Несотворенный мир

Темнота снова зашуршала – я шагнул навстречу шороху, подсвечивая факелом.

– Кто здесь? – спросил я, сам испугался своего голоса. И странно, сколько ни пережил я в дальних мирах, чужой среди чужих, но там как-то не было места страху – здесь же, в родном мире, мне сразу стало не по себе.

– Кто здесь? – повторил я.

Два истлевших остова вышли мне навстречу. Что удивительно – мой ужас тут же куда-то улетучился. Я стоял и смотрел на них, тонких, костяных, полупрозрачных, я ждал чего-то, сам не знал, чего. Я уже понимал, что они не просто так встали из своей могилы, а пришли ко мне, чтобы сказать что-то… что-то…

– Что вы хотите? – спросил я.

Должно быть, мой вопрос прозвучал грубовато, поэтому я добавил:

– Рад вас видеть.

– И мы тебя рады видеть, добрый господин.

Точно пелена упала у меня с глаз. То, что я принял за истлевшие остовы, было причудливой конструкцией, поддерживающей конструкцию еще более причудливую. Сейчас я не мог сказать, какая планета породила их, а может, и не планета, а межзвездная среда.

Меня охватило смущение. Я никак не ожидал гостей – тем более, в столь поздний час. Мало того, я совсем не знал, что предложить гостям, что они едят, и едят ли, чем они дышат, о чем думают, глядя на звезды.

– Честное слово, – признался я, – даже не знаю, что вам предложить…

– Хватит и доброго слова, добрый господин.

Я не знал, что это означает – то ли красивый речевой оборот, то ли им и правда нужны были добрые слова. На всякий случай я сказал:

– Никак не думал, что у меня будут такие замечательные соседи.

– Так теперь вы живете здесь, добрый господин?

– Видите ли… я жил здесь раньше… давным-давно. Потом нам пришлось покинуть этот мир… а теперь я вернулся.

Я сжался, ожидая вопроса – зачем. Беда в том, что я сам не знал – зачем я вернулся, что я хочу найти в мире, которого больше нет.

– Здесь давно уже никто не живет, – сказал тот, в чьей памяти я прочитал, что его зовут А Ши.

– Да, вижу… а… вы не видели, куда они… ушли?

– Кто ушел?

– Те… кто жил здесь.

– Они никуда не уходили. Они ушли под землю, потом земля сгорела… а потом замерзла…

Сердце сжалось. Подтвердились мои худшие опасения – никто не выжил на земле, которая была моим миром. Похоже, я и правда, был последним представителем своего рода.

Последним…

Но, черт возьми, кто тогда оставил сигарету… я напрасно пытался сказать себе, что то, что я принял за сигарету, могло оказаться чем-то другим, каким-то прибором, а то и вовсе живым существом. И, тем не менее, в сознании крепла уверенность, что сигарету оставил кто-то из людей.

Когда гости ушли, я вспомнил, что надо бы поспать, хотя бы немного. Но какое там спать, я чувствовал, что всю ночь не сомкну глаз: мир звал, мир манил своими тайнами, которых у него было много, ой, как много…

Мне хотелось метаться по заброшенному миру, распахивать все двери, заглядывать во все щели, сундуки, ящики и шкатулки. Но я понимал, что так ничего не найду, и если я действительно хочу выйти на след своих сородичей, я должен искать их шаг за шагом.

Я решил по-быстрому осмотреть одну комнату. По-быстрому – потому что в ней ничего не было, и её изучение заняло бы несколько минут. Я добросовестно отодрал обои, исследовал растресканный потолок, клочок бумаги на подоконнике – если там что-то и было когда-то, время не пощадило чернила, – и уже хотел уйти с чувством выполненного долга, когда увидел то, чего не замечал раньше.

Надпись на стене.

Надпись была сделала иероглифами, мне неизвестными. Я терпеливо перебирал в памяти земные языки – но ни один из них не подходил к тайным знакам. Ближе к рассвету мне удалось разобрать первую часть слова – южная рыба. Я стал думать, что это за рыба, какая вообще может быть рыба в мире, где океаны много раз вскипали, испарялись и промерзали до самого дна.

Утром я записал и подытожил все, что мне довелось узнать за последнее время. Я говорю утром, хотя здесь уже не было ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи. Однако, я почти всерьез намеревался в ближайшем будущем снова зажечь солнце и отделить свет от тьмы.

СИГАРЕТА. В мире есть, по крайней мере, один мой сородич

ЗАКАЗЧИК МИРА УМЕР. Умер, но где-то могли остаться его чертежи, его замысел. Я перечитал это, и мне стало смешно. Я собирался искать замысел сотворения мира, который давно умер.

НАДПИСЬ НА СТЕНЕ люди не погибли вместе с миром, они куда-то ушли

СО СЛОВ СОСЕДЕЙ никто не видел, как люди покидали мир. Значит, они остались здесь. Но их здесь нет. Значит… значит…

Я не знал, что это значит.

Я подумал и на всякий случай записал еще одну строку:

ЭЛЕН

И тут же перечеркнул. Нет, Элен была слишком глубокой тайной, моей личной тайной, я не должен был с кем-то делиться ею.

Элен…

Скажу сразу: если вы думаете, что Элен была моей возлюбленной, вы глубоко ошибаетесь. Меня связывал с Элен совсем другое, а именно…

Стоп-стоп-стоп, никому ни слова.

СПИСОК ЮЖНЫХ РЫБ

Кобия

Дораду

Марлин

Ваху

Разобрав надпись до конца, я узнал кое-что еще. Я четко разобрал слово – Рот, но что это значило, я не понимал. Возможно, мне нужно было искать что-то во рту рыбы, и я уже представлял себе красивые сказки, как ключ от всех наших человеческих загадок упал на дно морское, его съела рыба, и теперь океан надежно хранит свою тайну и южную рыбу, которую я должен найти…

Все бы ничего, если бы южные рыбы не вымерли много веков назад – как и все прочие рыбы. Мне оставалось только надеяться, что я найду что-нибудь в музеях, если на умершей земле остались хоть какие-то музеи.

Если…

Этот мир тоже стоял здесь с самого своего сотворения. Но в отличие от нашей многострадальной вселенной у этого мира был хозяин, заказчик, у которого не кончились деньги в самый ответственный момент. Видно было, что создатель очень любил свой мир, берег его и заботился о нем. В этом мире вдоволь хватало тепла, хоть и не было солнца, в этом мире было вдоволь истинного знания – и не истинного тоже. Здесь и правда не было ни мора, ни глада, ни плача, и лев ложился с ягненком, и малое дитя вело их.

Я вошел в мир – и только сейчас понял, что не знаю его нравов и обычаев. На всякий случай я низко поклонился и сказал:

– Мир вам.

А Ши не ответил мне. Кажется, я сказал что-то совершенно неуместное здесь и сделал что-то еще более неуместное. Но я даже не знал, как попросить прощения.

– Этот мир и так наш с самого своего сотворения, – отозвался А Ши, – пойдем, милый сердцу друг, я покажу тебе, как прекрасен может быть мир, сотворённый по всем правилам.

Я кивнул. Раньше мне никогда не выпадала такая удача – чтобы хозяин сам рассказал мне про свой мир, да не какой-то там мир бесконечно далекий, бесконечно не похожий на нас, а схожий с нашим, такой, каким мог бы быть наш мир, если бы на него хватило материалов, и всего-всего-всего. Мне стало неловко за свой мир, такой убогий по сравнению с этим великолепием…

– Вот что бывает, когда создатель всерьез берется за мир, – сказал я.

– Здесь дело не только в создателе, – возразил мне А Ши, – мы и сами немало сделали, чтобы наш мир был таким.

– Неужели? – спросил я.

– Первый раз я видел мир, над которым трудились не только творцы, но и сами его обитатели. Я разглядывал любовно подобранные истины, истории любви и дружбы, я шел по миру бесконечного созидания, по истории, бесконечно рвущейся ввысь, без провалов и падений.

– Создатель велел нам заботиться о мире, достраивать его, – сказал А Ши.

Я задумался. Первый раз за все это время я подумал, а что если и нам тоже нужно было самим позаботиться о сотворении своего мира, что если создатель дал нам только кальку, чистый илст, который нужно было разлиновать и расписать – а мы веками строили храмы и жгли жертвенные костры, просили у Творца мира и достатка…

– Мы тоже должны были достраивать свой мир, – полусказал-полуспросил я.

– Разумеется, – если бы у А Ши была голова, он бы мне кивнул.

Я чувствовал, что мне становится все стыднее перед ним, и даже не столько перед ним, сколько перед самим собой и своим миром – который мы за миллионы лет так и не смогли довести до ума. Чтобы побороть смущение, я бережно взял в руки частицу абсолютной истины. Что-то насторожило меня в этой частице, и чем больше я на неё смотрел, тем больше настораживался, пока не спохватился, что…

Да.

Абсолютная истина идеально ложилась на мое сознание.

На мое.

Я стоял и думал, как истина другого мира может атк идеально лечь на мое сознание. Потом я машинально взял еще один кусочек истины, какое-то открытие, и понял, что они тоже прекрасно подходят к моему сознанию.

– Откуда это у вас? – спросил я как можно непринужденнее.

А Ши забормотал что-то про то, как они построили мир сами, – но я уже чувствовал фальшь в его голосе.

– Откуда?

– Купили…

– У кого?

Я посмотрел на него так, что стало ясно – он скажет всё.

Всё.

– У строителей…

– Которые строили….?

– Ваш мир.

– С вами все ясно. И сколько вы успели… м-м-м… купить? – спросил я тоном, не терпящим возражений.

– Вот… и вот… и еще вот тут…

– Позвольте, я сам взгляну.

Я перебирал духовные скрепы, тайные знаки и значимые тайны, знаковые знаки и тайные таинства. То, что должно было быть в нашем мире, и то, чего там не было. То, что кто-то когда унес, пользуясь тем, что заказчик не следил за миром.

– Ты что? – ахнул А Ши, – заберешь… себе?

– Ну мы же не будем доводить дело до мирового суда? – спросил я.

А Ши забормотал что-то про сроки давности – я его не слушал. Я мало что понимал в законах, но на этот раз чувствовал – закон на моей стороне. Я собирал обломки мира, который так и не сложился, мира, который умер, толком не успев родиться.

И спрашивал себя – для чего.

Я сам не знал, зачем я это сделал. Я сидел и смотрел на захваченные мною сокровища, которые должны были принадлежать мне – абсолютное знание, любовь, истина, доброта – и думал, что мне со всем с этим делать в мире, которого больше нет.

– Ты все равно не сможешь применить их, добрый господин, – не унимался А Ши, – ведь твоего мира больше нет.

Если бы он не сказал этого, я бы, быть может, вернул бы его (мои) недостающие фрагменты мира. Но теперь во мне проснулся дух противоречий, и я твердо решил оставить свое себе.

Дух противоречий… да, он был почти у каждого представителя нашего вида, и если с нас требовали что-то, очень хотелось сделать наоборот, и если нам говорили – над нами находится небесная твердь, твердый купол, за пределы которого нельзя заглянуть – отчаянные головы готовили лестницу и ледоруб, а самые отчаянные головы уверяли, что нет никакого купола, а только бесконечная пустота с мириадами солнц такими же, как наше солнце.

Ну да.

– И что ты будешь делать со всем с этим, добрый господин? – не унимался А Ши.

Я не знал. Мало того, что я не знал, что я буду с этим делать, я не знал, что ответить ему.

– Мне еще южную рыбу искать, – огрызнулся я, – у неё во рту что-то.

– Так вот же южная рыба.

Я обернулся, чтобы сказать ему, что это не та южная рыба. Но сказал совсем другое.

– Но… здесь нет никакой рыбы.

– Да вот же. В небе.

В небе… вспомнилось что-то из Чуковского, давно забытое, рыбы по небу летают… нет, не так. Рыбы по полю гуляют, жабы по небу летают, прибежал медведь, и давай реветь, ку-ка-ре-ку… От нечего делать я шагнул к А Ши, чтобы посмотреть на летучую рыбу, но ничего не увидел в темноте звездного неба.

– Где же…

– Где всегда. Южная рыба…

Если бы у меня был лоб, я бы хлопнул себя по лбу. Южная рыба, ну конечно же, я искал её в южных морях и океанах, Южную рыбу, а она ждала меня на небе, Южная рыба, ждала там, где жила всегда…

– А где у неё рот? – спросил я.

И тут же сам догадался, ну конечно же, рот, рот рыбы, Фам Эль Хат, одинокая осенняя звезда…

– А там… кто-то живет?

А Ши не ответил мне, сгинул в темноте. Похоже, он и правда обиделся на меня, еще бы он после этого не обиделся. Я утешал себя тем, что на обиженных воду возят, но на душе у меня становилось все сквернее.

Фам Эль Хат… рот рыбы… а ведь я даже не спросил, сколько добираться до этого самого рта, может, считанные дни, а может, века.

– Там кто-нибудь живет? – спросил я.

– Да вроде как никто никогда не жил, – отозвался возница, который доставил меня сюда.

– А… транзитом кто-нибудь?

Возница посмотрел на меня, как на психа. Я сам смотрел на себя как на психа, я ехал в мир, в котором никто никогда не жил, я хотел найти там сам не знаю, что. Если бы меня кто-то сросил, что я ищу, я бы ответил – сигареты.

Сигареты…

– Вам куда? – спросил возница, – а, бэ, цэ?

– Цэ, – сказал я сам не знаю, зачем.

– Эль-Пи который?

Я не знал, что такое Эль-Пи, но на всякий случай ответил:

– Да.

Приближаясь, я послал запрос к этому самому Эль-Пи. На запрос никто не ответил – но это ничего не значило, в конце концов, они могли просто не обратить на меня внимания, не такой уж важной персоной я был.

– Всего вам хорошего, добрый господин, – сказал мне возница.

– И вам того же. Спасибо.

Я даже не попросил вернуться за мной. Я сам не знал, вернусь я или нет. Я остался один посреди бескрайней пустыни, разбавленной редкими холмами, и чем ближе я подходил к ним, тем больше таяла моя надежда, что они имели рукотворное происхождение. И чем дальше, тем больше убеждался я – людей здесь не было не только сейчас, но и в прошлом. Видите ли, мои сородичи не умели жить, не меняя мир, в котором жили. С самого начала мы оставляли после себя кострища, выжженные саванны, вырубленные леса, обглоданные кости мамонтов, вырытые горы, отвалы переработанной руды, ядерные пепелища и радугу нефтяных пленок на глади океанов. Здесь же не было ничего такого – первозданно чистая пустыня, насколько хватало глаз.

И все-таки я нашел. Нашел, когда догадался посмотреть за пределы трех измерений. Только тогда я понял, что стою на руинах города – когда-то большого и величественного, а теперь умершего бесповоротно. Не похоже было, чтобы город покинули его жители, и время источило стены и колонны – скорее, город был разрушен чьей-то могущественной рукой. Я почти готов был поверить, что вижу последствие побоища – страшного и беспощадного, но я не чувствовал флюидов смерти и боли. Скорее я видел последствия очередной технической революции, когда город, без которого люди раньше не могли обойтись, теперь стал не нужен, и оказался выброшен на свалку истории.

Я все еще надеялся, что этот город построили люди – или хотя бы те, чьими предками были люди. И мои надежды оправдались – когда я увидел в витрине россыпи сигарет, и даже остатки ценника, столько-то за штуку, и еще какие-то подписи, должно быть – лицам младше стольки-то не продаем. Или наоборот – купи у нас четыре штуки, получи пятую в подарок. Или…

Неважно.

Я чувствовал, что люди – или то, что было людьми – где-то здесь, совсем рядом, стоит только посмотреть по измерениям чуть-чуть еще. Смотреть вглубь мне всегда было нелегко – но сейчас у меня не было выбора.

Я посмотрел вглубь – и почти сразу же увидел причудливые колонны, возвещавшие, что здесь был построен новый город. И опять же почти сразу же я увидел его, идущего среди колонн.

Кого его – я не знал, но бросился за ним, как ошпаренный, я просто не понимал, что делаю, первый раз за много лет… да каких там лет, веков – увидел себе подобного…

Уже не подобного…

И все-таки…

Он бросился ко мне. В какую-то минуту я был уверен, что он растерзает меня. Но он бросился ко мне совсем не для этого.

– Вы не Эш О? – спросил он.

– Э-э-э… нет.

– И никогда не были Эш О?

– Никогда. Но…

Я присмотрелся к нему как следует – и вздрогнул. В нем не было ничего человеческого – совсем, и чем больше я смотрел в его прошлое, чем больше я перебирал шаг за шагом его предков, – тем больше понимал, что в нем нет ни капли человеческой крови.

Совсем.

– Так что же вы… хотели? – спросил он.

Я в свою очередь тоже хотел ответить, что ошибся, перепутал его с кем-то другим, – но на свою беду присмотрелся к нему еще раз, увидел, что он сжимает в своих тонюсеньких лапках…

– Сигарета, – прошептал я.

– Что вы сказали, добрый господин?

– Сигарета.

– То есть?

– Сигарета… – не унимался я, снова и снова показывал на странный предмет, – сигарета…

– Что такое сигарета? – спросил он.

И тут у меня точно пелена упала с глаз. Я понял, как грубо заблуждался все это время. Я искал человека, потому что нашел предмет, похожий на сигарету, я на полном серьезе представлял себе человека, который курит сигареты, живого человека из плоти и крови, который подносит сигарету к губам, затягивается, тоже, наверное, вспоминает, как отец обещал губы отрезать и грозился, что заставит скурить все сигареты в пачке разом, или что там еще выдумывают.

Я представлял себе человека – каким он был миллионы лет назад. Человека из плоти и крови, человека с живыми влажными легкими и мягкими губами.

И я как будто совершенно забыл, что за миллионы лет человек просто не мог остаться прежним, что если и были еще где-то люди, они стали такими же, как я, если не изменились еще сильнее.

А я искал сигареты… и тех, кто курит сигареты.

Здесь нужно было повернуться и уйти, но я чувствовал, что не могу просто так встать и уйти, я проделал слишком долгий путь, чтобы вот так просто встать и уйти…

– Это же Рот Рыбы? – спросил я, – Фам Эль Хат?

– Он самый.

Я огляделся. Я смотрел на порталы, на дома, нужно было спросить еще что-то, я не знал, что…

– А… здесь кто живет?

– Здесь-то?

– Ну да…

– Да вроде заброшенный дом стоит…

– Заброшенный дом?

– Ну да.

– Заброшенный дом… от этих слов повеяло чем-то знакомым, до черта знакомым – моим заброшенным миром, отжившим свое давным-давно.

– А кто там раньше жил?

– Не продается он, добрый господин.

– Да понимаю, что не продается, а жил кто раньше?

– Да этот, как же его звали-то, добрый господин… он еще на старости лет мир решил смастерить… не сам, конечно, работникам заказал… потом то ли денег у него не хватило, то ли помер он, так и не доделал.

– А с миром что стало?

Добрый господин, кто же его знает, что стало? Далеко где-то мир был, ой, далеко-далеко. Да и не живут они, недостроенные миры… мрут…

Мысли заметались в голове часто-часто и быстро-быстро. Я говорил себе, что есть миллионы недостроенных миров, я приводил себе какие-то данные статистики, что только десять процентов из всех миров достраиваются до конца. Ноги уже сами несли меня к дому, в котором никто не жил.

– Постойте, а вы не Эш О случайно? – снова спросил дух.

– Ни в коей мере.

– И никогда им не были?

– Никогда-никогда. Всего вам хорошего.

– И вам того же, добрый господин.

Чем ближе я подходил к дому, тем меньше понимал, что, собственно, хочу там сделать. Даже если это будет тот самый дом, где жил наш создатель, не стану же я обыскивать дом вдоль и поперек в поисках чертежей, которых, быть может, уже и нет.

Да и вообще – как я собирался узнавать, чей это дом, моего создателя, или чей-то еще.

Чем ближе я подходил к дому, тем труднее было идти. То тут, то там попадались обломки космических челноков, спутников, капсул, остатки оружия, знакомого и незнакомого мне, пару раз я вздрагивал, потому что наступал на хрустящие остовы…

Остовы…

Странно, что я не сразу сообразил, что, собственно, я вижу. А я видел то, чего здесь не могло быть – просто не могло. Создавалось впечатление, что здесь не так давно разгорелась нешуточная битва, какой-то местный Армагеддон, в котором не осталось выживших. Я напрасно искал остатки другой армии, войска, с которым сражались люди – мне попадались только творения рук человеческих.

Человеческих…

Первый раз за века и века я нашел людей. Вернее, то, что когда-то было людьми.

Но, черт возьми, кто и когда уничтожил их… Я подумал, что люди сами истребили себя, в силу своей привычки разделившись на две армии, которые молились разным богам и ходили под разными флагами. Но почти тут же я отогнал эту мысль, – нагромождение останков не было похоже на поле боя, такое впечатление, что людей уничтожили разом, всех.

Людей…

Давненько я не произносил этого слова – людей.

Когда я приблизился к дому, уже стемнело. Я снова спросил себя, что я хочу от этого дома – и снова не нашел ответа. Еще более странно было звонить в дверь дома, в котором, со слов соседей, никто не жил.

Каково же было мое удивление, когда дверь открылась. Я во все глаза смотрел на хозяина, но напрасно я искал в нем человеческие черты – их не было.

– Вечер добрый. Честное слово, не ждал никого в такой поздний час… Прошу прощения за беспорядок…

– Ничего страшного. Я ненадолго, – сказал я, хотя понятия не имел, сколько собираюсь у него пробыть, – я… по поводу мира.

– По поводу мира?

– Да… мира… который вы не достроили.

– Вы ошибаетесь, я не строил никакого мира. Ах да, совсем забыл предложить вам… м-м-м… что вы предпочитаете? Материю? Энергию? Информацию?

– Информацию.

– И… какую же именно?

– Насчет мира, который строил… – внезапно я догадался, – ваш отец.

Он нахмурился. То есть, образно говоря, нахмурился.

– Слышать ничего не хочу об этом мире!

– Но вы знали его?

– Он заговорил медленно, холодно, с расстановкой.

– Я… никогда… не видел… этот… мир… Я никогда… там… не был.

– Но ваш отец построил…

– Все, с меня хватит. Слышать ничего не хочу об этом!

Он показал мне на дверь – мне ничего не оставалось кроме как повернуться и уйти ни с чем, но все-таки я сделал последнюю попытку.

– Я… из этого мира. Я жил там.

– Там никто не жил! – он сорвался на крик, – там никто никогда не жил! Этот мир так и не был построен!

Он захлопнул дверь перед моим носом. Я стоял на улице, соображая, что мне делать дальше, да и что мне вообще остается делать кроме как пойти домой.

Домой…

Черт…

Я мысленно представил себе поколения и поколения себе подобных, с самого начала начал, когда мой предок первый раз поднял голову в ночное небо и посмотрел на звезды. То есть, это я образно говорю – поднял голову в небо и посмотрел на звезды. Никто уже не помнит, как это было, мы только представляли себе, что это было так – посмотрел на звезды и спросил себя, кто и зачем построил его мир.

Я говорю – представляли себе… Видите ли, наша история – удивительная вещь, мы никогда не можем быть уверены в том или ином факте. Нашему миру недодали истины и знания так сильно, что мы ничего не можем знать наверняка. Сходите в наше книгохранилище, возьмите десять книг по истории и получите десять разных мнений об одном и том же событии.

В одном я был уверен точно. Что века и века были люди, которые поднимали головы в небо. Смотрели. Спрашивали себя – кто и зачем построил наш мир. Охотник в саванне, одинокий путник в пустыне, отшельник в глухом лесу, ученый, осужденный за ересь, безумец, стоящий на крыше небоскреба перед последним прыжком… Казалось, они смотрели на звезды, но нет, они смотрели на меня, они спрашивали меня, кто и зачем построил наш мир…

Я ждал. Это я мог. Ждать. Мы ждали миллионы лет, нам ничего не стоило подождать еще полчаса.

В доме погас свет – я выждал еще немного, когда все затихнет и уснет, а потом потихоньку пробрался к черному ходу. Я даже не спрашивал себя, что будет, когда меня застукают в чужом доме. Кажется, по теперешним законам меня уничтожат без суда и следствия.

Проникнуть в дом оказалось сложнее, чем я думал. О том, чтобы разбить окно или стену, не могло быть и речи. Подделать ключи и пароли тоже было сложновато. Я прикрыл свое сознание рекламным каталогом, осторожно протиснулся на почтовый ящик. Почтовик недоверчиво посмотрел на меня, бросил в письма с пометкой минус – то есть в те, которые скорее всего не нужны хозяину дома.

Теперь мне нужно было выбраться из писем, и как можно скорее – вряд ли ненужные письма хранились слишком долго. На мое счастье ящик был открыт – никому и в голову не могло прийти, что ненужные письма выберутся и пойдут разгуливать по всему дому.

И тем не менее. Ненужное письмо выбралось и пошло.

Я ходил по дому, открывая портал за порталом. Некоторые распахивались легко, некоторые приотворялись нехотя-нехотя, некоторые оказывались пустыми, мертвыми, давно отжившими свое.

Только сейчас я спохватился, что не оставил копию своего сознания. Совсем. Это было безумием, тем более для меня, который всегда бережно сохранял копии своей памяти, а то мало ли что.

Разумнее всего было выбраться из дома – пока цел. Но выбраться из дома было уже невозможно.

Я открыл еще один портал – он открылся далеко не сразу, видно было, что им давненько никто не пользовался. Это был добрый знак, возможно, я наконец-то найду здесь то, что искал…

Чертежи я увидел не сразу. Вернее, увидел, но не догадался, что это и есть чертежи. Повертел в руках, положил на место, прошел мимо. Только потом торкнуло что-то вернуться, пересмотреть, пролистать…

Я увидел Землю.

Вернее, нет, не землю. Землю, какой она могла бы быть, если бы у заказчика хватило денег, если бы у строителей хватило совести, если бы хватило материалов, если бы…

Я даже не сразу понял, сколько измерений должно было быть у нашей земли. Сначала я увидел девять, потом повертел чертеж и с трудом насчитал целых двадцать семь. Удивительно, как это ухитрились изобразить на четырехмерном чертеже – его явно рисовал не просто профессионал, а настоящий виртуоз.

Я листал мир.

Мир, каким он должен был быть. Дело оставалось за малым, ничтожно за малым – понять замысел, и…

И…

План вспыхнул у меня в руке и рассыпался в прах. Сначала я было подумал, что это я сам разрушил план – но тут же спохватился, обернулся, как раз вовремя, чтобы отскочить от хозяина дома, который уже готов был убить меня.

Да, сомнений не оставалось – он пришел убить меня…

Я вспоминал, когда мне последний раз приходилось драться – и не мог вспомнить. Я отбивался от него как мог, прекрасно понимая, что силы неравны. На мое счастье он тоже оказался не в лучшей форме, кажется, ему тоже долго не приходилось драться, – если вообще приходилось когда-нибудь. Я не поверил себе, когда стиснул врага в оковах, когда скрутил врага приемом, выученным уже не помню где и у кого, загнал в клетку из дурных мыслей…

Первым желанием было уничтожить его. Совсем. Я боялся его, да, скажу честно – я боялся его. Да и то сказать, он был сильнее меня, много сильнее. Я слишком привык к тому, что никто не видел во мне опасного противника, никто не трогал меня, за тысячи лет я забыл, что значит драться…

Я потянулся к клетке, чтобы схлопнуть её.

– Пощадите, – прохрипел он.

Я догадался, что он тоже боится меня, возможно, даже переоценивает меня. И этим можно воспользоваться – пока он не понял, что я такое на самом деле.

– Вы убили этих людей… там… возле дома?

– Людей?

Я понял, что он не понимает, что такое люди.

– Этих существ… там…

– Да.

– Зачем?

Он передернул плечами, не все ли равно.

Я не отставал.

– Зачем… вы… их… убили?

– Их не должно было быть. Не должно.

– А кто вам дал право решать, кому быть, а кому нет?

– Это был мой мир.

Каким-то неясным чутьем я догадался, что передо мной сын того, кто когда-то заказал наш мир. Я уже хотел спросить его об этом, когда меня дернул черт посмотреть на него как следует.

Как следует…

– Элен, – сказал я.

Он не ответил мне. Но я уже знал, что не ошибся.

Я встретил Элен.

Элен…

Ну да, теперь мне придется все-таки рассказывать про Элен. Хочу я этого или не хочу, но мне придется рассказать про Элен.

Это случилось в тот день, когда…

Нет, так слишком банально.

Это произошло в день конца света, когда люди окончательно убедились в том, что их мир доживает последние дни…

И не так.

Тогда как же… думай, думай, говорил я себе, на то тебе и голова, чтобы думать, то есть, нет у тебя уже никакой головы, а все равно – думай.

Вспоминай.

Собственно, я начал вспоминать Элен еще когда пришел в старый наш мир (домой), еще когда бродил по мертвой пустыне, поднимался на холмы, гулял по берегам замерзших океанов, пытался найти места, где раньше были города – не мог.

Тогда я вспомнил, как шел по земле последний раз, и уже знал, что иду по земле последний раз, что этим же вечером меня на земле не будет. Это не значит, что я умру, вовсе нет, как раз наоборот – умрут те, которые останутся на планете.

Я это знал.

Собственно, это знали все, но никто не верил, читали газетные заголовки, посмеивались, кредитов нахватать надо, и побольше, все равно потом не отдавать. Снимали какие-то фильмы-однодневки, печатали какие-то книги-однодневки, отшельники уходили в леса, прятались в старых шахтах, на обложках глянцевых журналов печатали фотографии очередных звезд, купивших очередной бункер или очередной билет на очередной ковчег.

Для тех, кто не знает, что такое ковчег, придется провести экскурс в историю. Легенды говорят, что в стародавние времена жил некий праведный человек по имени Ной…

…впрочем, кто хочет, может и сам провести экскурс в историю. Скажу только, что мой отец упорно верил слухам. Он вообще всему верил, и когда к нему на улице подходили люди в белых одеждах и предлагали купить пропуск в загробную жизнь, мой отец не задумываясь отдавал всю зарплату, и даже залезал в долг. До сих пор вспоминаю наше обиталище в многоярусной человечьей колонии, солнце, ползущее по половицам, звенящий крик матери:

– Ребенка на что кормить будешь?

– Да как ты не понимаешь, вечная жизнь же!

– Да нам бы хоть в этой жизни ноги не протянуть! Блин, говорили мне, на кой черт за него идешь…

Отец улыбался, подмигивал мне, потом сажал меня на колени, или поднимал над головой, а я расставлял руки, будто лечу, и отец говорил – в космос, пацан, полетишь…

– Полецу…

– У нас и билет есть, верно, Мирка?

– Е-е-еть…

Тогда я еще плохо мог говорить, говорил – е-е-еть.

– На другую планету полетим, шух-шух-шух…

– Ш-шух-х…

– А там чудища в лесу, а-р-р-р…

Отец делал вид, что он чудище, кидался на меня, я отбивался подушкой, мы возились на диване…

Мирка – это я.

А полное имя – Остромир.

Когда мне в то утро позвонил отец – я уже догадывался, зачем он звонит. Я уже чувствовал, что не сегодня-завтра начнется то страшное, чем пугали нас газеты, не сегодня-завтра замечутся магнитные полюса, солнечный ветер сметет с земли её воздушное покрывало, солнце, некогда такое ласковое, превратит зеленые холмы в раскаленную пустыню.

Когда отец позвонил мне… словом «позвонить» мы обозначали связь на расстоянии – не телепатическую, а некую другую, суть которой я объяснить не могу. Впрочем, это и не имеет значения.

– Ну чего, Мирка… беги, давай.

Я знал, в каком состоянии в последние годы находится отец. И все-таки спросил:

– А ты что же?

– Чего я, Мирка, сам же видишь, чего я…

Я почти не виделся с отцом последнее время – но все равно мне стало не по себе от одной мысли, что я вот так просто оставлю его и взойду на ковчег.

– Но…

– Чего но, не нокай, не запряг! Билет на кого? То-то же, и не думай даже… Зарезервировано все… пошел!