой смешной паровоз! Он не такой, как все, – сказал он.
– Да, – согласился дед, – он очень старый, потому и не похож на новые.
– Такой же старый, как ты?
– Возможно.
– А разве такие старые паровозы бывают.
– Наверное, бывают. Только это не паровоз, а локомотив.
– Локо… ломо… Нет, все равно это паровоз. Как в сказке, – настаивал на своем мальчик.
Дед заулыбался и, взяв его себе на руки, прошептал по секрету:
– А знаешь, я тоже был когда-то маленьким, таким, как ты, и тоже думал, что паровоз из сказки.
Старик вытер рукой глаз, в который попала пылинка, а паровоз смахнул со своего глаза слезинку. Он вспомнил тот день, когда впервые оказался здесь. «Как много времени прошло с тех пор, – со вздохом подумал он. – А сколько еще пройдет?» Потом выпрямил спину, поднял вверх голову, будто стряхивая с себя груз прожитых лет, и твердо решил про себя: «Мы еще повоюем». А вслух весело прокричал:
– Ту-ту!
Дворник Гоша
Глава 1. Дворник Федор
Двор был как двор: шесть пятиэтажных домов друг против друга, несколько гаражей, покосившийся забор возле старого сарая, песочница со сломанной скамейкой, скрипучие некрашеные качели и большая помойка. Удивительным образом двор был похож на своего дворника как внешне, так и характером.
Изо дня в день, из года в год каждое утро, будь то июльская жара или зимняя стужа, дождь или снег, ветер или осенний листопад, приходил сюда, на Малую Остаповку, помятый и заспанный дворник Федор. Доподлинно известно, что бодрым и свежим никто из жителей никогда его не видел. Итак, дворник Федор привычным ленивым движением брал в руки метлу и скреб ею дряблый асфальт, непременно бубня ругательства по поводу мусора, который упрямым образом никогда не заканчивался, а только делался все больше и больше. Потом принимался выгребать из урн все, что попадало туда благодаря заботе чистолюбивых граждан: фантики, разбитые бутылки, окурки, старые газеты, сухие хлебные корки и прочую дребедень, чтобы потом перетащить ее на своей скрипучей тачке на большую помойку, где и без того хватало мусора.
И сколько люди помнили этот двор, столько же и непременного дворника с его метлой и помойку с мусорными баками.
Состарился вместе с двором и пожелтевшими стенами домов и сам дед Федор. Годы не пожалели его: он заметно обрюзг, вконец обленился и пристрастился к бутылке. Теперь уже трезвым его никто не мог вспомнить, и не всякое утро он будил добрых жильцов первых этажей своей худой метелкой.
Бывало, изредка проезжая на черном автомобиле мимо двора, толстый лысый начальник в очках, ненадолго останавливался возле кучи мусора и укоризненно качал головой:
– Непорядок.
Но дальше этого замечания дело не шло. А двор меж тем все больше погружался в путину грязи и запустения. Помойка стала разрастаться с завидной скоростью и вскоре вышла из берегов разумного понятия беспорядка. Тогда весь двор превратился в одно сплошное море мусора. Даже на фонарных столбах и бельевых веревках раскачивались пустые рваные коробки, куски покрышек и старые дырявые башмаки. В больших грудах мусора, встречавшихся то тут то там, любили собираться стаи бездомных собак и кошек и рыться в поисках провизии. А вслед потянулись целые толпы бродяг и пьяниц, которых манил запах гнилья и темнота заброшенного безлюдного угла. И участились здесь грабежи и разбои. Нередко случалось, нападут на доброго прохожего, напугав его до смерти, а то еще сумку из рук вырвут или ударят со всего размаху кулаком в челюсть. При этот слышались грубые пьяные крики, ругань, а наутро во дворе прибавлялось разбитых бутылок, опрокинутых скамеек и сломанных кустов и деревьев.
Двор опустел и притих, окна перестали открываться, двери стали крепче запираться, а жители и вовсе старались не выходить из дому без особой надобности. Полем боя, покинутым бежавшим противником, стал выглядеть теперь приветливый когда-то кусочек человеческой жизни.
И вот однажды приехал сюда тот самый важный начальник на своем черном автомобиле, высунул из него свою лысую голову в очках и вместо того, чтобы сказать «непорядок», закричал на всю грязную округу:
– Это что за безобразие? Где дворник? И наконец, когда здесь будет порядок?
Негодуя, он вышел из машины и громко хлопнул дверцей, потом стал оглядываться по сторонам в поисках хоть какой-то живой души. И на его счастье или несчастье, к нему вскоре подплыл шатающейся походкой сонный дворник, едва не сбив его с ног. Вытянувшись во весь свой нестойкий рост, Федор приложил грязную руку к лохматому загривку и заплетающимся языком изрек:
– Будь… будет сде… сдела-а-но, товарищ… граждан… началь… Ик!
– Фу! – поморщился начальник и отступил на шаг назад. – Чтоб был полный порядок, я приказываю, к следующему понедельнику. Понятно? Я требую в категорической форме. Фу!
– Так точ… В карте… в кантер… в горемычной… форме. Ик…
– Ну и прет же от тебя, как от помойки. А это еще что такое? Ай-ай-ай!
Это была маленькая собачонка с заляпанной машинным маслом непослушной рыжей щетиной, чем-то напоминавшая заросшую физиономию Федора. Она набросилась на начальника, желая, видно, защитить хозяина помойки, и вцепилась ему в ногу.
– Я… я найду на вас управу. Я приведу инспекцию. Я наведу дезинфекцию. Я… я… – кричал, убегая, испуганный грозный начальник.
Он поспешил укрыть свое толстое тело в своем черном автомобиле и живо уехал отсюда, оставив клубы черного дыма и неприятные воспоминания о себе.
Глава 2. Тетя Клава
А дворник Федор знал свое дело: пил да спал. А суровый начальник все приезжал и ругался.
Но однажды был положен конец этому безобразию, и на место старого Федора пришла моложавая толстая тетя Клава. Ее могучее тело было перевязано огромным белоснежным фартуком, будто куль с мукой, который никогда не был омрачен ни единым пятнышком. Пышным белым облаком с утра до вечера она проплывала по двору то с метлой, то с ведром, то с лопатой, и вскоре без маячившего повсюду ослепительно белого фартука трудно было представить себе былой двор. Повсюду слышался ее громкий крикливый голос:
– Эй, верзила! Да, да, я тебе. Куда машину поставил? Не видишь, тут клумба с цветами?
Правда, клумбой оказывался примятый клочок земли с отцветшими одуванчиками и лопухами, но нерадивый водитель спешил убраться отсюда подобру-поздорову.
– А почему вы, дамочка, псину свою тут выгуливаете да еще и без намордника? – слышала с противоположного конца двора громогласное замечание хозяйка карликового пуделя и вместе с «псиной» убегала восвояси.
– Кто вам разрешил тут играть? – вопила дворничиха. – Не видите, я в песочнице только что подмела? Теперь в ней ни пылинки, ни песчинки.
И так она гоняла всех и всякого, кто осмеливался хоть мало-мальским образом нарушить несокрушимый порядок, наведенный ее мощной рукой. Все сметалось, все сравнивалось с землей под гребенку, точнее под метелку, тети Клавы, даже клумбы и скамейки. Вместе с мусором она начисто вымела со двора и бродячих собак, и пьяниц, и хулиганов. Пусто и безлюдно стало вокруг, как в голой степи после нашествия сильного урагана. Жители домов и их редкие гости благоразумно опасались лишний раз пройтись по заповедным владениям грозной дворничихи и все больше прятались по домам.
Даже мусор стал ее бояться. Подевались куда-то окурки и фантики, старые носки и ржавые гвозди. Казалось, люди поедали теперь продукты вместе с кожурой, чешуей и скорлупой. Урны и мусорные баки, потеряв былую пышность, выглядели угрюмо и опустело, блестя чистотой, как в день их сотворения.
Только одному участковому милиционеру дяде Мише была по вкусу такая обстановка. Поглаживая свои длинные черные усы, он с удовольствием оглядывал вверенную ему идеально чистую и безлюдную территорию. И теперь гордился ею больше, чем своими погонами.
Однако прекрасным солнечным днем не поздоровилось и ему. Обходя ряд гаражей в поисках хулиганов, рисовавших на воротах непристойные картинки, он услышал отчаянные крики о помощи и помчался на голос. Каково же было его удивление, когда в пыльных кустах рябины он застал толстую дворничиху, державшую в одной руке вихор перепачканного масляной краской Васьки-бандита, а в другой – ведро, которое она собиралась нахлобучить ему на голову. Желая спасти незадачливого рисовальщика, дядя Миша ринулся ему на подмогу, громко засвистев в милицейский свисток. И напрасно сделал: опешившая тетя Клава в сильном негодовании запустила это самое ведро в милиционера, сбила фуражку с его головы и при этом так пронзительно дунула в свой собственный свисток, что и милиционер, и хулиган оказались лежащими в придорожной пыли у самых ног воинственной защитницы порядка. А пустое ведро долго громыхало, катаясь по земле и оббивая ворота гаражей.
Если милиция не смогла справиться с такой мощной стихией, как тетя Клава, то пришлось взяться за дело бедным обитателям домов, которые по воле злой судьбы оказались в ее безжалостных руках. Набравшись смелости, собравшись с духом, побросав станки и школьные парты, беспокойная толпа добрых старушек, мамаш, папаш и учеников младших и старших классов, оккупировала кабинет большого начальника жилконторы.
– Спокойно, спокойно, граждане, давайте по одному. Разберемся во всем, – самоуверенно отвечал он на тревожные возгласы пострадавших, потирая свои толстые руки. – Что? Непорядок? Не беспокойтесь, все будет улажено в лучшем виде. Уж я прослежу, уж я не допущу, уж я…
Действительно, толстый лысый начальник не обманул ожиданий честных граждан и в скором времени прибыл на своем черном автомобиле туда, куда его послали. Не успев притормозить, он тут же был остановлен и придавлен к выдраенному до основания асфальту грубым начальственным криком:
– А ты что, лысый, расшаркался тут? Не видишь, я мету? Убирайся на своем тарантасе!
Коротким, но крепким взмахом грязной метлы тети Клавы несчастный начальник вместе со своей машиной был лихо сметен с дороги и доставлен без тормозов и препятствий прямо в кабинет другого, еще более важного, начальника.
– Это что же вы, Иван Иваныч, непорядок такой допускаете? А? Я вас спрашиваю, отвечайте! – потрясая увесистой кипой бумаг и не суля ничего доброго, грозный блюститель закона из-под сурово сдвинутых бровей кидал негодующие взгляды на трепещущего как осиновый лист толстого лысого человечка, робко прижавшегося к стене и застывшего в ожидании близкой расправы. – Вон сколько жалоб на один только ваш двор! Что прикажете мне с ними делать? А? – начальник вытер вспотевший от возмущения морщинистый лоб. – Чтоб двор был чист, народ спокоен, а у меня на столе лежали только благодарности.
Иван Иваныч дрожащей рукой вытер пот с лысины и, заикаясь, попытался оправдаться:
– Да, я… я как лучше… Будет с-сделано…
– Чтоб к концу месяца был новый дворник, а двор старый, как раньше. Понятно? Я сам лично проверю, я не дам вам спуску.
– Я… да как?.. да где?..
– Что? Ищите дворника, где хотите, хоть в цирке, – прогремел резким голосом суровый начальник и с шумом захлопнул папку с бумагами.
Один из документов упал прямо к ногам Ивана Иваныча. Он вздрогнул, подскочил с места и выпорхнул из кабинета страшного начальника легче осинового листа, сорванного сильным ветром. Только усевшись в свой автомобиль, он сумел выдохнуть спокойно и бесстрашно показать толстую фигу невидимому обидчику.
Долго порхал он по городским улицам и дворам, пытаясь побороть в себе остатки тревоги, пока вокруг не стемнело и его черный автомобиль, истратив последнюю каплю бензина, не остановился в темном переулке, слившись с тревожным вечерним мраком.
– Где это я? – в страхе пробормотал он и погрузился в еще большее уныние.
Глава 3. Клоун из цирка
Печаль важного начальника несчастливого хозяйства совсем не вязалась с настроением того места, куда он попал по прихоти злого случая. Огни большого круглого шатра со светящимся ярким названием «Цирк» озаряли весельем и радостью хмурую подворотню, спрятавшуюся на задворках старого рынка. Громкая бравурная музыка, летевшая из-под крыши, обещала посетителям хороший вечер в доброй компании неунывающих циркачей.
Иван Иваныч облегченно улыбнулся, но тут же вновь взволнованно огляделся по сторонам и с тревогой почесал свою лысину, надеясь найти в ней средство для успокоения. Однако ничего, кроме недоумения и досады, в ней не нашлось. И тут двери цирка с вызывающим шумом широко распахнулись, и на грязный тротуар вылетел, точно ядро из пушки, человек, заботливо вышвырнутый чьим-то тяжелым пинком под зад. Двери с тем же шумом захлопнулись, и выброшенный на произвол судьбы незадачливый посетитель со скрипом и душевной болью поднялся с неласкового асфальта и встал перед глазами изумленного Ивана Иваныча.
Это был нескладный, худой и длинный, как шест, молодой парень в нелепом шутовском наряде с бубенчиками на колпаке и на кончиках ботинок и с глупым и добрым выражением лица. Он неуклюже стал отряхиваться, печально позвякивая бубенцами, и в этот момент из его карманов посыпались, точно спелый горох из стручка, разноцветные шарики, бантики, пружинки, из левого рукава выскочил пестрый зонтик и тут же раскрылся сам собой, а из правого вылетел сизый голубь. Хозяин птицы попытался его поймать, но безуспешно. Подпрыгнув на месте, он случайно поскользнулся на шарике и вновь чуть не упал, но успел ухватиться за ручку двери. Она распахнулась, и из нее вышел нахмуренный человек в ливрее.
– Даже и не думай проситься назад, – резко предупредил он. – Убирайся отсюда, куда хочешь, тунеядец!
Парень повесил нос, но двигаться никуда не стал: видно, некуда было. Иван Иваныч тоже загрустил и про себя подумал: «И этого бедолагу выругали да еще и выгнали. Куда же он теперь денется? Лопух какой-то». А парень-недотепа заметил на себе сочувствующий взгляд и вместо того, чтобы расстроиться еще больше, широко улыбнулся Ивану Иванычу своей глупой улыбкой.
– Тебе, парень, кажется, не повезло здесь, – первым заговорил старший по несчастью и вышел из машины к молодому собрату.
– Да, наверное, – рассеянно ответил тот, – да и не только здесь. Сначала я учился в театральной академии на артиста, но как-то неважно… В общем, ни академика, ни артиста из меня не вышло. Попробовал потом в цирке служить клоуном. Знаете, весело так было: громкая музыка, яркие огни, аплодисменты, радостный смех… Ох, только все невпопад да наперекосяк. И тут не ко двору пришелся, как видите.
От обиды он хлопнул себя по голове, бубенчики на ней весело зазвенели, а из помятого колпака вдруг выстрелила невидимая хлопушка. Иван Иваныч весь покрылся яркими нарядными блестками и засиял от внезапно посетившей его радостной идеи.
– А знаешь что, приятель? – заговорил он. – Найдется и для тебя двор. Правда, фанфары там не играют, и аплодировать тебе навряд ли будут. Но работа важная, пространство масштабное и отношение к тебе уважительное будет, если, конечно, заслужишь. Ну что, поехали?
– А что? Была ни была! Поехали, – весело отозвался парень и быстро заскочил в машину.
Однако автомобиль не тронулся с места.
– Вот беда, бензин кончился, – вспомнил Иван Иваныч и тяжело вздохнул.
На этот раз неудача оказалась вновь на его стороне. Но это, к его немалому изумлению, вовсе не расстроило его незадачливого попутчика. Не прошло и трех минут, как тот, выпорхнув из машины и пропав в ночном мраке, стоял уже во весь свой длинный рост перед своим спасителем с колпаком, полным бензина. «Прямо фокус какой-то», – только и подумал Иван Иваныч и нажал на газ.
Сумрачный ночной двор на Малой Остаповке встретил нежданного гостя довольно миролюбиво. Было уже очень поздно, и ни одна собака не нарушала покой угрюмого уголка большого города. И новый посетитель остался вполне доволен не знакомой ему обстановкой и облюбовал ее с первого взгляда как человек непритязательный и мало что понимающий в жизни. Оно и неудивительно: деваться парню все равно было некуда, крыши над головой он не имел, чемодана с вещами тоже, да и обедал в последний раз, кажется, во вторник на прошлой неделе. Но это было неважно.
– Гоша, – весело представился он своему доброжелателю и широко улыбнулся, – а по прозвищу Неунывайка.
«Оно и видно», – подумал Иван Иваныч, усмехнулся про себя, а на улыбку ответил деловым тоном:
– Ладно, пусть будет Неунывайка. Во всяком случае, это лучше, чем Неубирайка. Будешь заведовать этим двором от сих до сих. Инвентарь в подвале. Клумбы поливать, дорожки подметать, снег счищать, собак прогонять, хулиганство пресекать. И… и… Ну и все. Да, самое главное. Помойку, ее, родную, убирай, оберегай и распространения заразы не допускай. Помойка – это самое важное в твоем хозяйстве. За ней следи зорко. Кстати, вот тебе жилищная, понимаешь, площадь.
С этими словами он подошел к ближайшему дому под номером тринадцать, указал на серую дверь в каморку под аварийной лестницей с маленьким грязным окошком, выходившим прямо на помойку.
– Вот тебе ключ. Живи-радуйся. А за зарплатой придешь в конце месяца в контору.
Начальник с самодовольным видом потер свои пухлые ладошки и поспешил сесть в машину, оставив за собой все недоразумения и неприятности прошедшего дня. А Гоша, бережно держа в руке ключ, будто он был золотой, посмотрел ему вслед глупой радушной улыбкой.
– Вот и поживем, вот и порадуемся. Эх, где наша ни пропадала!