Заговор
– Ты проделал долгий путь… – осторожно начал Данте. – Я очень рад тебя видеть, но не понимаю, как ты смог отложить все управленческие дела и приехать…
– В славном городе Флаверне все под контролем, – отмахнулся Гвен, – я проснулся утром и понял, что не могу больше сидеть, сложа руки. Надо действовать.
После этих слов он счастливо улыбнулся и замахнул залпом полкубка своего любимого цветочного вина.
Верховный Хранитель не сразу понял, что его друг имеет в виду. А потом до него дошло.
– Гвендель, ты ведь понимаешь, как все это может обернуться? Чем тебе придется рисковать… – произнес Данте и осекся, вдруг четко осознав, что тот больше ничем не рискует.
Только вот он об этом вроде как не знает.
– Я понимаю. – Серьезно кивнул Правитель погибшего города. – За моими плечами целый Флаверн. Но какой смысл следить за клумбами родных улиц, высчитывать убыток от экспорта вина, благоустраивать тюрьмы, когда вокруг люди умирают от голода из-за огромных налогов, страдают от произвола королевских солдат, сотнями гибнут в правом восстании, горят на кострах Серых Мастеров. Я не призываю тебя помочь, но я должен хоть что-то начать делать, пока я не перестал себя уважать.
Данте спокойно смотрел на друга. Который не призывает помочь. Зачем тогда пришел и говорит ему все это? Человек, которому нечего больше терять. А ведь у Верховного Хранителя целый Орден за плечами. А так же все Великое Королевство. И весь мир… который медленно, но верно пытается поглотить Тьма.
– Чем я могу помочь тебе, Гвендель Энироуз?
– Я слышал, у Ордена есть артефакт. – Гвен заговорил демонстративно заговорщицким голосом. – "Облако пыли". Знаешь такой?
Разумеется, Данте знал. Это была одна из опаснейших вещиц. "Облако пыли" могло полностью скрыть следы присутствия магии.
Его изъяли у одного колдуна, который тридцать лет создавал с помощью чар уродов и мутантов, обреченных на муки и нескончаемую агонию. Его искали все – и Орден, и Серые Мастера и королевская полиция, но никак не могли найти.
Нарушителя быстро вычислили бы, ведь магия всегда оставляет следы, которые не сложно почувствовать при должном настрое. Но с помощью артефакта колдун скрыл само наличие магии. Даже существа, которых он плодил, первое время считались роковыми созданиями природы.
Когда его все же схватили, колдун объяснил свою деятельность тем, что пытался создать идеальное творение, некое живое существо, во всем превосходящее человека.
Ох, сколько их было, сумасшедших мечтателей, которые грезили идеалом. И хорошо, когда они рождались художниками или музыкантами, а не магами и алхимиками.
Верховный Хранитель слегка улыбнулся другу.
– Гвен, ты вообще понимаешь, о чем просишь?
– О да. – Правитель погибшего города улыбнулся в ответ. – Едва ли я смог бы обратиться с такой просьбой к кому-нибудь другому.
– Разумеется, не смог бы, "Облако пыли" есть только у меня. – Рассудил Данте. – Оно способно полностью скрыть все следы магического воздействия. Но разве я могу допустить, чтобы ты творил магию во зло?
– Ни один человек не погибнет. – Твердо проговорил Гвен. – Я лично поклялся себе в этом.
Хранитель глянул недоверчиво.
– Тогда как ты собираешься бороться с Королем и Серыми Мастерами?
Гвен хитро улыбнулся.
– Это будет долгая многоходовая игра. Надо подорвать их авторитет в народе, ослабить влияние, власть и хотя бы слегка опустошить кошельки. А деньги раздать семьям погибших повстанцев. А потом колесо закрутится само-собой, и, тем или иным способом, Король будет свергнут. А Серые Мастера потеряют свои полномочия сжигать людей налево и направо.
– Слишком уж все у тебя просто.
Похоже, друг во всем слегка повредился умом, раз собирался в одиночку бороться с устоявшейся многовековой системой.
– О нет, не просто. – Покачал он головой. – Говорю же, на это надо время. Может быть несколько месяцев, скорее даже лет, может десятилетий. Я только начну дело, а потом найдутся последователи.
– Уверен?
– Обязательно найдутся. А я с чистой совестью вернусь к своим делам в Флаверн.
– Ну да… – вздохнул Данте и снова не выдержал, – только вот нет больше никакого Флаверна…
– Так ты дашь мне артефакт?
Не слышит. Хранитель пристально посмотрел другу в глаза.
– Ты же понимаешь, что Орден запрещает выносить артефакты из Хранилища.
Гвен небрежно пожал плечами.
– Ты же глава Ордена и можешь делать, что хочешь.
– Действительно, – усмехнулся Данте.
Он уже забыл, когда в последний раз делал, что хочет. Вся жизнь его была посвящена служению Ордену. Только однажды он почти потерял голову. И ничем хорошим это не кончилось. Перед глазами снова встала его девочка, заплаканная, с потухшими глазами, молчаливая. Но не зря же все было… Данте вспомнил ее смеющуюся и пьющую вино из горла. Вспомнил, как она считала веснушки у него на плечах и насчитала двести шестнадцать.
"Мне не нравятся веснушки" – сказал он ей.
Она состроила кислую мордашку и ответила недовольно:
"Может, веснушкам ты тоже не нравишься".
Кошка часто тогда говорила, что никогда не была так счастлива. А когда все закончилось, она говорила, что ей никогда не было так больно. Сможет ли она когда-нибудь его простить?
– Прости. – Это был голос Гвена, выведший Данте из задумчивости.
– За что? – Рассеянно спросил он.
Друг нарочито виновато потупил глаза.
– Я прочитал твои мысли. И, кажется, случайно узнал твою самую заветную тайну.
Вот это было неожиданно. Хотя, Гвена, разумеется, никогда не волновали вопросы личного пространства. Хранитель нахмурился.
–Не ты ли еще десять лет назад обещал мне так не делать?
– Я же извинился. – Невинно посмотрел на него Гвендель. – Значит, Кошка? Я помню, ты искал какую-то кошку. И, видимо, нашел.
– Пообещай, что больше не будешь лезть мне в голову. – Данте все еще был немного раздражен.
– Не будь занудой, я уже дал тебе обещание десять лет назад.
– И с тех пор неоднократно его нарушил.
– Так пожертвуешь мне "Пыль"?
– Гвендель, я не могу тебе вот так просто дать ценный артефакт, обладающий…
– Давай пропустим часть твоего монолога, где ты предаешься занудству, и перейдем к той части, где ты соглашаешься дать мне этот ценный артефакт.
Данте не смог сдержать улыбки. Человек, которого он еще утром считал мертвым, сидел напротив него и, по обыкновению, хамил.
– У меня нет "Пыли". – Признался Хранитель. – Она не в этом Хранилище.
– То есть ты уже согласен отдать мне ее, – тут же сделал вывод Гвен, – только надо забрать ее из другого Хранилища.
– Ты сможешь пользоваться им только в моем присутствии. – Сдался Данте, хотя и произнес эту фразу максимально строго. – Через два дня я еду на ежегодную неделю Ордена. В подвалах замка Иллингтон на берегу моря лежит твоя "Пыль". И ради тебя мне придется выкрасть артефакт у собственного Ордена.
Гвен торжественно приподнял кубок, видимо, празднуя свою победу.
– Я еду с тобой. Мы так давно не путешествовали вместе.
На губах Данте мелькнула грустная улыбка.
– Боюсь, это будет наискучнейшее из наших путешествий. Чинная колонна служителей Ордена, и я в окружении охраны.
– Скучная у тебя жизнь, – покачал головой Гвен.
– Ну почему, есть в ней и веселые моменты. – Вздохнул Верховный Хранитель.– Видел бы ты мой головной убор для торжественных Церемоний.
– Вот за него мы и выпьем! – радостно поднял кубок Гвен.
– Ты всегда так красноречив в своих тостах.
– А ты долог и скучен.
– Ты любишь мои тосты, – убедительно проговорил Хранитель, – все любят мои тосты.
– Ну за твои тосты! – торжественно провозгласил его друг и допил уже, наверное, пятнадцатый кубок сладкой цветочной дряни.
Приют комедиантов
Был уже вечер, по-осеннему печальный и промозглый. Жизнь на ярмарке перестала бить ключом, гуляки переместились в теплые помещения. Лина-Лин и все остальные шли, стараясь не привлекать внимания, Шенен совсем исчез за своим капюшоном.
Марко был молчалив и сосредоточен. Он нервничал, и Лина-Лин догадалась, что ему предстоит встреча с прошлым.
Судя по тому, как ее друг глубоко вдохнул и медленно выдохнул, его просто переполняли эмоции.
На широкой лужайке недалеко от центра ярмарки стояли две большие повозки, к дереву были привязаны несколько осликов. Костер, запах еды и четыре мужчины у огня. Они смеялись и передавали друг-другу увесистую флягу.
Завидев силуэты чужаков в сумерках, ребята замолчали и уставились на них. Не испуганно, скорее с легкой насмешкой и молчаливым вопросом "Чего надо?"
– Здравствуй, Фридрих. – Глухо проговорил Марко. – Это я.
Мужчина с бородой, достойной короля, на вид сильно за сорок, неспешно поднялся, сделал шаг вперед.
– О, Творец! – воскликнул он в замешательстве. – Маркус, ты ли это?
– Нет, нет и еще раз нет! – очень эмоционально воскликнул тонкий молодой парнишка с длинными светлыми волосами. – Я не на секунду не поверю в это!
– Это я, Анри. – Грустно улыбнулся Марко. – И я очень скучал по вам всем.
Человек с густой бородой, которого Одуванчик назвал Фридрихом, сделал еще один слегка нерешительный шаг и потом порывисто, и крепко сжал Марко в объятьях.
Странный паренек с длинными волосами, Анри, как-то резко вскочил и тоже обнял Одуванчика, ненавязчиво оттесняя его от Фридриха. Лина-Лин услышала громкий всхлип и увидела, что по лицу Анри текут слезы.
Кто все эти люди и что вообще здесь происходит? Она посмотрела на брата, но тот тоже явно ничего не понимал. Похоже на воссоединение семьи…
– Мердок! – тихо позвал Марко еще одного мужчину, мягко отстраняясь от длинноволосого молодого человека. Тот, кого он звал, сидел спиной вполоборота и курил угрожающего вида самокрутку. Вместо того, чтобы откликнуться на зов, мужчина с острой черной бородкой еще больше повернулся спиной.
– Я один не знаю, кто это такой? – спросил четвертый незнакомец.
Чернявый, с мужественными чертами лица, он был настоящий красавчик.
– Это Джонни. Новый член труппы, – представил Фридрих последнего, – а это Маркус, старый член труппы.
– Что? – вырвалось у Джениуса, – ты актер???
– Актер – это слишком громко сказано, – начал юлить Марко. – В моем случае, скорее…
– Маркус – актер, – твердо перебил его Фридрих, – и один из лучших. В свою труппу я никогда не брал абы кого.
– Да, это так! – все еще всхлипывая воскликнул Анри. – Видели бы вы его в роли Минервы!
– Минервы?? – Лапуля крайне озадаченно уставился на Одуванчика.
Лина-Лин не выдержала и захихикала, представив себе эту небритую морду в роли прекрасной древней богини, разодетой в струящиеся одежды.
Шенен слегка склонил голову набок, силясь хоть что-то понять.
– Никак не разберусь в именах, – сказал он, – мне казалось, Минерва – это женское имя.
Фридрих окинул Шенена внимательным взглядом.
– Это женское имя, голубоглазый юноша, – театрально поклонившись, изрек Фридрих, – но испокон веков все роли в театре исполняют мужчины, потому что женщинам нет места на священных подмостках сцены.
–Анри всегда играет женские роли. – Марко указал на длинноволосого юношу и тот в ответ послал ему воздушный поцелуй. – Я всегда играл мужчин, но однажды нам потребовались две женские героини.
Марко тяжело вздохнул.
– Это великое искусство,– Фридрих положил руку Марко на плечо, – сыграть на сцене такие черты характера, которых нет в тебе.
– Видимо, все же есть… – едва заметно буркнул Джениус.
Человек, сидящий спиной все это время, наконец-то встал и повернулся ко всем лицом.
Лина-Лин решила, что у него довольно странная внешность. Черные брови выгнуты, будто он презирает весь мир, черные глаза смотрят исподлобья. В острой темной бородке отчетливо видна белая прядь. Кажется, Одуванчик называл его Мердок.
– Мы очень ценили Маркуса за его актерскую игру, – вкрадчиво произнес этот человек и по очереди окинул своим суровым взглядом Лину-Лин, Лапулю и Шенена. – Мы ценили его и за многие другие качества. Вам, чужаки, сложно будет это понять, но все мы были как одна семья…
Ну почему же сложно? Лина-Лин прекрасно это понимала. Пожалуй, сейчас она чувствовала то же самое не только к Лапуле, но и к Марко, и к наивному чертовски странному Шенену и даже к Джулии, которая так и не появилась больше. И Кошкина привязанность делала всех этих людей уязвимыми для Проклятья…
– Маркус был с нами два года. – Мягко, но как-то зловеще продолжал Мердок. – А потом он ушел. Точнее, исчез, не сказав ни слова.
– Мы думали, ты мертв, Маркус. – Опять всхлипнул Анри. – Думали, никогда тебя не увидим.
– Анри рыдал еще две недели после твоего ухода. – С легкой грустью добавил Фридрих.
В свете костра Кошка обратила внимание, как благородно выглядят черты лица руководителя труппы. Взгляд карих глаз живой и выразительный, даже морщинки не портили лицо, а только предавали ему еще больше мудрости и величия.
– Простите меня. – У Марко, по крайней мере Лине- Лин так показалось, на щеке блеснула слеза. – Я не мог по-другому, мне нужно было…
– Да заканчивайте же вы ваш гребаный актерский балаган! – не выдержал Лапуля. – Марко, просто скажи им, что нам от них надо. А если они не согласны, давай убьем их и пойдем отсюда!
Лина-Лин попыталась ненавязчиво пнуть брата и ткнуть локтем в бок, но все присутствующие уже повернули к Джену озадаченные лица.
– Познакомьтесь, это мой друг Джениус, – уже довольно спокойным голосом объявил Марко. – Рядом наш приятель Шенен и Ли…
Он запнулся, вспомнив, что на Лине-Лин надета мужская одежда.
– Ли. Этого мальчика зовут Ли. – Неуверенно закончил Одуванчик.
– Но он не похож на ребенка с востока… – озадаченно потер подбородок Фридрих.
Руководитель труппы так пристально разглядывал ее, что Лине-Лин захотелось куда-нибудь спрятаться. Да уж, она обычно представлялась разными именами, когда ей приходилось бывать в мужских платьях, но не такими идиотскими.
Немного вперед выступил Джениус.
– Это мой брат. И если уж вам так интересно, я объясню, почему его так зовут. Свое имя он получил неспроста. Наша мать, когда носила ребенка в утробе, была спасена от изнасилования неким слугой по имени Ли. Он проходил мимо и запросто уделал пятерых насильников, напавших на мать. Думаю, всем понятно теперь, почему братишку зовут Ли?
Последний вопрос был произнесен с плохо скрываемым раздражением.
Лина-Лин и не знала, что у Лапули есть что-то, похожее на фантазию. Ей аж самой понравилось ее новое имя.
– Так что вам надо от нас? – Снова вкрадчиво и недружелюбно произнес Мердок. – Я не думаю, что Маркус пришел просто повидаться.
– Фридрих, я прошу тебя о помощи. – Начал Одуванчик. – Ты уже спрятал меня однажды, теперь мне надо спрятать моих друзей. Мы все согласны играть в твоих представлениях…
При этих словах Лина-Лин покосилась на брата. Ей показалось, что глаз у Лапули нервно подергивается. Но, к счастью, он стоически промолчал.
– Деньги за спектакли нам не нужны. – Добавил Марко. – Нам надо на несколько дней или недель затеряться в толпе, в чужих эмоциях, стать другими людьми… Трудно объяснить.
– Что же, уличный балаганчик – прекрасное для этого место, – хмыкнул Фридрих. – Ты, видимо, помнишь мою слабость к постановкам на много героев. И знаешь, что мы не можем позволить себе им платить…Я готов принять вас при условии, что вы никуда не денетесь, пока мы не отрепетируем и не поставим пьесу, о которой я давно мечтал. А пока будете играть с нами в пошлых комедиях и грошовых драмах. Будем развлекать толпу. Потому что нам, в отличии от вас, деньги как раз-таки нужны.
Режиссер повернулся к Лине-Лин, Джену и Шенену.
– Балаганчик "Зеленый гусь" к вашим услугам! – шутливо поклонился он
– Роли героев-любовников мои! – весело кинул красавчик у костра по имени Джонни.
Фридрих смерил взглядом симпатягу, потом Одуванчика.
– Да, справедливо. – Согласился он. – Джонни уже год с нами, а Маркус только что свалился на голову. Мы вставим вас всех в завтрашнюю комедию "В покоях знатной дамы".
– Я играю леди Анжелику! – гордо объявил Анри и изящным движением откинул волосы со лба. – Фридрих – мой рогатый муж. Джонни и Мердок – любовники, которые не знают друг о друге.
– Маркус, ты будешь кухаркой. – Объявил Фридрих. – Да вы присаживайтесь все у костра. Может, выпьете с нами? Мне нужно вас посмотреть, прослушать.
Лина-Лин присела на бревно, приняла флягу из рук Мердока, сделала глоток.
– Джениус, ты разрешаешь своему братишке пить? – улыбнулся Джонни.
– Да он с детства сосал бутылочку с ромом вместо молока, – кисло отозвался Джен, окинув Кошку презрительным взглядом.
– Фридрих, я мог бы сыграть подругу или горничную леди Анжелики. – Предложила Лина-Лин.
По правде сказать, ей уже хотелось главную женскую роль, цветы и записки от поклонников, но она понимала, что не все сразу.
– Нет. – Отрезал Фридрих. – Для женской роли ты не годишься.
Марко и Джен так и прыснули со смеху. Потом Одуванчик закашлялся, чтобы не привлекать внимание неуместной реакцией, а Лапуля просто резко перестал ржать и надел на себя свое обычное мрачное выражение лица. Придурки, что тут поделаешь…
– Ты, Ли, – после нескольких секунд раздумий продолжил Фридрих, – будешь играть слугу Мердока, мальчишку на побегушках. Твоя задача – реалистично реагировать на пинки и затрещины хозяина и быстро и услужливо перемещаться по сцене.
Лина-Лин уныло кивнула. Брат и Одуванчик снова давились смехом. Да, похоже, не видать ей записок от поклонников… Ладно, знали бы эти актеры, что она девочка, и не видать ей даже этой роли. Женщинам не место, бла-бла-бла… Она в сердцах сплюнула в костер. Сносить пинки и затрещины. Реалистично. Да уж.
– Джениус, у тебя очень яркая внешность. – Переключился Фридрих. – Будь добр, повтори пару фраз. Вот, например. Воскликни в восторге: "Твоя красота сводит меня с ума!"
– Твоя красота сводит меня с ума… – сквозь зубы процедил Джен.
Лина-Лин, услышав такое признание, быстренько взяла бы ноги в руки и убежала бы бегом от такого воздыхателя.
– Хм. – Фридрих потер рукой подбородок. – А теперь скажи расстроено "Мне не жить без тебя, любимая!"
– Мне не жить без тебя, любимая… – произнес Лапуля с такой плохо скрываемой ненавистью, что сразу было понятно, что эта таинственная "любимая", к которой он обращался, прямо сейчас умрет в страшных муках от его рук.
– Мердок, у тебя появился соперник. – Улыбнулся Фридрих. – Этот парень просто рожден для отрицательных ролей. Но так как в этой постановке таковых не имеется, ты, Джениус, будешь играть дерево.
Тут уж была очередь Кошки злорадно похихикать.
Фридрих, тем временем, объяснял:
– Твоя задача с раздраженным видом, какой у тебя, похоже, и так все время, скрывать любовников Анжелики за своими ветвями. Пару раз нужно будет врезать веткой то одному, то другому по голове.
– Ты только не увлекайся, – опасливо произнес Джонни, осторожно ткнув пальцем в бугрящиеся под курткой Лапулины мускулы.
На лице Маркуса царило выражение абсолютного счастья. Видимо, он считал, что из его напарника получится великолепное дерево. Как минимум, не менее замечательное, чем из самого Одуванчика кухарка.
– Теперь ты, голубоглазый. – Продолжил Фридрих, с удовольствием вглядываясь в Шенена. – Твоя внешность абсолютно уникальна. Обе половины твоего лица выглядят абсолютно симметричными. Никаких искажений или недостатков. Ты похож на древнюю статую. Твое лицо, к тому же, одинаково красиво и для мужчины, и для женщины. Попробуй-ка сказать, наивно глядя мне в глаза: " Поверь, любовь моя, я никогда не смогла бы тебе изменить!"
Шенен повторил эту фразу своим обычным бесцветным голосом. Но при этом он так внимательно смотрел Фридриху в глаза, что, пожалуй, какую-нибудь бледную и чахоточную барышню он, может, и сыграл бы.
Попытав Шенена еще немного женскими и мужскими репликами и отрывками из спектаклей, Фридрих так и не нашел для него достойного места в пошлой комедии.
– Будешь статуей. – Вздохнул он. – Твоя задача стоять на постаменте, менять позы, когда на тебя никто не смотрит, иногда делать вид, что подслушиваешь разговоры и периодически втихаря кидать в героев и зрителей всякие предметы.
– Зачем? – только поинтересовался Шенен.
– Затем, что это смешно. – Пожал плечами Марко.
– Все! – Фридрих довольно потер руки. – Уверен, получится просто уморительно. В обед мы уже сможем показать наше представление. Сейчас же приступим к репетиции.
– Но уже почти ночь, – недовольно отозвался Мердок.
– Ничего не поделать, мы должны ввести новых персонажей.
Фридрих хлопнул несколько раз в ладоши и крикнул:
– Все по местам, начинаем представление!
Все актеры лениво расползлись по сторонам. Уже через минуту их было не узнать. Перед Линой-Лин были совершенно другие люди, хотя они даже не сменили костюмы.
Анри ни один здравомыслящий человек не назвал бы мужчиной. Это была красивая и распутная светская дама. Джонни стал настойчивым и непроходимо глупым кавалером. Мердок превратился в язвительного и напыщенного интеллектуала. Благородный Фридрих в этом представлении выглядел невероятно жалким и смешным обманутым мужем.
Лина-Лин была искренне поражена, когда на ее глазах в канву готового сюжета был легко вплетен персонаж Одуванчика. Презабавная сварливая горничная леди Анжелики воровала вещи госпожи, дурила ее кавалеров, флиртовала с обманутым мужем, и все это рождалось прямо на ходу. Марко и правда играл великолепно, несколько раз даже Джениус улыбнулся его шуткам.
Спать легли далеко за полночь. Всю их четверку Фридрих уложил в повозке для костюмов и декораций. Было тесно и неудобно, зато тепло.
Лина-Лин все время ворочалась и бурчала, что некоторым мужикам не мешало бы и помыться, чтобы не вонять на все и без того тесное помещение, но все они благополучно засыпали и не обращали на нее никакого внимания.
Только Шенен сидел на небольшом красном троне, сделанном для какого-то спектакля. Он выглядел святым на фоне позолоченного металлического солнца, украшающего спинку сидения для королей. Неземной взгляд голубых глаз соответствовал образу.
Лина-Лин прищурила глаза, сосредоточилась на тонком мире и увидела, что сияние Шенена было сегодня не таким уж и ярким. Она подозревала, что на их подопечного так повлиял рассказ о том, как Лионель избил до смерти нищего.
Джениус и Марко рассказали ему все незадолго до сна. В основном для того, чтобы узнать, что за личные чувства может Маршал Лионель испытывать к Шенену. Но тот только покачал головой.
– Я не знаю, кто это. Или не помню. И ваше описание ни о чем мне не говорит.
Одуванчик и Лапуля переглянулись.
– Он так тебя ненавидит, – медленно произнес Джен, – что убил человека, который рассказал ему о тебе. Ворсистого. Убил его вместо тебя.
Шенен помолчал некоторое время, глядя в сторону.
– Нет, Джениус. – Качнул он головой. – Лионель убил его потому, что этот человек причинил мне зло. Это не менее отвратительный поступок. Но ведь и вы готовы с легкостью убивать ради меня, разве нет? Я не вижу разницы.
Последние фразы он произнес еще более холодным тоном, чем говорил обычно. Обвел лица друзей пристальным взглядом. Лина-Лин так и не научилась спокойно смотреть в эти невероятные глаза.
– Моя судьба не определена, – продолжил Шенен. – Я могу лишь теряться в догадках о своем происхождении и предназначении. Я встретил вас и решил пойти с вами. И я догадываюсь, что если бы я не пошел, вы забрали бы меня силой.
Вы рассказали, что меня ищут другие. Я не знаю почему. Я видел Слуг Тьмы, вы сражались с ними, вы не слышали, но они звали меня с собой. Я почувствовал, что не должен идти.
Я никогда не видел Маршала Лионеля, Мастера Роланда Серебряного. Я не знаю, что это за люди и что за человек Верховный Хранитель – тот, кому вы служите.
– Это замечательный человек. – Твердо сказала Лина-Лин. – Самый лучший.
Шенен склонил голову набок и тихо произнес:
– А ведь и Маршал Лионель и Мастер Роланд Серебряный для кого-то замечательные люди. Вопрос в том, кто они для меня. Я уйду, если пойму, что мне по пути с кем-то из них.
Не ожидавшие такого поворота событий, Одуванчик и Лапуля озадаченно переглянулись.
Джен как-то странно глянул на голубоглазого.
– И тебя не смущает, – проговорил брат медленно, – что Мастер Роланд Серебряный сотнями сжигает людей на костре? И то, что со времен назначения Лионеля Маршалом Великого Королевства не меньшее количество народа было казнено как государственные преступники? Ты же трясешься за каждую самую ничтожную жизнь.
Шенен едва заметно покачал головой.
– Не бывает ничтожных жизней, Джениус. Мне пока нечего тебе сказать, я должен увидеть сам, чтобы разобраться. Я мало знаю о мире, но успел понять, что иногда и зло несет за собой добро, а иногда наоборот.
Лина-Лин в очередной раз заметила – когда Шенен долго что-то говорит, его хочется слушать и слушать, погрузиться полностью в этот спокойный голос, раствориться в его глазах.
– Надо выспаться перед представлением! – спохватился Марко и насмешливо улыбнулся – Завтра ваш первый выход на сцену, волнуетесь?
Да уж, может Лина-Лин и волновалась бы, если бы у нее была приличная роль. Получать пинки и подзатыльники было не так-то сложно, разве что унизительно. Она в очередной раз вздохнула и посмотрела на Лапулю.
Джен и так весь вечер метал в Одуванчика молнии глазами. Да, ее братец явно не был рожден для театра. Даже дерево получилось из него чрезвычайно нервное и агрессивное. К счастью, Фридриха это устраивало. Он сказал, что для комедии это самое то.
Только Шенен, кажется, был доволен. То есть, он как обычно не выражал никаких эмоций, но относился к роли очень серьезно, внимательно слушая все замечания режиссера.
– Нет, я не волнуюсь. – Ровно ответил Шенен на повисший в тишине вопрос Марко. – Я все делаю правильно, Фридрих мной доволен.
Отлично, он не волнуется. Интересно, он вообще умеет волноваться?
Сейчас Лина-Лин лежала между Лапулей и Одуванчиком, чтобы было теплей. К счастью, сегодня никто из них не храпел. Сверху она накрылась черно-красным театральным плащом. Засыпая, Марко еще пробурчал, что прекрасно сыграл роль визиря в этом плаще два года назад.
Шенен не двигался и, казалось, не дышал. Глаза были полуприкрыты. В общем, не смотря на толпу народа со всех сторон, Лина-Лин наконец-то почувствовала себя в одиночестве. Она позволила мыслям идти своим чередом и вскоре погрузилась в приятную негу воспоминаний о Данте.
Неделя Ордена ровно год назад. Ее уже посвятили в пятую ступень, и она проходила обучение в замке Иллингтон на берегу моря. По вечерам она вместе с другими посвященными приходила на праздник. Если Кошка была в церемониальном балахоне с капюшоном, то ей надлежало сидеть в длинной трибуне вместе с сотнями других Хранителей. Но стоило его не надеть, и она полностью была предоставлена сама себе – могла уйти за ограждение в толпу, бродить по ночной ярмарке, пить эль и горькую настойку и постоянно смотреть в сторону трибуны, где в самом центре на резном троне сидел Верховный Хранитель. На нем были длинные тяжелые одеяния и здоровенный белый головной убор, такой, чтобы точно уж всем было видно. Лина-Лин все время подшучивала над этой громадиной.
Данте чинно сидел на троне и благосклонно смотрел праздничные представления. Артистов приглашали со всего света, и там действительно было на что подивиться. Две сотни танцоров в экзотических восточных одеяниях, выполняющие движения абсолютно синхронно. Огненное шоу, которое вызывало в толпе вопли ужаса и восторга. И театр. Лучшие труппы мира показывали свои представления. Для них создавались огромные декорации, костюмы и прически были столь пышными, что невозможно было оторвать взгляд.
Это зачастую были сцены из истории Ордена или из жизни богини Онори. И зрители внимали каждому слову, рыдали и смеялись вместе с актерами. Лина-Лин обожала эти спектакли. Она уже тогда в тайне мечтала сыграть главную роль, не зная, что в театре не место женщинам.
Они обсуждали спектакли с Данте, гуляя по роскошному замковому саду, когда удавалось сбежать ото всех на десять минуток. Но даже тогда они шагали в полуметре друг от друга, хотя хотелось обняться до хруста костей.
Но Лина-Лин прекрасно понимала, что другие девушки из Ордена не простят ей излишнего расположения Хранителя. Да и мужчины все до одного осудят и никогда не будут считать ее достойной служения Ордену.
Так что эта прекрасная неделя была наполнена сладкими муками от того, что они так близко друг к другу и при этом так далеко.
Лина-Лин писала ему бесстыдные записки о том, чем конкретно она хотела бы сейчас с ним заняться и как. И издалека наблюдала, как слуга приносит ему конверт, как Хранитель разворачивает его, начинает читать. И сначала пытается сохранять ровное выражение лица, будто ему принесли меню на обед для согласования, потом пытается подавить легкую улыбку. Под конец краска приливает к его лицу, он смеется, переполненный эмоциями. А потом ищет ее глазами. И она ловит его взгляд, полный такой страсти, что мурашки пробегают от головы до пяток с такой силой и скоростью, что она едва стоит на ногах.
Так они провели всю неделю, изводя друг-друга взглядами и словами. И в последнюю ночь Лина-Лин, стоя у окна женской спальни, увидела, что у Данте в кабинете все еще горит свет, а, значит, он работает, не смотря на поздний час.
Все ее соратницы давно спали, и она подумала, что сможет улизнуть ненадолго. Кошка судорожно начала придумывать причину, по которой служащий пятой ступени может пойти ночью к самому Верховному Хранителю.
Он просил ее принести ему книгу, но она забыла сделать это днем? Срочные депеши на подпись? Она обнаружила ценный артефакт и ей необходимо лично сдать его Верховному Хранителю?
Лина-Лин вздохнула – все это было похоже на бред. Ничего такого, что не могло бы подождать до утра или что нельзя было бы передать через доверенного слугу.
Тем не менее, Кошка взяла в руки пару тяжелых фолиантов. Порывшись в своих вещах, нашла несколько свитков "на подпись". И, подумав, водрузила наверх пустую коробку, в которой, якобы, лежал некий бесценный артефакт.
И, чувствуя себя полной дурой, нагруженная весьма сомнительными оправданиями, она пошла через темные и сырые коридоры замка, дрожа от холода и в предвкушении встречи с возлюбленным.
Каждый скрип двери и отзвуки голосов заставляли ее вжиматься в стенку. Старые коридоры замка были продуваемы всеми ветрами насквозь. Но все же она дошла до заветного кабинета.
Робко постучав в дубовую дверь, она вошла и встала посереди комнаты, крепко сжимая в руках весь свой хлам. Она ждала, что Данте будет ругать ее за неосторожность и ласково, но непреклонно отправит ее обратно в свою спальню.
Хранитель поднял голову от письма, отложил перо и некоторое время молча смотрел на Кошку с легкой улыбкой, видно догадавшись, зачем она притащила все эти вещи. Потом встал, прошел мимо Лины-Лин и закрыл дверь кабинета на ключ.