Вдали ухнула сова.
– Я же говорил, что надо было взять приемник, – проворчал папа. – С музыкой веселее.
Я видел, что им с мамой тоже не по себе. Мама все переживала, что замерзнем ночью, что лиса съест наши припасы, что дождь пойдет. Но бабушка Галя только отмахивалась.
– Нашла беду! Не выдумывай!
И прихлебывала из жестяной кружки обжигающий чай.
После еды папа сразу полез в спальный мешок, мама и меня стала гнать в палатку спать. Я упирался, как мог, мне хотелось ещё посидеть у костра. Бабушка положила конец нашим пререканиям, сказав:
– Отстань от мальца, Светка! Мы с ним посидим ещё чуток и придём. Он же первый раз в лесу! Где вы у себя в городе такие звезды увидите?
Она запрокинула голову, а мы с мамой вслед за ней. Оказалось, что пока мы ели, морось прекратилась, и в прорехи низких облаков стали видны звезды. Далекие светящиеся точки казались живыми, переливались и моргали нам в темноте.
– Нам завтра надо в шесть подняться! – проворчала мама, скрываясь в палатке.
Но баба Галя взяла меня за плечи и усадила назад к костру.
Очень здорово было сидеть и смотреть на огонь. Слышно было, как родители переговариваются в палатке, как комары тихо пищат надо мной и дышит, шевелится лес.
Бабушка протягивала руки к языкам пламени, будто грелась, хотя ночь была теплая. Мне казалось, что она хочет к нему прикоснуться или даже поймать в ладонь.
Вдруг что-то хрустнуло прямо у меня за спиной.
Я повернулся, вглядываясь в темноту, а бабушка сказала:
– Не бойся, Костик, ветка упала.
И я увидел на её лице ласковую улыбку.
– Бабушка, вот как ты леса не боишься? – спросил я. – А вдруг медведь?
– Медведь к огню не пойдет, – рассмеялась она. – Да и видала я вещи пострашнее медведей. Меня уже ничем не напугаешь.
Я знал, про что она говорит. Про войну. Про неё всегда так говорят, а то и вовсе молчат.
– А расскажи! – почему-то шепотом попросил я.
Она глянула на меня своими веселыми глазами с морщинками в уголках, словно не верила, что я хочу её слушать.
– А не испугаешься?
Мне даже не по себе стало, но внутри уже свербило возбужденное нетерпение, пробегало мурашками по спине предвкушение жути.
– Нет, ба! Расскажи!
Тогда она уставилась на костер очень серьезным немигающим взглядом.
– Ну слушай, малыш.
И мне показалось, что пламя стало ярче, а когда баба Галя заговорила, я будто увидел всё, о чем она рассказывала.
Сорок лет минуло с тех пор. Было мне двадцать, когда война началась. Я училась в Ленинграде в летном. Самые смелые и веселые ребята там были! Суд да дело – вот я уже в поле и задача остановить врага на подступах к Ленинграду.
А немцы наступают. Что они тут творили, ты бы знал! Целые деревни уничтожали! Сгоняли людей в какой-нибудь дом и заживо сжигали. Кто бежал – расстреливали в лесу. Вся земля в крови, до сих пор чувствуется.
Она тяжко вздохнула.
– Мы с Мишкой Поповым, штурманом, летали вдвоем на новенькой «сушке»(1). Меня часто посылали в разведку, наверно потому что девка. Но и боевые вылеты были. Только сейчас речь не о них…
К тому времени я сделала двенадцать вылетов, а этот был тринадцатый. Нам надо было уточнить расположение немцев, на сколько они продвинулись.
Взлетели ночью, чтоб не засекли, с Сиверского аэродрома, тут недалеко, – она махнула куда-то в сторону. – Все шло по намеченному, но бывает так, что чувствуешь – быть беде!
Подбили мою ласточку! С воздуха расстрелял вражеский Мессер(2). Фюзеляж загорелся, и мы с Мишкой горели внутри.
Никакой не было возможности спастись: парашюта не брали – малая высота. Мишка не отвечал, я потом уже увидела, что его осколком снаряда убило.