Кошмар кошмара

Отбор

2050

– …здравствуйте, извините за опоздание, я…

…она говорит – быстро, четко, уверенно, я так не могу, у меня не просто каша во рту, а каша вместо рта, и мой пиджак на фоне её костюма выглядит так, будто я его с боем у бомжа отбил, а ведь казалось бы, стоил он, как крыло от боинга, пиджак, а не бомж… Понимаю, что у меня нет шансов, какого черта вообще приперся, Работа Для Всех, вот сейчас и убедимся, что не для всех…

Холеной девушке пожимают руку, вы приняты в отдел чего-то там по чему-то там, я и слов таких не знаю…

– …хорошо, перейдем к вам, – человек за столом поворачивается ко мне, будто бы посмеивается, – что вы… умеете?

– М-м-м… ну… я разнорабочим работал…

– …ну а увлекаетесь чем?

– Да, собственно… – понимаю, что терять нечего, что все равно все кончится привычной фразой мы-вам-перезвоним, поэтому какая разница в самом-то деле…

– …я наблюдаю за ушедшими днями.

– Это… это как?

– Мне кажется, дни, которые уже ушли… вчера, позавчера… они складываются в какие-то структуры, что-то наподобие молекул, атомов…

– Вот оно как… завтра в половине одиннадцатого вам удобно будет?

– Что… удобно?

– Ах да, не сказал… полигон за городом знаете?

– М-м-мда…

– М-м-мда или знаете?

– М-м-да.

– Ну вот, по карте посмотрите… – он тычет пальцем в смартфон, – вот сюда подъедете…

3050

– …наши воспринимаетели спорят: был ли отбор бесконечным или у него было какое-то начало, первый раз?

– Вы знаете, архивы говорят, что изначально была некая Зо-ме-ла, которая доживала свои последние дни, и тогда я в своей первой ипостаси решил собрать…

4050

– …вот так, значит? – думаю, когда они ворвутся и меня застрелят, кто они, не знаю, но кто-то же должен ворваться и прикончить меня, – значит, вот так? А кто вам дал право решать, кому отправляться дальше, кому отправляться дальше, а кому…

– …ну… – холодно усмехается, – «Странник» все-таки мой…

5050

…смотрю на солнце, которое должно было погаснуть еще вчера, не поинмаю, почему оно не погасло, почему мы еще живы…

6050

– ..так значит… так значит, они не умирают те… кто остаются…

Он замирает на экране, я уже жду, что связь оборвана. Жуткая догадка осеняет меня ни с того ни с сего:

– Или вы… или вы эти земли нарочно… уничтожали… чтобы…

Наконец, отвечает, нехотя, отрешенно:

– А вы как ду…

7050

…можно выделить пять основных циклов: те, кто отбирают людей с самым творческим нестандартным мышлением. Те, кто пошел в противовес первым и начали отбирать людей, которые не выделяются ничем особенным, живут не торопясь, наслаждаются каждой минутой. Третий цикл…

8050

…Амая останавливается, долго и терпеливо смотрит, как цветет Цветет, Амая понимает, что смотреть нужно как можно дольше – чем дольше, тем больше шансов, что заберут Амаю, а Лаа останется здесь, на умирающей земле – глупая Лаа, даже не может понять, что нужно не просто стоять-смотреть, а нужно чувствовать, чувствовать каждой клеточкой свое души, или что у неё там…

9050

– …это удалите… Об этом… никто не должен знать…

Еще раз смотрю на черный ящик, какой же он черный, он оранжевый, еще раз слушаю, как будто не понимаю этого – разгерметизация, включение аварийных систем, разрушен отсек, третий, четвертый, пятый, и… тишина…

– Никто не должен знать, – шипит он, – никто…

10050

…еще одна легенда – о безумце, который собрал крылатый корабль и захотел увезти с собой горстку избранных – но корабль сгорел где-то среди звезд. Впрочем, странники не знают о том, что они мертвы, и до сих пор можно встретить призрачных путников, которые опускаются на мертвые планеты, строят призрачные города, решают, кому дальше отправиться в путь…

Шляпа против Корсета

– …я… я его не хотел убивать…

Мы так и не знаем его имени, мы зовем его Шляпой по его причудливой шляпе, мы так и не знаем имен друг друга, да есть ли они вообще у нас, имена. Шляпа держит что-то причудливое, стреляющее, почему у него не отобрали это стреляющее, а почему, собственно, а почему у него кто-то что-то должен был отбирать. Смотрим на Бинокля, еще не верим, что – всё, люди так просто не умирают, а как они умирают, кто знает, кто вообще видел, как умирают бинокли, то есть, люди, то есть, в данном случае это одно и то же.

– Я… это не я… не я…

– А кто? – спрашивает Корсет, – мы, знаете, еще не сошли с ума, мы своими глазами видели, как вы…

– …я… но не я… меня… это он заставил…

– Кто? Бинокль?

– Да нет… – Шляпа беспомощно обводит пустоту вокруг, – он… он…

…сейчас они будут долго двигаться вперед, пока не поймут, что нет никакого вперед.

А сейчас они остановятся.

А сейчас они будут решать, что происходит.

А сейчас им нужно будет пить, и (Я? Мы? Они? Оно? Тебя? Вам?) дам им пить.

А потом им нужны будут сандвичи с ветчиной и помидорами, и (Я? Мы? …) дам им сандвичи с ветчиной и так далее.

А потом молодой (кто из них молодой?) должен убить старого, (Я? …) дам ему то, из чего убить.

А потом…

– …слушайте, – не выдерживает Брошь, – вы когда-нибудь видели воду в таких… бутылях?

– Что-то не припомню… – Корсет растерянно вертит в руках воду, – а что такого?

– А то… Откуда она вообще взялась? Её же только что не было!

– А откуда мы все здесь застряли, что весь день едем, приехать не можем? Видите же, законы физики здесь не действуют… и логики… и математики… и вообще всего…

– …этому может быть только одно объяснение… – Шляпа затравленно оглядывает присутствующих, понимает, что на него того и гляди набросятся, скрутят руки за спиной, – до нас здесь застревал кто-то… какие-то люди… на этом отрезке дороги… С ними что-то происходило… сначала они хотели пить, потом есть, потом поссорились, кто-то кого-то убил… и это… это место… или это существо, которое живет в этом месте… он… оно… запомнило… и теперь делает то же самое с нами… Сначала дает нам воду, потом еду, потом он… оно… заставило меня убить Бинокля… вы понимаете, у меня даже оружия не было, не было! Вы… вы посмотрите, вы когда-нибудь такое оружие видели? Видели? Откуда оно взялось вообще…

Корсет хочет сказать, что раньше никогда не видела такой дом – не говорит, потому что и так понятно, это построили те, кто был здесь до них, где-то своими силами, где-то с помощью того неведомого, что было здесь… И нужно молчать, и невозможно молчать, и…

– …вы такие технологии видели раньше?

– Да нет же, нет… – Шляпа хватается за голову, хоть бы шляпу снял в самом-то деле…

– Так откуда были те… которые были здесь до нас? Откуда? Откуда?

Брошь хочет ответить, не отвечает, собирает со стола чашки, тарелки, переворачивает блюдце, смотрит на цифры, три ноль двадцать восемь, это не может быть датой, это не может быть правдой…

– А что… а что с ними случилось? – спрашивает Корсет, спрашивает никуда, в пустоту.

– В смысле… случилось?

– Ну… они выбрались отсюда, или остались, или как?

– В смысле… остались?

– В смысле… ну… надо будет посмотреть, может, тут где-то…

– Что где-то?

Корсет хочет сказать – «кости», понимает, что не может выговорить это слово, не может, и все…

Визг.

Надрывный, отчаянный, не верится, что человек может так визжать.

Корсет и Шляпа задумываются, а стоит ли вообще бежать туда, где визжат – не успевают задуматься, бегут, видят Брошь, вот она стоит, маленькая, компактная, смотрит куда-то в глубину рощицы, визжит…

– Ну что, что такое? – Корсет разглядывает три могилы, одну зарытую с наскоро сооруженным памятником, две пустые…

– Это… это значит…

…Брошь уже видела эти цифры, три ноль что-то там – на блюдце, а теперь на надробиях, вот они стоят три в ряд. Наверное, когда часы бьют полночь, появляются старые надгробия, а потом исчезают, думает Брошь, глядя, как могилы снова становятся разрытыми и пустыми. На всякий случай Брошь смотрит на часы, пытается понять, сколько сейчас может быть времени, стрелки вертятся в бешеном темпе в обеих направлениях, часовая вперед, минутная назад, секундная как будто вообще в каком-то другом измерении…

– …ты иди… иди… от… – Корсет выплевывает кровавые сгустки, давится кровью, – иди…

– …сама… хороша… – Шляпа чувствует, как стремительно утекает жизнь.

– …мы все… иди… это же… три моги… три… а чет… чет…

– …спасся…

– …ник… то не…

– …с чего ты реши…

– …ник… то… не… спа… спа… чет… вер… тый… – кровавые сгустки, – не… тоже не… прос… то… не… ко… му… бы… ло… похоро…

Не договаривает, падает в разрытую могилу, еще успевает подумать, а как это так, если все погибли, то кто зароет могилу, а почему та сила, царящая здесь, не могла сделать четвертую могилу, а что-то не сходится…

…просыпаюсь, стряхиваю с себя остатки замкнутых миров, пустых могил, что-то не сходится в этом сне, ну на то он и сон, чтобы не сходиться, и все-таки…

Стряхиваю с себя оцепенение, узнаю лицо Шляпы напротив меня, чуть поодаль сидят Корсет и Брошь, конечно же беж корсета и броши, кто будет в таком ходить в три тысячи двадцать восьмом, да и у меня никакого бинокля нет…

Смотрю на дорогу впереди, спохватываюсь, дергаю навигатор, поворачивай, поворачивай…

Что… что такое? – Шляпа оторопело смотрит на меня.

Отчаянно прикидываю, что можно соврать…

– …там… дорогу ремонтируют… Объезжать надо…

– Да вроде не слышали такого…

– Я где-то в ленте читал… давайте… объедем…

Флаер нехотя скользит над пустошью, сворачивает влево…

…отмечаю про себя, еще четверо, прощупываю дорогу впереди, вон еще кто-то подъезжает, вроде бы там двое дремлют, это даже лучше, что двое, а не один, брошу им сон, больше вероятности, что поверят, а пока можно заняться теми четырьмя…

Слова, которых нет в нашем языке, а их не хватает

Сошуйощ – чувство сожаления о смерти самого себя в другом варианте реальности.

Ханеп – чувство, когда проходишь по какому-то месту и смутно ощущаешь, что через много лет с тобой случится здесь что-то важное.

Отёсиню – ощущение зависти, что в другой реальности с вами случилось что-то хорошее – но не здесь.

Гыб – озарение, что вы проживаете не свою судьбу, что вы вырвали её у кого-то, потому что у вас у самого не было судьбы, вас не должно было быть.

Ещыре – ощущение иллюзорности вашего мира, как правило, прихоидт за секунду до гибели мира.

Игазэ – осознание, что вас на самом деле не существует: как правило, приходит после прочтения этого текста…

к… н… и… г… а…

– …а что делать-то?

Хозяин не отвечает, думаю, может ли он вообще говорить.

Осторожно повторяю:

– А… а что делать?

Хозяин – тощий, нескладный, непонятно, есть ли вообще что-то живое под этим балахоном – оглушительно хлопает дверями, так, что едва не обваливаются стены, оставляет меня наедине с библиотекой. Отчаянно пытаюсь сообразить, что здесь можно делать, а ведь нужно что-то делать, иначе черта с два он меня отпустит, так и останусь здесь на веки вечные. Интересно, на сколько он забрал меня в рабство, на год, на два, на тысячу лет, на… спохватываюсь, спрашиваю себя, что такое год, а ведь не помню. Ну, все верно, пока мне не вернут память, черта с два я вспомню, что такое год, и имя свое черта с два вспомню.

Что я должен тут сделать… пыль вытереть… нет, не то, здесь ни пылинки, как нарочно… Рассортировать книги… а вот, рассортировать, в алфавит… а я вообще алфавит знаю? Я вообще читать умею? Холодок по спине, бросаюсь к первой попавшейся книжке, читаю название – град Градск, ну-ну… Смотрю на следующий корешок, град Градск… черт… пробегаю глазами по корешкам книг, быть того не может… еще не верю себе, что вся эта исполинская библиотека, у которой, кажется, вообще нет границ, состоит из одной-единственной книги…

И что мне прикажете с ней делать… перевести… с какого на какой язык, если я, похоже, только один знаю? Прочитать? А вот, ну хотя бы это я могу сделать, прочитать… терпеливо открываю Градск, а это еще что такое… чер-р-р-т…

Почему-то мне всегда больно смотреть на такие вещи, очень больно – когда вижу книгу с вырванными страницами, а тут не просто страницы вырваны, тут вообще осталось полторы странички на всю книгу, и переплет…

Дрожащими руками открываю вторую книгу, третью, четвертую – все то же самое, вот ведь черт, снова кусочки страниц – и все…

Спохватываюсь, хлопаю себя по лбу, ну конечно же, меня сюда привели собрать книгу, а я-то еще стою, что-то там думаю…

Хватаю корешок за корешком, осторожно отделяю страницы, вспоминаю свои навыки переплетчика, которых никогда не было, склеиваю шуршащие листы, ищу нумерацию, нумерации нет, приходится складывать из обрывков фраз, «в четвертый де…» «…нь восьмой луны я…», – склеиваю, перехожу к следующей странице…

Мало-помалу город собирается по кусочкам – истории тех, кто умел летать, и тех, кто умел видеть звезды, истории тех, кто умел поворачивать вспять время и тех, кто никак не мог выбрать свою реальность…

Книга складывается – она кажется огромной, но и город-то немаленький. Сам не замечаю, как стемнело, интересно, когда здесь темнеет, и как быстро…

Снова распахивается дверь так, что едва не разваливаются стены.

– Вы… что вы сделали?

– Ага, хозяин, оказывается, говорить умеет…

– Я собрал книгу…

– Вы…

– Я собрал…

– Вы… вы что? Рвите! Немедленно! Рвите!

– Но…

– Я сказал…

Он не договаривает, я не договариваю, – книга вспыхивает ослепительным пламенем, рассыпается пеплом.

– Они же… они же все… вековая вражда… я же специально разделял город, чтобы…

– Я… я не знал…

– Не знал он! А подумать-то можно было? Вот черт, понаберут не пойми кого…

Не договаривает, бросается на меня с чем-то колюще-режущим, висящим на стене – мир вокруг меня меркнет, проваливается сам в себя, снова оказываюсь на пустоши, судьи смотрят на меня, холодно, отстраненно…

– Вы свободны.

– Но…

– …ваш хозяин нарушил договор, он не вправе был убивать вас…

Даже не успеваю ответить – этот мир тоже проваливается сам в себя, наконец-то я в своей вселенной, осторожно вытаскиваю из-за пазухи пожелтевшие страницы своего мира, своей истории, еще не верю себе, что получилось, что из всего города остались только мы…

Человечник

– …ну и как это понимать вообще? Вы врываетесь в челохранилище, швыряете мне на пол это… я даже не осмелюсь назвать человеком, и требуете, чтобы я сей же час выдал вам другого?

– И не сей же час, а сию же секунду! Вы понимаете, что в интересах Консорции…

– В ВАШИХ интересах, вы хотите сказать, в ВАШИХ интересах… И не надо приплетать сюда интересы своей драгоценной персоны… И в каком вы состоянии возвращаете человека?

– Да поскорее же…

Чувствую, что умираю, безнадежно, стремительно, счет идет на секунды…

– Скорее… да скорее же…

– Что скорее?

– Че… ло… ве…

– …где я вам человека возьму, где, спрашивается?

– — Да… вай… те… хоть какого-нибудь…

Какого – какого-нибудь? – человечник хмурится, у человечника человек добротный, я бы даже сказал – матерый, даже начинаю подумывать, а не забрать ли этот экземпляр, отдав человечнику то, что осталось от моего человека, которого уже и человеком назвать нельзя. На мое счастье человечник находит мне что-то молодое, нескладное, мосластое, черт, вот только подростков мне еще не хватало…

– …а получше-то ничего…

– …вы врываетесь в человечник в час забытья и требуете от меня, чтобы я выдал вам толпу народу всех возрастов?

– Нет, но…

Понимаю, что просить больше нечего, набрасываюсь на человечника, буквально вышибаю его из человека, буквально вонзаюсь в новое тело – за секунду до того, как предыдущий человек последний раз дергается в конвульсиях и замирает навеки. Человечник отчаянно мечется в поисках новой плоти, врывается в то гоелнастое и несклажное, что птытадся впарить мне. Голенастое бросается на мое матерое тело, получает сокрушительный удар в челюсть, жалобно охает, сгибается пополам. Уже хочу уйти, спохватываюсь, проверяю, что умеет мой новый человек, – а ведь, черт его дери, ничегошеньки-ничего, даже машину водить, черт, ты хоть на велосипед сесть можешь, черт бы тебя драл… Где таких только берут дефектных, и не надо мне эти байки впаривать, что а-а-а, это у них, видите ли, не врожденное… Ну да, покажите мне человека, который не умеет такие вещи, это только дефектыфе какие-то… как этот…

– Эх ты… – сигналит человечник, – а ведь этот, которгоо я тебе впавривал, он и самолет может…

В таком-то возратсе?

Он там на ких-то стимуляторах учился…

Не верюни единому слову, выбирать не приходится, внедряюсь в предложенное мне тело, тело откликается ен сразу, паникует, итерит, – это еще что, я чтто, разучитлся с людьми управляться… нет, присмирел, покорно идет, куда я веду, вернее, гоню – по-хорошему, надо проверить, поднять руки, наклонитсья, присесть, – некогда, некогда, гоню человека к вертолетной площадке, давай, действуй… еле сдерживаюсь, чтобы не начать подгонять, – здесь-то как раз нужно сосредоточиться, не спешить, дапть ему пристегнуть ремни, а дальше уже стартовать, лететь к другим человечникам, и не куда-нибудь, а к самому большому, где он…

Отчаянно ищу на карте, ближайший оказывается совсем крохотным, а по-настоящему большой человечник, на несколько тысяч голов, оказывапется далеоевато, топлива может не… да его просто не хтватит, и все. И все-таки направляюсь туда, наддеюсь перехватить по дороге еще какой-нибудь вертолет, я и так уже нарушил все, что только можно было нарушить, по мне плачет уже не тюрьма, а казнь… но все изменится, когда я найду… что найду? Да, да, человечник, и побоьше. Мама… папа… нет, сейчас не лдо них, хотя хочется их в первую очередь, но черта с два их найдешь, это потом, потом… а сколько раз орал в сердцах, да чтоб вы пропали все, вот и доорался…

Вертолет опускается на заправку, остается надеяться, что здесь еще не прослышали о моих подвигах, и не обесточат меня в два счета. Заправщик в теле щуплого человечка смотрит на меня, думает, просканировать или нет, наконец, лениво отмахивается, залоивает топливо.

Готово, можете лететь… а человека поменяйте, срамотища одна…

Хочу огрызнуться, на себя посмотри, понимаю, что не до того, надо спешить. Заправщиук замирает, прислушивается, – так и есть, кто-то уже не поленился передать обо мне, осталось только ждать, пока полиция нагрянет сюда.

Эй… стой!

Понимаю, что остается только один выход, – выстрелить в голову человека, которым крутит заправщик, вспоминаю какие-то слезливые выпады, а-а-а, люди не винова-а-а-аты-ы-ы, что у них владельцы таки-и-ие…

К черту, все к черту, целюсь в голову, почему руки мееня не слушаются, безвольно опускаются, это еще что…

Дергаю штурвал, вверх, вверх, вверх, да какого черта эта тварь мне не подчинилиась, когда я приказал стрелять, что мне подсунули вообще… темноту ночи заволакивает туманом, я только догадываюсь, что там внизу пустыня, ни огонька, даже не знал, что быают такие места…

Когда пытаюсь посадить вертолет, накатывает паника, – это опять что-то новенькое, уж на что умею справляться с паникой у человеков, но такое первый раз. Кое-как опускаюсь, видавша виды крылатая машина жалобно трещит и лязгает. Спешу в человечник, прислушиваюсь к своему человеку, кажется, ему что-то нужно, понять бы еще, что – некогда, некогда, надо торопиться, можно не успеть…

…чем могу…

…мне нужны человеки.

Сколько?

Выдыхаю:

Все.

Э-э-э… простите?

Мне. Нужны. Все. Человеки.

Согласно последней конвенции вы не имеете права брать больше половины, потому что те, кто прибудут после вас…

Слушайте, плевать я хотел на ваши конвенции, мне нужны все человеки, ясно вам? – перевожу на счет сумму, от которой человечник давится собственными мыслями, приказываю:

Открывайте.

Понимаю, что придется джать, невыносимо долго, невыносимо мучительно, когда человеки очнутся от многовекового сна, когда смогут ходить, – кто-то падает на четвереньки, кого-то тошнит, вот черт…

А вы их когда подключать будетен…

Даже не отвечаю, что никогда и никуда подключать не буду, нажимаю кнопку ворот:

Бегите! Бегите!

Люди бегут – кто-то не понимает, куда и зачем, кто-то уже все понял, несется, как ошпаренный, кто-то кому-то помгает идти, я тоже помогаю, подхватываю, пойдемте, пойдемте, старушка без сил опускаетяс на колени, проскальзывает гаденькая мыслишка оставить её здесь, тут же гоню от себя мыслишку, ну уж нет, мы берем всех, всех, может, эта старушка вообще каким-нибудь незаменимым ученым оказется…

Вырываемся в темноту пустыни, мертвенный холод охватывает со всех сторон, а чем я дышу, а почему ничем, а по…

…че…

…му…

…это вы сделали?

Что сделал?

Уничтожили человечник семь-дробь-два.

А при чем здесь я?

Ну, он же ваш конкурент был…

И что? Это этот авантюрист, тринадцать без дроби, это он там какие-то кристалы всевластия искал, доискался, что девка ему какая-то дефектная попалась, которая не подчинилась…

А что, так бывает? Что не подчиняются?

Да первый раз такое…

Это вы каждый раз так говорите?

Да нет, правда…

А не вы ли ему девку эту подсунули?

Чего ради?

Того ради, чтобы человечник уничтожить… ловкуо вы с конкурентами расправляетесь… Вы аресто…