Глава 2
«Привет, дорогая тётя Светлана,
Утро моего нового дня прошло стандартно, недели две как моя школьная подруга Тивентия снова ходила на работу в IT-Парк. У неё был сильный нервный срыв, и мы ищем с ней какие-то варианты решений. Ей, видимо, нужен особый мягкий микроклимат в предприятии; а для открытия собственного дела её срыв ещё не прошёл, но мы ищем возможности. Мы позавтракали грейпфрутами, йогуртом и овсянкой со злаками, и в качестве соуса – просто смешали миксером всё полезные фрукты-ягоды, которые нашли в холодильнике.
Я была у неё на работе. Внешне её корпоративное место могло показаться идеальным: здание было эстетическим, офис – уютным. Даже молодой руководитель фирмы был понимающим и шёл навстречу, когда дело касалось процента с продаж (но слишком давящим, когда дело касалось выполнения количества продаж). Рекламные площади – специфический продукт – нужно звонить постоянно, не замолкая, – быть убедительной и весёлой. Я ободряла: «Тивентия, всё наладиться, у тебя есть работа, побеждай себя каждый день, как в спорте». Звонки её, видно, угнетали, потому что разговаривать ей не хотелось совсем. Даже смешные, склонные к дидактике, девочки-дизайнеры, считавшие себя самыми важными на предприятии, тоже угнетали. И сумрачное настроение у неё не проходило. Дело в том, что в её жизненном багаже были – незаконченная художественная школа и незаконченное образование филолога. И долги по кредиту. С таким образованием, её общим укладом жизни и депрессией (чтобы лечить которую тоже нужны большие затраты) – найти работу по душе – задачка не из простых. Тивентия знала об этом, она прошла десятки собеседований.
Её мама воспринимала произошедшее как «капризы» и «задачи, возникающие по мере роста» со стороны дочки. И, кажется, её маме никогда не приходила мысль о том, как Тивентии, действительно, трудно (тогда как я видела, что ей по-настоящему тяжело, как будто, она прокладывает себе дорогу сквозь лесную чащу – мировоззренчески вырастая как личность, и ещё, кстати, одновременно с этим, она часто ходила на свою фирму через парк и рощу, чтобы сэкономить на автобус). Почему-то мать относилась к ней претензиями, придираясь к любому сделанному, даже такому мелкому делу, как помыть посуду или вымыть пол…. Возможно, потому, что она была похоже больше на своего отца, которого она никогда не видела и не знала.
Безусловно, мы искали ей подходящую долговременную вакансию, каждый вечер, листая городской сайт по поиску работы, но пока ничего не находилось. А то, что подходило – было территориально слишком далеко. Представь, ездить каждый день на автобусе на работу 3 часа и столько же обратно (с учётом зимы и морозов до -50 градусов по Цельсию). Фриланс здесь не слишком развит. Я чувствовала, как нужна ей. И слово «друг» в северном городке науки и университетов – в Новокампск ( к слову сказать, его название образовалось от двух слов «новый» и «кампус») – вбирает в себя понятия психолога, психоаналитика, родственника и немного от менеджера и банковского кредитора: такой менталитет! Моё канадское становление было совсем другим. Мне будет 20 лет в сентябре – в России это совершеннолетие. Я уже чувствую себя совсем взрослой с 18-ти. Хотя, наша красная линия взросления – это 21.
Так вот, эти ранним весенним утром, договорившись с Тивентией о том, что я приду к ней на фирму ближе к обеденному времени (утром у меня была фотосессия для глянцевого популярного Новелларского журнала «Дорогие возможности»; меня пригласили как гостью с уникальным опытом).
Да, с середины дня я была свободна как ветер в степи (помнишь нашу поездку всей нашей странной семьёй – мне было 9 или 10? – на плато, с заездом на солёные озёра?)! Помню простор, яркий день, и сухой, обволакивающий теплом, ветер.
Так вот. Зайду, думаю, к подруге на работу и попробую отыскать свой таинственно исчезнувший L-phone, содержащий дорогие моему сердцу воспоминания, фотографии, контакты, чувства и всю мою жизнь.
Обнимаю, и потом напишу ещё, твоя Novella. I. M.».
***
For note:
Боже, как же она ездила в такую даль, эти последние весенние дни такие морозные и холодные! Испытала на себе что значит «изморозь». Это природное явление напоминает мгновенную заморозку и выглядит как серебрящийся на солнце ледяной воздух, когда холодно даже дышать.
Всё-таки детская память запечатлевает только безудержно-солнечные дни!
Бизнес-центр городской фотостудии находилась часах в четырёх езды от Академгородка, (отмечу профессионализм фотографа, который сказал: «Ну, улыбнись же!» и всё пошло на лад). Обратно я ехала на микроавтобусах, с пересадками, на мне был нестёртый фотомакияж. В итоге выбрала неправильный автобус, и добралась до места, когда полдень уже прошёл. Я была в вестибюле IT-Парка, и только сейчас заметила удивительные витражи из разноцветного стекла. Их сюжеты повествовали о внутренней жизни этого здания, чаще всего они изображали директора со световой компьютерной ручкой в руке, его окружали ученики на велосипедах: не вдумываясь, просто так, я насчитала, что их более десяти штук. Витражи были установлены вместо стандартных окон. Ещё, я заметила 3D-экраны в дальних закоулках помещения прихожей первого этажа: они пока молчали, и, скорее всего, начинали рассказывать об истории этого места после прикосновения, оживляющего их сенсорный мир.
– Можете воспользоваться любым из четырёх лифтов, – ответила девушка на ресепшене; она была одета: сдержанный костюм по фигуре, снабжённый пуговицами с серебристыми переливами – казалось, они были сделаны из CD-дисков. На ресепшене IT-Парка она сама сияла и напоминала пуговицу. Она, характерно указав на центральные и боковые лифты, добавила: боковые ведут на 13 этаж включительно, остальные – нет.
Акустика была как в соборе – гулкая, усекающая слова, делающая заметным сказанное негромко. Из интересного, ещё тут оказался высокий искусственный водопад, который выполняет функцию видеоэкрана для объявлений.
Я нажала серебристые кнопки все, без исключения – какой уж первый приедет. Видно, была какая-то заминка и долгое ожидание. Первой открылась дверь самого правого. Я зашла и нажала кнопку «9». Он проехал немного, остановился, и в отворившихся створках появился энергичный, представительного вида человек средних лет.
Он бегло взглянул на меня и спросил:
– Простите, я Вам не помешал? Не испугались?
Я отрицательно покачала головой и довольно весело ответила:
– Да нет, порядок… (и взглянув на попутчика внимательнее, удивлённо добавила) Матиарт Рифович?
Он, по-моему, страшно удивился и тоже внимательно на меня посмотрел:
– Новелла? – Вымолвил он, наконец, вспоминая о чём-то давно забытом.
***
For note:
Он сильно изменился. Стал плотнее, увереннее, улыбчивее – одетый в водолазку и джинсы. Хронометр и модная стрижка. Но – те же внимательные глаза с припухшими веками, располагающие очерченные скулы лица, и тот же голос.
Если бы мы встретились в толпе, например, внизу, в холле, даже не возникло бы мысли, что это мог быть он, и, тем более, что мы можем встретиться так неожиданно и здесь.
– Новелла? – Повторил он, – как ты здесь? Почему ты здесь?
Зеркала замкнутого пространства отражали двух очень красивых и сильных людей.
Он помолчал и добавил:
– Я наблюдаю за твоей головокружительной карьерой в моделлинге. Ты прекрасна! Твои видеоблоги на ю-тубе, путешествия, города и страны – это так тонко, интересно сделано, ты удивляешь каждый раз.
– Вы галантны как всегда. Захвалите, – улыбнулась ему в ответ.
Лифт встряхнулся и остановился на нужном мне этаже.
– Матиарт Рифович, у меня здесь встреча. С моей школьной, кстати, подругой, с Тивентией Закревской. Помните? Вы тоже её рисовали.
– Как я могу забыть? – Был ответ в его манере.
– Знаешь что? У меня тут встреча. Эй, Криль! – вот, кстати, и он: бродит по коридору с кофе, – а потом у меня будет свободное время. Можем вполне пообщаться. Если у тебя на сегодня нет больше никаких планов. Как считаешь?
Он спросил мою визитку, мне вручил свою (с видом, как будто вручает какую-то важную награду – вроде таких, как за деятельность по охране природы), крепко обнял за плечи, отпустил, окрикнул и прожестикулировал что-то Крилю, загрёб того с собой в лифт, который захлопнулся, двинулся и остановился на отметке «13».
На визитной карточке значилось: «Матиарт Рифович Егесников», архитектор, директор, Фирма «Медная гора», пересечение улиц Биопарковая-Кремниевая 11, этаж 13, комната 404, сот.*** и e-mail***. На обратной стороне визитки было схематически изображено высокое здание в форме молекулы ДНК.
***
For note:
Я заглянула в комнату 9010, расположенную в конце коридора, ту, где работала Тивентия. Она была на своём месте, с гарнитурой для обзвона, как в лавровом венке. Казалось, она глядит в окно с отсутствующим взглядом. Всё же, было отрадно видеть, что дорогой моему сердцу человек уже выглядит повеселее и страдает меньше. Она исхудала, но это даже ей шло. Можно было любоваться её статью; скулы, «провалившиеся» после болезни, и внимательные глаза, которые казались наполненными слезами (так всегда казалось, во все времена, что я знала её), длинные ресницы. Даже отросшие, выкрашенные синим, пряди её вовсе не портили, они рассказывали грустную историю из её жизни. На запястьях было множество браслетов с распродажи – они закрывали её недавние жизненные ошибки.
В сторону открытой двери повернулись любопытные головы сотрудниц, приваренные друг к другу за десятилетия совместной работы; они представляли сорт глупых сплетниц, враждебно настроенных к новым сотрудницам фирмы: «просто потому что» (видно, изо всех своих сил пытались создать прокрустово ложе по своему собственному образу и подобию); в общем, они были из тех, кто любит подписывать договоры и ставить печати, но не умеет ничего производить (в смысле чего-то определённо полезного и приносящего пользу и радость для людей). Они находились на своём излюбленном месте офиса – за чайным столиком. До этого они шушукались и посмеивались за кофе и жирными пирожками. Обсуждали они, преимущественно, Тивентию. «Тивентия у нас в древнерусской тоске», – говорили они. Ну и ещё о том, кто, куда и с кем из служащих офиса съездил в отпуск, и фитнес-программы.
Она завершила звонок, устало повернулась ко мне на крутящемся кресле:
– О, Новелла, спасибо, что пришла! – улыбнулась Закревская и взглянула на меня немного с мученическим видом.
– Без проблем. Тем более, что мне нужно попытаться здесь найти мой L-phone.
– Я тебе помогу, – сказала Тивентия, снимая гарнитуру, – Где ты его последний раз видела?
– Это было 7 марта, вторник. Потом были выходные. Сейчас 13-ое. Возможно, во время корпоратива куда-то делся. Жалко.
– Да я уже смотрела везде: на подоконниках, в офисе, коридоре, перед зеркалом в дамской комнате, у выхода. Даже объявления написала, как только ты мне об этом сказала, – Спасибо моя дорогая Тивентия.
– Остаётся только верить, что он найдётся, – говорю, ладно, я пойду, у меня ещё небольшие дела здесь, а ты дорабатывай, и встретимся дома за ужином.
***
Я ждала лифт, задумчиво рассматривая визитку. Матиарт Рифович был нашим школьным учителем в гимназии. Он преподавал изобразительное искусство, черчение, и ещё замещал историка, практически вёл нам всю историю в течение года, когда школа усиленно подыскивала историка, а мои родители ставили твёрдые точки над «i» в своих взаимоотношениях. Матиарт Рифович совмещал четыре четверти, со времени увольнения по собственному желанию только что пришедшего нового преподавателя, которое произошло ранней осенью, и которого никто не ожидал; Матиарт брал дополнительную нагрузку после своих уроков изобразительного искусства. И вёл нам зарубежную, и отечественную историю, очень интересно рассказывал, заставляя нас учиться думать самостоятельно, размышлять; тестовые задания совсем другие, там факты на время. Тогда он был более стройный и «вдохновлён событиями настоящего момента», как он любил говорить. Одет он тогда был в балахонистые вещи, как самый настоящий художник, в яркие береты, шарфы, о которые часто вытирал руки от красок. Он рассказывал про историю искусств, про разновидности художественных манер. Преподавал он моему 7-ому классу, в тот год я как раз уехала, а также, выпускал тогда класс, в котором училась Тивентия. Он сильно изменился с тех пор – как во внешности, так и в добавленном спектре направлений в его работе.
Так, в задумчивости, незаметно для себя, я нажала его 13-ый этаж IT-Парка .
***
For note:
– Лови его, Криль, лови! – было услышано мной прежде, чем лифт растворился. Это был вопль Матиарта Рифовича.
Пока я в удивлении застыла на месте, на меня надвигалось что-то вроде круглого, лёгкого мячика серебряно-сиреневого цвета, диаметром полметра на полметра. У него были огромные флуоресцентные ярко-зелёные кошачьи глаза-экраны (только этих странных сенсорных глаз-экранов у него было много) . И розовый нос. И мягкие ушки. Усы-антенны. Определённо, мордочка была похожа на кошачью. И пушистым этот летающий мячик был, как настоящий кот. Пушистый продолжительный хвост тянулся прямо из этого странного гаджета, и он, кажется, любил сворачиваться в этот свой хвост.
«Миу», – сказал он.
***
Следом подбежал вспотевший, от многочисленных попыток отловить пушистика, Матиарт Рифович, и, каким-то образом, удержал это чудо за бочок.
– Это Калачик, Новелла, не бойтесь, я уже второй раз Вас напугал, простите.
– Что такое «Калачик»? – встретившее энергичное летающее нечто – немного обескуражило, вот почему ещё не могу прийти в себя от удивления.
– Смотрите: у него ручка сбоку, за неё его можно удержать, форма у него гиревидная, несколько десятков глаз-экранов. Но он очень лёгкий, как мячик, даже легче. Это первый эмпатический робот-трансформер и супер-компьютер. У него независимый характер, но, в перспективе он может служить домашним компьютером и кинотеатром, может обучать и переводить с любого языка, и даже превращаться необходимую Вам в данную минуту вещь, например, стол, зонтик, ведро, мяч, удочку. Или кресло. Или настольную лампу. И в ещё много чего. Но пока это тестовый образец.
– А почему эмпатический робот? – спрашиваю.
– А потому что помните, была детская обучающая игрушка Заводной ШОша? Вот. Калачик – это, можно сказать, следующее поколение, усовершенствованное. С ним ещё и поговорить можно – у него даже мимика есть, он как большой реальный смайлик. И шерсть можно любого цвета сделать. И зарядки на неделю ему хватает. Ну как впечатление?
– Я восхищена, Матиарт Рифович. Это Вы его придумали?
– В целом я, но без поддержки Криля у меня бы не вышло. Так что очень ему обязан, хоть он ипохондрик и зануда.
– Патрон, просто с Вами интересно работать, – проговорил в нос сухой сколиозный и вихрастый юноша в очках лет 25-ти в жёлтой толстовке с капюшоном (есть такой тип людей – молодой старик – молодой по возрасту, но имеющий усталый вид, как после недели бессонных ночей, в которые он работал за компьютером; интересно: Лирний стремился выглядеть моложе своего возраста, а этот Криль был молодым человеком, но от многочасовых работ-исследований за компьютером, выглядел старше).
– Да, кстати, Новелла, ты не против поужинать со мной? Студийный кабинет давно не видел гостей.
– Пойдёмте, – согласилась с дорогим учителем и талантливым изобретателем я немного обескураженно, – надеюсь, Ваш кабинет не является тоже суперкомпьютером.
***
Наконец, удалось рассмотреть этаж, на котором я оказалась. Он был просторный. Потолочные своды были отделаны деревом, очень напоминая Ковчег. Напротив – было огромное обзорное окно и, вероятно, выход на террасу, слева – вход в конференц-зал. Вправо и влево располагались двери в многочисленные комнаты, но цифры «404», номер аудитории, как было указано на визитке, я не увидела.
Учитель кивнул на одну из боковых дверей, приоткрывая её, и впуская нас, что, наконец, Егесников, Калачик, я и Криль оказались на довольно протяжённом дымчатого стеклянном мосту. Он вёл в соседнее здание.
– Здесь строится ещё пара-тройка таких зданий, так что будет ещё большое количество рабочих мест, для всех, кто обладает талантами и науками. В итоге здание будет иметь вид архитектурной ДНК, а не «гусей». Как Вам? Дух захватывает, да, же? – давал свои комментарии Криль.
Мы спустились и поднялись (мост был вниз и вверх), на последнем этаже соседнего здания была только одна дверь без какого-либо обозначения. Она была старинно-винтажного вида, и её отпирало почему-то, что-то похожее на фломастер. Матиарт приложил его, как обычную карту-ключ, которые всегда используются в резортах. Больше винтажного ничего, за исключением самой двери, и остальное на этаже было отделано в стиле хай-тек, как, впрочем, и всё в этом здании.
Первым делом, при входе в творческую студию, я обо что-то запнулась.
Матиарт Рифович произнёс: «Люкс», свет зажёгся, и я разглядела преинтересную вещь. Это было весло. Весло как весло, только, как будто, из лёгкого металла, сравнимого с алюминием. Ещё на нём присутствовала «приборная панель», множество лампочек и плоских геометрических кнопок, некоторые из них мерцали.
– Пока не трогай, поставь, это деталь от Парнап-а! – загадочно и серьёзно пояснил Матиарт Рифович.
Сложно было бы противостоять такому сильному аргументу. Я поставила цифровое весло, широкой стороной вверх.
***
– «Поужинать» – слишком сильно сказано, – учитель убирал с загромождённого рабочего компьютеры, стопки исписанных листов бумаги, циркули, электронный микроскоп, коробочки с какими-то исследуемыми прозрачными острыми камешками, и, наконец, убрал в шкафчик, как он выразился: «настоящую мини-лабораторию из необходимых для изучения светлячков и бабочек». Ещё, мне понравился коллаж из редких полупрозрачных насекомых, который располагался на стене в эстетичной стеклянной раме. Остальные научно-исследовательские предметы для исследований были отложены учителем на кресло, стоящее в отделённой старинной ширмой второй половине комнаты, которую наполняли несколько мольбертов на треногах, и картины, отвёрнутые нарисованными сторонами к стенам.
Выяснилось, что из еды Матиарт Рифович может предложить только пряники, да и то странной формы – все в виде звёзд (меня заинтересовала форма, она была специфическая – пряники были очень объёмные, как будто их создал какой-нибудь стеклодув; а меня интересуют такие удивительные вещи, если, без сомнения, они несут в себе позитивный бэграунд; и эти звёзды были разные по цвету: зелёные, цвета луговой травы – с киви и яблоком, и аметистовые – с черникой и гранатом и аквамариновые – с голубикой. – Именно так представил палитру цвета хозяин – мне была подарена целая коробка таких пряников. Криль пил крепкий кофе и бесконечно долго рассказывал, как варить тот или иной кофейный сорт. Когда выяснилось, что я не пью этот напиток, учитель немного расстроился, он хотел меня чем-нибудь угостить; я взяла одно печенье из вежливости, потому что есть не хотелось вовсе, и у меня специальное диет-питание).
«Это печенье – точная копия Звезды Гармонии», – сказал Матиарт Рифович, но я не придала этому особого значения.
– Так Вы расскажите как стали статусным архитектором, и, к тому же, бизнесменом за 7 лет, что мы не виделись? Вы же преподавали изобразительное искусство и черчение у нас в школе?
– Это долгая история. Как-нибудь расскажу. Хотя бы о том, что это образование, которое я развил повышением квалификаций. А знаешь, Новелла, я ведь до сих пор храню твой портрет, с года твоего отъезда в чужие страны, – сверкнул глазами Матиарт Рифович.
– Я помню, но Вы тогда рисовали весь наш класс, и Тивентии Закревской тоже.
– Да, я считаю, это две лучших картины, из всех, созданных мной. Тебе там только 11 лет, а как весь фон сразу заиграл! Благодаря твоей живости, свежести, глубине. Ты как глоток свежего воздуха на природе. Я помню тебя с тех самых пор, когда выносил тебя на своих плечах на линейке в начальных классах. И ты была в школьной форме и звонила в колокольчик. А потом подросла, и участвовала в спортивных забегах с эстафетной палочкой. Я часто наблюдал за тобой из кабинета рисования, и делал с тебя зарисовки. Моя вершина. После этого я многое понял. О реализации в жизни, и о понимании чего конкретно хочу достигнуть. Так началась моя карьера.
– Можно увидеть эту картину?
– Да, безусловно, – ответил художник и скрылся за ширмой. Через доли секунды несколько холстов были приставлены к стене, Матиарт Рифович выглядел немного задыхающимся. Он вопросительно переводил взгляд с меня на 11-летнюю Новеллу на портрете.
***
«Юная Новелла, изображённая в полупрофиль, на вдохе», держала в руках ветку сирени, как будто, прислушиваясь к ней. И в то же время, смотрела сквозь неё улыбчивыми сине-зелёными глазами, в самое сердце человека, рассматривающего картину: в них можно было прочесть готовность к действию, решимость и внутреннюю силу. Каштаново-золотистые волосы подсвечивало закатное солнце, создавая блики и полутени. Девочка на картине была одета в светлое просторное льняное платье, и у неё свешивался проводной наушник от плеера в одном ушке. (Это официальное описание картины с выставки, которое было здесь же, в приложенном буклете).
Портрет Тивентии Закревской был написан не менее проникновенно. Она была изображена за партой, в пол-оборота, пшеничные с медью волосы в стрижке «геометрическое карэ с чёлкой», ещё не выкрашены синим, неизменная чёлка; пронзительные глаза – тёмные озёра, ни тени улыбки, смешной курносый носик, но тонкая кость, бледность до меланхоличности, прожилки на тыльных сторонах ладоней, руки, как будто, сложены в молении, локти в опоре на стол, пальцы поднесены к лицу. «У неё нервные руки. Это её характерная особенность в то время», – заметил художник, вглядываясь в портрет, желая увидеть что-то скрытое в нём, ведомое только ему.
Мне запомнилось её школьное тёмно-голубое платье с кружевным воротничком. Здесь она казалась не ученицей выпускного класса, а, скорее, восьмиклассницей. Я знала, что у неё всегда были нервные расстройства питания – то худела, то толстела.
На других полотнах были изображены дети из нашего класса, выпускники того года, игры света в лесных и речных местных пейзажах, а ещё много урбанистики.
Основным фоном каждого портрета явился наш школьный шкаф, в котором на верхней полочке всегда стояла таинственная старинная статуэтка в виде драгоценной звезды, в точности такой формы, какой были выпечены пряники.
– Казалось, это было вчера, а уже столько времени…. У меня перехватывает дыхание, – я поправила мои блонд-хайлайт-волосы. – Да, с тех пор прошло много времени, у меня добавилось ещё больше друзей в социальных сетях. Столько всего поменялось. Я сама меняюсь каждый день. Но какие-то черты и стороны жизни остаются незыблемыми. Это и радует, и волнует, потому что я не люблю остановки и возвращения, особенно когда намечен основной график действий.
– Жаль, что я не могу сделать selfie, чтобы сохранить память об этом, – вырвалось у меня.
– Почему? Можешь сфотографироваться на фоне, – был ответ.
– У меня исчез мой L-phone, где-то в этом здании, сразу после праздника, – неловко призналась я.
– Тебя сфотографирует Калачик, – предложил учитель и закричал: «Криль!». Когда тот появился в дверях, Матиарт Рифович попросил его помочь найти мне гаджет.
– Поищем, – коротко сказал тот.
Летающий шар-компьютер был тоже тут.
– Калачик, поляроид! – Чудо техники полетало вокруг нас с учителем (мы стояли на фоне картин), а затем (с электронными звуками) сразу же распечатало замечательные снимки.
– Матиарт Рифович, это потрясающе!
– А как же!
– Всё-таки как у Вас это получилось, Вы и художник, и директор, учёный, архитектор?
– Как художник я уже достиг вершины. Я же сказал, это картина, на которой изображена ты. Как архитектор (а это моё основное образование) я построил это здание и две улицы высотных домов на проспекте Когтюга – проектированием я занялся сразу после того «года понимания себя» в школе. Примерно в это же время я придумал «Хитн» – специальный портативный девайс, усиливающий голос; а также – на нём можно разговаривать в обычной жизни, голосом, который тебе больше всего нравится. Криль тогда очень хорошо продал всю линейку устройств (без него вообще бизнес-не бизнес).
Криль во время хороших слов о нём смотрел на шефа с невероятной любовью и преданностью.
А директор «Медной горы» продолжал рассказ, о том, как ему удалось пожить во многих европейских городах (там продолжают развитие его другие масштабные проекты). Он решил вернуться и стать архитектором, бизнесменом, и меценатом в городе, где родился. Сейчас занимается преимущественно тем, что «воплощает параллельно несколько проектов громадных, и им самим спроектированных, мультимедийных библиотек в реальность». И что его, после стиля «хай-тек», необычайно привлекает романское зодчество, где левая и правая стороны зданий, (наделённые скульптурными деталями, окнами и колоннами), чуть различаются, и не являются зеркальным отражением друг друга.
– Да. Сейчас меня интересуют многие научные проекты… (он стал задумчив, и пульсирующая венка на его висках стала как будто более заметна).
***
– Чтож, сменим тему, – сказал он, наконец.
– Почему нет, – ответила я.
Тогда он предложил показать мне свою лабораторию, «недра», как он выразился. И бросил две странные фразы о том, что, оказывается, на территории IT-Парка в начале прошлого века было Змеиное болото. Потом, его осушили, но остались какие-то пустоты.
Я сказала, что мне было бы интересно увидеть его лабораторию. И мы (в том же составе: Матиарт Рифович, я, Калачик и Криль) двинулись обратно по стеклянному мосту.
Надо сказать, что мост напоминал стеклянную трубку гигантских размеров, пол был прозрачным, и мы шли внутри. По обе стороны от нас, (это было, как будто, задымлённое стекло) сквозь стену перехода в поле бокового зрения, начали появляться на летающих велосипедах…. Подростки старших классов. Их было шестеро. Они приветливо махали нам руками и энергично крутили педали. Это были самые настоящие велосипеды, можно было только строить гипотезы, как обычный велосипед поднялся в воздух. Скорее всего, он был не совсем обычный.
Приблизившиеся ребята были одеты в плащи и шапочки, на которых были изображены те же звёзды, что и на пряниках, что и в качестве фона на картинах. Застёжки на плащах также были в виде этих «Гармонизирующих Звёзд» – в зелёном, синем и фиолетовом цветах.
– Что здесь происходит? – Потребовала я объяснений у Матиарта Рифовича, а он смеялся, прямо как волшебник какой-то.
– Не обращай внимания, это мои ученики, из Школы Вело-легионеров, юные техники. Сначала у меня была франшиза школы по ментальной арифметике, а после неё ученикам хотелось заняться подвижными играми. И вот, мы кое-что придумали.
– Но это велосипеды в воздухе!
Директор ООО «Медная гора» довольно и согласно кивнул головой, не вдаваясь в подробности.
***
Мы вернулись в помещение с ковчеговым потолком, Матиарт Рифович вызвал лифт.
– Ну что, все готовы к удивительному путешествию? – спросил он, – ведь даже Криль давно не бывал в Лаборатории 404!
Всей компанией мы зашли в прибывший лифт.
– Неожиданно (настолько поражало происходящее), но с Вами не страшно, я готова!
Учитель снял с шеи Ключ, который опять чрезвычайно напомнил мне потерянный в детстве волшебный фломастер. И нажал при помощи него цифры:«404». В результате появился ещё один ряд серебряных кнопок с цифрами, только перед каждой из них был добавлен «минус», и так до -45.
– Просто здесь ещё есть этажи, – пояснил он, – сейчас мы направляемся на минус 40-ый этаж. Кому нужна «взлётная» конфетка?
Лифт молниеносно отвёз нас на неимоверную глубину. Когда он открылся, и мы вышли – вокруг нас была лаборатория минусовых этажей. На всех других этажах чувствовался сильный холод (за это короткое перемещение лифт покрылся инеем, как в холодильнике), а здесь потеплело. Было слабое освещение, но совершенно неясно откуда оно происходило. Капала вода, и было чувство, что где-то рядом шумит ручей.
***
Перед нами жужжал Калачик, видно, производя функцию видеосъёмки и фиксируя всё поразительное происходящее.
Несомненно, перед нами, в виде водопадика, прямо из горной породы, предстал источник небольшой речки, по словам моего проводника: «густо минерализированный», «вдруг стал минеральным», ещё, по-моему, он сказал: «Зарянка». Тем не менее, вода в нём была в маленьких весёлых лимонадных пузырьках, странной, искристой. Чем ещё он был странным? Я пока не могла объяснить.
Пространство вокруг было освещено таинственными мерцающими огнями.
– Лаборатория 404 носит для меня большое практическое значение. Здесь я выращиваю хрусталь. Он растёт как естественным образом, так и есть у меня опыты по искусственному, более быстрому выращиванию. А приглушённый свет, видишь?
– Вижу.
– Приглядись получше. Здесь места обитания огромных стай светлячков. И, если верить народному поверью, пик их популяции приходится на Ночь, накануне Ивана Купалы, то есть на 7 июля. Как видишь, здесь, у меня настоящие летающие светлячки присутствуют тоже: я создаю им оптимальные комфортные условия на протяжении всего года.
В природе они очень полезны: поедают клопов, пауков, других насекомых, живущих в лесу; причина их свечения – голод во всех его аспектах, и чем сильнее они светятся – тем они голоднее. Мне интересны для изучения, прежде всего, их биофизические свойства, я хочу создать с их помощью естественные светильники – на улицах и внутри зданий.
– Матиарт Рифович, у Вас столько бизнес- и научных интересов! Вот Вы точно удивляете каждый раз, рассказывая о том, как реализовываете проекты. А как они у Вас зарождаются? Я имею в виду, идеи.
Мы расположились на валуне у ручья, светляки мерцали, как маленькие зелёные звёзды.
– Почти пикник в горах, на самом деле…. Я немного устал: от потока информации; я думаю о будущем с оптимизмом, хотя это не слишком рационально, – задумчиво проговорил учитель, он немного нервно грыз звёздный пряник.
Идеи… Попробуй, пойми, как они зарождаются… Бывает, вечером читаю интересующий меня научный труд или литературу по бизнес-сегменту, который хочу применить в своей практике…. А, потом, ночью не могу уснуть, смотрю на звёздное небо и думаю: как бы мне создать лифт до луны и звёзд. С практической стороны реализации. Продумываю решения. Потом прикорну, засыпаю, и вдруг осеняет какая-то практическая идея, приходится вставать и записывать. Память хорошая, а тут могу забыть. Ведь так ясно помню моих учеников, абсолютно всех, с кого рисовал портреты. Порой, в памяти всплывают картинки даже из моего детства. Вот, с этюдником и палитрой я иду на природу. Мне одиннадцать лет, я встал раньше всех, никого не предупредив, и иду ловить «золотой час» перед рассветом. За два километра от дома, по сырому и артезиански свежему ковру разнотравья. Иду я в чужой яблоневый сад, но не воровать, а рисовать. Там злой сторож, это я знаю. Но там особенные облака, необычный холм, называемый Змеиным. Это да, в определённое время года там просто кучи змей, которые выползают на камни и греются на солнце, одна даже кусала меня, но оказалась неядовитой. Один раз я видел там живого скорпиона. Но виды! Осень пригревает меня, когда я рисую, сквозь всю эту разноцветную гриву леса, состоящую из маленьких частичек с прожилками. И окутывает запах осени, этой чуть лежалой листвы, прогретой солнцем, этот тёплый холод.