Часть 2
Глава 9. Странное видение
Прошло много лет. Сколько именно, паровоз не знал. Он их не считал, как не считал пройденные им километры, перевезенные им вагоны и встреченные им вокзалы с толпами самых разных людей.
Паровоз состарился. Его все меньше увлекали за собой пролетающие вдаль скорые поезда, грузовые составы, электрички. Человеческие радости и несчастья не волновали его и не заставляли совершать бездумные подвиги. Он с усталым равнодушием наблюдал за бестолковой суетой других, не чувствуя в себе больше желания влюбляться, заводить дружбу или просто развлекаться в часы досуга. Забыв все старые привычки, он даже перестал напевать свои глупые песенки.
Было холодное февральское утро. Небо, затянутое тучами, не обещало блеснуть лучиком солнца. Настроение у паровоза было такое же пасмурное и унылое. Казалось, ничто не могло рассеять его угрюмости.
«Какая низкая туча», – подумал он, глядя рассеянно на необычное серое облачко, распластавшееся у него прямо над головой. И тут лень его как рукой сняло. Он встревоженно захлопал глазами, заметно оживился и стал внимательно разглядывать странную тучу. Это было огромное грязно-сизое пятно, скорее напоминавшее огромный дымный шар, но паровоз усмотрел в нем уродливое существо, даже чудовище с круглыми толстыми боками, маленькой головкой и короткими кривыми лапками. Он не поверил своим глазам. «Наверное, показалось. Обман зрения», – подумал он, списав непонятное видение на старческую близорукость.
А тем временем дымок не дымок, облако не облако, существо не существо не дремало. Оно важно пыхтело, покачивалось, как в гамаке, на своих толстых боках и с любопытством разглядывало железную спину паровоза. Тот невольно поежился от такого пристального взгляда.
«Однако, как же туча может смотреть?» – подумал паровоз. И тут, к своему изумлению, он заметил на серой дымной головке два маленьких черных, словно изюминки, глаза. Встретив на себе чужой взгляд, они нервно заморгали, а потом и вовсе исчезли в туманной дымке.
– Внимание! Поезд на Воркуту отправляется со второго пути, – услышал паровоз властную команду громкоговорителя и, больше ни о чем не думая, пустился в путь.
Он только раз оглянулся назад и увидел бледно-серое пятно над рельсами, медленно рассеивающееся в сыром промозглом воздухе. Через минуту паровоз забыл об увиденном и больше никогда не вспоминал.
Ему и без чудес хватало забот. Возле поворота на Мурманск он услышал позади себя чей-то пронзительный свист, подкрепленный диким грохотом стремительно мчавшихся колес. Так и есть. Молодой необузданный новичок проверял на деле свою неиспользованную прыть и в пылу гонки едва не проскочил свой поворот налево. «Вот шальной!» – подумал паровоз и вздохнул, вспомнив на минуту свою буйную молодость.
Пропустив мурманского лихача, он медленно и важно отправился далее, но тут же едва не врезался в хвостовой вагон незадачливого торопыги. Паровоз недоуменно уставился на него. «Что это с ним?» – подумал он и вдруг заметил, что семафор почему-то горит красным светом, запрещая поворот на Мурманск. Паровоз пожал плечами и увидел, что сигнал быстро переключился на зеленый и через мгновенье вновь застыл на красном.
Молодой локомотив обернулся и с вопросительным недоумением посмотрел на старика. Но тот не знал, что и сказать. Еще бы! Такого никогда еще не случалось во всей его паровозной жизни. Но этого мало. Семафор еще несколько раз поморгал то зеленым, то красным светом, а потом и вовсе погас, предоставив изумленным поездам самим решать, что делать дальше.
Молодой, недолго думая, живо набрал скорость и рванул влево. А старый паровоз попыхтел, посопел, выпустил для важности струйку пара и медленно продолжил путь, надеясь больше не встречаться ни с какими неприятностями.
Так оно и было почти до самой Воркуты, если не считать резкого ухудшения и без того нехорошей погоды. Начинались сумерки. В мирной тишине заснеженных спящих полей ничего не предвещало беды. И вдруг как из-под земли поднялся страшный ветер. Невероятной силы снежный буран в одночасье накрыл мрачным туманом и небо, и поля, и железную дорогу, и одинокий поезд из двенадцати вагонов, и старого электровоза. Вместо двух черных полос перед ним разлеглось в ночных сумерках и вдаль, и вширь одно сплошное серое море.
– Пути уже расчищены, поезд с минуты на минуту должен прибыть на станцию, – докладывал в трубку телефона с красными кнопками министру железнодорожного транспорта начальник воркутинского вокзала.
Это был немолодой, довольно упитанный и даже круглый человек, похожий на черное колесо локомотива, черноволосый, хотя и с лысиной, но зато с пышными черными усами. Он не столько ходил, сколько перекатывался по своему кабинету, а когда был сильно взволнован, что случалось довольно редко, то подпрыгивал бойким шариком, а потом быстро усаживался на стул и утихал.
Когда-то он был заместителем начальника вокзала, но тот состарился, вышел на пенсию, и руководить всей железной дорогой в Воркуте принялся его приемник, не менее преданный своему важному делу человек, но более спокойный и уравновешенный. Он считал, что не нужно волноваться по разным пустякам, и всегда находил выход даже из самого трудного положения. А таких трудностей у него, к сожалению, становилось все больше и больше. И он никак не мог понять, откуда они все время сыпятся на его лысую голову.
Вот и сейчас он заметно нервничал, ерзая на своем месте и похлопывая себя рукой то по одному круглому боку, то по другому. А черные усы тускнели и обвисали вниз, точно мартовские сосульки. Подойдя к окну, он заметил прибывающий поезд. Его глаза сразу засияли, усы распрямились, пухлые ладошки стали радостно потирать друг дружку. Но радость быстро сменилась печалью и недоумением.
В растерянности пребывали и все встречавшие на перроне люди, куда с двухчасовым опозданием прибыл долгожданный поезд, который почему-то решил сделать остановку пораньше, не доехав до платформы всего сотню метров.
Причину неожиданной остановки знал только паровоз. А еще он знал и причину своей столь внушительной задержки. Дело в том, что виденное им когда-то странное видение вдруг дало о себе знать. И появилось оно сначала в пустом заснеженном поле в виде страшного темного вихря, окутавшего поезд и не давшего ему сдвинуться с места. А теперь это ужасное ненастное явление как ни в чем не бывало спокойно зависло над диспетчерской и уставилось на опешившего паровоза своими отвратительными черными глазками. Такой наглой выходки тот не ожидал, однако быстро опомнился и с громким негодованием прокричал:
– Ту-ту!
Но чудовище ничуть не испугалось и не собиралось уступать дорогу своему железному сопернику, напротив, спустилось вниз, примостившись прямо на рельсы, и с надменным упорством продолжило следить за ним, самодовольно потирая при этом свои кривые серые лапки и усмехаясь уродливой пухлой улыбкой.
Такого обращения уважающий себя солидный пожилой паровоз вытерпеть не смог и на полной скорости рванул вперед, разметав в пух и прах мрачное облако. Куда оно девалось и было ли оно вообще, паровоз не мог себе ответить и не мог поделиться ни с кем своим странным открытием. Дело в том, что никто – ни люди, ни поезда – не видели это чудовищное существо. Ведь не могли они видеть то, чего не было и быть не могло.
Глава 10. Пропавшая дорога
Время шло. Бежал в ногу с ним и паровоз, не смея отставать ни на шаг. С каждым днем он все дряхлел и слабел, протирались до последних дыр поршневые прокладки, ржавели узловые стыки и швы обшивки, садился аккумулятор, даже гудок сипел и не мог больше звонко и радостно трубить свое «Ту-ту!». Но паровоз не сдавался, держал ровно спину и высоко голову даже на самых сложных поворотах и крутых склонах. И железная дорога оставалась к нему благосклонна, не подкидывая больше никаких бед и неудач.
Чего нельзя было сказать о других локомотивах. Раз собрались у разъезда на станции «Новошахтинск» несколько составов и принялись в ожидании отправления делиться последними новостями. А они были безрадостными. То вдруг произойдет сбой в расписании, и волгоградский чуть не столкнется с новосибирским. То перед нижнетагильским завалятся прямо на рельсы сразу несколько огромных сосен, чуть не завалив его самого. То на пути скорого поезда на Пермь по необъяснимым причинам сами собой переведутся стрелки, и он на полной скорости примчится в Читу.
– Что и говорить, – пожаловался поезд из Нарьян-Мара, – не иначе, как кто-то козни строит. Не может же сам собой случиться пожар на пустом месте, прямо на рельсах. Они-то железные, шпалы бетонные, а под ними насыпь из гравия. Чему тут гореть? И что удивительно, огонь сам собой и потушился, только серое облако осталось, но оно тоже куда-то исчезло. Говорю вам, это чьи-то проделки.
Все поезда задумчиво молчали, не решаясь ни согласиться с этими доводами, ни возразить им. И лишь один только что подъехавший состав из Воркуты на миг остановился и внимательно прислушался к последним словам. Ему показалось что-то знакомое в них, но он никак не мог понять что. Он только утвердительно кивнул головой и поехал своей дорогой, погруженный в тяжелые думы.
Это был старый паровоз, с трудом перекатывавший колеса по неровной дороге, уходящей на невысокий пригорок. Начинало смеркаться, с неба полил мелкий неприятный дождь, слившись с капельками пота на лбу железного ездока. Дорога делалась все тяжелее и тяжелее, пока, наконец, не стала совсем невыносимой.
«Неужели я так стар, что теперь не сдвинусь с места?» – в ужасе подумал он и обомлел: весь путь перед ним, за ним и он сам оказались погруженными в непроницаемый мрак. Паровоз встревожился.
– Этого еще не хватало! – в сердцах воскликнул он.
И было, чему негодовать. Ведь известно, что по железным жилам любого электровоза должен бежать ток, иначе он становится огромной бесполезной игрушкой, неподвижно стоящей на рельсах. А дорога-то обесточена! Ни единого огонька на многие километры вперед и назад. Паровозу стало невообразимо жаль себя, и он готов был с горя завыть и заплакать, не зная, как быть дальше.
Но грусть его была перебита самым бесцеремонным образом чужими вздохами и кряхтеньем.
– О-хо-хо, – услышал он прямо над собой.
Паровоз вздрогнул и поднял вверх свою тяжелую мокрую голову, но ничего в серой ночной мгле не увидел. «Старый стал, почудилось», – решил он. И только облегченно выдохнул, как вновь раздалось то же самое «О-хо-хо», но уже громче и отчетливее.
Паровоз неприятно поежился, будто услыхал зловещий лязг зубов голодного хищника, но дрожать не стал, а лишь незаметно покосился ввысь и увидел в темном мраке два маленьких черных пятнышка, точно две изюминки, пристально уставившихся на него. Заметив на себе взгляд паровоза, они быстро заморгали и скрылись во тьме.
– Опять оно! – взволнованно воскликнул паровоз и в тот же миг был ослеплен тысячью ярких огней, осветивших дорогу до самого горизонта.
Фары паровоза загорелись радостным светом, дождь моментально прекратился, и поезд тронулся с места. Только бледный серый дымок остался позади него над опустевшими стальными рельсами.
С той поры у паровоза не выходил из головы этот странный случай, а в ушах стояли предостерегающие слова нарьян-марского локомотива: «Это чьи-то проделки». Но дни шли, а сумасбродные каверзы странного невидимки не повторялись. Паровоз уже забыл и думать о них и исправно ездил по своим маршрутам туда-сюда, не радуясь ничему и ничем не огорчаясь.
Только вот раз чуть не выбила его из колеи возникшая как ниоткуда прямо перед ним зловещая черная туча. Паровоз вздрогнул, фары у него нервно замигали: уж больно знакомой показалась она ему. Стараясь поскорее прогнать навязчивую мысль, он слишком сильно разогнался и едва не проскочил знак снижения скорости перед развилкой. Громкий лязг колес возвестил резкое торможение. Поезд встал как вкопанный, не смея верить увиденному: никакой развилки и никаких рельсов вообще перед ним не было.
– Как нет путей? Куда они провалились? – раздраженно кричал в телефонную трубку начальник воркутинского вокзала и рвал на себе усы и остатки волос. – Это черт знает что такое! Сейчас же вышлю ремонтную бригаду. Да, и с дорожными материалами, разумеется.
Он обессиленно упал на стул, а телефонная трубка на пол. Но тут же зазвонил другой телефон – с красными кнопками. Начальник станции подскочил, словно подброшенный мячик, и заговорил в трубку громким голосом, как вокзальный громкоговоритель:
– Да, товарищ министр, ремонтную бригаду уже выслали. Да, и расследование проведем. Я сам… я сам лично отправлю поисковую бригаду и сам найду…
Телефонная трубка издавала недовольные короткие гудки, а несчастный начальник судорожно крутил свои обвисшие усы, ища в них помощи и поддержки.
Горя желанием доказать свою исполнительность, он с небывалым рвением бросил на поиски таинственного злоумышленника все возможные розыскные силы: полицейские машины с мигалками, полицейских с овчарками, вертолеты с биноклями, квадрокоптеры с тепловизорами и даже геологов с лупами. Но ни рельсов, ни шпал, ни их похитителя никто не нашел.
Единственный, кто знал тайну этого загадочного происшествия, был паровоз. Но даже ему было многое неведомо. А знать-то было что.
Глава 11. Профессор Пронин
Профессор Пронин весь день безвылазно сидел в своем рабочем кабинете, целиком погруженный в работу. Расстелив перед собой огромные листы бумаги с непонятными чертежами и схемами, он водил по ним, словно указкой, своим длинным острым носом и что-то в них искал, что-то высчитывал, загибал пальцы то на одной, то на другой руке. При этом он деловито пыхтел, что-то нашептывал себе под нос и нервно протирал свою гладкую блестящую лысину. Потом быстро отбегал от стола, садился к компьютеру и подолгу копался в просторах интернета. Через какое-то время с не меньшей прытью он бежал к книжным полкам, отыскивал среди книг самые толстые и тяжелые и уходил в них с головой, не собираясь, казалось, никогда выходить. Но в какой-то момент он так же живо переключался на увесистые стопки старых и новых газет, а после срывался с места и летел к телефону, чтобы позвонить.
Профессор очень устал, весь взмок, запотела его блестящая круглая лысина и даже очки в толстой темной оправе. Но он не сдавался и продолжал самозабвенно гнуть спину над начатой сложной научной работой. Когда же охранник с ключами вежливо напомнил ему о том, что Институт земных недр закрывается, ученый словно проснулся.
– А? Что? – сверкнул он на охранника блестящими от возбуждения глазами. – Вот что я вам скажу: вы первый, кто узнал о моем очень важном научном открытии. Вам страшно повезло. Только послушайте…
Сонный охранник в ответ лишь равнодушно зевнул, погремел связкой ключей перед восторженным взглядом профессора и лениво произнес:
– Хорошо, только уж лучше завтра.
– Как завтра? Это безотлагательно, это срочно, это бесценно для науки, для человечества!
Насчет человечества усталый сторож возражать не стал, а вот насчет себя… Тихонько подергивая за рукав озаренного идеей великого ученого, он настойчиво подталкивал его к выходу и с куда большим вниманием и аккуратностью выключал свет и запирал замки, чем слушал пылкую речь неуемного собеседника.
– Потрясающее открытие! Я вычислил его здесь.
Профессор показал на свой мокрый лоб и улыбнулся по-детски кривой счастливой улыбкой.
– Кхе, кхе, – прервал его восторг служитель с ключами, – разрешите, пожалуйста. За вашей спиной щиток с сигнализацией, – сторож поднял несколько рычагов и нажал на большую красную кнопку. – Ну вот, теперь ваше открытие под надежной охраной, никуда не денется. До свидания.
– Как до свидания? Почему?
– Поздно уже, темно, – развел руками сторож, вывел профессора на крыльцо и запер за ним тяжелые железные двери.
Тот рассеянно посмотрел на запертый замок, беспомощно огляделся по сторонам и невнятно пробубнил, глядя в темную яму возле столба с потухшим фонарем:
– Да, да, именно темно, прямо как в подземелье. Как точно вы подметили…
Профессор еще что-то хотел сказать, но вдруг заметил, что говорить было некому: охранник уже скрылся за углом, а молчаливая улица перед ним была по-вечернему мрачной и безлюдной.
Медленно, нетвердой походкой, словно больной, ученый побрел к дому, держа в одной руке портфель, а в другой – смятую шляпу, не подумав надеть ее на свою взмыленную голову, по которой, к тому же, немилосердно хлестал разгулявшийся дождь. Но, несмотря на холод и сырость, его лицо сияло от радости, а глаза сквозь забрызганные стекла очков горели светом озарения и огромного человеческого удовольствия.
Уже через час он уверенно и быстро шагал по своей квартире туда-сюда, будто прокладывая себе путь, бросал небрежно в открытый чемодан вещи и громко кричал в телефонную трубку:
– Завтра утренним поездом еду к вам, да, в Воркуту. Командировка, срочно. Встречать не надо. Я прямо с вокзала на работу – сначала в Управление геологоразведочных работ, потом в Институт аномальных физических явлений, а после… после посмотрим. К вам обязательно заскочу, когда не знаю. Да, Алешке от меня привет!
Обессиленный, он упал на диван, разумно решив, что пора отдохнуть и как следует выспаться перед дальней дорогой. Но это ему не удалось. Мысли вихрями носились в его раскаленной голове, толкая и задевая друг друга, беспорядочно кружились, путались и не давали ни сна, ни отдыха. Вся пережитая им жизнь равнялась одному сегодняшнему дню, в течение которого он совершил огромное в масштабах всей земли научное открытие. И оно встало теперь перед его внутренним взором как раскрытая книга.
Андрей Андреевич Пронин, профессор Института земных недр, возглавлял отдел разгадок тайн земли. Множество древних сокровищ, ритуальных захоронений, навсегда исчезнувших архитектурных шедевров, глиняных черепков и пергаментных свитков с зашифрованными письменами вытянул он на свет божий из земных глубин. Все они были тщательно исследованы, описаны и сданы в музеи, архивы и научные хранилища. Но ни одно из них не имело той ценности, какой обладало сегодняшнее его умозрительное открытие, которое, по сути, и не существовало вовсе, а было только в его профессорской голове. Доблестному служителю науки только еще предстояло найти его в реальности и вывести на суд человечества.
Весь его предыдущий опыт работы по раскопкам земных недр в совокупности со знаниями, извлеченными из книг, интернета и скупых газетных заметок, помогли ему вычислить новый феномен, выбивающийся за рамки научно объяснимых фактов и здравого смысла и похожий скорее на невиданное чудо. Профессор не знал ни имени, ни внешнего вида, ни физической сущности этого явления, но был убежден в том, что оно существует. И существует это загадочное чудо не где-нибудь, а в заброшенных шахтах Печорского каменноугольного бассейна и устраивает вылазки на железную дорогу, совершая при этом гнусные и ничем не оправданные пакости.
Ученому не терпелось разобраться в этом странном явлении, и он уже заранее потирал свои красные от трудового напряжения руки. Было еще одно обстоятельство, которое так настойчиво толкало его именно в Воркуту – там жила семья его двоюродного брата вместе с задорным веселым мальчишкой Лешкой, в котором он души не чаял.
И только на следующее утро, сев в поезд «Москва-Воркута», он почувствовал себя вконец разбитым от усталости и со спокойной совестью предался благодатному сну. Поезд монотонно стучал колесами, гудел перед остановками на больших вокзалах и со свистом проскакивал маленькие станции, спеша доставить важного пассажира до пункта назначения.
Глава 12. Охо
Поезду «Москва-Воркута» не дано было попасть в пункт назначения к положенному сроку. А всему виной было то самое загадочное явление, о котором толковал Андрей Андреевич.
А было это вовсе не явление, а самое обыкновенное подземное чудовище, неизвестное никому до сей поры. Оно родилось из угольной пыли лет сто или двести тому назад в одной из заброшенных шахт где-то под Печорой. Когда в открытую штольню залетал холодный ветер или заливал противный мокрый дождь, чудовище сжималось в маленький темно-серый комок и легким облачком перебиралось в самый дальний угол подземелья. Там оно усаживалось поудобней на кучке оставшихся от выработки углей и раздувалось во все стороны, становясь пузатой круглоголовой дымной тучей с маленькими круглыми лапками вместо рук и ног и маленькими черными глазками-изюминками.
– О-хо-хо, – говорило чудовище, и кучка углей под ним нагревалась, точка печка с дровами.
От тепла оно делалось еще больше и толще, маленькие глазки оживлялись, раскалялись и становились красными и жгучими, точно угольки. Тогда к подземному обитателю приходило благодушие и самое миролюбивое настроение. Он самодовольно потирал свои круглые кривые лапки, поглаживал ими серый толстый живот и закипал, словно самовар, выпуская изо рта струйку сизого дыма.
Звали чудовище Охо. Собственно, его никто не звал, потому что оно ни с кем не водило знакомства и любому обществу предпочитало собственную персону. Однако избегать внимания своих близких соседей, подземных существ – кротов, жучков, червей и козявок, – ему совсем не хотелось. Иначе кто еще может пожалеть одинокую душу мрачного скитальца? И Охо охотно разделяло с ними свой тихий досуг, высказывая слепым слушателям свои мысли о превратностях жизни. Те с немым равнодушием слушали его россказни вперемешку с неизменным «О-хо-хо», а после всегда незаметно расползались по своим своим норам, не считая нужным попрощаться с болтливым соседом. Тогда Охо приходилось сетовать на трудности жизни только пустой подземной тьме.
Это мало утешало его. А между тем жалобы чудовища становились все более громкими и протяжными. И на это были свои причины. Если раньше покой Охо нарушала только работа углекопов в ближайших штольнях – удары молотков и стук вагонеток, то позже к подземному шуму добавился еще и наземный. Над самой головой мирного жителя шахт с угрожающим свистом и тяжелым железным грохотом стали носиться поезда. Сначала их было мало, и ездили они очень редко.
Шли годы. Назойливые железные скороходы не останавливались, и их делалось все больше и больше. Бедному Охо приходилось менять одну шахту за другой, ища укрытие в самых глухих уголках земных недр. А земляным червям и букашкам сквозь громовой шум вагонов приходилось выслушивать больше гнева и недовольства от обеспокоенного хозяина тьмы и тишины. Не зная, куда укрыться, он только беспомощно потирал свои глазки-угольки от сыпавшейся с потолка пыли и затыкал лапками уши, чтобы не оглохнуть вконец.
Но это было еще не все. Жизнь его стала совсем невыносимой, когда в нее на полной скорости ворвался с диким гулом и необузданной энергией сумасшедший трубач-паровоз, который, видимо, желал обогнать и оглушить все живое и неживое в этом мире и в том, под землей. Вот тогда Охо нашло в его лице личного врага и молча объявило ему незримую, но страшную войну. Паровоз догадывался, что все происшествия на железной дороге – дело лап этого наглого мрачного пакостника, но продолжал по-прежнему невозмутимо бороздить северные пути, все больше раздражая своего противника громким и гордым «Ту-ту!» Он даже не подозревал, какая опасность ему угрожает.
И она не замедлила себя ждать. Обозленное очередным дерзким выпадом паровоза, когда тот на воркутинском вокзале разметал его в пух и прах, Охо собрало свои разлетевшиеся клочки в кучу и, пригрозив ему своей кривой лапкой, пообещало:
– Погоди, ты еще от меня получишь. О-хо-хо…
Придя в себя, Охо решило во что бы то ни стало выполнить обещание, но не сразу. Прежде оно долго присматривалось, следило и запоминало все возможные пути перемещения ненавистного паровоза и, в конце концов, пустило в ход свое самое страшное злодеяние – похищение путей. В этом был его двойной умысел: во-первых, вредное чудовище хотело позабавиться над беспомощным противником, лишив его возможности передвижения по рельсам (ведь иначе, как известно, поезда ездить не могут), а во-вторых, оно самым корыстным образом использовало похищенное железнодорожное полотно, разместив его в своем подземном царстве. Охо еще не решило, зачем ему вообще нужны рельсы, но было очень довольно своим приобретением: пусть у него тоже будет такая же дорога, как и у паровоза.
На этом его жажда новых пакостей не закончилась. Так, выйдя в очередной раз на охоту, чудовище наткнулось на след своего соперника возле станции «Чум», всего в нескольких сотнях километрах от Воркуты. Заметив одиноко стоявший поезд, Охо ухмыльнулось, потерло самодовольно свои пухлые лапки, поморгало черными глазами-изюминками и устремилось прямо на него.
– Ага, попался! – пропыхтело оно.
Надувшись во всю ширь и раскалившись докрасна, злое чудовище стало бросать на голову ничего не подозревающего паровоза горящие угли и пускать изо рта струи жгучего воздуха, собираясь, видимо, испепелить его до конца.
– Горим! – крикнул в отчаянии машинист и включил сигнал тревоги. – В машинном отсеке горит аккумуляторный блок. Вызывайте пожарных.
Взволнованный раскрасневшийся машинист кричал по рации осипшим голосом, его помощник мчался с огнетушителем к месту возгорания, а один из пассажиров злополучного поезда перебегал от окна к окну, снимая запотевшие очки и вытирая взмыленную лысину. Взяв дрожащими руками телефон, он закричал срывающимся голосом:
– Алло, вы слышите, слышите? Я, кажется, сегодня не приеду в Воркуту, и на работу не заеду, и к вам. У меня беда, да-да, беда…
Короткие гудки прервали его речь. Больше телефон не захотел помочь бедному Андрею Андреевичу, случайно оказавшемуся на месте мести зловредного Охо. Правда, сила возмущения воздушного вредителя оказалось не столь ощутимой. Возгорание, вызванное попавшей в аккумуляторный отсек искрой, было тут же потушено. Пожара как такового не было, и пожарные приехали понапрасну. Помощь понадобилась только локомотиву. За ним прислали тягач и отправили на долгий ремонт подальше от железных дорог.
Охо потирало от злорадного удовольствия лапки и пускало изо рта дым.
– Ох! – вдруг воскликнуло оно. – Так ведь это не паровоз!
К сожалению, в лапы Охо попался вовсе не паровоз, который должен был пройти здесь с минуты на минуту, везя пассажиров из Печоры в Домойск. Это был совсем другой поезд – «Москва-Воркута», ожидавший своей очереди на проезд. Именно в нем находился профессор Пронин, торопившийся на встречу с чудовищем, не подозревая, насколько они близки были друг к другу. Не подозревало об этом и Охо, неверно полагая, что перед ним не кто иной, как его давний враг. Напрасно оно выпустило на ни в чем не повинный локомотив свою коварную силу.
Но было уже поздно. Паровоз, которому предназначалась эта авария, не смог сюда приехать, как, впрочем, и добраться до своего пункта назначения – Домойск.