– Вы хотите воспользоваться им, его доверчивостью! – испуганно, как бы уверяя саму себя в сказанном, прокричала она, жёстко ударив кулаком по мягкой обивке стула.
– Не сердись, ребёнок – дразнил её лорд – тебе никто и никогда не поверит. Сказать тебе откровенно, мой отец прав, ты ещё не знаешь жизнь. И вот ещё что, не снести головы, твоему любимому испанцу – продолжая издеваться, процедил довольно он – сегодня ночью, он наймёт карету, и примчится к тебе.
Графиня, не могла найти слов, она задыхалась как рыба, которую выбросило на берег, безмолвно шевеля губами, не веря в услышанное.
– Я прекрасно понимаю, что твоё детское восприятие слишком остро, и сказанные мной неаккуратно, в тот светлый праздник слова, ранили тебя глубоко в сердце. Слышишь меня, Аделия, ты принимаешь всё слишком близко, и только избирательно положительное. Ты доверилась мне, поведав личное, посчитав меня праведным, святым… и лишь спустя время, до твоей глупенькой головы дошло, что я мерзавец, оскорбивший когда-то имя семейства Монтескьери.
– Я тебе обещаю, несчастный и жалкий человек, ты будешь наказан за низкий поступок, пускай, нет в нём той масштабности, но ты оклеветал несправедливо и подло наше имя, а я это слышала – на её глазах появились слёзы, она, умеючи сдержав их, продолжила – да, мне семнадцать, и это не даёт никому и никакого права, видеть в этом грань безысходности и падения.
– Тише, тише, не стоит слёз из-за мелких пустяков! – наигранно и холодно возразил он, подходя ближе к встревоженной графини – ты слишком красива, в тебе дьявольский магнетизм, ты сведёшь сума не одного мужчину, ты слишком умна, в этом тоже постарайся увидеть минусы, а они есть, ты слишком эмоциональна, твоё нежное и милое сердечко может очень пострадать, и в противовес, я вижу в тебе немало силы, пускай она управляет тобой, а не чувства и эмоции. Я не светлый ангел и не тёмный бес, я нейтрален, позволь мне помочь тебе, послушай, и прими к сведению, всё то, что я тебе говорю – как можно деликатнее и нежней, он прижал к своим губам её руку, она вздрогнула, и отшатнулась в испуге назад – какой же я всё-таки глупец, прости – в очередной раз уходя, добавил он – непорочное, чистое дитя, не знающее мужской ласки и внимание, я не стану рисковать, не хочу стать несчастной жертвой Дериана Монтескьери – он сделал пафосный реверанс, и несколько раз поклонившись, скрылся за дубовой дверью.
Что было делать, как поступать дальше, этот день, как
нарочно заключил в себе массу негатива и неудачи, и заставлял бороться, и не предлагал ничего больше. Пасмурное, недоброе утро, начатое с шума и суеты, продолжилось загадочным пожаром, и неизвестным улыбчивым мужчиной появившегося из ниоткуда, и ушедшего в никуда, странное поведение отца, рассказавшего подозрительную, похожую на вымысел историю, сумасшедший разговор с переменчивым и жутким лордом. Она никак не могла понять, почему всего не желаемого, и в избытке, а того, что умиротворило бы закипающую голову – не было и намёка. Интуиция шептала что-то невнятное, тихое и неразборчивое, но она даже не пыталась ничего понять, просто надоело распутывать безобразные, скомканные клубки. «Может неспроста всё это происходит – думала она, не сдвинувшись с места – может это только начало…»
Она продолжила свой привычный и заученный путь. Побрела унылыми и тихими шагами вдоль молчаливой и парадной залы, видевшей не один яркий и красочный бал и маскарад – любимая затея Лансере Монтескьери, но крайне ненавистная Дерианом, который взрывался в негодовании и ярости, услыша, совершенно случайно, о тайной подготовке, скрытой нарочно от его ушей. Банкетный зал удивлял и восхищал своими размерами и изяществом. Превосходная настенная живопись, выполненная лучшими итальянскими, скурпулёзными художниками, передавшие своими руками сцены из всевозможных романтических новелл и нестареющих мифов. Дополняли насыщенную палитру, бесчисленное количество портретов, отображающих нить поколений великого семейства, завершивших своё шествие на трёх молодых, и на сей момент последних, наследницах несметного состояния. Одна из которых, задумчивая, с безразличным любопытством оценивала свой портрет. Она не видела нечего особенного в своём лице, да, большие чёрные глаза, пухлые губы, обезображенные яркой помадой, тёмные, длинные локоны волос, непослушные и густые, в лёгком творческом беспорядке, уложенные талантливой рукой портретиста. Природная бледность, была примечательной и завидной частью её лица, первостепенной в безжалостной моде. Её изнеженные сёстры, Изабелла и Мадлен, изводили себя и служанок, что бы добиться естественной мраморности кожи, но безысходно вздыхая, слезливо отворачивались от своих отражений. Хитрил художник, пополняя свой карман звонкими монетами, которые доплатил Лансере, что бы избавить от уныния и обиды, любимых и дорогих чад.
Аделия перевела взгляд на длинный, украшенный живыми цветами стол, она не любила его, по той простой причине, что находясь за ним, становишься заложником лживых улыбок, пафосных речей, фальшивых комплиментов, и замерзаешь от холода алчных, жадных и голодных глаз, он ассоциировался с очередным мероприятием, затеянным, её общительным и щедрым дядей. Ей как будто и сейчас слышался звон опустошаемых тарелок, стон хрустальных фужеров, богато одаренных терпким, едва сладковатым, знающим время напитком, она, нахмурившись, поспешила дальше, стараясь как можно быстрей проскочить картинную галерею, которая насчитывала, не один десяток портретов её нелюбимых сестриц. Неожиданно, мимо неё, озадаченно и дрожа, пробежал Лансере, его посеревшее лицо, покорённоё испугу и страху, выражало неудержимую боль. Нахлынувший интерес, она секундой погасила, одно лишь желание крушило и опустошало её, безумно хотелось отдаться сну, забыться в нём, а проснувшись, осознать, или точнее уверить себя, в том, что происшедшее, не больше чем оплот уставшего воображения.
А нежданное и негаданное послание, или зловещее письмо, как изложил для себя первоначально Лансере, являлось не чем иным, как безнадёжным приветом из заокеанья, с просьбой, а вернее с молением, которое перевернуло все планы, всю разложенную по полочкам деятельность, откинуло в стороны как ненужный хлам, страхи, опасенья, и забытые временем перипетии.
– Твоё слабоволие и несдержанный язык привели ко всему этому! – встретил громким обвинением Дериан дрожащего, испуганного Лансере – своими вечными письмами и слезливыми рассказами в них. Мельчайшие подробности в каждом из предложений!
Оцепеневший Лансере молчал, его сокрушало непонимание звучащим обвинениям, он, озираясь по сторонам, останавливал затравленный взгляд на скомканном листе бумаги, уныло покоившимся среди груды недокуренных сигар.
– Бедолага Лансере, остался без материнской опеки, брошенный в лапы, брату – тирану, несчастный человечек! – доходил до исступления Дериан – счастье иногда улыбается неудачникам!
– Прекрати, я устал выслушивать твой пьяный бред! Скажи в чём дело, и хватит бессмысленных обвинений! – решившись, угрюмо проговорил Лансере, глядя на озверевшего брата. Вместо слов слышался львиный рык, вместо глаз, остекленевшие, бесчувственные вспышки, напоминающие предсмертную агонию, страдальчески искривились губы, которые пронзали жестокими подозрениями, но восприняв их, мозг не сеял обвинений в отместку, он подавал сигнал, что пора действовать, активно поддержать, и мирно добиться истинных объяснений.
– Мы семья, Дериан, слышишь, мы единое целое, мы должны быть вместе, я смогу тебя понять, поверь мне, главное в эту минуту не отворачивайся от меня! – умоляюще и преданно сказал Лансере, поднимая с пола, частично прожженное, страдальческое письмо – я всю жизнь тебя слушал, всегда был на твоей стороне, верил тебе всегда, был под твоим началом, хотя бы единственный раз послушай ты меня, и я смогу тебе помочь! – оборвав свой душевный порыв, Лансере принялся жадно поглощать торопливо написанные строки, твёрдой рукой Винченцо Монтескьери.
– Я никогда не думал, что мать, способна на такое, что могло на неё найти? – говорил сам себе Дериан, вцепившись руками в свою голову – что с нею стало?
– Я нахожу в этом недюжий смысл, предчувствие меня не покидало! – повышая голос, рассуждал Лансере – у них есть право требовать у нас свидания с детьми, и это естественно! Весьма проблематичная, полная неудобств и жёсткости дорога, и наконец, придёт итог холодной вражде – скромно и довольно улыбнувшись, он аккуратно сложил листок бумаги в конверт, который, если и можно назвать этим словом, то только в шутку.
– Да что за чушь ты несёшь? Меня раздражает твоя покорность! Я ненавижу тебя за то, что ты не можешь сказать даже слова поперёк! Тебе сколько лет? Десять? Пятнадцать? Тебе уже сорок, а от материнской юбки оторваться никак не можешь! – в привычном и истерическом крике изводился Дериан – мне плевать, как ты поступишь! Ты знаешь, что мне надоело каждый раз говорить тебе одно и тоже, езжай куда хочешь, к кому хочешь, уезжай хоть навсегда, только мою дочь не трогай, у тебя есть свои дети, вот и решай на счёт них, а тебе, я даже не позволяю раскрыть рта, в присутствии Аделии!
– Какой ты всё-таки заботливый и любящий отец – приготовившись к атаке, сквозь зубы съязвил Лансере – вспомнил, впервые, за семнадцать лет, что у него есть ребёнок, замечательная и неотразимая дочурка!
– Ах ты, жалкий! Решил сострить? Как земля носит таких… – Дериан злостно выругался и судорожно направился к окну. Он ударил кулаком по одному из многочисленных стёкол, оно вдребезги раскрошилось, за ним последовало следующее, и так бы он разделался со всеми, если бы Лансере не удержал его окровавленную руку.
– Не смей мне мешать, не смей, не смей удерживать меня!
– Тише, братишка – прослезившись, шептал Лансере, прижимая к себе разгорячённого Дериана, а тот и не стал сопротивляться, он охотно обнял заботливого брата, словно в далёком детстве, после длительной ссоры – я с тобой, всё будет хорошо. За Аделию можешь не переживать, она сможет постоять за себя, она сильная, как ты, я буду всегда рядом с ней к тому же!
– Как ты не поймёшь, я не смогу её отпустить, я боюсь её потерять!
– Да что ты такое говоришь?! Океан таит в себе немало опасностей, но что бы так убивать себя! Это лишнее!
– Ты просто ничего не знаешь, ты не знаешь о моей ошибке, которую совершил больше чем пол жизни назад! – вырываясь с крепких объятий, завопил Дериан – сегодня я попытался открыться в этом грехе Аделии, но я растерялся, как я могу признаться ей в том, что загубил, всю её жизнь, искалечив дальнейшую судьбу?! Я хотел укрыть её здесь, в стенах этого замка, не позволяя ступить дальше наших владений. Но всё как я вижу, напрасно, у меня нет, ни шансов, ни надежды, повернуть в мирное русло.
Столько боли на лице, измученном страхом, столько сухих, но таких естественных слёз, не видел такого Лансере ещё никогда, он просто молчал, приняв как свою, эту загадочную трагедию.
– Случившееся сегодня, окончательно подкосило меня. Я обессилен, во мне нет больше сил бороться, но отдавать её никому не собираюсь! – привычным и ловким движением он извлёк из ближайшего ящика уже начатую бутылку рома. Он нетерпеливо пытался откупорить её, но тщетно, она не поддавалась. Недолго повозившись с ней, он повторно, щедро выругался, и не жалея ударил бутылкою о стену, на которой красовался серьезный, с натянутой и недовольной улыбкой, зеленоглазый молодой человек – знаешь, как я ненавижу его! – сказал Дериан, кивая головой в сторону портрета – он такой мерзопакостный тип, с ним лучше не иметь дело.
– Она сказала – проигнорировав его, не слушая, понуро отозвался Лансере – что видела какого–то мужчину, я ей тогда не поверил, она хотела мне ещё наверно поведать о чём-то, но подумав, что бессмысленно, решила промолчать. Я уверен, что Аделия догадывается о крадущейся беде.
– Чертовская сила, они уже и сюда добрались – панически произнес Дериан, не желая верить в услышанное – и самое страшное, что никакая охрана и стража не поможет, она будет бессильна.
Лансере, замешкавшись, погрузился в удручающие думы. Не видел реалии в рассказе брата он, хотя и сопереживал, и принял как свою, полную нераскрытых вопросов печальную тайну. Посчитал, что Дериан, уцепившись за воздух, пытается найти любой повод, даже самый бредовый и пустой, что бы поступить по своему, на зло, идя наперекор всем.
– Дериан, остепенись, уступи, ты же не проходимцам отдаёшь на временное попечение дочь, а родителям нашим! – сокрушался Лансере – они ведь даже её не видели, они даже и представления не имеют, о твоём ребёнке! Ты должен решиться!
– А этот твой проклятый испанец, какими судьбами вписался! Какого чёрта, мать так рьяно требует и его присутствия? Кто он? Жалкий юнец, подхалим, грязный тип, которого ты подобрал на улице, как щенка, и теперь пропадаешь в Лондоне, угождая всем его прихотям.
– Ты не смеешь так оскорблять его! – крикнул Лансере сжимая кулаки и краснея от злости – твои дружки, такие же, как и ты, превратили в гадюшник этот кабинет, а каким он был, ты вспомни, когда принадлежал отцу! У тебя своя жизнь, у меня своя, я не вмешиваюсь в твои тёмные делишки, и ты будь любезен, не иметь ко мне претензий!
– Ты от меня что скрываешь – устало сказал Дериан – я же вижу тут дело нечисто, опять с матерью чего намудрили? Любители! – он выпытывающе, строго, без стеснения и скромности, испепеляюще смотрел на Лансере. Не было ни сил, ни желания злиться. Мирно и непоколебимо, он распечатал очередную сигару, уютно и представительно разместился на кожаном диване, и монотонно продолжил – благотворительные настроения не дают покоя? Ну давай, давай, смелей, хуже чем сейчас, уже не будет, у меня поважней проблемы есть, просто порадуй мои уши, хоть чем-то новеньким! Не скромничай, мне очень любопытно! – отсчитывал, словно маленького ребёнка, растерявшегося Лансере – не тяни время, наверно уже забыл, что тебя ждут, эта жадная и хитрая семейка!
– Думаю, ты помнишь, когда я на несколько месяцев уезжал в Лондон – оправдываясь, мялся с ноги на ногу попеременно, то краснеющий, то бледнеющий Лансере – ну так вот – он тяжело вздохнул, и опёршись плечом о книжный стеллаж, для уверенности, продолжил – в нашем доме, том старом, небольшом особнячке живёт Икер. Подожди, подожди, стены этого дома, всё равно пустовали – вытирая катившийся градом пот со лба, задыхаясь, ускорил речь Лансере, видя, что Дериан, раздражённо сломал и закинул, недокуренную сигару, в груду таких же, сломанных и истлевших – не сердись, ты же попросил, рассказать тебе всё! Это только начало! Я виделся с нашей матерью, она несколько раз приезжала в Лондон, и останавливалась там! Теперь прошло немало времени, её сильно измотали эти длительные жестокие путешествия. Она очень тоскует по нам с тобой, она безумно скучает.
– Лансере, ты что издеваешься, ты в своём уме? Ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь?!
– Да, я отдаю себе отчёт в сказанном, я говорю что есть, и что было, и моя голова трезва, а мысли, свежи! Ты противься как хочешь, письмо, я прочитаю всем, и даже Аделии, она взрослый человек, и решение может принять самостоятельно! Вспомни себя, кого ты слушал? Ты жил по своим правилам и законам, а теперь, придумываешь запреты, о которых когда-то, и слушать не хотел! Икер поедет с нами, об этом, я позабочусь сам, твоя обыденная и грязная грубость мне не нужна! А вот именно тебе, я и посоветовал бы подумать сначала, а потом уже плести чепуху, просвежи свою голову, и оставь нелепые бредни при себе!
Последние слова, он постарался выделить, как можно чётче. Он не ожидал от себя, что так смело, сможет выплеснуть накипевшие, не за один день сдерживаемые переживания, которые время от времени неумолимо душили, желая стать сказанными. Его больше ничто не держало, в этих пронизанных едким дымом стенах. Решение, самостоятельно, без чьего-либо попечения, было принято им незамедлительно, после смелого итога беседы. Изменив своей устоявшейся натуре, он, решил, хотя бы для самого себя, что имеет права голоса, и при всём притом, вполне справедливое и оправданное. Его увлекла новая забота, которой, он с радостью, уделит время и средства, а в его голове, не произвольно рождались идеи, осуществление которых, покориться с лёгкостью и улыбкой.
Действительно, когда не знаешь чего ожидать, начинаешь с упоением придумывать, сочинять, кивая в ответ своим мыслям, а потом неожиданно и уклончиво, нежеланное сменяется приятным поворотом, и вот тогда наступает, острое и сладострастное блаженство.
Как человек, отдающий себя целиком и полностью своим детям, и не желающий делить их ни с кем, довольный в душе, но с фальшивой грустью на лице, сердечно сыпал предложениями, отложить столь значимое знакомство, на неопределённо длительный срок. Лансере, искренне извинялся, грешил на всё вокруг, рассыпался в обещаниях, чувствуя ликующую душу. Лорд Монферан, естественно был крайне зол и рассержен, его ожидания, рухнули и испарились на глазах, он подавал смелые, прямолинейные, даже какие-то предельно наглые и алчные надежды, зная податливость и детскую наивность, добряка Лансере. Прощание было коротким, возможно, его бы и не было вовсе, если бы не Андре Монферан, после приторных поклонов и жестов, после массы ярких реплик и слов, подытожил, не скрывая холодной улыбки:
– Вы, верно соскучились по юному испанцу, будьте добрыми, встретить этой ночью его должным образом!
Лансере однозначно услышал сказанное, но не успел воспринять. Перед его глазами скользнула карета, послышался окрик кучера и ржание лошадей, скрип колёс и пустота…
Смеркалось. По коридорам доносились торопливые шаги прислуги, они спешили как можно скорее зажечь канделябры и свечи, а при необходимости щедро пропитать смолой факелы, проверив кованые зажимы. Дворецкий, хмуро и придирчиво, насупив брови, оценивал окружающую обстановку, шествуя в компании улыбчивой экономки, имевшей очень полное лицо, с нездоровым ярко красным оттенком. Она негромко, иногда чуть повышая интонацию, сетовала на двух горничных, которые, обвиняя друг друга, никак не могли поверить, что объект их интереса, не поддаваясь на провокации, остаётся верным семьянином. Изо дня в день, его уши выслушивали одно и то же, повторные жалобы вызывали в нём, уже не злость, а поблёкшую скуку.
Стивен Робинсон, личный камердинер Лансере Монтескьери, перебирал многочисленные наряды своего хозяина, которые пестрили дороговизной ткани и отделкой, тончайшей, ручной работы. Белый и золотой, были приоритетными в цветовой гамме, а чёрный бархат протканный золотом и серебром, стоял так же, на одном из первых мест, в гардеробе скромного модника.
Пустым и потерянным взглядом, смотрел Лансере на камердинера, не вникая в его занимательные истории и свежие новости светской жизни. Он удручённо ждал ночи, до боли боясь приезда Бернардоса, он вспоминал снова и снова, заплаканные серые глаза, чёрные длинные ресницы, окроплённые солёными слезами, словно росой, дрожащие бледные губы, которые не уставали шептать « В чём моя вина, в чём? В том, что я испанец?» Как давно это было, но как свежо это преподносила память. Его дыхание замирало, нет, оно останавливалось, когда воображение, снова и снова, рисовало ужасающие картины.
– Добрый вечер, я не помешаю? – чуть слышно спросила Аделия, заходя в комнату. Она удивилась, разложенным в беспорядке вещам, так как обладатель их, очень строг к чистоте и порядку.
Лансере, решил завлечь себя пустым, никчёмным занятием, которое можно было и осуществить гораздо позже. И это понятно, переполненные переживания, должны были куда-нибудь излиться.
Стивен Робинсон, найдя в глазах Лансере, подтверждения своих мыслей об уходе, незаметно испарился, будучи догадливым и опытным.
– Я всё знаю, Монферан перед уездом посвятил меня, так понимаю и тебя тоже – монотонно проговорил Лансере, глубоко вздохнув – теперь и Дериан это знает, да и смысл скрывать! – он махнул рукой и неохотно встал с кровати.
Он взял одну из книг, разбросанных в беспорядке на столешнице, аккуратно открыл её, и, замерев на пару секунд, достал потрёпанный, помятый конверт. Он терзал его в руках, хотел вернуться, что бы спрятать обратно, метался по комнате, как загнанный зверь, наконец решившись, протянул его Аделии, она наблюдавшая за ним, переспросила:
– Мне кажется, что читать мне его не стоит!
– Читай, ты должна всё знать. Только внимательно, вникай в каждое слово, а потом скажи мне всего лишь одно слово «да» или «нет» – Лансере отвернулся, и кусая губы ожидал, играя костяшками пальцев.
« Лансере и Дериан.
Сыновья мои. Я устал враждовать. Я очень хочу попросить прощения за всё. Мне трудно писать, руки не слушаются меня, как и голова, которая беспрестанно болит, так что не вините строго. Чувствую, моё время подходит, я не справляюсь со своими обязанностями, и вынужден переложить всё на плечи моего преданного помощника. Думаю, вы наверно уже поняли, какого характера, будет это письмо. Я стараюсь писать твёрдо, как и прежде, но выходит всё с неимоверным трудом…»
Аделия прервав чтение, обратилась к Лансере, который, напряжённо поглядывал, то в окно, то на неё.
– Он болен? Но чем? Я читала его письма прежде, они были совершенно другими!
– Читай дальше! Я тебе уже сказал, и не останавливайся! – строго и неприятно сказал он, не отрывая своих глаз с окна.
Она нехотя продолжила поглощать строки, с прохладным и каким-то промозглым отвращением, не к человеку, который их писал, а к настроению изложенных мыслей. Почерк изменился, он стал более торопливым и нескладным.
«…Прошло два дня, а я никак не могу закончить письмо, болезнь оказалась сильнее меня. Доктор не покидает моих покоев, говорит скоро мне должно стать легче. Лансере, обращаюсь к тебе, дорогой мой, ты в праве быть в обиде на меня, прими мои слова о прощении, я никогда не понимал твоей доброты, главное, что у тебя сейчас всё благополучно. Твои милые дочки уже выросли, даже представить не могу, какими они стали, я их помню совсем крошечными.
Дериан, к тебе, у меня отдельный разговор, причиной наших непониманий, являюсь я, но и ты, признайся себе, в холодной отчуждённости от семьи, твоя душа слишком сильная, мой сын, далеко не у всех такая же. Принимай людей такими, какие они есть. Дериан, сынок мой дорогой, смирись с моей просьбой, и пойми её. Появление Арианы в стенах нашего замка стало неожиданностью, прости, я не в праве был так поступать, приняв её холодно и даже грубо, мои мысли и предположить не могли, что под сердцем у неё был твой ребёнок. Тогда я считал неправильным, что дочь бедного лавочника, станет частью благородной семьи Монтескьери. Лансере, мне писал, какая превосходная у тебя дочь, какой она умный и справедливый человек. Мои глаза безумно хотят увидеть её, если возможно, отпусти её, исполни моё последнее желание, больше ничего мне не нужно в этой жизни.
И вот ещё, я забыл, по этому вопросу я обращаюсь к Лансере, мы с матерью вашей, решили, что негоже будет забывать о несчастном мальчике, ты понимаешь, о ком я, ну так вот, мы пригласили и его. Моя любимая Марианна, любовь всей моей жизни, спутница преданная моя, уже поспешила оповестить его. Её строгое сердце, преданно хорошим и добрым людям. Примите его в список спутников, по хранящему опасности пути. Я заканчиваю писать, надеюсь на ваше благоразумие и уважение к нам. Мы ожидаем вас, буду верить, что успеете застать меня живым, в ясной памяти.
Люблю вас всех, спешу увидеть. Ещё раз простите за всё. Может это судьба меня и наказала, я заслуживаю этого.
Всего хорошего, дети мои »
– Да, Лансере, я конечно же поеду, а иначе ведь, никак! – задумчиво произнесла Аделия, видя что её дядя, до изнеможения истрепал белоснежный платок – бесчеловечно было бы сказать нет!
– Я так и думал – уверенно подтвердил свои мысли он, пытаясь заглянуть за её спину – у тебя тоже есть что-то ко мне?
– Да – потухая шепнула Аделия – отец, настойчиво, безумно волнуясь, поведал историю, показавшуюся мне сначала пьяной выдумкой, но теперь я нашла подтверждение его слов – она протянула Лансере пожелтевший листок бумаги – отец променял меня на три бутылки вина – по её лицу потекли слёзы, глаза покраснели, и дрожащим голосом, она продолжила – да что сегодня за день, какие-то письма, послания, тайны, Лансере, этот листок я нашла в той книге, которая, чудом уцелела после пожара.
– Не могу в это поверить! Аделия, милая моя, успокойся, прими это как совпадение! Это невозможно! – взволновался Лансере, вспоминая, разговор с братом – выдуманная история, рождённая нетрезвыми мыслями. Сама подумай, кто эти люди, как они могли проникнуть сюда, преподнеся твоим глазам эти строки, они бы не смогли никакими путями попасть в этот замок, у нас слишком хорошая охрана, и зачем всё это? Зачем им нужна ты? – он говорил, больше успокаивая себя, нежели её, он сходил с ума от нахлынувших вопросов – и тот мужчина, коего ты видела, я тебе повторюсь, было сном!
– Всё, всё, хватит, больше не будем об этом – насторожившись, сказала Аделия, проверяя плотно ли закрыта дверь, она решила, что самостоятельно разберётся в этой беде, так как нет смысла, её навязывать кому-то – верни мне пожалуйста листок бумаги, и забудь об этом. Сейчас у нас требуют решений, другие вопросы. Вы, сговорившись как нарочно, оказывается, меня обманывали! Кто угодно, только не ты! – Аделия приблизилась к Лансере, пытаясь сдержаться, заговорила – как можно жить в этой лжи, вся моя жизнь короче, чем весь этот день! И к тому же, он ещё не завершился! Лансере, неужели это ещё не всё?
– Девочка моя, милая – растерянно заговаривался Лансере – ты очень умный человечек, и не затруднит тебя объяснить для самой себя, в чём собственно дело. Я тебе никогда не желал зла! И вот сегодня, драгоценная ты моя, Дериан мне всё поведал, извини, ты просила не говорить об этом, он запретил показывать тебе письмо. Он сказал, что сделал грубейшую ошибку, будучи совсем ещё юным, и теперь… – он замолчал, скорбно обнял Аделию, неясное шепча себе.
– Теперь проверим, какой будет расплата, мне даже любопытно, на что я смогу сгодиться – флегматично рассуждала она, пытаясь успокоить рыдающего Лансере – приму судьбу такой, какая она есть!
– Аделия, прекрати – не унимался Лансере – хватит. Это всё вымысел, не ведись на него. Не будь такой, по отношению к себе. С тобой всё будет хорошо, я не позволю никому тебя обидеть.
Секунды походили на минуты, минуты превращались в часы, время мистически и каверзно, изменило свой ход. Ночь желтоглазая и звёздная, вошла в свои права, она играючи дразнила своей тишиной, она прокралась, в каждый уголок, её печальный мрак, тревожил души и мысли. Летучие мыши, вечные спутники страхов и домыслов, единственные, кто себя чувствовал уютно в этой ночи. Они, покорившись своему величию, желали проникнуть всюду, стремились в открытые окна, пугали истошными криками. Погруженный в тревогу роскошный замок, уныло смотрел в своё отражение. Зеркальное озеро, как талантливый художник, чётко, без погрешностей передавало массивные каменные стены, резные, фигурные окна. Скромная часовня, прилегающая к центральной башне, как бы ненароком коснулась краешка убывающей луны, и смущённо отстранилась, отпуская её, искать очередное пристанище. Спящий парк молчал, белоснежные скульптуры застыли, отпечатав трагикомедию, на задумчивых, погруженных в свои переживания, лицах, казалось, лунное облачение, вселит в них жизнь, и десятки статуй, закружатся в завораживающем танце. Фонтаны, так же, ждали рождения нового дня, желая стать звенящими, привлекая любопытные, до прекрасного взоры.
Вовлекаясь в окружающую обстановку, дыша её непринуждённостью, ожидали активных перемен Аделия и Лансере, они затворнически шептались, озирались беспрестанно на часы, прислушиваясь к малейшим шорохам. Затаив дыхание, они переглянулись, не могло казаться, одного и того же сразу двоим, едва уловимый скрип колёс, перемешивался с цоканьем подкованных копыт, на мгновение прежняя тишина воцарилась, но была угнетена какими-то обрывистыми выкриками. Аделия не смогла удержаться на месте, её как окрылил неожиданный крик, она, не слушая предостережений Лансере, направилась к парадным дверям. Пробегая через многочисленные залы, галереи, мимо двух библиотек, одна из которых – идея её отца, иметь лично свою коллекцию, не прикосаемую никем, созданную, только для его личного пользования. Тихая музыка, и лёгкое пение донеслись до неё, вспомнив, что Изабелла, имевшая привычку музицировать по ночам, запираясь в специально отведенной для этой цели комнате.
Массивные, тяжёлые двери не поддавались, они были заперты, она бессильно пыталась, отворить её, сбив ладони и до крови изодрав пальцы, она сделала последнее усилие, замок щёлкнул, её счастье, что закрыт он был, не до конца. Длинная терраса вела её к последующей преграде, воротам, за которыми следовали очередные. Она, безнадёжно вздохнув, сбежала по небольшой лесенке, и хотела последовать дальше, как звонкий голос стражника, произнёс:
– Мисс, будьте добры, вернуться обратно.
– В чём дело? Мне нужно покинуть пределы замка, и вы не имеете никакого права меня удерживать!
– Было приказано не выпускать Вас. Мисс Монтескьери, вернитесь обратно – невозмутимо отчеканил, очень крупный, невысокий мужчина.
– Ну хорошо, хорошо – раздражаясь закричала Аделия – продолжайте блюсти чистоту и порядок.
Ей оставался единственный шанс, воспользоваться тайным, подземным ходом. Их было несколько, и лишь единственный, который её устраивал, выходил в лес, в один из низких домиков, считавшихся собственностью лесничего, старого, прожившего здесь, не одно десятилетие, ворчуна Джерри. Так прозвал его придворный люд, и рабочие небольшого поселения, устроившегося у подножья каменного дворца.
Аделия спешила на кухню, там, в одном из подсобных помещений, под лестницей скрывалась крохотная, отсыревшая дверь, которую когда-то, совершенно случайно, они обнаружили с Икером. Она вошла в погружённую во мрак комнату, по той причине, что лунный свет, не проникал сюда, так как помещение было, полуподвальным, холодным, условия, созданные специально для удобств, рабочих персон. Она знающе открыла створки навесного шкафа, предназначенного для хозяйственных нужд, провела рукой, и нашла лишь огарок сальной свечи. Решила воспользоваться, тем, что есть, восприняв как должное череду неудач. Её не страшил тёмный и промозглый подвал, хотя, бывая здесь раньше, она сомнительно сторонилась кладовой, холодильной комнаты, которая хранила свежие тушки несчастных животных, которые, доводили до отчаяния, её ранимое и острое восприятие. И тогда царило утро, или шумный день, когда повара и поварихи, суетясь, шустро и ловко, создавали изыски, для своих хозяев, а сейчас глухая ночь, кругом пустота и мрак, а впереди, длинная подземная дорога, тянущаяся под всем каменным дворцом, в печальном одиночестве. Но страх, это последнее, что она допускала в себе, не было даже мысли, покориться ему. Скудно осветив пространство вокруг себя, неловко и аккуратно ступила вперёд, естественным образом, не заметив упавшую на пол ложку. Прибор, оказавшейся под ногой, скользнул о плиточный пол, и падения, казалось, не миновать, если бы, не цепкие и сильные руки, которые поймали её.