Блуждаем среди звезд

Блуждаю среди звезд

Я заточен в этом теле навечно. Моя плоть – моя тюрьма. Мой персонаж и образ – очередная игра слов и обмана. Моя жизнь – череда навязанных событий, чуждых эмоций и отношений. Это не я. Меня просто нет…

Где я? Я хочу найти себя. Может, в этой дали за туманом? Может, за океаном, среди других людей и иных земель? А может, вовсе на другой планете? Нет. Что настоящее во мне сейчас, так это какая-то таинственная и теплая любовь ко всей планете, миру. Так кто же я тогда?

Я долго смотрел на простор через чердачное окно. Облака бежали сломя голову, сталкиваясь и разбиваясь в маленькие щепки. И эти щепки вновь сливались воедино, создавая новые причудливые формы, совсем непохожие на те, что были некогда.

Небо сменялось в цвете. Каждое мгновение оно приобретало новые оттенки. Время шло невообразимо быстро, и навстречу дню пришел вечер. А я все сидел у окна, пока заходило наше единственное солнце.

В мгновение небо стало темнее. Звездная полоса на его вершине озарила все вокруг радужным светом. Что-то внутри подсказывало мне, что это называют Млечный путь.

– Любишь звезды? – все продолжал голос в голове. – Я тоже.

Холодная рука дотронулась до моего плеча. Я обернулся… Это был не внутренний голос. Позади меня вправду стоял чей-то, темнее глубины синего, силуэт. И только маленькая рука, выглядывая из тени, сияла в белом и лазурном свете звезд.

– А ты неразговорчив, – голос звучал огорченным, а рука вернулась в тень. – Хотя кто бы стал разговаривать с тенью на чердаке. Ты, видимо, боишься… Хотя кто бы не забоялся держать за спиной незнакомого себе человека.

– Нет, мне почему-то не страшно. Я могу разговаривать, вот только этот голос не мой.

– Какой ты забавный. А чей же?

– Того же, кому принадлежит и этот взгляд, мысли, чувства, воспоминания да и сама жизнь.

– Тогда прошу, скажи, с кем я разговариваю?

– Я… Ти… Можешь звать меня Тим. Да, Тим. Это имя куда больше мне подходит.

– А что не так с другим, Тимофеем?

– Откуда ты знаешь?

– Я знала Тимофея. – Ее силуэт покинул тень, звезды осветили ее лицо, отразились в светлых, почти белых, как луна, глазах. Она посмотрела на меня и мою реакцию. – Не трудись, в его воспоминаниях меня нет, не найдешь. Я всегда наблюдала за ним и другими отсюда. Никто не знает обо мне. Я тень.

– Ты человек, – перебил ее я.

– Да, и ты не сошел с ума. Никто и не старается увидеть меня. Я лишний здесь человек. – Она задумалась, а затем вновь взглянула на звезды, а потом вовсе в другую сторону, где совсем не было светил: – Приглядись, видишь? Хотя нет, ничего ты так просто не увидишь. Мало показать пальцем, ты сам должен это захотеть увидеть!

Она вновь расстроилась, даже немного впала в гнев и, я заметил, была готова вновь вернуться в тень. По какой-то причине я не хотел терять ее образ из виду, позволить ему вновь опуститься во мрак. Я стал смотреть в тот, некогда для меня пустой на свет, участок неба. Белый обруч затмевался в облаках и был еле заметным. Я был в восторге:

– Это луна! Луна. Я вижу ее. Ее почти нет.

– Это новолуние. Земля скрывает ее в это время в своей тени. Словно стесняется своего маленького спутника. Честно, я рада, что ты тоже не упустил ее из виду. Не все всегда сияет в свете. Но порой самое важное таится где-то рядом в тени. А иногда оно скрывается в твоей собственной, и ты не видишь этого или не хочешь видеть.

Я был поражен. Никто со мной так не разговаривал с того самого момента. Я еще долгое время слушал ее рассказы о жизни, о звездах, Луне и Земле. Незнакомка удивительно внушала мне свою искренность, хоть и был ее образ довольно скрытым, а история запутанной. Когда она закончила, я рискнул спросить ее:

– А как твое имя?

– Ты назвался именем героя из книги. Позволь и мне выбрать себе имя со знакомых страниц, – легкая улыбка проблеснула на ее посиневших губах. – Отныне я Паулина. И я, как и ты, другой человек. И все теперь будет по-другому.

Вместе мы смотрели на уходящие от нас звезды. Вдали просыпались первые лучи еще некогда заходящего солнца.

Как холодно…

Мои воспоминания пронизаны солнцем, они греют меня в такие холодные ночи, как эти…

В детстве, когда мы жили в городе, мои братья и я, не боясь зимней стужи и пронизывающего до костей ветра, с утра до ночи бегали по почти белому, немного грязному от машинных выхлопов двору. Морозили носы, играли в снежки и догоняшки, пока наша мама смотрела за нами через окно второго этажа многоквартирного дома. Когда начинало темнеть, мать звала нас домой греться и ужинать. Мы, наивные, думали тогда, что игра может длиться вечно, а тепло от смеха и веселья не даст замерзнуть нам на улице ночью. Поэтому и не хотели возвращаться домой.

Но мама настаивала, и мы в итоге шли. Наперегонки мои двое братьев взлетали по лестнице до второго этажа, звонили в давно открытую дверь. На пороге их встречала мать. С теплой любовью смотрела она на их красные щеки, помогала снять куртки и влажные от снега штаны, давно ледяные ботинки. Так сильно, несмотря на любой мороз, катались в снегу только мои братья. Как только они проходили за порог, мать ругала их, но делала это любя, не умея изображать гнев и злость. Она грела почти до кипятка воду и заливала ее в тазики с горчичным порошком, где после мы грели обледеневшие ноги.

Затем мы садились за стол и плотно и вкусно ужинали. Обычно нашими любимыми куриными или гороховыми супчиками. К самым холодным вечерам мама готовила согревающий даже своим цветом борщ, начиная наваривать его бульон еще днем.

А ночью перед сном она тихо заходила в нашу комнату, целовала каждого в лоб и подправляла одеяло. Мальчишки уже спали, а я с закрытыми глазами выражала на лице легкую улыбку каждый раз, когда чувствовала ее прикосновение.

Так тепло и приятно вспоминать детство, однако холодно и тоскливо из своих мыслей вновь возвращаться в эту застывшую во времени, со слабым светом комнату.

В печи горит в одиночестве последний уголек. От тонких бревенчатых стен веет холодом, уже видимым в виде легкого белого пара.

Это маленькая комнатка, тонкая коробочка – дом, одинокий хутор нашей бабушки, предпочитающей жить вдали от людей, шума и тепла. Мы оказались здесь после того, как нашей мамы не стало…

Встреча на опушке леса

– Ты тоже идешь на восток? Здесь недалеко знакомый мне город, – первое, что произнесла Паулина, когда встретила на лесной поляне Тима.

– Ты преследуешь меня? – ни капли не удивившись ее появлению, он продолжал собирать свою палатку, которую нашел вчера на том самом чердаке, месте их первой встречи.

– Скорее, пути наши просто идут в одну сторону, – заметила она, посмотрев на впереди идущую тропу, и принялась помогать ему.

– Мой путь бесцелен, – после долгого молчания ответил он, вырвав веревку из ее рук.

– Сам путь – моя жизнь. И ее я прохожу один. Никому со мной не по пути.

– Что такого, если мы просто дойдем до города вместе, нам ведь в одном направлении?! – прокричала она, но ответа не последовало, тогда, успокоившись, Паулина продолжила: – Вижу, у тебя палатка рвется, чуть дунет ветер, да и нет ни спальника, ни рюкзака – ничего. Ты мерзнешь ночью, я права? Ну скажи хоть что-нибудь!

– Мне и этого достаточно, – присел он на местами колючее бревно.

– Но холодно, ведь так? – она подсела к нему, но Тим отодвинулся от нее. – В городе том я знаю, где найти все необходимое.

– Люди добрые там есть?

– Конечно, – поразилась она его вопросом. – Зачем ты…

– Добрые накормят, не ел ничего со вчерашнего дня.

– Тогда позволь мне, – Паулина подскочила, – быть твоим проводником по этому чудному городу Венделю! – Она схватила его за руку, потянув за собой.

– Подожди! – останавливал он ее, но было бесполезно. – Я даже вещи не до конца собрал!

– Так у тебя из вещей одна палатка да ты сам. Ты здесь, а палатка у меня, – она подняла вторую руку, продемонстрировав свернутую в чехол палатку.

– Когда ты успела ее собрать? – И так он не заметил, как они уже покинули опушку леса.

Солнечное утро сопровождалось тихим пением птиц, цветением майских цветов и ароматом свежей выпечки, льющимся, как река, откуда. Они шли вдоль развилистой дорожки и смотрели только вперед, в сторону чистого неба и ярко-розовой зари, проявляющихся в легкой дымке двухэтажных зданий, местами блестящих своим мрамором и отражающих всю эту красоту зеркальных небоскребов, в то время как позади них сгущались тучи, и чем дальше было от города, тем печальней становилось небо.

Волчья душа

Чуткий слух на каждый шаг жертвы. Тонкое чутье на ее страх. Рычание такой частоты, которая создает и держит ощущение, что хищник всегда прямо у тебя за спиной, что подпитывает ужас еще больше.

И вот из травы вырывается целая стая хищников, грациозно окружая жертву. Круг замыкается. И несчастный теряет сознание, страх одолевает. И волку более ничего не нужно. Дело подходит к концу. Делят сегодняшний пир всей стаей.

И только предводитель стоит на возвышении. Следит за окружением: ночь подозрительно тихая. Шерсть у него одного переливается в лунном свете. Вокруг левого глаза от рождения светлое пятно. Символ его мудрости, силы для каждого волка из стаи, который посмеет занять его место предводителя. И каждый уважает его как лидера, приносит долю мяса с пиршества. Но меченый не торопится приступать к еде. Долг перед стаей для него прежде всего. И только когда все уснули, а птицы вернулись на близстоящее дерево, предводитель успокоился и вкусил несколько кусков чьей-то мягкотелой плоти. Однако интуиция хищника, защитника стаи, подсказывала, что в эту ночь ему спать нельзя.

Маленький летящий огонек виднелся вдали, нарушая устои природы. «Что бы это ни было, оно нездешнее, – думал вожак, бросив последний взгляд на свою стаю, – а значит, должно быть ликвидировано!»

Сквозь заросли травы он бросился, оскалив зубы, в сторону света. Мчался быстро, но так ловко и бесшумно пробирался через траву. И вот она цель: на открытой опушке у большого костра сидел на еще сыром бревне человек. Волк видел этих существ еще до этого, но только один раз и мельком. Они приходили в долину только когда хотели забрать у нее что-то для себя, унести в тот мир за тремя вершинами на западном краю долины. И не давали ничего взамен, а оставшееся уничтожали забавы ради, что волку было трудно понять. Знал он только одно: это паразиты, а от паразитов надо избавляться. И как можно раньше, пока они ничего не натворили.

Волк грациозно напрыгнул на жертву, смешавшись с потоком ветра. Но вместо плоти и крови человек был наполнен соломой. Страшная боль пришла прежде, чем волк успел одуматься. У «бревна» выросли острые зубы. Холодное железо впилось в переднюю лапу. Шок поразил некогда самого сильного хищника в долине. И он сам стал жертвой, потерял первое место в цепи питания. Цикл природы был нарушен. Не видать здешней земле его тихой смерти от старости, не отдаст он почве то, что некогда брала дичь, которую они ловили всей стаей.

Стая! Что же будет со стаей?! Если здесь и сейчас он просто сдастся?! Нет. Все так не должно закончиться!

Темные тени двуногих существ подбирались к долгожданной добыче, смотрели на ее переливающуюся от луны шерсть, как на свою. Жаждали. Восторгались своей собственностью и воображали лица завистливых прохожих. Волк от боли уснул. По крайней мере, они так думали.

– Вожака выманили – остальных предупредить некому, – переговаривались между собой существа.

Один из них снял с израненной лапы хищника железные «зубы». Взял укол с подозрительной жидкостью.

Предводитель представил, как вместо его жгучей крови по телу течет лишь эта холодная забирающая жизнь жидкость. Он оскалил зубы. Пламя загорелось в глазах. Он почувствовал этот поток ветра свободы и то, что больше всего не хочет лишиться его, дать людям даже возможность забрать его у стаи. Он схватил зубами шприц и разбил его о землю – яд разлетелся во все стороны.

Хищник подскочил и зарычал с новой силой. Тени с испугом спрятались за спиною посиневшего пламени. И только после чьей-то команды схватились за оружие, отправились в погоню за упущенной дичью. Несмотря на раненую лапу, волк бежал так быстро, как мог. Успеть! Главное, успеть! Предупредить стаю во что бы то ни стало!

Защитник подбежал на свой слегка возвышенный пост, громко завыл на луну, дал стае сигнал. Хищники очнулись от сна, услышали из послания предводителя, что кто-то ведет на них охоту. И не могли поверить, что в долине есть кто-то сильнее их настолько, чтобы сделать из стаи мишень и жертву.

Раздался выстрел. С ужасом проснулись самые маленькие из стаи, в испуге побежали они в сторону скалы вожака укрыться у ее подножия. Раздался второй выстрел. Железные «зубы» поджидали их. Маленькие волчата выли от боли, звали на помощь. Матери, отцы бежали за ними. Железные зубья забирали и их. Они были повсюду.

Лидер не мог поверить своим глазам. Один за другим они теряли членов стаи. Он приказал оставаться в кругу и лечь как можно ниже, скрыться среди травы от выстрелов. Очередь пуль проносилась в сторону ночлега волков. И после все затихло.

Вожак спустился в горячую точку, чтобы найти выживших. Неизвестный ему запах проносился в округе. И звуки текущей воды. Это был керосин. Вдали вновь появился огонек, но в этот раз такой маленький. И держала его тень в толстом защитном костюме. Он бросил огонек на землю. Золотое, переливающееся в алый цвет при каждом вопле волка, пламя быстро заполняло пространство, создавая идеально очерченный круг, а потом расходясь во все стороны. Даже сухая трава не разгорается так быстро, как это странная для волка «вода» с жутким запахом. Одну за другой он перепрыгивал огненные стены в надежде найти хоть кого-то из своей стаи, семьи, которую он защищал всю жизнь и никогда не был готов так просто отпустить.

Тени усмехались, смыкались. В их руках было оружие куда сильнее волчьей пасти, быстрее ветра. Их образы все больше окрашивались в красный при каждом убийстве. Пламя играло их душами. Они принадлежали ему, этому духу разрушения, темной стороне огня. Не осталось никого. Последняя жертва загнана в угол. И наказание ей за хамство отказаться от легкой смерти – участь увидеть смерть каждого, кого он защищал.

А ночь близится к завершению, чего больше всего боятся тени, не желающие быть видимыми свету. Лучи проснувшегося в рассвете солнца сжигают их образы, ослепляют мелкие, жестокие, давно искривленные зеркала душ. На свету и в тени мы ведем себя иначе. Люди замешкались, волк бросился в бегство.

Солнце стремительно просыпалось, лучами указывая ему дорогу к последней надежде. Впереди река. Если сильно разогнаться, преодолеть возможно. Последний волчий представитель долины приготовился к прыжку. Раздался выстрел. Тень метилась в сердце, но от страха в дрожи попала лишь в ухо. Волк, слившийся с ветром, ничего в этот момент не почувствовал, преодолел реку. Однако вдали раздался иной выстрел. Раненый волк упал в воду, и его понесло течение.

Боль от пули не могла сравниться с той болью, которую резала тоска по еще недавнему прошлому. Тем более речные волны так крепко усыпляли его. Тени прекратили погоню: река вела в те земли, которые им посещать не стоит.

Течение выгнало некогда великого вожака, а ныне одинокого волка, на каменистый берег. Еще немного, и его бросило бы о близлежащие скалы. Сил больше не было. Волк открыл один глаз, чтобы осмотреть чужую землю. Вдали стояло странное сооружение из дерева. Поля, деревья, травы не росли, как того хотели, а прижимались к земле под чьей-то силой.

Вдруг волк почуял вблизи чье-то тепло. Но из-за ранения встать уже не мог. Теплая рука обхватила его и понесла в сторону хижины. Единственное, что мог теперь бывший великий хищник, – смиренно поддаться судьбе, больше ничто не держало его в этом мире: семья украсит стены логова браконьеров, стая погибла и больше не возродится, долина ветров превращена в один пепел. Тени забрали у него все, не оставили ничего.

Но все ли люди тени? Быть может, есть те, кто не боится находиться в свете? И есть еще искорка надежды (та теплая искорка, светлое в образе доброго пламени), что не все люди отдали душу пламени разрушения.

Без маски

На сооруженной на скорую руку печке из изрезанной бочки и дров стоял небольшой котелок с кипящим ароматным супом. От костра тянулись две еле заметные тени. Вечерело, полная свежести и зелени природа давно уснула, и только голоса двух людей нарушали тишину.

– Кто-то ведь просил приготовить суп пожиже, – начал спокойно Тим, – а теперь вытаскивает со дна всю гущу!

– Ну, простите, – призналась Паулина, но на лице ее не было заметно сожаления. – Да, я непостоянный в своих желаниях человек. И что теперь?

– Ты со своими желаниями оставила мне одну воду.

– Я так берегу тебя! – она легонько похлопала его по плечу. – Разве ты этого не понял?

– Нет. От чего же? – приготовился он выслушивать ее истории, которые, знал, могли затянуться надолго.

– Эти овощи могут быть отравлены, а некоторые грибы могли поганистыми подброшены каким-нибудь лешим.

– Ха-ха, – рассмеялся он во весь рот. – Придумаешь же ты небылиц, лишь бы оправдать свои порой непонятные мне поступки и действия.

– А грибной суп твой такой вкусный, теплый – самое то для теплого вечера у костра. Ты такой молодец, Тим, хорошо готовишь.

– Да, ингредиенты для сегодняшнего, причем долгожданного, ужина я подбирал тщательно. – Но тут он понял ее уловку: – Стой! Не отводи тему!

Легкий поток ветра поднялся в округе – зашелестели звонко, как протяжная мелодия, листья цветов, кустарников, берез и одинокого дуба, стоящего на холме вдали от их лагеря. И небо заплакало, хотя до этого вблизи не было ни одной тучи, а только яркая звездная полоса Млечного Пути.

– Ой, похоже, дождь пошел, – обрадовавшись, Паулина раскинула ладони, а потом еще долго смеялась, как ребенок, ловя одну за другой теплые капли.

– И как тебе всегда удается выйти из разговора в нужный тебе момент? – задавался вопросом Тим, но понимал, что не получит на него четкого ответа.

– Я добрый дух, что несет радость и тепло в этот мир.

– Конечно, – протянул он. – Тогда я могу забрать это у тебя.

Тим схватил оставленную ею чашку супа.

– Отдай! Я хочу есть, – она тянулась за его рукой, пытаясь выхватить драгоценную для нее порцию, но тщетно.

– Не соизволит ли госпожа дух оставить еду людям, ведь вам, существам нематериальным, человеческая пища не по вкусу.

– Что ты хочешь?

– Признайся, Паулина, что ты человек.

– Ладно, Паулина – человек, а теперь отдай мне мой суп!

– Вот и славно, держи. – Он вернул ей чашку, а потом направился к стоявшей рядом палатке.

– Куда ты? – с полным ртом пробубнила она.

– Если хочешь, и дальше мокни, а я иду спать, в тепло.

– Останься, и я поделюсь с тобой супом, – молила его Паулина, явно не желая ни покидать удобное место у костра с котелком, ни оставаться одной среди мрачного леса.

– Костер почти потух. Доедай и иди спать, а я на боковую.

– Говоришь, как настоящий капитан морского судна.

– Поторопись, иначе вскоре утонешь в этом море небесных слез.

– Так точно, капитан Тим!

– В твоем духе выдумывать прозвища. Я теперь и капитан.

– Так точно!

– Тогда не пренебрегай моим советом. – И с этими словами он вошел внутрь, застегнул молнию входной двери палатки.

 
                      ***
 

Зайдя в палатку, он надел все теплые вещи, что у него были, но холод и влага так и дальше пробирали до костей. И тогда Тим, смирившись проигранной битве с ночным холодом, укутался в свой спальный мешок.

– Капитан, значит, – улыбаясь, повторял он, медленно впадая в теплую пелену сна.

 
                      ***
 

Душа его не видела границ просторов Великой Золотой равнины. Высокая трава скрывала его стаю от глаз куда более опасных хищников. Тим больше не помнил себя человеком, на момент сна он полностью погрузился в роль вожака волчьей стаи. И этот сон был так прекрасен, пока не пришли они, браконьеры, люди, от которых остались лишь тени.

 
                      ***
 

– Не-ет! – кричал, очнувшись, Тим, не желая видеть, как забирают жизни на его глазах, как гонятся и за его собственной душой.

– Это и значит быть вожаком, капитаном? – приподнявшись, он схватился за голову, пытаясь отделить реальность от сна. Еще недавно он совершенно не помнил, кто он, а теперь все воспоминания нахлынули на Тима разом, сбивая его разум, как цунами.

– Паулина! – заметил он, что ее нет, а второй спальник лежит нетронутым.

В спешке расстегнув дверь палатки, он выбежал на улицу. Костер давно потух, вдали розовело небо. Девушка лежала уснувшей прямо на том бревне, ее кожа была бледнее обычного, губы синие, как лед глубокого озера.

– Как же ты так?! – сдерживая слезы, он поднял ее.

Из ее заледеневших рук выпала и раскрылась тетрадка, заполненная неровным почерком. Тим успел прочитать первую строчку: «Иногда нам давали играть неподалёку от ворот…»

– Я не допущу, чтобы кто-то еще умер на моих глазах. – Тим отнес ее в палатку, укутав во все куртки, спальник, а затем, глядя на нее, тихо произнес: – Я сделаю столько этого супа, сколько пожелаешь, только очнись, пожалуйста.

Спустя несколько часов она очнулась, и первым, что увидела сквозь приоткрытую дверь палатки, были вернувшийся к жизни костер и счастливые глаза Тима. Первым, что почувствовала, были жгучее тепло и аромат чего-то вкусного. Она пыталась встать, чтобы увидеть, что готовит Тим, но вместо этого упала вновь. И нет, дело было не в слабости, а в том, что ее друг намертво укутал ее в подобие одеял, своим видом Паулина напоминала большую гусеницу.

– Выпусти меня! – а это было первым, что она сказала.

– Больше не пугай меня так, – сжал он ее крепко-крепко, так, что стало трудно дышать, а затем добавил строго: – И больше одна оставаться не будешь.

– С чего это ты вдруг? – не понимала она.

– Я боялся, что ты никогда не проснешься. Этот длинный без цели путь я больше не хочу проходить в одиночку.

– Тогда можешь не беспокоиться, – она вырвалась из его объятий и, набрав в легкие побольше воздуха, громко заявила: – Тим, ты больше не один! Я с тобой буду и в огонь, и в воду, никакая смерть меня не настигнет! И тебя, ведь я тоже буду защищать тебя!

– И когда же ты повзрослеешь! – рассмеялся он.

– Никогда, – улыбаясь, она поднесла к губам чашку горячего чая, а затем отпила из нее с наслаждением; как часто делают полные жизнелюбия и любопытства дети, она спросила: – Почему ты такой грустный, Тим? Все хорошо?

– Теперь да. И я не грустный, а скорее задумался.

– И о чем же думает мудрый капитан Тим?

– О том, что значит быть лидером, капитаном, как ты говоришь.

– И что же?

– Это значит защищать, стоять до последнего за тех, кого любишь, кем дорожишь.

Паулина вздрогнула. Капли вчерашнего дождя неизбежно скатывались с тонких листьев берез, падали на высокую траву, сливаясь с росой, залитой солнцем. Эти тихие звуки напоминали чью-то игру одной ноты на маленьком детском ксилофоне.

– И потому, – продолжил он, взглянув на нее, – я никогда тебя не отпущу, не оставлю одну, как того одинокого волка без своей стаи.

– Про какого волка ты говоришь? – не переставала удивляться Паулина.

– Из моего сегодняшнего сна.

Она хотела расспросить его больше об этом сне, но не успела Паулина раскрыть рта, как Тим вновь крепко сжал ее в объятьях.

Паулина начала кашлять.

– Все будет хорошо, – успокаивала его она. – Тим, пожалуйста, отпусти: мне нечем дышать.

Но он не разжимал своих рук, пряча голову за ее спиной.

– Тим, – обратилась она вновь, – отпусти. Тим, ты… плачешь?

– Нет, – спокойно ответил он, хотя глаза его, правда, слезились. – Со мной все отлично, не беспокойся, – он наконец отпустил ее.

Паулина глубоко вздохнула, встала, а после с гордостью произнесла:

– Я знаю, где сегодня мы сможем вкусно перекусить. На севере недалеко отсюда есть милая деревня. Название, по-моему, Ро… – И тут она упала.

– Сегодня мы никуда не идем. – Он приложил ладонь к ее лбу: – У тебя жар. И кашель в придачу.

– Но деревня…

– Никаких «но». Сегодня ты лежишь здесь.

Паулина еще никогда не видела такой решительности в его порой таком серьезном взгляде.

– Я уже приготовил нам суп, – его холодные желтые глаза вновь наполнились теплом. – Правда, в ингредиентах только то, что смог найти в лесу. Сейчас принесу.

Он ушел, оставив дверь открытой, чтобы наблюдать за ее состоянием, пока стоит у костра с котелком.

«Тим ведет себя странно, словно он мой родитель, – думала она, видя как он посматривает на нее после каждого зачерпывания поварешкой. – Нужно идти».

– Куда ты собралась, Паулина? – Тим вопрошающе бросил взгляд на нее, когда та приблизилась к двери.

– Здесь душно, я задыхаюсь.

– Хорошо, садись у костра, – он усадил ее на бревно, предварительно накинув одеяло ей на плечи.

– Спасибо, – проворчала она, когда он передал ей чашку супа. – И за плед спасибо.

Ей стало неловко за свой тон, когда она взглянула в его уставшие глаза и вспомнила все, что он сделал для нее за это путешествие. Стыд окрасил ее лицо в красный, губы надулись.

– Тебе хуже? – Тим испугался ее вида и схватился за ее лоб, пытаясь проверить температуру.

– Хватит трогать меня! Мне от этого только хуже.

– Почему?

– Ты еще больше смущаешь меня этим. – Cлезы ее, стекая по щекам, падали прямо в суп, но она все продолжала плакать, не в силах сдержаться и не осознавая, почему это происходит. – Именно сейчас я поняла: ты всегда заботился обо мне, хоть раньше и пытался притворяться равнодушным и угрюмым человеком. Но ты не такой, Тим! Ты добрый, чуткий, всегда думающий о других, хоть сам стараешься выглядеть в глазах окружающих другим, порой обманывая даже самого себя. Но ты столько сделал для меня, часто втайне и молча, а я… Я ничего не сделала для тебя!

– Так сделай, – сказал он с удивительным спокойствием.

– Что?

– Расскажи мне историю из этой книги. – И он протянул ей брошенную вчера тетрадку. – Я хочу услышать их все, каждый вечер ты будешь читать мне по одной истории, а днем сочинять еще, и тогда не закончится наше совместное путешествие, пока ты не прочтешь мне все.

Паулина поразилась его просьбе.

– Это тетрадка не моя, – она с любовью перелистывала страницы.

– А чья же? В ней твой почерк.

– Отчасти. Первые истории написаны не мной, а моими друзьями из приюта.

– Ты была в приюте?

– Да, и зачем ты это спрашиваешь?

– Потому что я хочу больше узнать о тебе, Паулина. Или это не настоящее твое имя?

– О чем ты?

– Тогда на чердаке ты придумала себе новое имя. Как тебя зовут на самом деле?

– Тебе знать это необязательно. Ты можешь звать меня Паулиной.

– Паулина, – произнес он строго, – ты хотела отплатить мне. Будь добра, назови свое имя.

– Ладно, уговорил капитан, – она тянула, ведь боялась, как этот шаг может изменить весь их дальнейший путь. – Мое настоящее имя Лили.

Тим рассмеялся:

– Немного детское, не думаешь?

– Тим, не смейся! Сам просил, я сказала правду.

– Хорошо, верю, – вытер он прослезившиеся от смеха глаза. – А полное твое имя, значит, Лилия. Очень красиво звучит, но лилии грациозные цветы, и живут они, боясь изменяющих все вокруг течений, в тихом пруду, цветут в тени или при легком дневном свете, а ты не такая.

– Тим!

– Я не сказал, что хуже, ты гораздо лучше их. Знаешь, я бы сравнил тебя с другими цветами.

– И какими же? – она разрывалась от любопытства.

– С теми одуванчиками, – он указал в сторону зелено-желтого луга. – В мае они ярко-желтые, как солнце, а как устанут цвести на земле, захотят свободы, превращаются ночью в белые пушистые перья и летят по ветру.

Он, ни на мгновение не отрываясь, смотрел на луг, переливающийся от ветра желтыми и зелеными красками. И Паулина молча радовалась этому, ведь если бы в этот самый миг он повернулся и взглянул бы ей в глаза, то увидел бы в них одно смятение и полную потерянность, неведомое забвение от услышанных теплых слов. Она не знала, что ответить, как продолжить разговор, боялась, что скажи она хоть слово, и этот солнечный момент, наполненный никогда ранее неизведанным чувством, навсегда исчезнет, растворится в небытии.

– Прочитай мне первую историю, Лили, – вдруг обернулся он, глаза его еще были красными от усталости.

Паулина даже не подозревала, какой стресс, залитый страхом самого течения времени, он пережил вчера.

– Зови меня Паулиной. И первая история, которую я тебе прочту, будет не о приюте. Ту я прочту последней.

– Хорошо, а к чему это?

– Именно в ней мои истории берут завершение, поэтому не проси меня читать ее раньше времени.

– Прочти мне каждую из них.

– Хорошо, слушай. Эта история о девочке и ее двух братьях, которым любой мороз не казался чем-то страшным или опасным, а представлялся только отличным поводом слепить огромные стены снежного замка или настоящей неприступной крепости, играть в снежки, прятки и просто бегать со своими друзьями до самого заката, пока их любящая мать не звала их к ужину, где каждый вечер их ждали порции горячего супа. Грибной, к слову, был ее любимым…