Идущие навстречу. На пути друг к другу. Между двух огней

Часть II
Глава I

Поставьте себя на место Хорвина. Что бы сделали вы? Уехали бы? Забросали бы обидчицу письмами с обвинениями или с мольбами о любви? Стояли бы под ее окнами? Подкараулили бы в темном углу? Соблазнили бы ее подругу? Поговорили бы с родителями? Высмеяли бы? Посмеялись бы вместе с ней? Проигнорировали ситуацию?

Вариантов реакций, как видите, много. Хорвин сделал свой ответный ход, такой, который основывался на его собственном жизненном опыте и на его неистовом темпераменте. А дальнейшее зависело от Ровины.

…

Со времени описанных событий прошел месяц. За это время Ровина ничего не слышала о Хорвине. Он не появился ни с жалобами, ни с обвинениями, не написал ни строчки. Казалось, он исчез.

Ровина не знала, живет ли он на прежнем месте или уехал. Она не пыталась его разыскивать, слишком уж тягостно было встретить своего несостоявшегося поклонника. С головой окунулась она в обычные девичьи развлечения и гнала прочь все мысли о высмеянном возлюбленном. Но полностью забыть не удавалось. Напоминали подруги, их эта история забавляла. Напоминанием была бриллиантовая диадема – ее выигрыш. Украшение получилось таким роскошным, что Ровина стеснялась его носить и надела всего один раз – чтобы показать приятельницам.

Наконец, чтобы окончательно выбросить из головы все воспоминания, Ровина решила погостить у своего дальнего родственника. Семьи их поддерживали дружеские отношения, и девушка уже не раз проводила у него какое-то время.

Впрочем, познакомиться с этим молодым человеком нам пока не удастся: Ровина до него не доедет.

…

Со времени отъезда прошел не один час. Они проезжали покрытую глухими лесами Суригуйскую пустошь, безлюдную местность, что начиналась следом за раскинувшимися вокруг Ортвейла полями. С обеих сторон путешественников окружала лесная стена. Деревья мирно протянули над дорогой свои ветви-руки, тихий шелест листвы звучал успокаивающе. В карете было уютно, ее плавное покачивание убаюкивало, и Ровина стала задремывать. Даже горничная, веселая болтушка Лукия, примолкла и клевала носом. Истекали последние минуты, когда жизнь Ровины была спокойной и устроенной, простой и понятной.

Внезапная остановка вырвала обеих девушек из сна. Ровина высунула в окошко голову.

– Фрад, что случилось?

– Похоже, неладно, – отозвался кучер каким-то странным голосом.

– Сломалась карета?

Лукия напряженно дышала около уха, и Ровина постаралась отодвинуться.

– Нет. Смотрите сами.

Девушки торопливо выбрались наружу. Лес здесь выглядел особенно глухим. Густой кустарник вплотную подступил к дороге, нависшие над головами могучие кроны скрывали небо, создаваемая ими тень придавала этому месту зловещий вид. Путь карете преграждал лежащий на земле ствол. Девушки уставились на него с недоумением.

– Это что, от ветра упало? – неуверенно спросила Ровина.

– Смотрите сами. Ствол-то подпилен, и спил свежий, – мрачно заметил кучер, тыкая кнутом.

– Что же это значит? – встряла Лукия.

Подойдя к спилу, Ровина задумчиво провела по нему рукой.

– Зачем это было делать? – обернулась она к Фраду. – Может, дровосеки? Не успели забрать.

– Как же, дровосеки. Смотрите, место-то какое выбрано. И не объедешь, кусты по сторонам.

– Что ты имеешь в виду, Фрад? – холодок прошелся по сердцу девушки.

Но кучер не успел ничего сказать, объяснение пришло само. Прозвучал выстрел, воздух огласился криками, и из лесу появились странные личности в лохмотьях, лица которых были скрыты широкополыми шляпами и масками. Двое сжимали пистолеты, остальные размахивали длинными ножами. Нападавшие, намерения их не вызывали сомнений, устремились к застывшим в изумлении путникам.

Лукия истошно завизжала и бросилась бежать. Фрад вскочил на древесный ствол, дико вопя, он крутил над головой кнут. Один из нападавших побежал за Лукией, трое окружили Фрада, последний направился к Ровине.

Девушка продолжала стоять около поваленного ствола в оцепенении. Случившееся казалось ей каким-то страшным сном. Что происходит? Откуда взялись эти странные разбойники и что им надо? Ведь давно уже дороги считались безопасными.

Разбойник был уже близко. Ровина отчетливо видела его грязную, давно выцветшую рубаху, темную повязку на лице, из-под которой нелепо торчала рыжая борода. И тут девушка наконец опомнилась и попыталась бежать. Сзади мешал лежащий ствол, спереди был нападающий, она хотела проскользнуть мимо, но бандит подставил ногу и толкнул ее. Девушка растянулась на земле, разбойник тут же навалился сверху и стал выкручивать ей руки. Грубые действия причиняли боль, от запаха немытого тела ее мутило. Ровина барахталась, пытаясь сбросить нападающего, но он был сильнее, и вырваться ей не удавалось. Наконец разбойник замотал ей кисти веревкой и поволок к карете. Девушка успела заметить, как двое бандитов скрутили Фрада, еще один догнал Лукию. Последний уже выкидывал из кареты вещи, взятые с собой в путешествие.

Бандит затащил пленницу внутрь и швырнул на сиденье. Тяжело дыша, оба уставились друг на друга. Разбойник ткнул зажатым в руке ножом в сторону девушки и хрипло бросил:

– Сиди тихо, а то порежу.

Ровина отшатнулась. Между тем тот живо вытащил из-за пояса веревку и принялся затягивать ее вокруг ног девушки. Закончив, он еще укрепил путы на руках. Испуганная жертва уже не пыталась сопротивляться, страх перед ножом удерживал ее. Наконец, убедившись, что пленница не сможет освободиться, бандит занялся грабежом. Он вытащил ее кошелек, отобрал сумочку, заполненную обычными дамскими принадлежностями, содрал все украшения, вынув из прически даже изящные шпильки. Не сдерживаемые ничем волосы рассыпались по плечам и полезли в глаза. Терпеть прикосновения грязных рук было противно, и, когда разбойник закончил, девушка перевела дух. Проверив надежность пут, бандит выбрался из кареты. Свою добычу он унес с собой.

Снаружи тоже была какая-то возня, слышались выкрики и грохотание. Одно время до Ровины доносились пронзительные крики Лукии, потом пропали: то ли она сама замолчала, то ли ее заставили. Голоса Фрада слышно не было.

Ровина попыталась освободиться, но веревки держали крепко. Оставив свои попытки, она снова стала прислушиваться, она старалась понять, что происходит. Сперва еще различались голоса, какой-то шум. Потом все стихло. Видимо, возле кареты никого не было.

Девушка ждала. Секунды казались годами.

…

Рядом послышались шаги, кто-то расхаживал возле кареты, раздавались непонятные стуки, заржала лошадь. Ровина напряженно выпрямилась: очевидно было, что там, снаружи – не случайный путник, ничто не выявляло в нем человека, удивленного или обеспокоенного случившимся. Тот, кто там находился, был сообщником нападавших, и пришел он за нею. Ладони у Ровины вспотели от волнения. Зачем он пришел? Что ждет ее теперь? Путы мешали выглянуть и разглядеть таинственного незнакомца, оставалось ждать, когда он появится сам.

Между тем шаги становились все ближе, и вот дверца скрипнула и приоткрылась, и девушка увидела чью-то черноволосую голову, затем внутрь протиснулись плечи, и незнакомец забрался в карету.

Ровина уставилась на него с недоумением. Это был не разбойник, он не носил живописных лохмотьев, и повязка не скрывала его лицо, одет он был во вполне обычные кожаные штаны и подпоясанную широким поясом охотничью куртку, в руках держал сверток, который, усаживаясь, швырнул в угол.

На несколько мгновений она испытала облегчение. Человек этот был ей знаком. Она не видела его больше месяца. И вот он оказался здесь, вот он сидит напротив, сжав руки так, что костяшки пальцев стали белыми, и смотрит сквозь нее своими пронзительными черными глазами.

– Это – ты?!

Он не ответил. И этот его неподвижный взор, эта напряженная поза, затянувшееся молчание… В тревоге она пыталась понять, как он тут оказался, что ему нужно, что может его связывать с загадочными разбойниками. Объяснение могло быть только одним: «Он пришел расквитаться за мою выходку с ним».

Не выдержав, Ровина нарушила молчание первая:

– Хорвин, что ты здесь делаешь?

Молчание.

– Все это затеял ты?!

В его взоре она прочла приговор.

Наконец он заговорил. Голос его звучал хрипло.

– Ты посмеялась надо мной, надругалась над моими чувствами, смешала с грязью. Я хочу, чтобы ты заплатила мне.

– Чего же ты хочешь? – голос ее сорвался.

В руке Хорвина сверкнул нож. Девушка в ужасе съежилась.

– Ты… убьешь меня?!

– Ты выжгла мне душу… – Теперь его взор что-то высматривал позади нее, будто он видел там, что будет с ним и с нею, куда заведет его безудержная ярость. – Я не мог уже нормально жить, смотреть людям в глаза, испытывать надежды, чувствовать радость. Я понял, пока ты не будешь наказана, я не успокоюсь. Если придется для этого тебя убить, – тут он встретился с ней взглядом, – значит, убью.

– Тогда тебя повесят, – шепнула девушка чуть слышно.

– Да… – он наклонился к ней. – Да… За удовольствие надо платить, не так ли? Я заплачу.

Жесткой рукой он сжал ей плечо, девушка сдавленно вскрикнула. Нож мелькнул возле шеи, и она в ужасе замерла в ожидании боли. Но у мстителя были иные намерения, резким движением он перерезал шнурки, придерживавшие одеяние, и, сильно рванув ткань, так, что материя затрещала, содрал с нее накидку. Затем Хорвин перехватил ее связанные руки и занес над ними оружие. Ровина опять скорчилась в ожидании, что жуткая сталь вонзится, но Хорвин лишь быстро полоснул острым лезвием по веревке, двумя движениями освободил ей руки и спрятал наконец нож. Однако легче ей не стало, теперь он вцепился в платье. Извиваясь всем телом, девушка пыталась противостоять ему, но насильник действовал беспощадно. Содрав верхнюю одежду, в завершение он стащил с девушки и нижнюю юбку, разорвав ее при этом пополам. На несчастной осталась только тонкая кружевная сорочка. Полуобнаженная девушка забилась в угол, одежда ее пестрой грудой валялась на полу.

– Ты хочешь… надругаться надо мной?

Но она опять ошиблась, не обращая на нее внимания, Хорвин копался в одежде.

– Много чести, – бросил он, не понимая головы.

Ровина тщетно пыталась понять, что он задумал. Убить ее? Тогда почему он не сделал этого? Отложил на потом? Что еще ее ждет? Почему он снял с нее одежду? Что он ищет? Объяви он о своих намерениях ясно и четко, как бы ни были они ужасны, Ровина легче приняла бы их и вытерпела, но неизвестность томила ее страхом перед будущими непонятными страданиями.

Между тем Хорвин извлек из кучи тряпья ее платье и отложил в сторону, остальное, свернув, бросил на сидение. Теперь только он скользнул взглядом по полуобнаженной фигуре жавшейся в углу девушки, и, как будто не замечая терзавшего ее стыда, швырнул ей принесенный с собой сверток. Ровина неловко ухватила его. Взглянула испуганно.

– Одевайся.

– Что это?

– Твоя новая одежда. Поторопись!

Неуверенными движениями Ровина стала разворачивать ткань. Она извлекла какую-то мешковатую кофту, зиявшую прорехами, чем-то запятнанную простецкую юбку, единственным украшением которой служила рваная бахрома внизу, и замызганный платок.

– Это же какие-то лохмотья! – выговорила она и запнулась под его жестким взглядом.

– Теперь это – твоя одежда и другой не будет. Одевайся, если не хочешь оставаться в таком виде.

Как ни отвратителен был новый наряд, ходить обнаженной было ужаснее. Ровина стала натягивать на себя новое одеяние. Прикосновение грубой материи было непривычно и неприятно, тяготил и исходивший от нее незнакомый запах. Кое-как справившись с юбкой и кофтой, девушка стала вертеть в руках платок: назначение его было ей непонятно. Наконец она как-то закрутила платок вокруг шеи наподобие шали и вопросительно подняла глаза на своего мучителя. Тот взял девушку за подбородок, губы его кривила странная усмешка.

– Вот, так-то лучше, – проговорил он с непонятной интонацией. – Посмотрела бы ты на себя сейчас. Как быстро слетает очарование!

Как ни странно, его насмешка задела Ровину особенно больно. Все-таки еще недавно он ею восхищался. Что стало с его любовью? Как могла она допустить, чтобы чувство это обратилось в такую страшную ненависть?

Между тем ее испытания не закончились. Подобрав платье, Хорвин стал вертеть его в руках. Не пытаясь уже понять, что он задумал, девушка молча следила за его действиями. Хорвин нашел нужное ему место, разрезал ткань, затем нагнулся к девушке, крепко сжал ей руку, развернул ее ладонью вверх и резким движением резанул по ней.

От неожиданности она не успела ничего предпринять.

– Ты что?!

Не обращая внимания на ее испуг, насильник потянул ее руку к себе, но девушка рванулась. Ужас вновь овладел ею.

– Пусти! Оставь меня! Что тебе надо?! Пожалуйста, не трогай меня! Я не хочу-у-у! – она уже кричала.

Схватив за плечи, Хорвин прижал ее к стене.

– Хватит! – выкрикнул он яростно. – Я ничего еще не сделал тебе! Помолчи!

Не столько его гнев, сколько страх заставил ее сжаться и смолкнуть. Ничего еще не сделал?! Значит, ее ждет что-то еще! Боже, что с ней будет!

Воспользовавшись ее замешательством, мучитель ухватил руку девушки и снова занес нож, и тут доведенная ужасом до состояния невменяемости, Ровина истошно закричала.

Дикий, отчаянный крик поднимался из глубин ее существа. В нем отразились весь свалившийся на нее кошмар, все отчаяние, вся тоска перед неизбежным страданием. Она не звала на помощь, не пыталась остановить его, она просто кричала, ибо сделать ничего другого она не могла.

Рука Хорвина застыла. С каким-то недоумением он посмотрел на свою жертву и отпустил ее.

Так они и сидели друг против друга: девушка кричала, насильник молча глядел на нее. Губы Хорвина странно кривились.

Наконец взгляд его скользнул вниз, к свалившемуся на пол платью. Хорвин подобрал его. Уложив платье на колени, Хорвин занес нож, задержал его на мгновение, горькая усмешка появилась на его лице и пропала, затем он быстро резанул собственную ладонь и вытер ее о платье. Уронив платье на пол, Хорвин поднялся, собрал всю остальную одежду, бросил последний взгляд на свою жертву и выбрался из кареты наружу.

Девушка осталась одна. Крик ее стих, перейдя в судорожные всхлипывания. Платье лежало на полу. Кровавое пятно спереди придавало ему зловещий вид.

Вернулся молодой человек не сразу. За время его отсутствия девушка не шелохнулась. Вновь усевшись, Хорвин откинул назад голову и закрыл глаза. Прошло какое-то время. Ровинино дыхание постепенно успокаивалось, всхлипывания затихали.

Наконец, словно очнувшись, Хорвин заторопился. Отцепив с пояса какой-то пузырек, он намочил из него платок и протер свою кровоточащую ладонь. То же самое он проделал с рукой Ровины. На этот раз девушка не оказала сопротивления и даже будто не заметила его действий.

Ждать оставалось недолго, задуманная им операция или, точнее, ее первый этап подходили к концу. Развязав девушке ноги, Хорвин стянул с нее изящные ботинки на высокой шнуровке и заменил их простыми кожаными башмаками. Ее вещи он опять куда-то унес.

Вернувшись на этот раз быстро, он заставил девушку подняться и вывел ее из кареты. Снаружи он усадил Ровину на поджидавшую их лошадь, привязал за руки, вскинул на плечо приготовленный мешок, взял лошадь под уздцы и, не оглядываясь, зашагал прочь от кареты.

Глава II

Вы осуждаете Хорвина? Вы считаете, что он обошелся со своей обидчицей слишком круто? Вы думаете, что глупая выходка беспечной девчонки не заслуживает таких усилий? А что заслуживает усилий? Чего ради стоит, очертя голову, кидаться в авантюру? Ради денег? Ради славы? Ради любви?

Хорвин сделал это ради освобождения. Он захотел освободиться от гнета нанесенной ему обиды.

Не спешите осуждать это его желание. Слишком многие хранят в своей душе обиду, лелеют и пестуют ее, и тяжесть ее затеняет им жизнь. Обида давит на душу, она не дает покоя, она вырывается наружу в пустой раздражительности или тягостной подавленности. Так что не надо осуждать стремление Хорвина очиститься от этого страдания.

Но избавление от внутренней боли требует огромных усилий, не случайно лишь немногие решаются на это. Человек гордый, сильный и деятельный, Хорвин не сдался на милость терзавшей его тоски, он бросил своему состоянию вызов. Осуждения заслуживает не его намерение, а способ, который он избрал. И это ему еще предстоит понять. Для этого он и проделывает свой путь.

…

Для того, чтобы отправить своих героев в дорогу, я позаимствовала бескрайние просторы у нашей Родины. Сомневаюсь, что в какой-нибудь из плотно освоенных европейских стран им удалось бы в течение нескольких дней скитаться вдали от человеческого жилья. А вот в России такое представляется довольно легко. Города здесь встречаются редко, между освоенными местностями пролегают обширные территории, куда почти не ступает нога человека. Именно в такое место и ведет Хорвин свою несчастную жертву.

На полдня пути к югу от Ортвейла начинается большой лесной массив. Со всех сторон к нему подступают поля, отвоеванные крестьянами от безбрежной когда-то чащи. Но потеснить леса полностью людям еще не удалось, леса тянутся на несколько дней пути, спокойные, независимые, живущие своей жизнью. Тропы, что вьются между деревьями, проложены животными, а не людьми. Под мощными кронами толпятся деревца потоньше, густое переплетение ветвей сменяется открытыми прогалинами, на которых солнце высвечивает крохотные капельки ранних ягод. Прохладные ручейки, прихотливо извиваясь, струятся меж древесных корней.

Они ехали уже давно, и Ровина едва держалась в седле. Устало ссутулившись, она тряслась в такт движениям лошади, все тело ее ныло, а в глазах рябило от бесконечных стволов, простирающихся вокруг на сколько хватало взгляда. Испытавшая беспредельный ужас вначале, к концу дня Ровина немного успокоилась. Уже в течение нескольких часов ничего не происходило, и ее напряжение понемногу спало, страх отступил, сменившись усталостью и отупением. Вначале она еще плакала, но теперь и слезы иссякли, осталась только щемящая душу тоска.

Никогда еще не приходилось ей забираться так глубоко в лес. Она даже не пыталась понять, где находится, она вообще не смотрела вокруг. Уставившись на уши лошади, девушка тупо следила, как та временами пряла ими, отгоняя мух. Бороться за свое спасение Ровина и не пыталась, для этого у нее не хватало сил, да и огромный лес, в котором не было заметно ни следа человеческой руки, подавлял ее, его девушка боялась не меньше, чем человека, заведшего ее сюда.

Хорвин шел чуть впереди лошади, придерживая ее под уздцы, за все время он ни разу не оглянулся, он продолжал свое неуклонное движение к одному ему ведомой цели. Ровина не пыталась к нему обращаться. После того, как он напугал ее в карете, она ждала от него только беспощадной жестокости, она боялась его тяжелого, больного от ненависти взгляда, боялась ощущения беспомощности перед его неукротимой яростью. Господи, как же она не поняла сразу, что с ним нельзя играть ни в какие игры, как не почувствовала в нем эту непримиримость, как не разглядела неистовую решимость, скрывающуюся за его строгой сдержанностью. Хорвин открылся ей в этот день с новой, пугающей стороны, ей еще предстояло разобраться, что за человека она избрала, чтобы, воспользовавшись им, подняться на более высокую ступеньку в обществе, какие мысли и чувства терзают его, заставляют мучиться и мучить окружающих.

…

День уже клонился к закату, когда Хорвин остановился. Они находились на небольшой поляне. Высокие буки стеной стояли по краям, притулившийся под ними орешник и бересклет скрывали от глаза лесные глубины. Уголок этот казался маленьким уединенным островком в огромном море зелени, здесь было тихо и сумрачно, солнце высвечивало только верхушки деревьев, у подножия их лежала тень, внизу стелился травяной ковер. Едва заметный ветерок шевелил листочки, в журчание ручейка, скрытого кустарником, вплеталось в негромкие звуки леса.

Молодой человек обошел все кругом, осматриваясь. Приняв решение, он привязал лошадь и повесил свой мешок на сук. Потом устало опустился на землю, и, прислонившись к стволу дерева, откинул назад голову и закрыл глаза. Лицо его выглядело осунувшимся и изможденным, как будто за один день он проделал путь от здорового и сильного молодого человека до изношенного жизнью старца. Так он и сидел, безучастный ко всему, не обращая внимания на лошадь, не замечая остававшейся в седле девушки.

Наконец усталость взяла свое, и Ровина попыталась сползти вниз. Веревки мешали ей, и она лишь бестолково ерзала. Неловкая всадница встревожила кобылу, та начала беспокойно переступать. Однако просить о помощи своего похитителя девушка боялась, ничего, кроме опасности, она от него не ждала.

Но вот звуки возни привлекли его внимание, и молодой человек вскочил на ноги. Взяв лошадь под уздцы, он быстро успокоил ее и переключил свое внимание на пленницу. Освободив от пут, он потянул ее за руку, но девушка, уже плохо владевшая своим телом, стала сваливаться. Хорвин поспешно перехватил ее за талию и придерживал, не давая упасть. Когда Ровина очутилась на земле, то, сделав несколько шагов, повалилась без сил.

Она лежала без движения. Щека ощущала травинки. Распущенные волосы рассыпались по земле. Какое-то насекомое ползло по ноге, но даже желания сгонять его не было. Оцепенение охватило ее. Она не знала, как долго пролежала, ни о чем не думая, ничего не воспринимая, время прекратило для нее свой бег.

Почувствовав прикосновение, девушка пошевелилась. Поддерживая за плечи, Хорвин усадил ее и приложил к губам флягу. Вода полилась в рот и мимо, девушка закашлялась. Переждав, он снова принялся терпеливо поить свою пленницу. Девушка глотала, судорожно захлебываясь, живительная влага разливалась внутри, принося облегчение.

Затем он заставил ее подняться и куда-то повел. Недалеко от полянки, в неширокой ложбинке, струился ручеек. Над ним деревья расступались, пропуская чуть больше света. Ивняк полоскал свои ветви в желтоватой от песка воде. Едва заметная тропа вела к промежутку между кустами. Молодой человек молча подвел туда свою пленницу.

Она склонилась над ручьем. Из воды на нее смотрела незнакомая нищенка, ничто в ней не напоминало ту спокойную, уверенную в себе девушку, какой она была еще утром. «Господи, неужели это я? Что со мной стало! И что еще будет?» – тоскливые мысли промелькнули и скрылись. Столько она передумала сегодня, что сил возвращаться к тяжелым раздумьям уже не было. Ровина погрузила руки в воду. Прохладная влага струилась между пальцами, освежая их. Она снова ощущала что-то простое и понятное, не изменившееся несмотря на весь обрушившийся на нее ужас. Она стала умываться. Хорошо знакомое действие успокаивало, как будто возвращало из мира теней в мир живых.

Но долго плескаться Хорвин ей не дал, вскоре он вновь потянул свою пленницу за руку и повел назад, на поляну. Вода приободрила девушку, и тело вновь начало ее слушаться. Однако в планы ее похитителя не входило давать пленнице слишком много свободы. Он сразу подвел ее к молодому, стройному клену, росшему с краю, усадил спиной к стволу и начал ловко опутывать веревкой. Ее плечи, грудь, живот, вытянутые вдоль туловища руки оказались плотно обмотаны, так что она не могла двинуться. Свободными остались лишь голова и безвольно вытянутые по земле ноги. Оставив девушку связанной, Хорвин куда-то ушел.

…

Хорвина долго не было, и Ровине начало казаться, что он уже не вернется. Ей стало страшно. В нормальном состоянии девушка поняла бы, что, уходя насовсем, ее похититель не оставил бы своих вещей и лошадь. Но события этого дня слишком выпадали из реальности, и обычная логика здесь не действовала. Единственным мерилом происходящего был страх, а он подсказывал все время ожидать худшего. Как ни пугал девушку ее мучитель, оставаться одной было ужаснее.

Лес был полон таинственными шорохами.

Никогда не выезжавшая на природу так далеко, Ровина не была знакома с лесной жизнью, и эти звуки, непонятные, скрывающие за собой неведомые опасности, страшили ее. Кто это кричит? Что означает тот шум? Что там за шуршание? Чувства девушки были обострены, и любой звук, будь то жужжание обычной мухи, был способен привести ее в трепет.

Между тем подступала ночь. Легкий сумрак окутал землю, стволы деревьев посерели, стали менее четкими, кустарник слился с темно-серыми лесными глубинами. Ровина вертела головой, тщетно пытаясь увидеть, что происходит за зеленой стеной, огораживающей ее прибежище. Ничего разглядеть она не могла, и ей казалось, что вот-вот оттуда выскочит кто-то ужасный, зверь или человек, и набросится на нее.

Наконец послышался треск, крик замер в горле у пленницы, но на поляну вышел Хорвин и с шумом свалил на землю груду веток. На секунду девушка почувствовала облегчение – пришел-таки, не бросил – но тут же беспокойство вновь накрыло ее волной, в голове пронеслась мысль: «А для чего ветки? Чего он хочет?» Между тем Хорвин продолжал ходить взад-вперед, занимаясь разными делами: возился с лошадью, устраивал лежанку, приносил новые сучья.

Наконец он угомонился и присел. Сложив конструкцию из палочек и травы, он сделал рукой резкое движение, блеснули искры, он сразу принялся дуть, и на древесине заиграл огонь. «Да он просто устраивает костер, – сообразила Ровина – Как я раньше не догадалась! Совсем ополоумела от страха». И тут же новая мысль заставила ее встревожиться. «А зачем это? Что он задумал?»

Но молодой человек не предпринимал ничего ужасного, он просто сидел и смотрел на огонь, и в глазах его прыгали красноватые отблески. Костер тихонько потрескивал, и эти звуки стали действовать на Ровину успокаивающе. Костер был просто светом и теплом, он не нес боли и разрушения, не было зла в пляшущих язычках пламени.

Теперь и лицо Хорвина казалось более спокойным, как будто гнев его выдохся и сменился усталостью. И Ровина осмелилась спросить:

– Что ты собираешься со мной сделать?

Молодой человек ответил не сразу. Девушка уже подумала, что он по-прежнему предпочитает скрывать от нее свои намерения, но тут Хорвин произнес:

– Я хочу показать тебе оборотную сторону жизни.

Голос его звучал глухо.

Ровина не могла понять, что скрывается за его сумрачным взглядом. Тогда она задала тот главный вопрос, что не переставал ее мучить с момента, как она увидела в руках своего похитителя нож.

– Ты… собираешься убить меня?

Эти слова заставили его вскочить,

– Не знаю… Может быть, – теперь он произнес это неуверенно.

– Тогда ты станешь преступником, – шепнула она осторожно.

В этом было неловкое предостережение ему. И Хорвин уловил его. Он присел возле нее на корточки, глаза их встретились, и Ровина прочла в них уже не бессильную ярость, а боль.

– Ровина, Ровина. Я уже преступник, понимаешь, уже преступник! – в глазах его прыгали невыплаканные слезы.

Горло у девушки сжалось. Ее похититель был перед ней близко-близко, и она ясно видела застывшее в его взоре отчаяние.

– Соучастие в ограблении, похищение… Мне уже нести за это наказание, – говорил он. – А знаешь, что странно? То, что сделала ты, не считается преступлением. Почему ты не должна отвечать за свои поступки?

Ровина опустила глаза. Она не знала, что сказать ему на это. И она лишь тихо спросила:

– Как же ты сможешь жить, совершив убийство?

– Я не буду жить. Я сдамся, – коротко бросил он и резко встал.

Он стоял к ней боком, и она видела скорбную складку у его рта. Ничто сейчас не напоминало в нем того спокойного, сдержанного человека, которого она знала раньше.

Ровина стала смотреть на огонь. Он все сказал ей в этих нескольких фразах.

Он страдает сейчас не меньше, чем она. Рядом с ней человек больной, человек, обезумевший от ненависти, и ей предстоит принять все, что он ей приготовил, ведь она своими руками породила эту ненависть, а значит сама обрекла себя на страдание, а может и на гибель. Это она сделал его таким. Это она убила в нем человека, и он вправе уничтожить ее за это.

Повисло долгое молчание.

Было уже довольно темно. Только свет костра выхватывал из мрака мощные древесные стволы, чуть шелестящие кусты отбрасывали причудливые тени. Освещенное живым, трепещущим пламенем, лицо Хорвина казалось закаменевшим.

Наконец Ровина вновь заговорила, обратиться к своему похитителю ее заставило вполне прозаическое чувство.

– Я хочу есть, – пожаловалась девушка.

Хорвин поднял голову и уставился на нее. Он долго не отвечал, и она успела подумать, что голод также входит в назначенные ей испытания, но тут молодой человек зашевелился и направился к своему мешку.

Достав оттуда большой ломоть хлеба, Хорвин присел возле Ровины. На ладони он поднес к ее лицу кусочек. Губами девушка сняла его. Он подал ей следующую порцию.

Так кормят с руки собаку, так дают есть еще беспомощному ребенку. И она почувствовала, что, пока он делает это, он не сможет причинить ей зла. Вместе с едой он возвращал ей надежду, впервые за этот бесконечный день он не пугал ее, впервые в нем вновь проглянул тот ласковый и заботливый человек, с которым она познакомилась когда-то.

Потом Хорвин поел сам. Последний раз подкинув хворост в костер, он растянулся на приготовленном ложе.

Тихо потрескивал огонь. Где-то в темноте переступала лошадь. Лес жил своей ночной жизнью. Время от времени тишину нарушало протяжное уханье филина. Отдельные шорохи вплетались в легкий шелест листвы. Наверху через просвет между деревьями на поляну смотрели звезды.

Два человека, такие далекие и такие близкие, вступили в свою первую ночь в пути.

«А дома сейчас, наверное, ужинают. Отец во главе стола… Знают ли они, что я пропала? … Вот так живешь, не задумываясь, живешь, и вдруг – бац!.. И ты привязана к дереву и не знаешь, что будет с тобой дальше… Неужели все-таки убьет? … Какие у него были глаза! Как два бездонных колодца…»

«А вот полярная звезда. Еще не разучился находить. Хотя днем придется ориентироваться по другим признакам. Сколько же я не был в лесу? Около трех лет. С тех пор, как из дома уехал… Вот так сначала тоскуешь, мечешься, потом постепенно начинаешь реализовывать свои мечты. Еще так, понемногу, не думая, доводить ли до конца. И вдруг пути назад нет, и ты – преступник. И, чем бы это ни закончилось, к себе прежнему возврата не будет. Теперь навсегда нести крест своего преступления… Боже, как она кричала…»