Такому, как он – полезно привлекать всеобщее внимание. Поэтому он разгуливает в неимоверных нарядах, шокируя публику, мелькает в СМИ с идиотскими заявлениями, устраивает представления и мистификации, страшно популярные среди обывателей. Лучшего прикрытия не придумать.
У него масса поклонников, истошно верещащих при его появлении на разнообразных красных дорожках, скрытно, но неотступно дежурящих у его дома и забрасывающих его набившими оскомину признаниями в вечной любви пополам с похабнейшими предложениями – и множество ненавистников, вполне открыто его проклинавших. И, пожалуй, ненавистники были ему симпатичнее.
И он знает только один способ, как не свихнуться.
Ильм, 8 октября 482 Б.Р., 00.50
До постамата Лин добрался без приключений, покупка мирно лежала в ячейке. Но стоило сделать шаг от терминала, как на плечи обрушилась внезапная тяжесть. Лин выронил пакет, а его руки оказались заломлены за спину. Одновременно его схватили за горло. Нападавший был мал, с десятилетнего ребенка, но очень силен. И казалось, у него четыре руки. Бросив взгляд в зеркальный бок постамата, Лин увидел, что у него на плечах висит уродик – тощий и большеголовый. Как все они. Биоконструкты.
Самая большая мерзость, до которой здесь додумались.
Уродик висел, сжав его коленями, просунув ноги ему под мышки, упершись ступнями в поясницу и ногами удерживая его руки. Одной рукой он запрокинул Лину голову, а другой прижал к горлу что-то небольшое, но явно острое – очень грамотно прижал, одно движение и сопротивляться уже не придется.
Нападавший почти касался щекой его щеки, так что было слышно, как он с легким свистом дышит сквозь зубы. Лин встретился взглядом с его совершенно лишенным возраста отражением. И увидел в черных совиных глазах хладнокровную готовность убить.
– Сейчас, – тихо сказал грабитель ему в ухо, – мы с тобой отсюда отойдем. Потом я вернусь и заберу то, что ты уронил. А ты пойдешь домой. Идет?
Ну, конечно…
– Да не вопрос, – стараясь не двигать челюстью, ответил Лин. Лезвие у горла, конечно, нервировало. – А зачем тебе нотная бумага?
– Нотная бумага?.. – голос над ухом дрогнул, в совиных глазах мелькнуло замешательство, ослабла хватка. Теряя беспроигрышную позицию, грабитель начал съезжать с его спины – перехватился левой рукой за плечо, а правую с ножом на мгновение отвел от Линова горла. Лин крутанулся, шарахнулся плечом в постамат, всем весом обрушился на локоть сжимавшей нож руки и на прижатое к его боку колено. Уродик вскрикнул. Тогда Лин навалился на зеркальный фасад, придавливая грабителя, отдирая его от себя, освобождая руку. Он сдернул нападавшего с плеч и обрушил на мостовую. А обрушив, испугался: он так крепко приложил уродика, что у того кости хрустнули. Но стоило Лину немного ослабить хватку, как уродик перекатился, порываясь вскочить, и вновь Лин одолел его исключительно благодаря подавляющему превосходству массы: его противник был не тяжелее средней собаки. Навалившись на извивающегося уродика всем телом, он вывернул ему руку к загривку и, не церемонясь, выдавил из выкрученной кисти лезвие, оказавшееся здоровенным медицинским скальпелем. Лин прижал уродика коленом, освободил левую руку и поискал, куда деть скальпель. Забросил в канализационную решетку. Прозвенело, булькнуло. Уродик дернулся, что-то промычал с досады. Лин сильнее нажал на его заломленную правую руку, и тот зашипел.