Глава 3
– Извините… – Выставив вперёд плечо, продираюсь через толпу к гигантскому пластиковому бронтозавру – символу нью-йоркского музея.
Изучение выставочных диорам подействовало на меня умиротворяюще, и утренняя паника почти развеялась. Эти диорамы проработаны так тщательно, что я зависала у каждой по двадцать минут. На воссозданном клочке прерий Дикого Запада рядом с огромным чёрным бизоном даже возвышалась кучка его аутентичных экскрементов, и все эти бесконечные степи Аризоны были такими настоящими, что мне на секунду стало страшно, что этот бизон меня сожрёт.
– Бизоны не жрут туристов, – сухо заметил Алекс, покорно переходя со мной от одного выставочного окна к другому.
Не нужно быть гением, чтобы понять – ему здесь скучно, будто он спит на ходу, но за все два часа, которые мы провели, блуждая между экспозиций, он ни разу меня не поторопил.
Засунув руки в карманы джинсов, он подпирает стену рядом со скелетом рептилии, название которой мне не позволили осилить пробелы в моём английском. Обернувшись через плечо, снова нахожу его глазами, на секунду забывая о толпящихся вокруг детях и туристах.
Его равнодушный взгляд плавает по залу, будто ищет хоть что-то, на чём можно было бы задержаться дольше секунды.
Он немного худощавый, с вытянутым торсом, длинными руками и ногами. Он мог бы показаться даже неуклюжим, но почему-то не кажется. Кроме того, на ощупь он весь очень твёрдый и тёплый, и у него идеальный пресс…
Неожиданной вспышкой перед глазами возникает этот самый торс, только голый, а ещё татушка в виде символа бесконечности у него под сердцем!
Раньше её не было…
Вот чёрт!
От шока открываю рот, потому что вслед за этой картинкой прицепом тащится другая. Та, где… где мои губы целуют это самое место. Язык пробует его кожу на вкус и спускается ниже, к резинке серых боксеров, а потом… всё обрывается!
Нет, нет, нет!
Но почему?! Где в моем мозгу кнопка «воспроизведите далее»?!
Что ещё я вчера вытворяла?!
Мои щёки и уши загораются, глаза округляются. Прикрываю ладонью рот. Какой кошмар…
Голова Алекса плавно возвращается в положение «прямо», и глаза становятся цепкими, когда он застаёт меня с выражением идиотского первозданного шока на лице.
– Приве-е-е-ет! – слышу голос матери и заторможенно смотрю в камеру своего телефона.
После того, что я увидела в своей голове, мне хочется засунуть её в холодильник.
– Э-э-э… – бегаю глазами по пластиковым костям бронтозавра, пытаясь развидеть то, что предъявило моё подсознание. – Привет, мам… – выпаливаю на одном дыхании.
На ней белый пушистый халат, и она сидит на диване в гостиной нашего дома. За её спиной светится новогодняя елка. У нас гигантская разница во времени. Она выглядит так, будто только что вышла из душа и собирается лечь спать.
– Вы что, в музее? – удивляется, всматриваясь в картинку за моей спиной. – В музее? Серьёзно?
– А что такого? – дуюсь, хмуря брови.
– Да нет… кхм… ничего… – говорит мама в свой кулак. – А где Алекс?
– Здесь… – его уверенный собранный голос раздаётся прямо у меня над ухом. – Гуд морнинг.
– Гуд найт, – смеётся мама, присматриваясь к нам.
Вздрагиваю, когда его рука забирает у меня телефон и поднимает повыше, чтобы мы оба были в кадре. Вторая его рука ложится на мой живот, а его бёдра вплотную прижимаются к моим.
После увиденного в собственной памяти … я немного… на взводе, поэтому стараюсь отодвинуться подальше, но всё равно чувствую его так остро, что забываю открывать рот и что-нибудь говорить, поэтому Немцев делает это вместо меня. Болтает с моей семьёй, блеща хорошим настроением и остроумием. Распластав ладонь на моём животе и выписывая на нём круги большим пальцем.
Это… запрещённый приём.
Почему у него всегда всё так легко? Будто его в этой жизни ничто не в состоянии выбить из колеи. Он всегда собран. Всегда уверен в том, что и зачем делает. Меня восхищает эта его черта. Я бы хотела научиться жить так же.
– Хей-хей, как дела? – раздаётся голос папы «за кадром».
– Они в музее, – тактично замечает мама, глядя на него поверх своего телефона.
– Ясно, – бормочет отец, будто в этот момент окончательно потерял надежду.
– Привет, папочка, – повышаю я голос, чтобы до него докричаться.
Если и существуют способы напомнить мне о моём отличии от «нормальных» девушек, то это один из них. Пару недель назад папа намекнул на то, что у меня мало друзей, а когда я сказала, что предпочитаю его компанию любой другой, он опечалился. Но я считаю его почти самым умным человеком на Земле, так что было бы глупо менять его компанию на какую-то другую. Тем более если единственная достойная альтернатива живёт… на другом конце земного шара.
Это не меняет того, что я зануда.
Тоня, моя старшая сестра, занялась бы в Нью Йорке чем-нибудь более экстравагантным. Например, потащилась бы на выставку картин в стиле волосатой руки, торчащей из бамбукового стебля. Или отправилась на концерт какой-нибудь навороченной артхаусной группы.
– Как ты, Морковка? – интересуется папа, всё ещё не появляясь в кадре.
– Я, эм-м-м… круто! – отвечаю с утроенным энтузиазмом. Всё просто отлично, если не считать того, что вчера я, кажется… чуть не изнасиловала сына его партнера по бизнесу! – Отлично… а как вы? Тоня дома?
– Задержка рейса. Ждём.
Моя сестра часто летает в Китай вместе с мужем. Он пытается развернуть там новый бизнес, а она не может без него прожить и пары дней. Думаю, скоро они переберутся туда основательно. Тоня и китайский – слабо представляю.
– Ба! – слышу капризный голос племянника. – Ну сделай бутерброд…
Роберту семь, и, насколько я знаю, в доме своих родителей он даже яичницу жарит самостоятельно, потому что его воспитывают по какой-то специальной методике, будто готовят в президенты.
– И мне… – узнаю голос Майи, моей пятилетней племянницы.
– Слав, – злится мама. – Ну сделай ты им эти бутерброды, я же разговариваю!
– Никита, накорми детей, – издав свист, велит он.
– Эта услуга оплачивается? – интересуется мой одиннадцатилетний брат.
– Да, – усмехается отец. – Подзатыльниками.
– Как это знакомо, – бормочет у меня над ухом Алекс.
Его губы каким-то образом оказались прямо у моего виска, а сама я почти лежу у него на груди и чувствую тёплое успокаивающее дыхание у себя на коже.
Почему с ним всегда так хорошо? Тепло и надёжно…
На секунду мои веки опускаются, а когда понимаю, что творю, дёргаюсь и выпутываюсь из его рук.
– Ладно… эм-м… я пошла смотреть рептилий… – тараторю, поправляя волосы.
– Отдыхайте, – целует камеру мама.
– Алекс, гляди за ней в оба! – Папа появляется в кадре на секунду и исчезает так быстро, что я разочарованно вздыхаю.
Мама закатывает глаза и отключается первой.
– Скучаешь по ним, Зануда?
– А ты не знаешь? – пожимаю я плечом. – Я же домашнее растение.
– Ты сама ещё не знаешь, какая ты, – бросает, кладя в карманы руки.
Закусив губу, прячу от него глаза.
Иногда я думаю, что эта затея с учёбой не стоит того, а потом Алекс берёт меня за руку и расталкивает плечом толпу туристов, таща меня к крокодилам. Тогда все мои сомнения исчезают до худших времен, и пока я будто на своем месте.
Спустя три часа и десятиминутную очередь в туалет мы выходим на улицу в поисках места, где можно перекусить.
Игнорируя мелкий снег, бредём по улице, и я кручу головой.
Алекс предлагает купить хот-доги у торговца уличной едой, заверяя, что ничего вкуснее я в жизни не ела. Честно говоря, сама бы я вряд ли на такое осмелилась. Он это знает, поэтому поглощает свою сосиску демонстративно. Глотает не жуя, будто год не ел, и слизывает с пальцев горчицу.
– Бедный! – смеюсь, давясь своей сосиской. – Совсем одичал здесь один…
– Р-р-р… – Вгрызается он в булку, и я хохочу на весь Центральный парк, когда у него во рту становится совсем тесно и точёные щеки начинают трещать.
– М-м-м… – закатываю глаза, языком собирая со своих пальцев убегающую горчицу. – Ты до переезда вообще ел сосиски?
– Не припомню…
Его голос звучит хрипло, поэтому перевожу на него глаза..
Сглатываю, облизывая губы, потому что он на них смотрит, проводя языком по своим, а потом глядит мне в глаза с таким напором, что я роняю свой хот-дог на землю…
Всё это совершенно несексуально. Мы с набитыми ртами и в горчице, но у меня в животе кто-то взорвал петарду.
– Ой… – бормочу, отвернувшись и посмотрев на свой потерянный хот-дог.
Алекс молча протягивает мне салфетку, а потом берёт бумажный пакет с сувенирами и кладёт его себе на колени.
– Там мой сок… – Тянусь за ним, лепеча. – Давай я сюда поставлю…
– Не трогай… – отрезает он немного грубо.
– Чего ты злишься? Музей не понравился? В следующий раз можешь сам выбрать, куда пойдём… – пытаюсь я сгладить ситуацию.
Зажав в зубах стакан кофе, он чертыхается и лезет в карман куртки за своим звонящим телефоном.
– Джон, я немного занят… нет, не на работе. Вот чёрт! А вы где?
С любопытством смотрю на Алекса. Он проводит пятернёй по всклокоченным волосам и, сбросив вызов, поворачивается ко мне.
– У знакомого днюха, празднуют здесь недалеко. Завалимся?
– А это удобно? Я там никого не знаю, это всё-таки твои друзья.
– Ты знаешь меня, Морковка. Это главное.
Алекс уворачивается от моего удара и громко смеётся, запрокинув голову.
Морковкой называть меня может только папа!
Глава 4
– Тебе нравится джаз? – нервно кричу через приоткрытую дверь ванной. – Я видела, тут недалеко играют, может, сходим?
– В качестве разнообразия, может быть, – долетает до меня расслабленный голос Алекса.
Наклонив голову, закатываю к потолку глаза, стараясь не видеть покрывающих мою грудь засосов. Зажмурившись, изо всех сил пытаюсь вспомнить, как они появились, но всё будто накрыто железным колпаком. Хотя теперь я отлично помню, как мой язык изучал голый торс Алекса… а вот то, как он пытался меня сожрать, в памяти не воспроизводится. Может, кто-то сверху жалеет мою нестабильную психику?
Я хочу помнить… каждую секунду, проведённую с ним.
– Вспоминай! – приказываю своему отражению в зеркале, ткнув в него пальцем, и снова кричу: – Или Бродвей! Может, сходим на Бродвей?
– Завтра развлечение выбираю я, – делает он акцент на этом «я». – Мы идём на «Никсов». Билеты уже выкупил.
Отлично. Баскетбол.
– Ты что, за них кому-то душу продал? – выкрикиваю, глядя в свои глаза.
В самом деле, где он достал эти билеты?
– Нет! – кричит Алекс в ответ. – Только гостайну.
Очень смешно.
За такое в Штатах положена смертная казнь. На секунду страх за него сковывает сердце. Ну и работëнку он себе выбрал!
Упираюсь руками в умывальник и выдыхаю, кусая губы.
Он сидит там, за дверью, прекрасно зная, откуда у меня это. Как и то, что я делала, когда… добралась до резинки его трусов. Это нечестно, что он всё помнит…
Рассеянно перебираю свою одежду, разложенную на умывальнике, не зная, что надеть.
– Куда мы идём, напомни? – Разрываюсь между платьем, юбкой и своими мыслями.
– Одно местечко в Гринвиче. Ничего особенного. Там будет пара ребят из лаборатории и их френдгëрл.
Ничего особенного… и что же мне надеть?
– А твоя подружка… – Выхватываю из стопки красный пушистый свитер. – Джесс, кажется? Или Британи? Будет там?
Очень красивая мулатка с большими карими глазами. Экзотичная как розовый лимон. С очень уверенными задницей и грудью. Она мне сразу не понравилась, как только я увидела её у него на шее. Он постил совместные фотки в своих соцсетях всю осень, а потом она куда-то делась, но фото остались.
– Камила, – раздаётся прямо за моей спиной.
Резко развернувшись, прикрываю телесный пуш-ап свитером и вскрикиваю:
– Я голая!
– Ты в белье, – хмурится он, глядя на мои плечи. – Это не то же самое.
На мне трусы и лифчик.
Какого чёрта он так делает?
– Выйди! – с отчаянием требую я.
– Чего я там не видел? – продолжает Немцев рассматривать ту часть меня, где нет лица!
Его слова ударяют по моим нервам своей двусмысленностью.
Мы никогда раньше не водили двусмысленных разговоров. Он сказал так специально, чтобы меня смутить. И зачем? Ведь мы же договорились, что ничего не было.
– Алекс! – рычу, указывая пальцем на дверь. – Проваливай!
– Чëрт… – бормочет, протягивая руку и бесцеремонно выхватывая у меня свитер.
– Отдай!
Но мой протест ничто в сравнении с выражением его лица – он улыбается как безнадёжный олигофрен в третьем поколении. Тупо пялясь на отпечатки своего рта, разбросанные повсюду на моей груди.
Медленно подняв глаза к моему лицу, почëсывает затылок.
Резко отвернувшись, хватаю с умывальника другой свитер и натягиваю его на себя, но это меняет ситуацию ровно на ноль целых и одну сотую, потому что он еле прикрывает пупок, и я всё ещё в трусах, а Алекс вдруг оказывается за моей спиной. Поймав мой настороженный взгляд в зеркале, наклоняется и берёт меня в кольцо из своих рук. Открыв кран, подставляет ладони под струю горячей воды.
Я сглатываю и не могу пошевелиться. Колени вдруг становятся чертовски мягкими, потому что горячее дыхание Немцева щекочет мою шею. Он касается своей одеждой моих спины и бёдер. Я чувствую тепло его тела, мне хочется закрыть глаза, и в этот миг мозг услужливо подкидывает воспоминания…
Нет!
«Я верхом на нём. Сдираю с него футболку. Он поднимает руки, помогая, и набрасывается на мою грудь. Втягивает в рот сосок прямо через ткань кружевного лифчика, в котором я была вчера! Дёргает чашку вниз и набрасывается опять! Сначала на один сосок, потом на другой, пока я… как ненормальная прижимаю к себе его голову…»
Это кошмарное воспоминание теплом просачивается под кожу и собирается между ног тягучей болью…
Замерев как истукан, жду, пока он вымоет свои и без того чистые ладони и испарится к чертям, чтобы я… могла подумать о том, чем он, чëрт его дери, думал, когда позволил мне на себя забраться! Он не выглядел жертвой… совсем не выглядел…
Закрыв кран, Алекс отстраняется и спокойно вытирает руки полотенцем. Так тщательно, будто искупал их во фритюрном масле.
– Алекс… – рычу с угрозой. – Кончай!
– Что мне делать? – клоунски выгибает он брови.
– Проваливай! – указываю пальцем на дверь.
– Где мне кончать? – паясничает. – Прямо здесь? – указывает руками на кафельный пол.
– Хватит! – Топаю я ногой, собираясь то ли реветь, то ли смеяться.
– Хочешь, чтобы я кончил сейчас? Или, может, сначала поедим?
– Дурак… – Схватив свою юбку, запускаю в него, чувствуя, как к горлу подкатывает дикий смех.
– Я обычно не кончаю до ужина… – Уворачивается и пятится к двери. – Но могу кончить перед завтраком…
– Алекс! – смеюсь, запрокинув голову.
– Можем кончить вместе…
– НИКОГДА! – визжу, швыряя в него полотенце.
Увернувшись, подходит к двери и разворачивается, будто без этого наговорил слишком мало!
– Тебе нужно быть поаккуратнее с пивом, – задирает вверх свою толстовку.
Моя челюсть падает вниз, а краска смущения заливает лицо цветом перезрелого помидора .
Его плоский, покрытый светлыми шелковистыми волосками живот выглядит так, будто его… обстреливали шарами для пейнтбола, но это был всего лишь навсего мой рот.
– Оденься потеплее, – говорит, лукаво улыбаясь и возвращая толстовку на место. – Мы пойдём пешком.