– Я не пойду с этим в суд, – она усмехнулась недобро. – И знаете, мне почему-то кажется, что вашему клиенту наш договор придётся по душе больше, чем раздел имущества.

Лаврову вдруг страшно захотелось закрыть глаза. Когда он открыл их, её уже не было. Только смутный запах духов висел в воздухе. Что-то в нём было, в этом запахе. Лавров схватил чашку и одним большим глотком проглотил остывший кофе. Но лучше не стало. Тогда он выскочил на проспект и помчался к вокзалу: нужно было обменять вечерний билет на ближайший «Сапсан»…

Поезд уже подходил к Москве, а Лавров всё никак не мог прийти в себя. Она ему кого-то напоминала – неуловимо знакомое движение рук, поворот головы; горько-сладкий запах её духов был ему определённо знаком. Однако мысли путались и, как он ни напрягался, вспомнить ничего не мог. Только в висках пульсировало – откуда она знает, откуда она знает?

Лавров сунул руку в портфель, чтобы достать бутылку с водой, и тут же отдёрнул, наткнувшись на что-то острое. Это был угол чёрной пластиковой папки. Лавров не помнил, чтобы у него была такая. Он снял чёрные резинки с уголков, и сердце его перестало стучать. Сверху лежал пресловутый договор на нескольких листах, с подробным списком того, что его клиент должен был обменять на собственную голову. В конце на нужном месте стояла её подпись. Вторым документом была генеральная доверенность. Больше в папке ничего не было.

Лавров вчитался в доверенность. Его собственная фамилия показалась ему чужой, её фамилия, номера паспортов, ёлки за окном запрыгали у него перед глазами. Какого чёрта! Во что эта женщина хочет его втянуть? Что происходит? Он испытывал одновременно дикое бешенство и жгучий интерес. Но какова!

Ситуацию он явно не контролировал.

Где-то в кармане настойчиво вибрировал телефон. Звонил злополучный клиент. Лавров неожиданно для самого себя выложил ему все карты, выслушал в ответ радостные излияния и согласился на встречу. К чёрту! Разберусь с ним сегодня, а потом спать, спать, спать. И ни о чём не думать.

Чтобы сбросить с себя питерский морок, он решил пройтись от вокзала до офиса пешком. Офис у него был не так далеко, на Покровском бульваре – маленький, почти домашний, с деревянными рамами в окнах. Можно было уже и посолиднее найти, но Лавров ничего менять не хотел. Он позвонил удивлённой его появлением в Москве секретарше, предупредил о встрече и попросил отменить всё и всех на весь завтрашний день.

В зимних сумерках было что-то уютное, жёлтый свет фонарей разгонял тревогу. Лаврову стало лучше, захотелось побыть ещё на улице, вдыхать и выдыхать сухой московский воздух. Но он пересилил себя, поднялся на пятый, последний этаж маленького бизнес-центра, отпустил секретаршу. Большой свет он оставил везде, кроме кабинета, а в кабинете зажёг старомодную настольную лампу. И стал ждать.

Клиент опоздал на сорок минут, ввалился с белым картонным пакетом в руках, расхристанный и весёлый, пах то ли коньяком, то ли виски и от возбуждения говорил без умолку:

– Дорогой вы мой, вы не представляете какая это удача. Голову даю на отсечение, и подумать не мог, что всё так быстро закончится. Эта баба мне все нервы вымотала. Чёрт дёрнул на ней жениться. Чёрт, точно говорю. Но если договор – всё, слово своё держит. Да не нужен мне второй экземпляр, потом ей отдадите. Не обращайте внимания, она и не такие штуки откалывала. Шутка это, понимаете. Подписал, вот смотрите, подписал. Давайте теперь коньячку, отметим это дело. Я и стаканы захватил. Ох, какое облегчение! Помню, мы с ней в Париже все кладбища облазили, под землю спускались на кости смотреть, черепа протухшие. Это у неё юмор такой чёрный.