Д(т)ень оборотня

Пролог

Часть 1 (прошлое)

– Ведьма!

Беззубое лицо бабы Дуни исказило от злости, так, что даже слюна брызнула на сморщенный подбородок. А ведь она была здесь не одна. Десятки злобных, непримиримых лиц. Вся деревня собралась у её дома, чтобы ткнуть пальцем в сторону несчастной, обвинив в колдовстве.

– Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Их всё пребывало, злых, неудержимых, разъярённых.

Зоя смотрела в окно, сквозь крохотную щёлку ставен, который раз оборачиваясь, чтобы проверить, заперт ли засов на двери.

Убьют, ей-богу, убьют…

На славу постаралась Любаша, натравив на неё всю деревню. Долго, видать, готовилась. А из всех преступлений, что числились за сиротой Зоей, была её красота. Ростом-то девица была не велика, но фигурой ладна, стройна, как тросточка, гибка как ива. И на лицо белое, с румяными щеками, заглядывались местные парни, в глаза как сливы тёмные, глядели, любви и ласки обещая. Да только не податлива была Зоя. Отбивалась, отмахивалась, мол, мала еще, через год приходите. А через год опять песню прежнюю затевала.

Рано оставшись без родителей, не имея ни братьев, ни сестёр, справлялась Зоя с хозяйством сама, благо, зимы стояли тёплые, а лета плодородные. Корову держала, да двух коз, молоком торговала, да грибами-ягодами, когда пора приходила. Огород небольшой держала, да курятник, хватало ей, одинокой, для себя еды. А сено для скотины покупала на вырученные за продажу деньги.

В общем, жила не тужила, да повстречался на дороженьке ей молодец добрый, приезжий, что хозяйством быстро обзавёлся, да жену подыскивать стал. Тут-то и заприметил он Зою, а она поначалу, как и остальным – от ворот поворот, хоть и по нраву ей Елисей пришёлся. Но и тот гордым оказался, не простил отказа. Да тут же и посватался к Любаше – дородной богатой девке с приданным, что жила через три дома от Зои, та давно по нему сохла, и вот дождалась. Эта весть мигом прокатилась по всей деревне, да и Зоин дом не обошла стороной.

Опечалилась Зоя, рассердилась на свой характер, да деваться некуда – сама виновата. Спрятать бы гордыню, да поздно: Любаша-то вон с каким видом теперь ходила, словно клад нашла, а может так оно и было. Подготовка к свадьбе шла полным ходом, и теперь в деревне лишь о том и болтали.

И, кажись, все были рады: и Любаша, и родня её, и жители деревни, что предвкушали богатый пир на весь мир. И только сам Елисей, как оказалось, был не рад

Сыграли свадьбу и зажили, понесла скоро Любаша, и жить бы не тужить, да что-то не весел стал Елисей. Что ни день, всё мрачнее становился, на жену не смотрел, ни пил, ни ел, даже не разговаривал.

Явился он как-то ночью к Зое, забарабанил в двери, умоляя пустить, да не с дурными намерениями. И она пустила, лишь бы всю округу на ноги не поднял. А он давай ей в любви признаваться, говорит, что, мол, поторопился, дурак, и простить-то не простил, может, а ведь сердцу не прикажешь. А оно не к Любаше, а к ней, Зое тянулось, да болеть начало так, что мочи нет терпеть. И сели она, Зоя, его сейчас как есть не примет, один ему путь – в могилу, а не к жене.

А та уж и сама высохла, выгорела, по Елисею, то бишь, исстрадалась. И сговорились они обо всём, благо, ночь на дворе стояла длинная, да порешили так: завтра явится он к Любаше, да в грехе покается. Одарит деньгами ли, шелками ли, что попросит, сделает. Лишь бы отпустила по добру и зла на него не держала.

Так и сделал Елисей поутру. Явился в дом супруги с повинностью, прощения у родителей попросил, да откуп принёс такой, что те от жадности дар речи потеряли и забыли, как клясть «любимого» зятька. А вот Любаша не поддалась ни в какую. Подбородок вскинула, губы поджала, как дышать забыла, лишь глядит – взгляд от лица Елисея не отводит. После же велела с глаз долой убираться, и так он и поступил, решив, что успокоится, перебесится со временем. Да забудет.

Да как тут ей забыть, ведь дитё его родное в доме Любаши росло – мальчишка ладный да крепкий, весь в него пошёл. Его не бросал, любил да баловал. Да всё ж на глаза бывшей жёнушке то и дело попадался.

И вновь у местных деревенских случился повод для сплетен – теперь уж было кому косточки перемыть да кого похаять. И Зоя, и Елисей – оба попали под раздачу с тяжёлой руки родственников Любаши, да и её самой. Не простила баба того, что её бросили, начала вредить да козни строить, по малеху, невзначай, там слово скажет, здесь, да так все и слушали, запоминали.

А что болтала? Да пустяки всякие. Поначалу, что приворожила Зойка Елисея, душу дьяволу продала, да телом расплатилась, чтобы муженька её увести. Мол, любовь у них была такой, что только дьявол их разлучить и мог. А после, когда пожар у Котихи случился, громче всех Любушка орала, что это Зойка дом подпалила. Ну, дурная баба! Вот с чего это она взяла?!

А коль у кого корова, аль поросёнок захворает, подружкам всё нашёптывала, что Зойкино ведьмовство всему виной.

А молодым-то чего? Не слушали они её и сплетен не собирали. Жили скромно, да всё честь по чести, в любви и согласии беды не зная. Доходили до них слухи, что беснуется Любаша, да им что с гуся вода. И только одно беспокоило, не случалось у них дитя, и это поболе всего беспокоило Зою. Елисею-то что? Рос у него сынишка, пусть и на стороне, у законной жены, а её уж за глаза пустоцветом кликать начали. И так, и сяк старалась девонька, к знахарке ходила, отвары пила, всё в пустую. Видать, чёрные молитвы Любаши до бога дошли, наказал он её, грешную, лишив мечты дорогой. Да делать было нечего.

Часть 2 (прошлое)

А однажды пошла Зоя на реку, бельё полоскать, да увидела как Любаша с подруженьками разговорившись, про дитё-то своё и забыла. А Матвей, заигравшись на берегу, незаметно так подобрался к воде, да и нырнул нечаянно рыбкой. Да мал ещё был, плавать совсем не умел, а потому пошёл камнем ко дну. Да хоть не шибко глубоко там было, да много ль ребёнку надо?

Не растерялась Зоя, бросилась на выручку, вытащила мальчонку из воды и ну давай его переворачивать, чтобы откашлялся, продышался.

Но тут их увидела Любаша. Заорала, заголосила, и вместо того, чтобы благодарить, коршуном налетела на Зою:

– Ведьма! Убийца! Мужа увела, так ещё и дитя в могилу свести хочешь!

И подружки подхватили, заголосили. И Матвейка, напугавшись, заплакал, ручонки к матери потянул. Вот тут-то и опомнилась Зоя, воспользовавшись мигом, побежала к дому, бельё забыв на берегу, да до него ли сейчас было!

Убьют, ни за что убьют…

А дома, заперев все замки, начала думать, как ей быть дальше. Елисей-то с другими мужиками на охоту ушёл, да только к вечеру должен был вернуться. А Любаша уже по домам пошла, злобные вести понесла, что сынишку её злая ведьма чуть не убила, не утопила. А подруженьки её поддакивали, подпевали, да страху на людей нагнетали.

Вот собралось всё село, да к её дверям припёрло…

– Ведьма! – вновь послышался знакомый голос кого-то из местных. – Выходи, не то живьём сожжём! Вместе с домом!

Совсем от злобы ополоумели.

Кто-то начал греметь в дверь, что-то требуя. Ах, скорее бы пришёл Елисей!

– Зоя!

От сердца отлегло. Вернулся, значит! Сейчас он прогонит всех прочь от дому, и они поговорят.

Поспешно зашумели засовы, Зоя торопилась впустить в дом своего любимого, единственно и безоговорочно которому доверяла. А он…

Взгляд Елисея был хмурым, недобрым. Не бросился он к ней на помощь, а стоял посреди замершей толпы зевак, что пришли расправиться с ней, обвинив в страшном грехе. Изучал. Испытывал.

– Елисей!

Крик сам вырвался из груди, отчаяние так и сковало разум – позади уже стояли люди, отрезавшие путь к отступлению.

– Любаша мне все рассказала. – хрипло сказал он поникшим голосом. – Зачем, Зоя? Совсем разумом помутилась? Это надо додуматься – дитя моё извести…

– Я спасла его, он тонул! – глядя в глаза ему, с обидой высказалась Зоя. – А Любаша напридумывала бог весть что!

– Не ври мне! – рявкнул Елисей, теряя голову. – Убить, значит, мальца решила? Раз своего родить не сумела…

И тут Зою как обухом по голове ударили.

Не верил… он ЕЙ не верил…

Завертела тогда она головой, по сторонам заметалась, надеясь хоть одно разумное лицо узреть, да где там! Любаша долго к этому готовилась, кропотливо настраивая людей против неё. Вон и сама стоит, скалится, губы кривит. Чует, что расправа над соперницей близка как никогда. И не одна она, другие бабы тоже злорадствуют, ведь и их мужики на красавицу Зою то и дело поглядывали.

Поделом будет ведьме!

И тут её схватили. Кто за плечи, кто за руки, кто за косу, и поволокли.

– Елисей! – закричала она, отбиваясь.

Но тот лишь угрюмо смотрел из-под нахмуренного лба и ничем не пытался помочь ей.

– А чо делати-то? – начал вопрошать люд, когда «ведьма» была скручена по рукам и ногам. – Сжечь али что?

– Да камнями закидать!– вопили одни.

– Утопить! – верещали другие.

– Сжечь! Сжечь ведьму! – призывали третьи.

Но тут вновь нашлась Любаша.

– А закопаем её живьём, чтобы неповадно боле колдовать было!– громогласно выкрикнула она. – Земля-матушка всех примет, да грех её страшный схоронит!

От страшных речей заходилось сердце, да Зоя до конца не верила, думала, лишь пугают. А когда притащили её на заброшенное кладбище, давно поросшее диким лесом, да могилу стали разрывать, вот тогда она всё и поняла.

– Звери! Будьте прокляты, звери, до конца дней своих! Нелюди! Закричала она.

А после запричитала, моля отпустить её, да куда там! Толпа – самый страшный палач, и её, беззащитную, связанную, запихнули в наспех сколоченный из необтёсанных досок гроб, и бросили в разрытую яму.

Благо, ударилась она головой при падении, Господь видать, смилостивился, не дав слышать, как земля ударялась о крышку гроба, сквозь щели попадая ей на лицо. Как плевки вместо комьев летели в могилу, провожая Зою в  последний путь – не отпетую, да покамест живую…

Часть 3 (настоящее)

Тело ломало так, будто кости собирались связаться в узел. Или наоборот – распрямиться до безобразия. Да что с ним такое?!

Он попытался размяться, но это только усилило неприятные ощущения, и, в конце концов, его скрутило одним единым спазмом и повалило на землю.

Кажется, он потерял сознание.

Или…

… Темнота перестала быть проблемой. Он бежал, бежал так быстро, как никогда до этого, ощущая незнакомые, едва различимые запахи и звуки. Звёзды неслись над его головой сплошными сверкающими полосами, разрываемыми лишь макушками высоких деревьев, и думать ни о чём не хотелось. Хотелось бежать. И есть. И навсегда сохранить в себе это ощущение дикой, безумной свободы.

На ум вновь пришли слова песни, словно слышимой им в другой жизни.

Ветер.

Кровь.

И… серебро?

Тонкая сверкающая стрела пронеслась возле уха, едва не задев его. Животный страх обострил и без того острые инстинкты, и он, выдавив максимум силы, помчался ещё быстрее.

Стрела вновь пронеслась мимо. Ещё одна. Но он оказался ловчее, проворнее, или ему просто повезло. Он не мог сейчас думать об этом, перевоплотившись в единственный инстинкт – выжить.

В конце концов, стрелок, преследующий его, отстал. Он понял это по растаявшему в воздухе запаху домашней выпечки и резкой отдушки то ли лака, то ли дезодоранта. Странная смесь…

От быстрого бега кожа его вспотела и страшно хотелось пить. Втянув носом свежую прохладу ночи, он учуял солоноватый запах застоявшейся воды. Значит, утолить жажду проблем не будет.

Подбежав к болоту и раздвинув в стороны камыши, он пробрался к краю водоёма и взглянул в залитую светом огромной луны поверхность. Ветра не было, и небо отражалось, словно в зеркале, подсвечивая со всех сторон звериную, внимательно смотревшую на него морду самого настоящего волка!

Первым желанием было метнуться в сторону, убежать, наконец, проснуться. Но он сдержался, где-то в глубине своего человечьего сознания понимая, что это не сон. И волк, так внимательно смотревший на него из озера, был его собственным отражением…

Но на большие размышления времени просто не было. Жадно припав к воде, волк вдоволь нахлебался её, а после услышал едва различимый шум позади себя. И звук натягивающейся тетивы.

Волк замер, боясь оглянуться, а чересчур уверенный женский голос жёстко произнёс:

– Попался, Серый?

Кажется, это был конец…

Часть 1. Ведьмы и Оборотни

Глава 1

Тяжёлый чемодан на колёсиках ухнул на один бок почти вовремя – Дана стояла перед закрытой дверью бревенчатого деревенского домика, старого, но вполне добротного, в котором проводила все три месяца летних каникул каждое лето, лет до четырнадцати. В детстве всегда всё было проще: по окончании занятий в школе родители  сажали её на поезд вместе со всеми необходимыми манатками, и отправляли к бабушке Прасковье, не особо заботясь мнением девочки. Ну а что, так всем было лучше – родители работали, а дочь всегда была под приглядом, на свежем воздухе и парном молоке. Отчего возвращаясь в родные пенаты, Даночка часто не влезала в свои любимые джинсы и обтягивающие платья.

Но к следующему лету это проходило, чтобы вновь начаться заново. Тогда она не особо переживала за лишний вес и прочие глупости. Здесь у девочки были свои друзья, мелководный пруд, лес, полный вкусной земляники и страшные байки, что так любили рассказывать у вечернего костра взрослые и подростки, так же обитающие летом в деревне. И она охотно их слушала, подобно другим детям, что помимо замёрзших в вечернем пруду тел, любили греть и свои маленькие уши. А потом перевирать страшилки, рассказывая их уже друг другу, на свой лад.

Особенно здесь ценились байки про оборотней, и дети очень любили в каждой встречной дворняжке видеть Зверя, чтобы с весёлым визгом убегать от неё, по ходу придумывая целую историю про большого и страшного волколака, преследовавшего их от самого Коламиного леса. Было весело и интересно, и лето, как обычно, проносилось со скоростью света.

Всё изменилось, когда Дана подросла, и убивать время в глухой деревни под надзором бабушки стало просто не интересно. Старшая школа, городская компания подростков-ровесников, первая любовь сделали своё дело, и девушка уже не стремилась летом туда, где  ей было так хорошо раньше. Теперь её интересы целиком и полностью были связаны с городской средой, и она наотрез отказалась ездить в свою деревню.

До этого самого лета, когда вновь всё перевернулось с ног на голову.

… О том, как она  оказалась здесь, Дана вспомнить не могла, как не пыталась. В один прекрасный миг она просто вдруг решила, что ей необходимо ехать в деревню, навестить старенькую бабушку, сменить обстановку, хотя ничего такого страшного в её жизни не произошло. Она просто сбежала, оставив записку родителям о своём местонахождении, сев на знакомую электричку и оказавшись там, где когда-то было так хорошо. Но зачем – так даже для неё самой оказалось загадкой.

Словно неведомый зов просто приказал ехать сюда, в родные Сады.

По ту сторону двери раздались лязгающие звуки, и она открылась. Бабушка ахнула, выронив из рук край передника, которым вытирала перепачканные мукой ладони, и тут же расплакалась, бросаясь внучке навстречу.

– Данушка! Ты ли?!

Её объятия были такими искренними, что девушка и сама растрогалась, осознав, что на самом деле скучала.

– Я. – заверила она Прасковью, не торопясь отстраняться. – Твоя блудная внучка наконец-то вернулась.

– А я как чуяла! – радостно воскликнула бабушка. – Вон, пирожков испекла. Проходи. Чего стоишь на пороге-то?!

– Да, чемодан сломался…  – Дана скосила глаза на не выдержавшее деревенской трассы колёсико.

– Дык, не беда! – заверила бабуся, потянув внучку за руку. – Сейчас Григорича кликну, он починит…

Дана улыбнулась, переступая порог такого знакомого и выпавшего на несколько лет из её жизни дома. А у самой на душе кошки скребли, да ещё вертелось в голове, что неспроста она здесь оказалась, ой неспроста.

Но раз готового ответа никто не приготовил, оставалось только ждать.

Да, и наведаться к старому Григоричу, чтобы починил злосчастное колесо её чемодана. Но только после бабушкиных пирогов…

***

Стас стоял перед обшарпанной дверью из своего детства, принадлежащей сараю на заднем дворе, борясь со стойким желанием опорожнить содержимое своего желудка прямо на неё, но пока не решался.

Какого чёрта он вчера так надрался, что сегодня не помнил почти ничего? Но ещё ладно – надрался, с кем не бывает. Выходной, и компания нашлась подходящая – Славка и Димка, сто лет не виделись. Но зачем нужно было тащиться в эту глухомань, посреди ночи, одному, пьяному и без рубля в кармане?!

Вот это уже было загадкой, и для самого Стаса тоже. Дело в том, что раньше с ним такого не случалось. Ну не было и всё! Работа, учёба, пара выходных, чтобы выспаться и выпивка только по какому-нибудь торжественному случаю. А тут на тебе…

Как там в книгах говорится? Попал так попал.…

Ну, ничего, он с этим разберётся. Вот только сейчас тошнота пройдёт, можно будет в дом заходить. Вот дед обрадуется…

– Стасик, ты что ли?! – похоже, старик раскрыл его прибытие раньше, зайдя с тыла. В руках он держал вилы, готовые применить в случае чего, окажись на месте внука кто-нибудь другой, деду не угодный. Хорошо хоть, не дробовик, и на том спасибо.

– Здорово, дед! – Стас попытался придать жизнерадостности голосу, но получилось криво.

– С похмелья чёль? Ай-яй… – запричитал Максим, качая головой. – Ну, давай в дом, там давеча Маруниха молока парного принесла, вот им и полечишься.

– А рассола нет? …

– Рассола нет. – развёл руками дед. – За зиму всё подъел, ничего не осталось. А на чём ты сутра пораньше прикатил?

Эх, Стасу самому было интересно. Он неопределённо пожал плечами – мол, не важно, и дед отстал с расспросами.

Молоко действительно помогло. Вот она, живительная сила природы! Это вам не пойло из пакета! И к обеду Стас вполне оправился, и стал чувствовать себя гораздо лучше. Дед ушёл по своим колхозным делам, и теперь можно было хорошенько подумать над случившимся.

Что? Что вообще произошло? Как получилось так, что он не помнил доброй половины этой ночи. Не, ну, в самом деле, не мог же он допиться до такого?! Да и пили они с друзьями, кажется, только пиво… Что-то здесь совсем не чисто…

Позвонить бы кому из них, да мобильник, похоже, он посеял вместе с памятью. И угораздило же его наведаться именно сюда! В деревню его деда. А старик-то, кажется, не очень удивился…

Странность за странностью. Надо бы походить, поспрашивать, может, есть кто здесь городские с нормальной связью. Хоть на работу сообщить, где он и что с ним случилось. Административный там написать…

Дома-то никто не ждал. Мать колесила по свету, работа геолога такое подразумевала. А старший брат, Сашка, пропал пять лет назад, и с тех пор не было от него ни слуху, ни духу.

В груди тоскливо сжалось. Нет, он не смирился с этой потерей! Слишком близки они были с братом, можно сказать, не разлей вода. Сашка был ему вместо отца и лучше отца, такой честный, умный и правильный. Справедливый. И не мог он по плохой дорожке пойти или перейти её кому-то. Сашку любили все.

Вошедший в избу дед Максим поставил на пол ведро с водой.

– Ты как? Надолго? Или опять зад-назад?

– Я бы погостил, но работа…

Стас не кривил душой. Скажи ему вчера, езжай на пару недель в деревню – нос бы загнул. А очутившись тут, почувствовав, как в детстве, знакомые запахи, напившись молока, уезжать уже не хотелось.

– Эх, жаль. – крякнул дед. – Старый я стал, а ты бы подсобил, дров навозили бы, печку б подправили…

– А позвонить здесь есть откуда? – размышления вернули головную боль.

– Пройдись по соседям, может, внучков кому привезли. Или вон до Прасковьи дойди, у неё точно есть. А я в ваши игрушки не играю…

– Хорошо, дед. Только я подремлю маленько сперва… С пол часика.

– Только не разлёживайся! Ещё траву косить, да кроликам нарвать…

Стас улыбнулся: всё как в далёком детстве. Дед не отпустит его, пока не выполнит гору поручений. Гулять не отпустит. А ослушается – никаких вам ночных посиделок у пруда. Но сейчас он даже будет рад размяться, как-никак, работа в офисе – сплошной сидячий стресс. Но сначала – крепкий здоровый сон. Как в детстве…

Глава 2

… – а у Микитки двойня. И говорят жена опять на сносях. Молодец, парень! Не пьёт почти, работает в соседней Ломовке, семью содержит. А Женька спился. – бабуля издала смешной звук губами, похожий на спускающий воздух шарик. – Каюк Женьке. Али не помнишь его?

Если Данка кого и помнила, то весьма смутно. Но кивала на каждую фразу бабушки, наслаждаясь свежими пирогами с капустой и запивая всё дело прохладным молоком. Настоящим, не обезжиренным. Такого в городе не найти, разве что, за очень большие деньги. И то, если места знать.

– А Семён… Семён теперича председатель нашний. – продолжила бабушка, удовлетворённая молчаливым ответом внучки. – Важный стал, на всех сверху глядит, лишний раз «здрасьте» не скажет. Потеряли человека. А мож и не был он им, человеком-то…

– Баб, ты мне скажи, как Оксанка? Лерка? Приезжали, ну, после того как я… Или тоже не было?

Бабушка всхлипнула носом.

– Приезжали, а как же. Не так часто, ка раньше, но своих не забывали. А после того случая…

– Какого случая? – насторожилась Дана. Вот с этого места она готова была выслушать поподробнее.

– Да ж, ты ничего не знаешь. Матери твоей я рассказывала, а она, видать, умолчала. Али ты забыла?

– Мама мне ничего не говорила. – вот оно. Что-то важное, Данка почувствовала нутром.

И тут Прасковья стала перебирать, почему важная и интересная по её мнению информация, не дошла до внучки.

– Баб, да расскажи уже! – умоляюще потребовала Данка.

– Ну, слушай. То-то ж я сразу подумала, чаво это ты тогда не прилетела. С Оксанкой-то вы ладно дружили. А ты и не знала, оказывается. Беда с твоей подружкой приключилась. Незнамо чаво точно, да только пошла она в лес по ягоды, да заблудилась, потерялась, значить. Всей деревней её искали – найти не могли, как в воду канула. Да леса то у нас вон какие, огроменные, да только и она их знала как свои пять. Видать, значит, случилось что-то.

– А в город, в полицию не обращались? … – настороженно замерла Дана, предчувствуя не слишком хороший финал истории.

– А как жа, обращались! И оттудаво приезжали, да так её и не нашли. Как сквозь землю девка провалилась!

– Но нашли же потом?! – девушка не заметила, как кровь отхлынула от лица и ладоней. Стало холодно, очень холодно.

– Нашли. – заверила бабка. – Вернее, сама нашлась. Спустя неделю, когда и не ждали уже… Ребятишки на пруд побежали ранёхонько, то бишь на рассвете – не спалось им, а она не бережку сидит, грустная-грустная, одежда вся грязная, изодранная, сама еле живая. Они у нас, ребятишки-то, догадливые, бросились тот час в деревню, да старших привели. Расшевелить мы её пытались, да только она как камень, с места не сдвинешь. Всё про какую-то ведьму лепетала, плакала. Видать, рассудок-то утеряла совсем…

– Ведьму?

Бабушка махнула рукой – мол, брехня всё это, но Дану это только насторожило.

– Увезли её дохтура на скорой, опять из города вызывали. И с тех пор не была она здесь. Видать, совсем дела плохи…

Бабушка что-то запричитала, но Данка её уже не слушала. И тут её осенило.

– А Лерка?

– В этом году ещё не было. Но когда приезжает, заходит, про тебя спрашивает… Или мать и того не сказывала?

Дана покачала головой.

– Дела… – раздосадовано причмокнула Прасковья.

А уж как Данка была расстроена!  Но, как говориться, сама виновата. Надо было ездить почаще, а не забывать давних друзей. И ведь это всё в век мобильных телефонов и интернета!

А мать… С чего бы ей было что-то скрывать? Глупость какая-то. Но разобраться в этом стоило. И, чуяла Данка, как можно скорее.

***

Данка и не заметила, как задремала, хоть мысли её и метались в смятении относительно рассказанных бабушкой событий. Но свежий воздух и внезапно навалившаяся усталость сделали своё дело и она, растянувшись на всё ещё «своей» кровати, быстро задремала.

Разбудил её несмелый, но настойчивый стук в дверь. Бабушки не было, и пришлось поднимать себя и тащить к двери, проверять, кого там принесла нелёгкая.

– Ватруша?!

Голос стоявшего за порогом парня… ммм… приятной наружности был знаком, а вот сам он… не особо. Средний рост, не совсем олимпийский атлет, но достаточно развит, тёмно-русые волосы, орехового цвета глаза. И нос такой, не то что бы курносый – лишь слегка вздёрнутый кверху. Но откуда он знает её детское прозвище? Стоп… Да это ж Стас!

– Север?! – ответила она ему «взаимностью» – дразнилкой из детства.– Это ты?

Молодые люди пялились друг на друга, не стесняясь, какое-то время не зная, что ещё сказать – так оба изменились в глазах друг друга.

– И давно ты приехала? – первым отмер Стас, поражённо разглядывая злейшую «врагиню» своего детства. Только вот тогда она выглядела совсем по-другому. Вечно голодный хомяк, не влезающий в джинсы, в которых приехала, розовые откормленные щёки и по пирогу в каждой зажатой ладони. А теперь Данка заметно изменилась. Да, у неё имелись округлости, но лишь там, где им и положено было быть. Весьма симпатичные округлости… С щеками тоже был полный порядок, как и со всем остальным. Это как-то не совсем вязалось с обликом Ватруши, и Стас был весьма удивлён подобными переменами.

– Утром. – машинально ответила девушка, в свою очередь удивляясь переменам, постигшим тело Стасика-Севера. В детстве он не то, что был хлюпиком – скелетоном в чистом виде, с торчащими в разные стороны рёбрами а-ля дистрофия крайней степени. А теперь, как говорится, было за что пощупать. И перерос он её почти на голову. В детстве же казалось, не бывать этому – Север дотягивал ей едва до плеча. – А ты?

– Утром. – вторил ей парень. – А ты… надолго?

Раньше они таких светских бесед не вели. Крыли друг друга на чём свет стоит и обзывали последними словами, глядя в глаза и краснея от напряжения.

– Не знаю пока… А ты?

Стас, наконец, вспомнил, зачем он пришёл.

– Как раз вот пытаюсь выяснить. Телефон не одолжишь на работу позвонить? Я свой посеял в чистом поле… – он улыбнулся, и эта улыбка что-то кольнула в душе Данки.

Не замечала она раньше такой красивой улыбки на когда-то ненавистной физиономии Севера. Ну и дела…

Девушка выудила из сумочки свой розовый мобильник, увешанный разными пушистыми рюшечками, и протянула его Стасу. Мускулистый объект на заставке заставил Севера нахмуриться – парень её, что ли? Но сейчас нужно было думать не об этом.

С трудом вспомнив номер любимо-ненавистной конторы , парень набрал его, и почти сразу же получил ответ на том конце связи.

– Эдуард Семёнович, это я, Станислав Северский. Понимаете, я, как бы вам сказать…

Он вышел, заметив, что Данка открыто подслушивает его разговор, но ему было стыдно обсуждать свой промах при девушке,  и продолжил уже на улице. Дана теперь слышала только его обрывки. После пяти минут ожиданий, Стас вернулся, протянув ей назад весьма нагретый мобильник. Вид Севера был взволнован.

– Всё в порядке? – вежливо поинтересовалась Дана.

– Да, только… Шеф сказал, что вчера я написал заявление на отпуск. А я этого не помню…

– Хм. – нахмурилась девушка. – Действительно, странно.

– …зато теперь, я думаю, задержусь здесь на подольше.

И вновь улыбнулся. И вновь Дана ощутила что-то такое, отчего мурашки поползли по телу. Приятно, чёрт возьми! Но очень странно.

– Я пойду, деду обещал помочь в огороде. – попрощался Стас, как-то стеснительно зажимаясь.

– Ага. – столь же стеснительно кивнула Данка. – Ещё увидимся.

– До встречи, Ватруша!

– До встречи…Север.