– Какие еще пятна? Изгиб красивый вижу, ягодицы тоже вижу, а пятен никаких не вижу. Даниил Максимович, посмотри, пятна какие-то придумала.
Молодой преподаватель подошел к профессору и с улыбкой сказал мне:
– У вас ничего нет, не переживайте.
Я была в замешательстве. То ли они правда ничего не видели, то ли успокаивали меня.
– Я не хочу собирать волосы, извините.
– Ну и ладно, не будем расстраивать девчонку. Пусть рисуют так, – Иван Александрович направился к двери, ехидно улыбаясь.
– Некрасиво у нее там, говорит! – засмеялся он уже в коридоре. После ухода преподавателей меня ожидало новое испытание – в мастерскую вошли студенты, человек восемь. Они тихо поздоровались и принялись расхаживать по мастерской в поисках лучшего места для рисования. Пока они рассматривали меня, я рассматривала их. Помню голубоглазую шатенку в запачканных краской штанах. Нежная на вид, но с твердым взглядом уверенного художника, она без сентиментальности произнесла: «Красиво». Помню мрачного кучерявого парня с белой кожей и грустными глазами. Он положил на пол свой огромный рюкзак и прищурился, ненароком забавив меня получившейся гримасой. Возле него стояла девушка, ежеминутно поправляющая очки указательным пальцем. В ее образе было что-то готическое. Никогда не забуду еще одну студентку, сумбурную, пышногрудую блондинку. Суетливо разыскивая свои вещи, она одновременно так живо восхищалась постановкой, что, казалось, энергия ее голоса за пару минут заполнила все пространство мастерской. Незадолго до конца первого урока появился еще один студент, широкоплечий, длинноволосый юноша, образом похожий на викинга. Он поставил мольберт у окна и сразу взялся за набросок. Это был тот самый студент, предпочитающий рисовать моделей со спины. Расстояние между нами составляло не более полутора метров. Мне хотелось надеть халат, выйти из мастерской, сделать что угодно, лишь бы он не разглядывал мою спину. Но я сидела молча и неподвижно, когда внутри меня велась изнурительная борьба.
Позже со всеми ребятами я познакомилась поближе. Студенты художники, как и студенты любой другой профессии, все очень разные. Но я уловила одну особенность: девушки художницы со временем приобретают по-мужски твердую волю, в процессе работы их характер проявляется бойко и уверенно, а молодые люди смягчаются, их отличает кротость и по-женски утонченная вежливость. Может быть, искусство имеет уравнительную силу?
Итак, я стала работать натурщицей. Со мной заключили трудовой договор и стабильно выплачивали зарплату. Долго я не принимала это занятие всерьез. Спустя неделю даже хотела уйти, решив, что достаточно с меня баловства, у меня была другая работа, я училась в магистратуре и писала диссертацию. К тому же, неподготовленное к нагрузкам тело жаловалось – начались боли в спине и ногах. Но однажды ко мне подошел Иван Александрович и попросил зайти после работы в мастерскую преподавателей. К трем часам дня, закончив позировать на уроке живописи, я привела себя в порядок и постучала в соседнюю дверь.
– Сашок, заходи, заходи, садись, – озорно произнес знакомый голос. Иван Александрович сидел за длинным столом в центре большой комнаты. Все стены были украшены картинами, в каждом углу стояли старинные шкафы с атрибутикой для постановок: кувшинами, вазами, искусственными фруктами и геометрическими фигурами. Я села рядом с профессором.
– Угощайся. Тебе чай или кофе? – стол был завален фруктами, мясными и сырными нарезками.
– Спасибо, я пью чай.
– Давай-ка рассказывай, Сашок, какими судьбами ты к нам попала?
И я выдала правду. Сказала, что каждую зиму меня мучает неизвестная болезнь, из-за которой я стесняюсь своего тела, что периодами моя кожа покрывается безобразными воспалениями, и что с каждым годом их становится все больше. Пока эта дрянь не сожрала меня целиком, я пришла к художникам, чтобы они запечатлели меня до возможных ухудшений. Он внимательно выслушал, чуть приблизился лицом и холодно произнес: