Петрович. Повесть-сказка

Комната уже не была пуста: посередине стоял стол, возле которого на одном из двух стульев сидел тот, к кому, видимо, и вёл его по странному лесу, мокрой траве и полю из нектаринов Тир. Во время пути Петрович не пытался представить себе, с кем ему предстоит встретиться, но теперь всё же удивился: слишком уж неожиданным было увидеть это существо. Опершись на спинку стула, за столом сидел… обыкновенный человек, мужчина среднего возраста, с бородкой и внимательным взглядом карих глаз.

– Приветствую тебя, Петрович, отведай пищи, скажи, о чём думаешь. Я – Гран.

Петрович подошёл к столу, присел на свободный стул, косясь на расставленные на столе блюда с едой: незнакомыми фруктами и плодами, вкусно пахнущими напитками.

– Приветствую и я вас, Гран. Если не возражаете, действительно перекушу: проголодался.

Нельзя сказать, что Петрович не был удивлён или поражён всем происходящим, но, несмотря на это, странное спокойствие наполняло его, он словно чувствовал себя на своём месте (это должно было случиться!). И, как следствие, проснулся аппетит. Петрович ел спокойно и с достоинством, по всем правилам этикета, ведь недаром он совсем недавно изучал с таким вниманием «Энциклопедию для маленьких джентльменов», купленную за пятнадцать рублей на блошином рынке. Петрович редко тратил на книги деньги, тратить было особенно нечего, а эту просто невероятно захотелось тогда купить.

Насытившись, мальчик вытер руки и уголки губ салфеткой и поднял внимательные глаза на рассматривавшего его во время еды Грана:

– Говорите.

Гран начал словно со скрипом, словно сомневаясь, а стоит ли:

– Тир поведал нам, что ты проявил незаурядное мужество и достоинство во время пути в нашу Страну. Скажу честно, посылая Гонцов за Добрыми Людьми, мы не ожидали, что один из них приведёт ребёнка, а когда узнали, то вначале расстроились. Твоё поведение развеяло наши сомнения: редкий взрослый сможет воспринять полученные тобой новые сведения так спокойно и будет так смел в пути. Возможно, мы даже ошиблись в характеристике ваших детей. Мы ещё очень мало знаем о вас.

Гран говорил медленно, не сводя внимательного взгляда с лица Петровича, словно следя за его реакцией на сказанное. У Петровича почему-то появилось ощущение, что дружелюбный тон – маска, за которой говорящий старательно прячет своё высокомерие. Живя на улице, мальчик прекрасно изучил людей и привык доверять своим инстинктам. «Хоть прячет, и то хорошо», – подумал он.

– То, что я вижу сейчас, подтверждает наблюдения Гонца, – продолжал мужчина. – Ты спокоен. Ты не задал мне ни одного вопроса. Ты знаешь, что я скажу тебе всё сам. Тебя ждёт Миссия, мальчик, тебя и Доброго Человека, которого приведёт второй Гонец из Первого Входа.

Повисла пауза. Затем Гран набрал в грудь воздуха и так же медленно, словно нехотя, продолжил. Он вкратце рассказал о том, что Петрович уже знал. Шесть лет назад в Великую Страну Чудес нечестным путём проникли шестеро Охотников. Всё это время они бесчинствовали, заставляя многих жителей Страны проливать слёзы, отчего дожди шли почти не переставая, угрожая или затопить Страну, или оставить без пищи её обитателей в ближайшее же время.

– Сначала мы ждали. Мы мирные люди, и просто хотели, чтобы Охотники сами убрались. Но они не спешат уходить, и теперь дела совсем плохи. Мы погибаем, Петрович. Я вынужден доверить тебе тайну, то, что мы пытаемся скрыть от народа уже около полугода. Нас покидает Волшебство. Понимаешь, некоторые Чудеса перестают действовать! Это заметили пока немногие, но страшно даже представить, что будет дальше: если Страна лишится Чудес, она не станет таким обычным миром, как твой. Она умрёт, и это будет мучительно. Я попытаюсь объяснить тебе природу нашего Волшебства – её давно установили Учёные. Энергия каждого волшебного слова или поступка позволяет свершиться очередному Чуду. Благодаря этой энергии, мы и живём в том мире, который имеем. Понимаешь? Если прервать цепочку Чудес, ниточка волшебства постепенно истончится и порвётся. Жители Страны не смогут делать не только волшебных дел, вообще никаких не смогут делать! Понимаешь?!

Голос Грана постепенно становился всё громче во время этого рассказа. Теперь он увлёкся и не делал таких глубоких пауз, как вначале, а взгляд его уже не был таким испытующим и внимательным. И высокомерие в них больше не пряталось. В карих глазах человека кричала боль. Сорвавшись на крик, Гран замолчал, переводя дыхание, а потом продолжил спокойно, каким-то бесцветным тоном:

– Неделю назад был созван Великий Совет, всего четырнадцатый раз за нашу историю. Представители всех народов Страны обсудили случившееся и решили сделать то, что советовали Учёные. Они, Петрович, прочли об этом в своих Книгах ещё когда Охотники только появились. Они предупреждали нас, но никто не верил, что дела станут так плохи. Теперь поверили. Книги говорят, что Гонцы приведут двух Добрых Людей – по одному из каждого Входа, и эти люди спасут страну. Один из спасителей – ты. Это твоя Миссия.

***

Гран замолчал, бессильно опустив голову, и молчал довольно долго, пытаясь успокоиться. Рассказ о бедах Великой Страны Чудес был труден для него, Петрович это видел. И понимал почему: этот человек, по-видимому, один из главных в Стране, чувствовал свою вину за то, что произошло, за то, что раньше не внял советам Учёных. И сейчас ему было трудно рассказывать и не плакать. Всё говорило о том, что Гран привык командовать и ждал от окружающих подчинения. И вот теперь рушился его мир, и этот высокий сановник не мог найти своего места в разрушаемой Охотниками такой дорогой реальности.

Петрович тоже молчал. Он, в общем-то, не услышал ничего нового в рассказе Грана: и об Охотниках знал, и о том, зачем его позвали, догадывался. Мальчика поразило волнение рассказчика, неподдельное горе, которое тот испытывал. Наконец, Гран поднял глаза, посмотрел на Петровича и сказал почему-то уже не так недоверчиво:

– Ты можешь спросить о том, чего не понял.

– Да, у меня несколько вопросов, Гран. Скажи, чем занимаются здесь Охотники? Прости, но мне показалось, что и ты, и Тир не случайно не говорите об этом.

– Ты прав, мальчик, – Гран ещё раз глубоко вздохнул. – Мы не говорим об этом, потому что боимся заплакать. Но ты должен знать. Я скажу. Сначала они ловили обитателей страны, связывали их, надевали ошейники и сажали в тесные клетки, сплетённые из прутьев. Наверное, хотели забрать в ваш мир и продавать там. Родственники пойманных и сами пленники много плакали. Но потом Охотники почему-то передумали. Возможно, им у нас понравилось. Они стали путешествовать по стране: переходят в новое место, изучают его, разбивают лагерь, берут пленных, много едят и много пьют опьяняющей воды, а потом поют свои страшные песни. Они никого не убивают просто так, только для еды, но многие умирают и не поэтому. Например, те, кого они поймали в самом начале и посадили в клетки, умерли в них от тоски и голода. А ещё умирают наши живые растения: Охотники делают из них жилища, ну, навесы и шалаши, сжигают их в костре, едят живыми… А моя дочь…

Гран снова сделал паузу, чтобы успокоиться. Петрович чувствовал, что он почти заплакал. Через несколько минут Гран продолжил почти ровным голосом:

– Ты узнаешь ещё много об их зверствах, мальчик. Прости, я не могу больше сказать. Дождь, начатый тобой, почти утих, и я не хочу стать причиной нового потока. Спроси о чём-нибудь ещё.

– Почему я? – только и мог сказать Петрович. Он просто высказал мысль, крутившуюся в его голове всё то время, пока говорит Гран. – Почему именно я?

– Ну что ж, хороший вопрос. Я уже сказал тебе, что по совету Учёных были посланы Гонцы за Добрыми Людьми. Должны были привести двоих – по одному из каждого Входа. Когда Гонец попадает в ваш мир, он, рискуя собой (так как волшебство постепенно рассеивается), иногда несколько часов ищет человека, чья душа не запятнана… – он явно искал слово, чтобы заменить запретное «зло», – позором Недоброты. Тир нашёл тебя очень быстро, Петрович, удивительно быстро, через несколько минут поисков. Нашёл и привёл сюда. Второй Добрый Человек ещё не прибыл. Вот и всё. Ты просто был первым, кто встретился Гонцу. Поэтому ты.

– Понятно. Но неужели добрых людей в нашем мире так мало, что Гонцы вынуждены их искать так долго? Нет, я, конечно, не наивный ребёнок, но не думал, что их так мало…

– Добрый Человек – это тот, кто никогда не просто не сделал и не сказал ничего… недоброго, он даже не подумал об этом, он не обидел никакого живого существа, большого или малого. Таких не очень-то много у вас.

Уж это-то Петровичу было прекрасно известно – Гран мог бы не делать, произнося последнюю фразу, такое многозначительное лицо. Но Петрович помнил, что и он иногда воровал, часто обманывал Грека, старшего брата Кота, присматривавшего за малолетками в их общине. И о своём желании прихлопнуть укусившего его Светлячка тоже вспомнил… И промолчал.

– Чем бы ты хотел заняться, пока не появится Второй? – продолжал тем временем Гран. – Только не проси о путешествии, этому придёт своё время.

– Тир рассказывал, да и вы говорили о том, что в Великой Стране Чудес есть Книги, написанные Летописцами и хранимые Учёными. Можно мне взглянуть на них?

Даже в неожиданно открывшемся для него новом волшебном мире Петрович не забыл о своём увлечении. Гран с удивлением посмотрел на мальчика.

***

Книги Петрович в основном находил. Правда, бывало, и воровал, но редко. Петрович вообще не любил воровать. Хотя это и было совсем несложно, стоило только сделать умное лицо и одеться почище – и бери с прилавков торговцев что хочешь (продавцы, никогда не воровавшие сами, – такие простаки).

Но искать ему было интереснее. Книги очень часто выбрасывали, ещё чаще попадали в отбросы газеты и журналы, и Петрович просто выбирал их из мусора в контейнерах, стоявших по захламлённым ростовским дворам. Иногда искал и на свалке, но редко: Петрович не любил ездить на свалку.

Рано утром в контейнерах рылись не только бродяги, но и приличного вида старички и старушки, пенсионеры. Они выуживали вещи попрочнее и поинтереснее, потом отмывали, а одежду стирали, гладили, в общем, приводили в товарный вид и продавали на блошином рынке. Но Петрович искал книги, пусть потрёпанные, пусть замызганные, но новые для него, это самое главное. Нет, он любил перечитывать и старые, делал это по десять раз, но находить новые было заманчиво и радостно. Иногда отыскивал одну, а, бывало, и по три-четыре сразу. Старички-пенсионеры знали прекрасно о его страсти и, если натыкались на что-нибудь для него, то не отбрасывали, а бережно откладывали в сторонку, а потом отдавали Петровичу. Это они рассказали ему, что во времена их молодости читали все, читали много, на скамейках в парке, в переполненном общественном транспорте – везде. Он просто не тогда родился со своей страстью.

Найденное чтиво Петрович складывал в своём тайнике. Относительно тайном, конечно. Вся компания о нём знала, но никто не трогал: книги – это было единственное, чем Петрович дорожил, воровство или порчу чего не простил бы. Хотя кому нужно их воровать? Петрович ведь один читал на этой планете, странный мальчик.

Возможно, он читал и не то, что было нужно. Возможно, серьёзный воспитатель в другом мире, где были мамы и папы, а книги покупались за деньги, подобрал бы для него иной круг чтения. Уже позже Петрович понял, что читал он в основном то, что осталось за бортом нового общества, ведь выбрасывали чаще всего книги, основанные на старой идеологии недостроенного советского государства. Но прежде чем он это осознал, уже были прочтены «Тимур и его команда», «Дальние страны», «Улица младшего сына», стали любимыми героями Гаврош и Мальчиш-Кибальчиш. Петрович сам не понял, как получилось, что пропитался он не прагматикой царивших вокруг по-настоящему рыночных (то есть базарных) отношений, а романтикой странствий, пионерского товарищества, борьбы за справедливость и правду без богачей. Но становление личности произошло, причём без воли Петровича, под влиянием устаревшего советского чтива, и мальчик внезапно осознал себя чужим в этом мире, где богачи не стремились помогать бедным, где для каждого было важно только, как бы побольше всего урвать, и никто не пытался строить общество, справедливое ко всем.

Были моменты, когда Петрович ненавидел книги, справедливо полагая, что они виноваты в его непохожести на других, но всякий раз отходил, успокаивался и вновь погружался в их удивительный выдуманный мир. Рождались стихи.

 
Я думал, я вас разлюблю,
Мои мучители и судьи,
Я бился, как блоха в сосуде —
В сосуде тесно кораблю.
В ночи мне нужен огонёк,
А лучше солнечный денёк,
Я с книгой сяду на пенёк —
И всё – далёк.
 

А ещё Петрович очень любил читать энциклопедии. Вот только в мусоре они оказывались редко, приходилось воровать и даже иногда покупать. Петрович выучивал энциклопедии наизусть, открывая для себя мир реальный, не созданный каким-то фантазёром (Петрович никогда не запоминал имена авторов), а описанный учёными. Знания распахивали перед ним горизонты, позволяли, сидя в грязном ростовском дворе или парке, путешествовать по всему свету, опускаться под толщи воды мирового океана, взмывать в слои атмосферы, где невозможно было дышать. Иногда знания были жестоки. Именно в энциклопедии он не так давно прочёл, что Кота можно было вылечить простым и недорогим лекарством, которое продаётся в любой аптеке, – пенициллином. Поздно прочёл.

Гран вёл его в Хранилище по уже знакомому или только похожему на прежний ходу, стены которого расступались перед идущими и смыкались за их спинами, причём ширина хода была как раз такой, чтобы можно было пройти. Сановник шагал уверенно и важно, не наклоняя головы, и стены расступались ровно настолько, чтобы не задеть его. И даже чуть больше. На всякий случай. Хранилище оказалось здесь же, в Горе. Приведя Петровича, Гран попрощался и ушёл. Он делал всё очень спокойно и с большим достоинством, если не волновался.

***

Помещение, куда попал Петрович, удивило его. Оно было огромно. Тёмные каменные стены поднимались высоко вверх, и очертания потолка едва угадывались в заполнявшем высоту полумраке. Это был большой зал с округлыми стенами, раздвигающимися широко в стороны. А вот заполнявшие зал книжные полки, поднимающиеся от пола в полутьму потолка, были совершенно обычными и не оставляли сомнений в том, что перед Петровичем была просто-напросто библиотека. Он бывал в библиотеке в своём мире, книг, правда, не брал (оказалось, что для этого нужны документы, которых не было у Петровича), а вот посмотреть ходил.

Книги стояли и лежали на полках, много, очень много книг! От вида этого богатства у Петровича захватило дух. Здорово! Тревожил только лёгкий запах сырости. Этого запаха не должно быть в библиотеке! Петрович знал, что книги должны храниться в сухом помещении, но, видимо, и сюда начала постепенно проникать влага, грозя со временем уничтожить хранящиеся здесь тома.

Мальчик незаметно для себя отошёл от стены, возле которой оставил его Гран, и медленно двинулся в глубь зала, осторожно касаясь руками переплётов и обложек. Книги были старыми и новыми, очень аккуратными. И ни пылинки! Петрович умел ценить бережное обращение с книгами.

Когда мальчик, не утерпев, взял в руки один из толстых томов и раскрыл его, за спиной у него раздался тихий голос, заставивший вздрогнуть:

– Ты не поймёшь, но ценю.

Перед слегка испуганным Петровичем стоял маленький человечек с чистым круглым лицом и раскосыми глазами, одетый в короткие брючки и широкую блузу неопределённого при таком освещении цвета: то ли сероватого, то ли зеленоватого. Петрович не мог не отметить про себя, что этот новый для него персонаж очень напоминал безнадёжно глупого чукчу из анекдота. Стараясь быть серьёзным, мальчик вежливо представился:

– Моё имя Петрович, здравствуйте!

– Здравствуй, Петрович, я рад, что ты пришёл. Меня зовут Аи р, я – Учёный.

Гордость и, по-видимому, даже тон превосходства, звучавшие в голосе похожего на чукчу Учёного Аира, отнюдь не способствовали тому, чтобы Петрович мог сохранить серьёзность, и мальчик всё-таки не выдержал, фыркнул.

– Это хорошо, что ты смеёшься, потому что в этот момент ты точно не плачешь. Я рад. И всё же, что послужило причиной веселья?

– Простите, Аир, – Петрович решил быть максимально честным, – Вы знаете что-нибудь о чукчах?

– К сожалению, немногое. Охотники рассказывают о них небольшие истории, демонстрирующие глупость людей с произнесённым тобою названием. Более ничего мне не известно. Чем вызван твой вопрос?

– Понимаете, чукчи – это такой небольшой народ на севере моего мира. Нормальный, наверное, народ, но в анекдотах, то есть маленьких историях, они очень глупые. Вы должны знать, Аир, – Петрович говорил, тщательно подбирая слова, – Вы немного на них похожи. Конечно, внешне. Извините.

– Не извиняйся, спасибо, что рассказал. Для нас, Учёных, любое новое знание – огромное богатство. А из твоего небольшого рассказа я почерпнул многое. Это необходимо записать, а потом мы ещё поговорим.

И Учёный отвернулся с явным намерением уйти.

– Постойте, не оставляете меня. Может быть, пока вас не будет, я почитаю какой-нибудь учебник, чтобы научиться понимать знаки в ваших книгах?

– А, ерунда, – отмахнулся Аир. – Если бы всё было так просто.

Уходя в темноту, он начал монотонно бормотать что-то, похожее на заклинание, на непонятном языке. Разобрать что-нибудь было невозможно, и Петрович вздохнул. Быть рядом с книгами и не уметь прочесть было не просто печально, это походило на чьё-то изощрённое издевательство. Машинальным жестом Петрович взял с полки одну из книг и открыл её…

Он понимал всё!

«Заклинание, это действительно было заклинание!» – промелькнула радостная мысль ровно за секунду до того, как мир книги поглотил Петровича в прямом и переносном смысле. Он был в книге! Видел то, что описывалось (том оказался рассказом о древней истории Великой Страны Чудес), путешествовал не со страницы на страницу, а из одного описываемого события в другое. Захватило дух, кружилась голова, Петрович был испуган и счастлив одновременно.

Когда вернувшийся Аир «вытащил» мальчика из уже наполовину «прочитанной» книги, у Петровича дрожали ноги, а всё вокруг кружилось, как после карусели для взрослых.

– Так много нельзя сразу, – Учёный помог ему сесть на скамью, стоящую у стены. – Отдохни. Я знаю, что в вашем мире книги читаются по-другому, мне рассказала об этом одна из Добрых Людей.

Глаза Аира смотрели на Петровича спокойно и ясно, это были очень умные глаза, и уже совсем незаметно стало сходство Учёного с персонажем анекдота. Когда ошеломлённый Петрович пришёл в себя, Аир снова заговорил:

– Я очень рад тому, что ты любишь чтение. Думаю, остальные не будут возражать против того, чтобы дать тебе в путешествие Энциклопедию. Пойдём, мальчик. Твой спутник прибыл, и вам обоим предстоит встретиться с Учёными. Я ведь не один, нас двадцать три.

Через несколько минут пути между чистыми полками, сверху донизу заполненными чудесными книгами, Петрович оказался в небольшом пространстве, свободном от полок, хотя и окружённом ими со всех сторон. Освещение здесь было немного получше, и мальчик легко рассмотрел собратьев Аира, сидящих на скамьях. Похоже, это было особое племя, потому что все Учёные были удивительно похожи на Аира с его широкими скулами и узенькими щелками глаз.

Учёные были немногословны, напутствовали Добрых Людей, действительно преподнесли Петровичу Энциклопедию размером с какую-то детскую книжку-малышку, только потолще. Не это поразило Петровича. Он с интересом смотрел на второго Доброго Человека, приведённого наконец из Первого Входа. Увиденное было несколько неожиданным.

***

Это была женщина неопределённого возраста (где-то между двадцатью пятью и сорока, определил Петрович), щуплая, маленькая и, по-видимому, беременная. Изуродованное ренолалией лицо смотрело вокруг недоверчиво и непонимающе. Это заболевание, носящее в народе название «заячья губа» или «волчья пасть», было хорошо знакомо Петровичу. На улице, в компаниях беспризорных, воришек и нищих, встречалось много людей со следами неумелой операции на лице. Петрович знал почему: детей, родившихся с расщелинами, умно называемыми в медицинской энциклопедии ренолалией, чаще других оставляли в роддоме родители. Жизнь была зла к ним с самого рождения, и многие из страдальцев мстили жизни, горе-родителям, а заодно и обществу, становясь врагами этого общества.

Увидев Петровича, женщина явно обрадовалась и прямо-таки бросилась к нему:

– Ты тот, второй, да? Ты из нашего мира? Скажи, это сон? Что всё это значит, где мы, мальчик?

В голосе её звучала настоящая паника. Так боятся чего-то непонятного, какого-нибудь огромного зверя в полной темноте. Она была неприятна в этом своём страхе, некрасива с искажённым лицом, растрёпанными бесцветными волосами и ярко выделявшимися на бледной коже красными линиями шрамов. Кроме того, женщина не выговаривала несколько звуков, и понять её речь можно было только напрягаясь и мучительно вслушиваясь. Петрович подавил поднявшееся в душе отвращение к ней и постарался сказать как можно спокойнее и рассудительнее:

– Здравствуйте, меня зовут Петрович. Извините, но всё, о чём вам говорили эти… люди и все остальные, правда. Прошу вас успокоиться. Простите, как ваше имя?

Вежливая речь Петровича имела некоторый результат: в безумных глазах собеседницы появился проблеск понимания. Она не отрывала взгляда от Петровича, и это очень напоминало, как смотрит испуганный ребёнок на того единственного взрослого, который способен взять его за руку и вывести из страшного, явно не по возрасту выбранного для воскресной забавы лабиринта. Она вздохнула и, словно с трудом вспомнив своё имя, проговорила несколько бессвязно:

– Люся, меня зовут Люся. Это правда, всё это правда… Но как такое может быть?

– Представьте, что вы в сказке, Люся. Просто поверьте и принимайте всё, как сказочные чудеса.

Петрович взял Люсю за руку и пожал её. Отвращение и жалость к этой испуганной мышке боролись в нём, и он не знал, что победит. Ища поддержки, мальчик оглянулся на окруживших их и молча наблюдавших за этой сценой Учёных. И ему не понравилось то, что он увидел.

Недоверие. В их взглядах отчётливо читалось недоверие. Петрович нашёл глазами знакомое лицо Аира и произнёс извиняющимся тоном:

– Ей просто нужно время, понимаете. Не так-то просто принять сразу вашу реальность. Необходимо осмыслить всё, привыкнуть.

– У вас нет времени. Необратимые изменения происходят в Стране, и вы должны начать уже сегодня. Она Добрый Человек, но она беспомощна, испуганна и слаба. Мальчик и слабая женщина – это немного не те, кого мы ожидали.

Сомнение и жёсткость в голосе Аира вывели Петровича из себя:

– А кого вы хотели увидеть? Добрых, вы хотите самых добрых, чтобы никогда даже мысли недоброй не было?! Вы не знаете нашего мира! Сильные не могут там быть добрыми! Не нравимся? Пожалуйста, отправляйте нас назад! Сделаем вид, что ничего не было, что это просто сон такой явственный.

Петрович был поражён нахлынувшими на него чувствами: отвращение к доверчиво смотревшей на него Люсе исчезло, осталась только жалость и обида, но обида не на неё, а за неё. На них. Притащили в новый мир, рушащий все представления о жизни, и хотят, чтобы она проявила чудеса героизма, смело посмотрела в глаза опасности и, не дрогнув, отправилась спасать неизвестно кого, неизвестно от кого и неизвестно как!

Поддержка пришла не от Учёных. Голос Грана прозвучал отчётливо в наступившей тишине:

– Мальчик прав. Они те, кого предрекли вечные Книги, и не нам с вами судить, справятся они или нет. Наш долг – помочь им. Я забираю Добрых Людей. Если, Учёные, вы хотите ещё что-то сказать людям на прощание, говорите.

Молчание ответило Грану.

– Идём, – спокойно проговорил Гран Петровичу и доверчиво державшей его за руку Люсе.

Они вновь двинулись между уходящими в мрачноватую высь стеллажами с книгами, а затем цепочкой через раздвинувшуюся перед ними стену. На этот раз путь вывел их наружу, в промокший мир чудес.

***

Было, по-видимому, раннее утро. В его тусклом свете вышедшие видели мокрую скалу за спиной, бесчисленные капли везде: на листьях деревьев, на траве и цветах. Дождь был гораздо слабее, чем после вызванной Петровичем грозы, но он никуда не делся, всё так же шёл, закрывая своей пеленой всё, кроме стоявших ближе других деревьев.

Гран первым нарушил молчание:

– Не сердитесь на них. Учёные очень умные, самые умные в нашем мире, но им свойственно всего бояться и никому не доверять. Они странные: никому не дают читать свои Книги, никого не пускают в Хранилище. Мы, возможно, раньше вызвали бы вас, если бы они нам сразу сказали о древнем пророчестве. Вы ведь не уйдёте обратно, попробуете нас спасти?

Петровича поразили робость и надежда, звучавшие в голосе этого гордого и высокомерного человека.

– Конечно, попробуем, – ответил мальчик. – Только простите, Гран, а вы, вы сами не пробовали остановить Охотников? Ну там, повоевать с ними, что ли?

– Повоевать? – переспросил Гран. – Как это? Это, наверное, что-то, о чём мы не знаем… Мы пробовали поговорить с ними, всё объяснить, убедить уйти. Никакого результата. Все, кого мы посылали к Охотникам, исчезли, по-видимому, погибли. Наш мир очень разумный, но мы никогда не воевали, прости, Петрович.

Они ещё немного помолчали, любуясь просыпающимся лесом, слушая тихий разговор деревьев. Это было красиво. Несмотря на витавшую в воздухе опасность, умиротворение разливалось в душе Петровича. Но ещё одно чувство, пришедшее недавно, не уходило.

Обида. Ему было обидно, что он, мальчик, должен был всё взять на себя, быть самым сильным и предусмотрительным, быть взрослым. Какая-то несправедливость была в этом. И хотя в своём мире он тоже не был защищён и опекаем, там, по крайней мере, все понимали, что он ребёнок и нуждается в совете и помощи.

– Когда мы пойдём? И ещё: хотя бы приблизительно – куда идти, что делать? План какой-нибудь есть? – спросил он Грана.

– Пойдёте сейчас. Я познакомлю вас с Проводником и Стражем, и пойдёте. А план… План – это ваше дело. Откуда у нас план? – искреннее недоумение в голосе Грана мешали даже обижаться на него, и Петрович просто ещё раз вздохнул: ну что с ним сделаешь?

– Вот ваш проводник, – Гран указал на куст возле ног Люси, и та испуганно отступила подальше от куста: под свисающими до земли мокрыми ветками сидела довольно большая, размером с двухмесячного котёнка, жаба.

– Позвольте представиться, я – Га, ваш Проводник, – голос жабы был, как и полагается, квакающим, но при этом полным достоинства.

Петрович и Люся представились, удивлённо глядя на жабу.

– А Страж кто? – спросил Петрович у Грана. Тот огляделся вокруг и указал на одно из деревьев:

– Это ваш Страж.

На ветке сидела крупная, сантиметров семьдесят в высоту, птица, смотревшая на них умным взглядом чёрных глаз.

– Его зовут Кри, – пояснил Гран. – Он молчалив и необщителен, он не будет вам мешать. Страж никогда не спит, и поэтому вы сможете отдыхать спокойно: в случае опасности Кри предупредит вас, разбудит, если спать будете. Вот вроде и всё. А это для Проводника, – Гран протянул Петровичу небольшой рюкзак. – Поса дите его туда и понесёте. А вот сумочка побольше, ну, там для еды и всего такого.

Петрович взял рюкзак и пустую сумку, больше похожую на мешок, перетянутый сверху прочной тесёмкой. Повисло тягостное молчание, и Петрович понял, что именно он должен его прервать:

– Спасибо вам, Гран, за напутствие, мы пойдём, пожалуй. До свидания.

Мальчик взял в руки тяжёлую жабу, неловко засунул её в рюкзачок, надел его на спину и протянул руку ещё не пришедшей в себя Люсе:

– Пойдём, – он шагнул в сторону леса.

Их действительно вырвали из привычной обстановки и хладнокровно вытолкнули в незнакомый мир, требуя совершить невозможное, или это просто казалось Петровичу?

***

Лес быстро закончился. Они двигались по заросшему высокой травой болоту. Ноги давно промокли, солнце пряталось где-то за густыми клубящимися облаками, было сыро и грустно. Все молчали. Воодушевление, которое всё-таки появилось у Петровича в первые минуты пути, быстро прошло. Они шли неизвестно куда, просто шагали по размокшей земле, хлюпали башмаками и носами. Молчали. Люся тихо плакала.

Петрович не мог прийти в себя. Да что там, он был просто ошарашен! Сколько можно, в самом деле, строить из себя героя, разыгрывать невозмутимое спокойствие. То, что хорошо в книгах, не годится для жизни!

«Я должен признаться самому себе, – подумал он, – что не знаю, что делать, что я испуган и озадачен, что мне не нравится эта страна, как, впрочем, и компания, в которой я оказался».

Внезапно мальчик остановился: он ощутил, что от этой грустной мысли стало легче. Как только он признал, что всё плохо, по-настоящему плохо, это «всё» стало немного лучше. Мальчик повеселел. Ну что ж, если он даже и не абсолютно добрый, то, по крайней мере, честный, хотя бы сам с собой.

– Можно спросить тебя, Проводник? – поинтересовался он у груза за спиной, становившегося всё более тяжёлым с каждым шагом пути.

– О да, Добрый Человек, спрашивай. Обязанность Проводника – отвечать на все вопросы, – с готовностью проквакал «груз».

– А если не спрошу, будешь молчать?

– Совершенно верно, обязанность Проводника – не досаждать разговорами.

– Понятно. Значит, ты молчишь не из-за плохого характера или нежелания помогать нам, а по обязанности. Это успокаивает. Скажи, почему мы не получили в дорогу никаких припасов, еды там или тёплой одежды, плащей непромокаемых, например? Нам ничего не дали, кроме тебя, радость моя…

– Вам дали ещё мешок… – многозначительно произнёс Га.

– Эту пустую сумку? – Петрович удивился.

Проводник ответил молчанием.

– А, ну понятно, я должен спрашивать. Зачем нам дали пустую сумку? – мальчик старался быть терпеливым, но квакающий Проводник уже начал выводить его из себя.

– О, это не простая сумка! Ты достанешь из неё всё, что хочешь, если назовёшь это вслух. При условии, конечно, что это тебе действительно нужно.

Ответ был таким простым и бесхитростным и одновременно таким неожиданным, что Петрович едва не упал, споткнувшись об узел из травы. Волшебство, опять волшебство! До мальчика наконец начало доходить, в какой сумасшедший мир он попал, причём без права возвращения.

– Стоп, – сказал он. – Я больше не могу. Надо разобраться, поговорить, обсудить всё. Сколько можно вот так идти? Всё, привал!

Это правда, первые шаги были безобразны, вспоминать долгий тоскливый путь по болоту под низкими тёмными облаками потом будет стыдно, но ещё не поздно начать всё сначала!