– Что думаешь, Сашок?
– Думаю, что Григорий тоже способен видеть красоту.
– А как иначе? Этому мы здесь и учим, – Иван Александрович дружески дотронулся до моего плеча и улыбнулся так, как умел только он – с легкой насмешкой, игриво и по-юношески задорно. Заметив влажность моих глаз, резко сделался серьезным и добавил:
– То, что беспокоит в жизни, может сыграть на руку в искусстве. И здесь важно уметь видеть красоту. А в повседневности, девчонка, нужно научиться с этим жить, – профессор размеренно пошел к выходу, напевая какую-то веселую песенку, а я смотрела ему вслед, терзаясь от желания крепко обнять его.
Я не успела сказать Ивану Александровичу ничего из того странного клубка чувств, образовавшегося внутри меня за время нашего общения. Вечером Марго написала, что институт закрыли на карантин на неопределенный срок. Но для меня срок был вполне определенный. Я решила больше не возвращаться. Позже мне удалось связаться с Григорием, и он подарил мне картину. Каждый раз, глядя на нее, я думаю о профессоре, о здоровье которого узнаю у девочек. Он, как и прежде, жизнерадостен и энергичен. Впрочем, как и полагается человеку, способному видеть красоту.