– Как бы не так! Я сбежал от конвоя еще по дороге и прямиком сюда.
– Вот молодец! – Гала захлопала в ладоши и подпрыгнула на бревне так резко, что сухая кора отскочила от ствола и попала волку в морду. Он встал, жалобно завыл и поплелся к пещере досматривать прерванный сон.
А Алаг закончил свой рассказ. Он поведал о том, как сумел пройти болота, дикие заросли, как сбился с пути, а потом повстречал старую добрую колдунью, немного сумасшедшую, как ему показалось. Она-то и подсказала ему, как выйти к этой чудесной поляне, а заодно и предсказала: «Ты выйдешь отсюда лишь тогда, когда совершишь настоящий подвиг».
– Вот это да! – Гала всплеснула руками, вспомнив свою вчерашнюю встречу со старухой пророчицей.
– И вот год, как я живу здесь без подвигов, без наград, без славы. Здесь нет ни людей, ни машин, ни казарм. Здесь нет ни военной подготовки, ни служебной карьеры, словом, нет ничего лишнего. Зато здесь есть все – воздух, вода, деревья, звери. Все самое простое, дикое и прекрасное. Посмотри!
И тут только Гала оторвала свой взгляд от разгоревшихся в волнении глаз рассказчика и посмотрела вокруг.
Широкая ровная поляна, защищенная могучими елями с раскинувшимися по сторонам пушистыми лапами, нежно освещалась послеполуденным весенним солнцем. В его лучах отчетливо были видны и старый, но крепкий дуб с толстым стволом и ветвями, и узкие, едва заметные тропинки, ускользающие в глушь лесных дебрей, и темный пруд с мелкой волнующейся рябью, отражающий бездонное синее небо, нежные пушистые облака и острую вершину скалы, питающей его своим игривым родником.
Гала даже зажмурилась от удовольствия.
– Хорошо-то как! Я и не знала вовсе, что так бывает, то есть, что так мало надо, чтобы было так хорошо.
Алаг заулыбался. Вдруг девушка быстро вскочила на ноги и, спотыкаясь, попятилась назад. Глаза ее были полны страха и отчаяния.
– Стой, Клов! – резко скомандовал Алаг. – Это свои, понял?
Серый хищник, насытившись одиночеством, решил было вернуться в общество своего хозяина, но встретив на своем пути чужака, принял свирепый вид и обнажил крепкие острые клыки. Видно, волчий дух был в нем сильнее короткой волчьей памяти. Голос хозяина заставил его застыть на месте. Однако Гала все еще дрожала и не могла поверить в перемену нрава дикого животного.
– Не бойся, он с тобой должен подружиться. Дай ему свою лапу, тьфу ты, руку.
Гала не шевелилась, а волк, улегшись на серое брюхо, пополз к ее ногам и осторожно положил на них свою добрую волчью пасть, как бы прося прощения за свою невольную свирепость.
– Вот и подружились, – весело заключил Алаг. – Гала и Клов будут жить только в мире.
Гала уверенно закивала и, окончательно успокоившись, села на бревно.
– А Клов – это его имя?
– Да, я так назвал его, когда он был еще совсем малышом.
И Алаг рассказал историю своей дружбы с лесным хищником. Это случилось в скором времени после поселения в чаще отчаянного беглеца. Однажды на охоте ему встретилась умирающая волчица, придавленная прямо по хребту сваленным бурей деревом. Рядом с ней беспомощно пищало маленькое серое существо. Сердце охотника дрогнуло: ему невыносимо было видеть чужое сиротство. Он взял волчонка к себе в пещеру и стал откармливать его молоком диких коз, которые водились на местных скалах. А из шкуры погибшей волчицы сам смастерил себе немудреную одежку, в которой ходит и по сей день.
Алаг провел рукой по гладкому жесткому меху своего благородного наряда и гордо поднял голову. А Гала, напротив, вся сжалась, спрятала голову в плечи, а ноги в грязных тапках поджала под себя.
– Да, дела… – грустно заметил юноша и замолчал, погрузившись в раздумье. А Гала молча ждала, не поднимая головы. – Вот что, – наконец решил Алаг, – давай сделаем так. Ты пока перемой ложки, плошки. Вода в котле, зола в костре. Вот тебе мочалка лыковая, потрешь, помоешь, а сушить на суки развесишь да на камни разложишь. А я…
Он не успел договорить, увлеченный пришедшей ему на ум идеей, и скрылся в недрах пещеры. Клов – за ним.
«Что он удумал?» – Гала только пожала своими худенькими плечами и принялась за уборку. Она с особым старанием выполнила эту привычную для нее работу, а еще натаскала воды в бочку, собрала аккуратно в поленницу наколотые Алагом дрова и сложила стопкой огромные корзины для ловли рыбы, давно просохшие на теплой земле. «Что бы еще сделать полезного и нужного?» – она огляделась по сторонам и увидала двух друзей – Алага и Клова.
В руках молодого человека была маленькая белая шубка из козьего меха, в зубах волка – сапожки, такие же белые и теплые, тоже из козьего меха. Гала сразу заметила, что работа была выполнена настоящим мастером – аккуратно и качественно. Она только ахнула. А через минуту стояла над своим отражением в воде и не могла оторвать от него восхищенного взгляда. Такой красивой она себя никогда раньше не видела да и не подозревала, что когда-нибудь сможет так здорово выглядеть. Маленькая шубка, узко приталенная, сидела как влитая на тонкой девичьей фигурке. Белый мех играл в лучах солнца и тонко подчеркивал красоту ее ослепительно черных волос. Даже волк, повернув набок голову, смотрел восхищенно на это новое лесное чудо.
– А ты ведь у нас красавица, – подтвердил мысль сам Алаг и даже присел на землю, любуясь и своей работой, и ее неожиданным результатом.
Гала никак не могла поверить этому счастью, так неожиданно свалившемуся на нее. Она готова была хоть всю жизнь слушать хвалебные слова о себе. Но Алагу было недосуг долго болтать с подругой. Быстро опомнившись, он встал, резко повернулся, снял с ветки лук с колчаном, свистнул Клова и уверенно двинулся в дальний угол поляны, к узкой тропинке, ведущей в лесную глушь.
– Я на охоту, – бросил он Гале вслед. Потом на миг замедлил шаг, остановился и более добродушно добавил: – Вернусь поздно. А ты уж, будь добра, натаскай дрова в пещеру, а то очаг уже пустой. Еще посмотри в пруду сети, вон там, где колышки. Видишь? Навари на ужин ухи, если сможешь. В общем, сообрази чего-нибудь.
– Я соображу! – весело отозвалась Гала, понимая, что сделает все возможное, что будет стараться изо всех сил и покажет, на что способна.
Глава 2
– Никак не могу сообразить, куда подевалась эта паршивая девчонка, – стоя перед большим, во весь рост зеркалом и разглядывая на своем опухшем от пересыпа лице толстую черную родинку, изливала в телефонную трубку свои жалобы раздосадованная Фуксия. – Только вы сможете, только вы ее найдете. Вы единственный, на кого я могу положиться.
Фуфу понравилось то выражение лица и та интонация убедительного отчаяния, с которым она произнесла эту драматическую реплику.
– Будет сделано! – последовал ответ в трубке. – Я прикажу поднять гарнизон. Отдельные группы поиска прочешут квадрат за квадратом. О результатах доложу вам лично.
Грубый мужской голос умолк. Фуксия же только успела открыть рот, чтобы выразить чувство признательности, и закатить глаза в пылу нежности и восторга, как равнодушный телефон уже посылал ей короткие противные гудки. Она так и стояла с открытым ртом, сделав глубокий вдох и забыв выдохнуть.
– Далась мне эта канитель, тысяча холостых! – выругался на том конце провода маленький толстый мужчина в генеральской форме. – С этими детьми одни неприятности. Надо быстрее капитулировать.
Он вытер платком свою круглую лысую голову, сидевшую, как у снеговика, прямо на пузатом торсе без всякого намека на наличие шеи, и с удовольствием развалился в большом кожаном кресле. Оно издало привычный тяжкий скрип и умолкло, не вызвав к себе жалости. Толстый генерал только что неплохо пообедал жирным супом с приличной мозговой костью, свиными отбивными под пряным соусом, парой пирожков с телячьими почками, пирожным со взбитыми сливками и еще бог знает чем и теперь не намерен был тревожить ни осоловелый неподвижный мозг, ни натруженный трапезой желудок, изредка издававший короткие отрыжки, ни кожаное кресло, взвалившее на себя столь солидный груз.
Но сон не шел к нему. Представив перед собой разъяренное лицо тетушки Фуксии, забрасывающей его непрерывной канонадой громкой выразительной брани, генерал благоразумно решил предпринять самый решительный маневр, на который был способен, и спасти себя от неминуемого скандала. Вялой рукой он дотянулся до телефонной трубки и толстым пальцем довольно ловко набрал знакомый номер начальника полиции:
– Олдафон говорит. Здравия желаю! Не хотел вас тревожить, господин полицейский, ать-два, по такому пустяку, но дело может принять дурной оборот, кругом, раз-два…
Он крепко выругался и изложил суть происходящего. Из трубки послышался такой же глухой ленивый бас:
– Да, сегодня ночью патруль обнаружил в районе стройки похожее по вашему описанию лицо. К сожалению, оно скрылось в пригородном лесу. Чтобы начать поиски, нужно возбудить дело, потом кидать силы… Алло, вы меня слышите? Так вот, тот лес нехороший. Я бы вам не советовал туда соваться. Тьфу, ты! Уже храпит, сонный боров. Ему и забот нет, а я занят тут по горло. Чуть что, сразу полиция, полиция…
Глава 3
– Опять эта полиция. Разъездилась туда-сюда, – посетовала продавщица из цветочного ларька Незабудка своей соседке, тоже цветочнице. – Что-то, видно, случилось… Ловят кого-то, прямо страсть.
– Да ну тебя. Выдумаешь, – успокоила подруга по имени Василинка. – Будто не знаешь, скоро выборы мэра, вот патрули и наводят порядок. А ты бы лучше за покупателями следила. Вон к тебе кто-то наведывается.
И действительно, представительного вида дама в пышном парике, усеянном розовыми цветами, по-хозяйски настойчиво требовала взглядом и жестами внимания к своей персоне.
– Послушай, милочка, – начала она с порога. – Как там тебя? Одуванчик? Ах, да, Незабудка. Мне нужно с десяток крокусов, столько же гиацинтов и гербер, только самых свежих. А то я знаю вас. Все норовите какую-нибудь дрянь спихнуть. Да, и это еще… как его?
Дама крутила вокруг своей респектабельной головы пухлыми пальцами, унизанными бриллиантами, и пыталась вспомнить.
– Хризантемы? – попыталась подсказать продавщица.
– Во-во, они. Тоже самые лучшие.
Незабудка бережно отбирала цветок за цветком и осторожно, даже ласково укладывала их на упаковочный лист.
– А что ваша помощница Галанта не пришла, госпожа Фуксия? – ненароком обронила она.
– Если бы! – в гневе фыркнула разборчивая покупательница и так раздраженно тряхнула головой, что несколько бутонов фуксии слетели на землю. – Эта паршивая девчонка сбежала из дома, где ее грели, опекали, руга… ну… и все такое. Видите ли, ее обидели. Она сама обидит кого хочешь. Меня чуть не убила насмерть. А все прикидывается невинной букашкой. А может, милочка, ты что-нибудь слыхала о ней?
– Не… нет… – неуверенно замотала головой Незабудка. – Хотя, впрочем… Я слышала сегодня ночью стуки в дверь, думала, что хулиганит кто-то. Так это, наверное, она и была, да?
Фуксия пожала своими толстыми плечами, взяла в охапку цветы и, припомнив что-то, спросила:
– А этот ваш профессор, ботаник… Как его? Фикус…
– Плантус, – поправила Незабудка.
– Ну да. Он-то, наверняка, знает, где она шляется. Или сам пригрел у себя эту пигалицу.
– Нет, нет. Это исключено. Еще неделю назад профессор уехал на Крайний Восток за семенами редких сортов левкои и самшита. Приедет не раньше выборов. А может, ему что-нибудь передать?
Но Фуксия не ответила. Расстроенная, она заплатила за покупку вдвое больше нужного и ушла не попрощавшись, бормоча себе под нос что-то бессвязное. Букет цветов волоком тащился в ее опущенных руках, поднимая дорожную пыль.
Теперь ей в ее же доме было пусто и неуютно, будто вывезли оттуда всю мебель и все вещи. Конечно, Фуксия и сама могла бы заботиться о себе и о своем комфорте, лишь отдавая нужные указания своим работницам. Но гневно кричать и срывать свое недовольство на безответном существе было уже невозможно. У Фуксии просто почва уходила из-под ног, голова шла кругом и не желала ничего соображать.
– Нет, надо что-то делать, что-то предпринимать, – настойчиво стучало под ее взъерошенным париком, и мысли расползались в разные стороны, как перепуганные клопы.
Наконец ей удалось ухватиться за одну из них и не упускать до тех пор, пока та не раскрыла ей свой секрет. Это была не самая блестящая, но единственно возможная в сложившейся ситуации идея госпожи Фуксии. Теперь сигнал о помощи она решила подать довольно слабовольному и нерешительному, но пронырливому и услужливому знакомому – министру Рококандру.
– И эта хамка, эта дармоедка пренебрегла моим радушием! – вопила она в трубку телефона. – Срочно! Быстро! Сейчас же! Верните мне ее, иначе…
Что бы случилось, если бы было иначе, она сама не знала. Фуксия в изнеможении рухнула в кресло, разбудив пружины, ответившие ей жалобным скрипом. Она была не в силах поправить даже съехавший набекрень парик с помятыми фуксиями. Так и сидела она, утомленная и омраченная, опустив голову, в большой гардеробной среди манекенов в вызывающе ярких и дорогих нарядах и дулась на весь мир, как мышь на сыр.
А в это время маленький серый мышонок, недавний возмутитель хозяйского спокойствия, совершенно наглым образом грыз подол розового шелкового платья и с нескрываемым любопытством наблюдал за почти равнодушным видом обезоруженной домовладелицы. Никаких признаков грозного настроения не отметилось на ее опечаленном лице. Только пухлая рука как-то вяло и машинально стянула с ноги туфлю и бросила в мыша. Тот ехидно пикнул и ловко отскочил прочь. А удар пришелся на большое настенное зеркало, которое не замедлило разбиться и отразить в своих осколках искаженное злобой Фуксино лицо.
Глава 4
Зато лицо Алага, отраженное в гладкой поверхности небольшой речушки, теряющейся среди скал, было исполнено доброты и самого благодушного настроения. Он сидел в зарослях ракитника и подкарауливал стаю косуль, приходивших сюда на водопой. Свободная от всяких мыслей голова наполнялась воспоминаниями, грустными и радостными одновременно.
До своего побега в лес он жил все время среди людей, был маленькой частицей большого общества, называемого кадетским корпусом, и при этом не ощущал себя самим собой, не имел ни собственной воли, ни собственных желаний. Вся его жизнь принадлежала предписанному военным законом режиму, невыполнение которого было сурово наказуемо.
Большая ослепительно белая доска с безукоризненно ровными четкими буквами висела посередине широкого плаца и неизменно твердо гласила, что день у воспитанников начинается точно в шесть утра с построения и зарядки. И каждое утро было до последней мелочи похоже на все другие. Одинаково стриженные, умытые, подтянутые, в чистой выглаженной форме, как на одно лицо, кадеты строем шли на завтрак, потом на учебу, на строевую… И ничего никогда не менялось. Только рос сам Алаг, и крепло в нем сознание собственного назначения.
Брошенный еще ребенком в поток военной жизни, он ясно отдавал себе отчет, что призван не посрамить честь мундира и стать настоящим воякой. И если большинство курсантов тяготилось муштрой и физической подготовкой, то Алаг, напротив, подвергал себя в полной мере самой суровой закалке и больше других проводил время на спортивной площадке и стрельбах. Из всех дисциплин лучше всего ему давались фехтование и верховая езда. С каждым годом он становился сильнее, выносливее, серьезнее, и многие наставники пророчили ему быструю военную карьеру.
Однако он сам или не прислушивался к их словам, или попросту не хотел им верить. Ведь исполняя все предписанные ему обязанности, он не видел перед собой главного – конечной цели, ради которой стоят все его усилия.
И в то же время, как истинный служака, Алаг предпочитал не терзаться лишними раздумьями, продолжая терпеливо тянуть свою лямку. Своего опекуна Олдафона он уже не видел несколько лет и своей семьей считал круг ребят-сослуживцев. Нравом он был добродушным, по-военному неприхотливым и даже беспечным. Он не знал цену собственным вещам и удовольствиям, всегда готов был помочь выполнить за другого задание по математике, выйти вне очереди в наряд на всю ночь или отдать свой завтрак голодному товарищу. А на недоуменные вопросы приятелей неизменно отвечал:
– А это просто так.
Потому-то и прилепилось прочно к нему в корпусе прозвище «Алаг-просто-так». А он в ответ лишь простодушно улыбался и снова спешил делать добрые дела, не ведя им счет.
И вот этому простому и, как ему казалось, правильному существованию пришел конец, когда Олдафон незаслуженно отправил его в карцер. Конечно, военный человек не должен задумываться над полученным приказом и уж тем более сметь отклоняться от его выполнения. Но глубоко сидевшая в Алаге глухая ненависть к несправедливости достигла своего предела и вылилась в протест, который никто да и он сам от себя не ожидал. Совершив дерзкий побег, он тем самым полностью порвал связь со своим прежним привычным и незыблемым, как казалось, миром и сделался частью другого, дикого, необжитого, с его суровыми правилами и законами.
По своей природной привычке он быстро усвоил новые порядки, внеся в сложившуюся обстановку свои и вскоре незаметно слился с лесом и его обитателями, как будто жил здесь всю жизнь.
А теперь в этот мир, принадлежавший безраздельно только ему одному, явилось неожиданно еще одно существо, о котором он теперь должен заботиться как радушный хозяин. Это и взволновало, и обрадовало его, и вселило в него новые, не ведомые ранее чувства.
– Цок-цок… – звонкий стук копыт вдруг прервал ход его мыслей.
Алаг насторожился и тихонько выглянул из-за кустов. Несколько косуль деловито пронеслись мимо, спеша на водопой. В легком облаке пыли он присмотрел одну, самую красивую, на его взгляд, и, вскинув лук, прицелился. Осторожно, чтобы не спугнуть всю стаю, он точным прицелом выпустил стрелу. И через мгновение длинноногая средних лет красавица лежала у его ног со стрелой в шее. Как опытный охотник, он не стал извлекать ее из раны, чтобы не дать растечься еще не запекшейся крови, и, взвалив с особой бережностью добычу себе на плечи, отправился домой.
Счастливый и усталый, он вернулся в пещеру довольно поздно и сперва не смог понять, что произошло. Он стоял на пороге вместе с верным Кловом и недоуменно глядел по сторонам. «Туда ли я попал?» – первая мысль, пришедшая ему в голову, заставила усомниться в истинности собственной догадки.
Но как бы то ни было, это была его, Алага, пещера, но… совсем-совсем другая. Чудеса начались еще у порога. Сам вход внутрь жилища был освобожден от привычной потертой шкуры, а вместо нее игриво украшен мелкими разноцветными камешками и ракушками, нанизанными на сухие водоросли. Такие же причудливые бусы были протянуты и над факелами в углах пещеры. Кроме того, десятки маленьких живых огоньков задорно резвились в глиняных плошках, уставленных вдоль стен жилища и под самым потолком.
«Как на присяге,» – подумал Алаг и сделал нерешительный шаг вперед. Тут он почувствовал вместо привычной рыхлой мякоти постеленных под ноги шкур твердую гладь нового покрытия – аккуратно сплетенных из камыша циновок. Алаг непроизвольно вытер обутые в самодельные меховые сапоги ноги и прошел дальше. А дальше он увидел, что пол в глубине пещеры оставался убран звериными шкурами, но сосем по-другому: из кусочков меха разных цветов и размеров был собран удивительно красивый орнамент, как на дорогих старинных коврах.
Забыв про тяжелую ношу, Алаг проходил все дальше и дальше, не уставая поражаться увиденному. Он обратил внимание, что на всех деревянных чурбаках и каменных выступах, служивших столами и полками, покоились аккуратно сотканные из сушеных трав скатерти и салфетки с вплетенными в них сушеными цветами и ягодами. А на них горделиво красовались сосновые и можжевеловые ветки в изящных вазочках из пихтовой коры. Вся утварь стройными рядами высилась на полке над самым очагом, а в котле на огне бурлила уха, манившая аппетитным ароматом.
– Вот это да! – обронил Алаг и тут только заметил в углу маленькую Галу в белой меховой шубке, скромно улыбавшуюся ему тихой доброй улыбкой.
Тогда только он скинул с плеч свою добычу, быстрым шагом подошел к девушке и крепко пожал ей обе руки. От этого она смутилась и опустила вниз голову.
– Неужели ты все сама? Какая же ты мастерица!
– А Фуксия говорила, что я дуреха и ни на что не гожусь.
– Пусть лучше позавидует тебе эта Фуксия, если сама хоть на что-то способна.
Гала с благодарностью посмотрела в ясные правдивые глаза своего нового друга. А он еще крепче пожал ей ее маленькие руки.
– Ой, а это что такое?
Он ткнул ногой кучу мусора возле лежанки.
– А это… – Гала смутилась, – это мои вещи. Я их после постираю.
– И это одежда? Тут только дырки. Даже Клову на подстилку не пойдет.
Он решительно метнул тряпки в огонь. Гала только ахнуть успела. А Алаг успокоил:
– Не расстраивайся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Правда, Клов?
Волк в ответ поднял вверх голову и утвердительно завыл.
После ужина Алаг разделал тушу убитой им косули и отдал волку на съеденье самые крупные кости. Гала повесила сушить просоленные куски мяса. А оставшуюся шкуру Алаг принялся тут же выделывать.
– Ну-ка, примерь, – сказал он, откинув в сторону шило. – Подойдут?
Гала уронила на пол окорок. Перед ней на чурбаке стояла пара новеньких замшевых сапожков, с узкими носами, на мягкой тонкой подошве, с аккуратными шнурочками и кисточками на концах. Они были так милы и красивы, что позавидовала бы Гале любая модница.
– Ну, что стоишь, разинув рот? Примерь же.
Гала не верила своему счастью. Она не двигалась с места, не поднимала оброненного мяса и боялась даже притронуться к небывалой обновке. Алаг же только рассмеялся, а Клов радостно завилял хвостом.
– Таких нет даже у Розы, – трепетным шепотом произнесла Гала и наконец решилась осторожно взять их в руки.
Ее приятель только добродушно пожал плечами.
– Кстати, тут еще осталось много кожи. Попробуй что-нибудь смастерить себе, если сможешь, – предложил он взволнованной подруге. – А мы пока с Кловом проверим капканы. Может, что-то и попалось.
Гала сидела в раздумье перед кусками мягкой нежной замши и с грустью осознавала, что боится испортить ее, неловко скроить или неровно сметать детали. Да и вообще она не знала, с чего начать. И будет потом ей обидно, если не справится, не оправдает надежды своего преданного друга.
И тут ей на глаза попался забытый на полу острый нож Алага. В глазах Галы заискрился радостный огонек, она воспрянула духом, схватила инструмент и, не теряя ни минуты, тотчас принялась за дело. Когда же хозяин пещеры вернулся обратно, пришло его время восхищаться увиденным. Перед ним на высоком каменном выступе, словно дикая горная козочка, стояла маленькая тоненькая девушка с пышными черными волосами, черными, горящими радостью глазами, в узких замшевых сапожках цвета кофе с молоком и в такой же изящной узкой тунике с кокетливым вырезом вокруг шеи, подпоясанной плетеным пояском.
– Настоящая охотница! – воскликнул Алаг и бросил к ее ногам новую добычу – пойманную в капкан куницу. – Ты просто красавица.
Гала уже не смущалась, а стояла гордая и счастливая, как победительница на пьедестале.
– Надо будет еще запастись кожей, а, может… – Алаг в нерешительности посмотрел на Галу, на сытого и сонного Клова и добавил в задумчивости: – Может, мы придумаем еще что-нибудь получше.
– Но что? – выразительный взгляд Галы обезоружил его.
– Ну… – он неопределенным жестом обвел руками пространство вокруг себя. – Я думаю, ты сама в силах придумать. Ведь ты, вижу, настоящая умница. Ты сможешь.
Тут Алаг сладко зевнул. События дня и навалившаяся усталость не давали ему сил для восторгов. И он не решил ничего лучше, чем отправиться спать, что и незамедлительно сделал, развалившись на своей скомканной лежанке. Верный Клов тут же последовал его примеру, заняв свое привычное место у порога. А Гала все никак не могла отойти от обрушившихся на нее чувств. Она пыталась успокоить охватившее ее волнение и придумать варианты новых нарядов и украшений. Но мысли путались у нее в голове и не давали сосредоточиться. Наконец, утомленная и ничего для себя не решившая, она повалилась на свое мягкое ложе и тут же погрузилась в глубокий беззаботный сон.