Вкус фламинго

– Светлый такой, глаза впалый, хытрый, зараза, ириска ему нада… Эх! – Армен махнул рукой. – Пятнацат капеек у них толка! Накупили! Шоб у них слиплась всо!

Парняги отпряли от окна. «Уходит, каэца», – прошептал Смола. «Да… – еле слышно сказал Толстый. – Но что теперь буде-ет..?» «Ничего не будет! – уверенно говорил Александров. – Скажем, ириски купили да и ушли. А у кого, чего пропало… Не важно!»

– А куда мы деньги денем? – встрепенулся Смола.

– На дело двинем, – с умным видом качал головой Санька.

– На какое?

– А завтра увидишь…

***

Это холодное утро было весёлым, но опасным. Столько денег нести в карманах было как-то не по себе. «Саня, ты все взял?» – присаживаясь на последнее сиденье автобуса, отправлявшегося в Череповец, спросил Толстый у друга. «Все. А сколько надо было?» – посмотрел он на Смолу, который тоже пробирался к ним через весь автобус. Тот пожал плечами.

– Ну чего? В путь? – подмигивал Саня товарищам.

– Втроём едете? – обратилась к ним женщина в пуховом платке на голове и с сумочкой под деньги, готовая оторвать от своей катушки три билета.

– Да, трое нас, – ответил за всех Александров.

– С вас три рубля 60 копеек.

Санька вынул из кармана пачку пятирублёвых купюр и, отделив одну, протянул кондукторше. Та не могла скрыть изумленного взгляда, а Санька заметил: «Мама на День рождения подарила!»

– А где мама?

– Так там, в Череповце нас с братьями встретит. Мы от бабушки, – на ходу придумывал малец. – Она нас посадила на автобус, мы и поехали. Всё время так добираемся…

– М-м… Ну, держите ваши билеты, привет маме…

Она запрокинула голову, чтобы поправить платок, сбившийся у шеи, подтянула сумочку на поясе и пошла в другую сторону автобуса.

«Фуф, пронесло», – озирались ребята по сторонам.

– А в школе чего завтра скажем? – спрашивал у Александрова Толстый.

– «А в школе чего завтра скажем?» – передразнил его Саня. – Ничего! С такими деньгами мы вообще можем там не появляться!

***

Дорога была не такой уж короткой, но и не очень длинной. В автобусе периодически хлопал люк, который от старости уже не держался на застёжке, и от этого в салоне становилось прохладно.

На сером вокзале было многолюдно – с разных посёлков уже приехал народ. Все спешили на рынок. Все спешили, ну и у ребят не возникло вопроса, куда им двинуть дальше.

– На овощной? На Горького? – переглядывались они. – Давайте!

Дождавшись трамвая, парнишки быстро запрыгнули туда и, заплатив девять копеек, отправились в путешествие по рельсам.

«Витька с ума сойдёт, если узнает, куда мы ездили!» – расплываясь в улыбке, стоял у окна Серёга. «Ты с ума сошёл?! Нашёл, кому рассказывать! Этот сразу мамке сдаст!» – занервничал Саня. «Это почему это? Раньше за ним такого не было», – не понимал Смольников. «Так раньше мы его с собой везде брали, ему было не выгодно», – верно подметил Толстый.

– Я джинсы себе хочу… – мечтательно произнёс Русик.

– Купим, – серьезно отреагировал Александров.

– А я плеер! – в восторге вскрикнул Смола.

– Тоже купим! – в том же тоне продолжал Саня.

– И фотик! – попал в свою очередь Руслан.

– И фотик… – по инерции сказал Саня.

Они ехали несколько минут, но за это время Сашка Александров успел несколько раз почувствовать себя и Царём, и Богом. Таким милостивым и подающим. Он готов был купить своим друзьям всё, что угодно, одарить любыми подарками, только б сделать их счастливыми.

Чем больше он им разрешал и обещал, тем больше рос его авторитет в глазах товарищей. Их вера в его силу и возможности и так была крепка, но Саня жаждал какого-то поступка. Поступка, подобного «Фламинго». Поступка, который позволит ощутить всю сладость жизни и неповторимый кайф своего превосходства над другими. Ему снова хотелось почувствовать неуязвимость.

***

Рынок, усыпанный палатками с товарами, так и звал к себе мальцов. В распахнутых пальтухах они неслись в то место, где должны были осуществиться их мечты. «Смотри! Вон фотики!» – закричал Толстый, и ринулся к торговой точке. Саня по инерции засунул руку в карман, чтобы проверить свои несметные богатства, но какого же было его удивление и разочарование, когда он не нашел ни одной из купюр.

«Стой! Толстый! Стой!» – окрикнул он Русика. «Чего?» – запыхавшись, подбежал тот обратно. «Всё. Плакали наши денежки – тю-тю!» – выворачивая пустые карманы, вздыхал Александров.

«Как? Как так?» – наперебой закричали Смола и Толстый. «Как… как… В трамвае народу сколько было? Много! Вот те и пожалуйста! Потерять я точно не мог!» – оправдывался Шурка. «И чего теперь?» – заглядывали ребята ему в глаза.

Показаться неудачником, ой, как не хотелось. А как же царствование и все другие привилегии, которые могли быть получены за счет чудесных даров? Всё зря? Надо было срочно спасать ситуацию, а это требовало незамедлительного принятия серьёзного решения.

– Пятнадцать копеек есть? – обратился он к Смоле.

– Нет, нету. У Толстого есть! Я видел! – переводил он стрелы на Русика.

– Толстый, чо молчишь, мнёшься стоишь?! Ты вообще фотик хочешь или нет? – пристал к нему Саня.

– Фотик? Хочу… Так ведь на 15 копеек не купишь…

– Ты не купишь, я – куплю. Давай сюда свои деньги.

Толстый повиновался, и они побрели в первый же продуктовый магазин. Сашка шёл, исподлобья осматривая местность. Будто приценивался или примерялся.

– На, – вручил он у входа деньги Смоле. – Купишь ирисок.

– Чо это я-то? Я не умею. Сам покупай! – пробовал он запихать деньги обратно Сашке. – И, в конце концов, пусть Толстый покупает. Чо он-то всегда в стороне?

– Ну и куплю! – вызвался Русик. – Быстрее вашего ещё!

– Так, постойте здесь, я до одного местечка сгонзаю, – сказал Александров.

Его не было несколько минут. Не оборачиваясь, Саня шагал откуда-то из-за угла. «Держи и ты», – вложил он рубль Смольникову.

– Откуда? – выпучил тот глаза.

– От верблюда! Бабушка на пирожок дала.

– Рубль? Целый рубль на пирожок?

– Ага, – поправляя съехавшую на лоб шапку, отрапортовал Александров. – Она у меня добрая.

– Попадёмся мы с твоей бабушкой, – пробурчал Смола.

– Типун тебе на язык, что за Каркало! Пошли! – решил командир.

«Так, ты ириски берёшь, – распределял Александров роли. – А ты чего?(посмотрел он на Серёгу) А, чего захошь, то и бери! Мне не жалко! У меня бабушка добрая!» «А ты чего?» – негодовала команда. «А я… А я своё дело знаю», – хитро улыбался Санёк.

***

– Мне ирисок, на все… – пытался твёрдо говорить Толстый.

– А мне… – кричал наперебой рядом стоящий Смола.

– А тебе… – посмотрел на него продавец, отправившийся за конфетами Русику, тебе в очередь, мальчик. Не все сразу.

Друзья переглянулись и, поджав губы, ждали, что будет делать Александров. Санька же, как ни в чём не бывало, прогуливался по магазину.

Двери распахнулись, и в торговый павильон ручейком полился народ. «Ну всё…» – потерянно вздохнул Смола, смотря на приближающуюся толпу и затерявшегося в ней Саньку.

– Вот твои ириски. Тебе чего? – послышался откуда-то сверху голос продавца, забирающийся под ушанку Серёге Смольникову.

– Мне? Мне… – поняв, что делу конец. – А я ещё не решил… Я ещё подумаю.

– Мальчик, у меня народу до дверей. Или говори, или думай в другом месте.

– Я в другом… – промямлил Смола и пошёл в конец очереди.

«Пойдём!» – дёрнул его за рукав Толстый и вывел на улицу.

С широкой улыбкой, расползающейся от уха до уха, на улице их ждал Александров. «Надо было всё заранее продумывать! – говорил Толстый. – Сходили за ирисками!» «Да уж, – разворачивал «Золотой ключик» Смола. – Съездили в город за плеером…» «Ну, за плеером, предположим, ещё не съездили. Будет у нас время, а чего другого, я купить вам смогу», – держал руку в пальтишке Санька.

– Что там у тебя? Ты же даже к кассе не подходил!.. – приглядывался к полному карману Толстый.

– А ты потрогай! – гордо предложил ему Александров.

Русик подошёл поближе и протянул руку к заветной материи, под которой так и выпирали разные монеты.

Санька прыжками выписал крест на крест: «Слышите этот чудесный перезвон?» Вдруг какая-то неведомая сила заставила посмотреть его на входную дверь магазина, и единственное, что он успел крикнуть своим друзьям: «Бежим!»

Видимо, до мужчины, с которым совсем недавно в продмаге рядом тёрся Санька, всё-таки дошла очередь. «Стой! Вот я тебе!» – кричал плешивый дядька, прыгающий через проталины, видневшиеся над тёплыми магистралями, идущими по тротуару проспекта. «Не оборачивайтесь! Погнали!» – руководил своими товарищами Александров.

***

– Он нас запомнил! – сидел на корточках верхней площадки многоэтажного дома Смола.

– Точно! – покачал головой пытавшийся отдышаться Толстый.

– «Точно! – с ударением на «о» передразнил его Александров. – Точно-точно. Сопли лучше свои вытри. Гляди-ка ветренно как – простыл!

– Саня, прекрати шутить. Что делать будем? – нервничал Смола.

– Что-что? Покупки совершать. Ты вот плеер хотел?

– Ну… – подозрительно, но с надеждой говорил Смольников.

– Ныть не будешь – куплю! Саня слово держит!

– А фотик? – запереживал Русик.

– Фотик-фотик… И фотик куплю!

Складки Толстого так и просачивались через серое пальтишко. Он со Смолой шагал впереди. Смольников, высоченный, как гора, уже почти доставал до дяди Армена. Эта смешная парочка в одинаковых пальтишках смотрелась довольно причудливо.

– Ну ты идешь? – обернулись ребята на Александрова, заметив, что тот тормозит. – Или слиться задумал?

– Я?! Слиться?! Да когда такое бывало?! – орал Санька. – Пошлите!

Он запахнул своё клетчатое красно-чёрное пальто, доставшееся по наследству от Ленки и, как главарь, пошагал впереди их: «За мной!»

***

– Я есть хочу, – проходя у булочной, прошептал Толстый.

Его пухленькие губки бантиком так и молили о перекусе, но Саня посчитал, что сейчас не до этого, что сейчас настало время взрослеть.

– Руся, мы о чём договаривались? – приподнимая густые брови, смотрел впалыми глазами на него Александров. – Ты махорку всю жизнь курить будешь? Пошли за нормальными сигами!

– Умный какой! Так тебе и дали сигареты! Тебе 18 или 45? – держал руки на груди Толстый.

– Десять! Давай сюда свой портфель, тёплый ты мой человек! – забирал Сашка школьный ранец у Русика.

Санька нашёл тетрадь по русскому языку, аккуратненько вырвал из неё двойной листочек, а затем разорвал ещё пополам.

– Ты чего делаешь? Эта же по контрольным! – чуть не плача стоял над ним Толстый.

– Да хоть по итоговым! – посмотрел снизу вверх на него Александров. – Ручку давай!

– Вон, в портфеле смотри.

Сашка сунул руку в один карман, затем в другой. Нащупал пальцами какие-то крошки и нашёл сушку: «Ну, Толстый, ты даёшь! Жрачка везде и повсюду! Жрачка есть, ручки нет! Ты как так учиться пошёл? А ещё умным себя считает! Во даёт!»

– Сам ты Толстый! Что за манера – всё по кличке. Я не Толстый, я упитанный. Мама сказала, что у меня просто широкая кость, а так я красивее вас, – обижался Русик.

– Ой, не могу! – смеялся Александров. – Красавец! Эталон! Смола, глянь! С принцем ходим!

– И хватит меня Толстым звать! Что у меня – имени что ли нет? Руслан! Руслан Кезава! Запомни, Саша! – неожиданно для всех заступился сам за себя Толстый.

– Кезава… – произнёс Смола. – Эх, ты, нерусский!

– Сам ты нерусский! У меня отец украинец! Такой же соотечественник, как и все вы! Понял, Смольников?! А вот у тебя, почему глаза такие узкие, надо ещё подумать!

– Так! Хватит! – обрезал их Санька. – Кто писать будет?

– Что писать? – обернулись оба.

– О-ой, не ма-гу-у! Записку, конечно! – кивал Александров.

– Это ещё какую? – не понимал Толстый.

– Так, ты Толстый, ой, простите, Руслан Кезава, Вы не подходите для этой операции! – делая реверансы рукой перед лицом Русика, раскланивался Санька.

– Это почему ещё я не подхожу?

– А у тебя почерк детский – ровный такой, круглый, большой!

– И что?

– А нам нужен такой взрослый, быстрый. Ну-ка, Смола, попробуй!

– А чо писать-то? – с ручкой наготове стоял Серёга Смольников.

– Ну, беда! Всё приходится делать самому! Тебя что – батько никогда с записками в магазин не посылал?

– Посылал… Года три назад, пока они с мамкой ещё жили. А как уехал на БАМ, ни слуху, ни духу. Кто ж меня посылать-то будет?

– Ой, ладно, не мудри. Пиши!

«Дорогая…» – Сашка замялся. Смола только вывел одно слово и зыркнул на друга: «Ну, ты чего? Чо дальше-то?» «Да тут обычно он имя продавщицы пишет из магазина «Родничок», что напротив клуба, а мы чего воткнём? Тут, пожалуй, накарябай что-нибудь непонятное…» – предложил Александров.

«Это как это?» – переспросил Серёга. «Толстый, расчёска с собой?» – кивнул ему Санька. «Есть!» – в недоумении Русик подавал коричневый плоский гребешок. «Давай сюда!» – приложил к листку короткими иголочками кверху Сашка расчёску и, как по линейке, провёл по остриям ручкой. «Ну вот, теперь и не понятно, что за имя!» – обрадовавшись своей смекалке, поднимал подбородок к небу Александров.

«А дальше?» – ждал Смола, чтобы записать под диктовку обращение к продавцу. «Ну, теперь-то просто: «Передайте, пожалуйста, с сыном четыре пачки сигарет…» «Сколько?» – оторвался от записи Смола. «А чего? Щас разные возьмём?!» – почесал голову Александров.

***

Небольшой ларёк стоял в самом центре двора. Александров, Кезава и Смольников пытались втроём заглянуть в одно окошечко. Они скреблись в стеклянную дверку, пытаясь отодвинуть тонкий слой снежной наморози, чтобы рассмотреть лицо продавца.

– Чего вам? – выглянула толстая тётка.

– Вот, – Александров подал ей записку.

– Что это?

– Папка опять послал!

– Ходят тут через одного! В следующий раз пусть сам приходит! Каких ему?

– «Яву!» – крикнул Толстый.

Такого поворота Санька не ожидал – надо же Толстый первым выперся! «А чо? Всегда хотел попробовать», – промямлил Русик.

– Нам, пожалуйста, «Приму», – взял ситуацию в свои руки Санька.

– А «Яву-то» какую? Твёрдую, мягкую, сто?

– Твёрдую, конечно! – уверенно ответил Александров. – Ещё «Столичные» и «Зодиак»…

– Пожалуйста, – подала продавщица пачки, забрав Санькины монеты.

***

– Когда курить будем? – допытывался Смола, потирая руки.

– Сначала поедим. Я Толс… Русику обещал! – вёл всех к Булочной Александров.

***

У гостиницы стояла палатка, от которой шёл божественный запах. Белый фартук на женской фуфайке и накрахмаленный колпак на волосатом фиолетовом капоре продавщицы сегодня не пугал мальцов, ведь карман Сани был полон монет.

«У меня уже урчит всё» – поглаживал пальто в области живота Толстый. «Щас перестанет, – шептал ему Санька, показывая на огромную металлическую кастрюлю, из которой то и дело вылезала рука то с одним, до с другим пирожком. – Щас твой желудок захлебнётся от неожиданности. Ты хоть его подготовь. Скажи, дорогой желудок, сейчас я тебя наполню доверху. Ты уж меня прости, но ем я всегда без разбору».

– Вам каких? – зыркнула на парней женщина.

Сашка приоткрыл рот, но так и не успел ничего сказать. «С печенкой, с картошкой, с капустой, с рисом и… жареный с мясом!» – захлёбываясь от обилия выделившейся слюны, перечислял Толстый.

– По одному? – уточнила Богиня булок.

– По три! – заметив сладостную пелену перед глазами толстопузова, снова вступил Саня.

Рука быстро накидала пирожков на серую бумагу и подала всё Сане.

«Дай ещё двадцать две», – попросил Толстый у Александрова. «Зачем тебе?» – не понял Сашка. «С печёнкой ещё один куплю. Я видел, там последний остался», – переминаясь с ноги на ногу, упрашивал Русик Саньку. «Ну, Кезава, ты и прожорливый. На, держи!» – подал он деньги другу.

Две складки зашевелились на сером пальто Толстого – этот худышка побежал ещё за одним пирожком.

– Успел! – откусывая от булки, стоял радостный мальчуган перед друзьями.

– Ты чего – и есть на ходу будешь? – с осуждением сказал Санька.

– Да отстань ты от него! Смотри! Мужик с билетом лотерейным идёт! Возьми у него, а… – попросил Смола.

– Зачем это я у него брать буду? Деньги у нас ещё есть, пойдёмте, как все, на почту, и купим… – разводя руки в стороны, предложил Саня.

– Так нам же не продадут! – завопил Толстый.

– Вам, может, и не дадут. А у меня вот мамкин паспорт с собой! – гордо сообщил Александр.

– Ты чего – ошалел? – напугались ребята.

– Да шучу я, моя мамка с паспортом на работу и обратно ходит, из рук не выпускает, план у меня есть…

***

У почтового отделения постоянно ходил народ. Кто-то тащил большую коробку, кто-то выбегал с газетой, а рядом, на ящиках сидели местные грузчики. Они не всегда были опрятные, и не всегда трезвые. Но Сашку это только порадовало.

– Мужики! Рубль хотите? – обратился он к выпивающим.

– А у тебя и есть? – засмеялись они над мальцом.

– А у меня и есть! – дерзил тот.

– Ну так давай…

– Э-э, хитрые какие. Вы купите нам лотерейный билет, а потом и дам.

– Ну, тогда с тебя рубь двадцать пять!

– Да и, пожалуйста! – достал из кармана деньги Сашка.

– Стойте здесь, я мигом.

– Так там же очередь!

– Это для вас очередь, а у меня тут Люська на кассе сидит…

***

Размахивая лотерейным билетом, друзья шли по ветреной улице. «Дурак, что ли?!» – кричали на Сашку мальчишки, когда тот случайно выпустил билет из рук. «Я теперь понесу! – выхватил дорогую бумажку Смола. – Может, квартиру выиграем или машину!» «Ага, держи карман шире!» – засмеялся Сашка.

«Молодые люди, – вышел из милицейской машины сотрудник. – Со мной пройдёмте». «Эти?» – подвёл он их к автомобилю и посмотрел на плешивого дяденьку из продмага.

«Эти!» – кивнула лысина. «Так, садитесь, ребята, разговор есть», – приоткрыл он для них двери.

***

В отделении полиции Толстый стоял с пирожками, а Смола с Сашкой уже беседовали с участковым.

– Не брали мы у него ничего, – отнекивались друзья. – Откуда мы знаем, где он потерял. Ну, видели его в магазине, а может, и не его… мало ли плешивых тут ходит.

– Перестаньте поясничать!

– А что я? – бубнил Смола. – Я молчу. Это Санины слова.

– Мои! – не унимался Александров. – Мои! Я и не отказываюсь. Слова мои, деньги Толстого.

– Кого? Толстого? Какого ещё Толстого? – оживился участковый. – Это что – фамилия?

– Скорее, образ жизни, – смеялся Санька.

– И сколько у него денег было?

– Кто ж знает? У него и спросите.

– И спрошу! Я спрошу… Обязательно спрошу, – шёл к дверям милиционер.

«Зайдите», – высунул он голову в коридор. В кабинете с серым свёртком, на котором выступили жирные, масляные капли, стоял Толстый.

– Как Вас зовут? – задали ему сходу вопрос.

– Руслан.

– А фамилия?

– Кезава.

– Что – пирожки любишь?

– Очень… особенно с рисом и печёнкой.

– Да-а, за печёнкой-то по нескольку раз заворачиваться приходится, – не вытерпел Саня.

– Я сейчас не с тобой разговариваю, – осёк его милиционер.

– Да и пожалуйста! Я вообще молчать тогда буду! Имею право! Мне батько говорил, в тюряжке говорить вообще ничего нельзя.

– В какой ещё тюряжке?! Вы в отделении милиции находитесь!

– Вот именно! Толстый, не рассказывай ему ничего!

Мент перевёл взгляд на Русика, и спросил: «Сколько у Вас было денег?» Толстый посмотрел на поникших ребят, и спокойно сказал: «Семь рублей!»

– Се-емь… Та-ак…

– А потратили сколько?..

– Шесть рублей пятьдесят семь копеек…

– Что? Ровно 6.57? – с издёвкой спросил милиционер.

– А что здесь удивительного? Сашкиному отцу купили четыре пачки сигарет: «Ява» – 60 копеек, «Зодиак» – рубь десять, «Прима» за 16, да «Столичные» за шестьдесят.

– Итого два сорок шесть! – подытожил мент, затем почесал затылок и спросил: А как вам вообще сигареты продали?

– Так это далеко не всё! – перебил его Толстый. – На 13 пирожков ушло два восемьдесят шесть. На билет лотерейный 1.25!

Участковый ходил по кабинету взад и вперёд со словами, «и что мне теперь с вами делать».

– Вы хотите сказать, что сейчас в Вашем кармане ровно сорок три копейки?

– Меньше…

– Как меньше?

– Двадцать три!

– А куда ещё двадцать делись? Ну-ка, скажи, раз ты у нас такой считарь, – глумился участковый над Толстым.

Кезава достал из кармана крем для чистки ботинок, на котором виднелся ценник «20 коп.», и положил ему на стол.

«Так сколько ты сказал, потратил на лотерею, мой милый друг?» – раскладывал двадцать три копейки на столе участковый. «Потратил больше рубля, а билет стоит четвертак», – отчитывался уставший Русик.

Сашка со Смолой смотрели, как Толстый даёт весь расклад, и удивлялись, откуда он смог всё подгадать, подсчитать, запомнить, да и вообще выкрутиться. «А я, представляете, ни разу не играл в лотерею…» – намекал на что-то мент. «Так возьмите наш билет! Он по-любому счастливый!» – кинулся к столу Александров.

В этот момент в приоткрытой двери показалась плешивая голова, и послышался до боли культурный голос: «Простите, но могу я уже забрать свои деньги?» «К сожалению, их здесь нет, – отрапортовал милиционер. – У них всё сходится».

***

На ментовском уазике ребят развезли по домам, наказав родителям за каждым смотреть пристальней и не отпускать одних в большой город. Но смотреть за ними пристальней было некому. Каждый из ребятишек воспитывался в неполной семье, где роль командующего выполняла только мама. Что могла мама? Работать день и ночь, чтобы прокормить своё чадо. Как она могла его защитить? Максимум на что хватало ума, оградить от общества. Как? Запереть!

***

Дверь, закрытая на все замки с другой стороны, так и мучила Саньку. Синяки на заднице и ногах уже проходили, а вкус «Фламинго» уже несколько дней не ощущался в его венах.

Он запустил пальцы в диск телефона и набрал несколько цифр: «Алё, Руся, ну ты как?»

– Нормально, – послышалось чавканье в трубке. «Опять жрёшь?» – подтрунивал над другом Сашка.

– Ага, сегодня в саду пироги пекли. Мамка с работы притащила. Придёшь?

– А с чем там? С яйцами есть?

– Конечно!

– Ща иду!

– Только я закрыт.

– Так и я.

– А как выберешься?

– Есть у меня один план…

– Ох, и боюсь я этих слов…

– Не ссы в муку, не делай пыли, щас мы с Витькой припрёмся. Всё не сжирай.

– С Витькой?

– Ну да, а куда я его дену? Сам подумай…

Саня положил трубку и по скрипучим половицам побрёл за братом.

– Витька, есть хочешь?

– Хочу!

– Пошли к Толстому на пироги?

– Пошли… – по инерции ответил тот и резко широко раскрыл глаза. – А как? Мы ж заперты! Вот вечно так! Ты виноват, а страдаем оба!

– Не ссы, Витёк, жрать тоже будем оба. Пойдём на кухню!

– Опять? Я боюсь…

– Мне ещё раз повторить?

– Я в прошлый раз чуть не упал.

– Витя, «чуть» вообще не считается! Погнали!

Сашкина квартира была на втором этаже, и форточка на кухне находилась над подъездным козырьком. Сашка ловко нырнул из форточки на маленькую крышу, поднял заранее оставленную там с прошлых разов длинную палку, с помощью которой приоткрыл входную дверь так, что её край выходил за подъездную кровлю и хотел уже по ней спрыгнуть, как услышал Витькин жалобный голос:

– А я?

– Что – надумал всё-таки?

– Ыгы… – кивал тот головой.

– Ну иди, помогу, – принимал старшего брата Сашка из окна. – Теперь держи дверь, а я по ней спущусь и приму тебя, понял?

– Эх, давай, – вздохнул родственник.

По тонкой грани двери, как медвежонок по дереву, Сашка спустился вниз, и, зажав дверь между ног, ждал Витьку.

– Мамка идёт! – увидел Надежду Николаевну Витька.

– Слазай скорей! – поторапливал Сашка брата.

– Ты чего! Она же щас налупит нас!

– Короче, у нас два выхода: либо мы сейчас драпаем изо всех сил и жрём пироги, либо получаем от мамки. Ты чего выбираешь?

– Пироги! – со страхом произнёс Витька.

– Тогда бежи-им! – ринулись они в соседний дом. Оббежав многоэтажку с другого бока, кинули монеткой в окно на первом этаже. Толстый сразу показался из-за шторки. «Пошли!» – шепотом Санька подзывал Русика за собой. «Куда?» – кричал через двойное стекло Кезава. «К нам, на чердак! Пироги только захвати! Ну?» – оглядывались они с Витькой по сторонам.

– А как?

– Как-как? Как мы – через окно.

– У меня форточка маленькая.

– Да у тебя форточка больше, чем у нас!

– Не полезу!

– Ну да… Куда тут… С форточкой на заднице ходить не очень-то удобно – согласен.

– Очень смешно!

– Ну, жди! Щас я!

Одним взглядом Сашка приказал Витьке идти за ним. В подъезде у Толстого было темно, но глазок у двери напротив всегда стоял на страже бдительности. «Пальцем придержи иди», – показал он Витьке на наблюдательный пункт бабы Веры. «А ты?» – спросил Витька. «А я здесь поорудую», – достав из кармана синих брюк изогнутую скрепку, сказал Сашка.

– Как ты так быстро? – с полным ртом пирога открыл дверь Русик.

– Слушай, Толстый, я после того раза хотел тебе новое погоняло дать – Математик, но смотрю, старое-то, по ходу дела, сильнее! Натуру не обманешь! – заявил Саня. – Нам-то оставил?

– Вон, в кулёк завернул. На чердаке покушаете. Идём?

– Идём, только ответь сначала: ты когда этот крем всё же купил? – подмигнул ему Санька.

– Да когда ты к мужикам подходил, чтоб лотерею купили.

– А зачем он тебе?

– Так это… У меня ж ботинки чёрные! – показал он пальцем на свою обувь.

***

Под крышей пятиэтажного дома повсюду валялась разорванная газета, пачка с надписью «Махорка крупка курительная №3» и стояла трёхлитровая банка воды.

– Идите сюда, к окошечку. Тут светлее! – подзывал всех Александров.

Он посмотрел на Толстого: «Ну, давай сюда мои яичники!» Русик заржал во всё горло. «Дурак! Я про пироги!» – поняв, что дал маху, оправдывался Александров. «Держите!» – раздал каждому Кезава.

– Получил? – посмотрел Сашка на Витю.

– В смысле?

– Пироги…

– Но-о, – ел булки брат.

– Доешь дома.

– Но там же мамка…

– Витя, у нас дело есть. Щас Смола сюда придёт, разговоры будут посторонние…

– И чего?

– Ничего. Иди маме дома помоги… Про меня спросит – не говори.

Витька, хоть и упирался битых пять минут, домой его Сашка всё-таки отправил. Ведь у него зрел уже новый план, а о нём дома знать ну никак были не должны. С лестничной стороны послышалось какое-то шарканье, и на чердаке появился Смола.

– О, Смола! Здорово! Тебя как выпустили?

– Никак! Удрал!

– Наш парень, наш! Я сейчас, – Санька скрылся в маленьком проёме, откуда потом принёс сигареты, купленные совсем недавно для отца.

– Ну, с каких начнём? – подначивал он друзей.

– Я так не буду! – резко сказал Толстый.

Смола протянул руку к пачкам: «А я дак попробую! Что – зря подставлялись?!»

Александров со Смольниковым долго не могли выбрать, с какой начать, и открыли все разом. Смола вставил четыре сигареты в рот, а Саня успешно чиркнул спичкой по сухому коробку и подпалил каждую по очереди. Серёга с невозмутимым видом стоял, зажав сигареты губами.

– Затягивайся, – требовал Санька.

– Четыре – много! – вставил Толстый.

– Молчи, Математик. Каждый сам за себя в ответе!

Смола, боясь потерять уважение к себе, резко вдохнул дым в себя, выпустил его через нос, и упал.

Толстый вскочил и запрыгал около Смольникова: «Сам за себя? Каждый сам? Ну, чего теперь? Чего?» «Не мельтеши», – отодвинул его Санька и вылил холодную трёхлитровку на лицо Смоле. Такого громкого крика от Смольникова не ожидал никто: «Вы охренели?! Я же пошутил!»

«Пошутил? – отходившие от шока Санька с Толстым, не могли поверить, что это была просто шутка. – Пошутил?! Ну держись, шутник!»

Пыль, лежавшая неподвижно десятилетиями на чердаке этой многоэтажки, кубарем взвивалась в воздухе. Шла драка.

***

Настало время, когда о походах «за ирисками» знал почти весь двор. Самое странное, что никто не порицал в Сашке страсть к «вкусу Фламинго», наоборот, каждый хотел с ним дружить. Но не ради дружбы. Нет. Каждый искал для себя какой-то выгоды. Сашка же, даже, если и чувствовал эту лживость, шёл на контакт, потому как хотел доказать всем, что он в своём деле спец, что он – профессионал. К десяти годам он научился брать в магазине всё, что хотел, и уходить безнаказанно. Порой он сам не понимал, как у него это получалось, казалось, что это было врождённым мастерством. Как некоторые рождаются поэтами, парикмахерами, строителями, так же Сашка чувствовал проявление своего таланта, но совсем в другом…

***

– Саша, за молоком сходи, – подавала мама Саньке бидончик с пакетом.

– А почему я? Больше некому что ли?

– Твоя очередь. Иди…

Летний зной разжигал Сашку, и он бежал по своему посёлку в магазин. Большущая очередь его натолкнула только на одну единственную мысль: «Хм… удачненькое место». Первое, что он увидел, – расфасованные конфеты. Не смотря ни на кого, мальчишка засунул бидон в пакет, и, видя, что каждый занят своим делом, сунул руку на привалок и насобирал несколько горстей в пакет, которые так славно соскользнули под бидончик. Радостный тем, что снова оказался на коне, он стоял в очереди и ждал, когда сможет купить молока. Удивительно, но в этот раз время пробежало быстро, и он протянул свой бидончик вместе с пакетом продавщице. Та нацедила три литра, и Сашка спокойненько вышел на улицу. Вдруг его плечо прожалось, и откуда-то сзади послышался хриплый мужской голос: «Чего взял?»

Сашка обернулся и увидел незнакомого человека.

– Да вот, дяденька, пару конфет всего и взял… – поняв, что отнекиваться нет смысла, признавался Сашка. – У меня семья бедная, я хотел сестрёнку угостить.

Нахмуренные брови обвинителя расправились, и он сжалился над ним: «Смотри – больше так не делай. Договорились?»

– Договорились, – с облегчением выдул из лёгких Сашка и пустился домой.

Конечно, он знал, что для него это «договорились» значило только путь отхода из этой ситуации. Ничего больше. Ведь прекращать свои деяния, которые по вкусу напоминали «Фламинго», он не собирался. Да и зачем? Многодетная семья, в которой он не жил, а пребывал, кроме наказаний, ничего не могла ему дать. Подолгу Сашка лежал ночами и смотрел в потолок, по которому ползала живность. И думал он, не о том, упадёт ли кто-нибудь из этого стада на него или нет… Нет… В свои небольшие годы Сашка задавался совсем другим вопросом: «Почему всё именно так? Почему он никому не нужен и никому до него нет дела?» Братья и сёстры росли как-то сами по себе, семья не была дружной. Мать, то ли оттого, что уставала на работах, то ли от глупости и узкости взглядов, вообще не интересовалась Сашкиной судьбой. А ему так хотелось, чтоб кто-нибудь… Ну, хоть кто-нибудь спросил, а как у тебя дела? О чём ты думаешь? И вообще: ты кушал сегодня?

Жизнь зачастую отвечает на наши вопросы, правда, делает это намного позже, чем мы нуждаемся в этом. Иногда очень неожиданно. Хотя почему иногда. Всегда! Всегда это неожиданно. Почему? Потому что иногда мы устаём ждать и, забываясь, делаем перерыв… Перерыв, в который мы перестаём задавать вопросы. И в этот момент Вселенная посылает нам ответ. В виде случая, поступка, человека. Она даёт нам то, о чём когда-то мы так страстно мечтали и взывали.

***

– Слышь, Толстый, помнишь, я тебе фотик обещал? – интересовался Саня у друга, прогуливаясь по центру посёлка.

Солнце светило своими лучами, парнишки щурили глаза и радовались погожему денёчку.

– Да мне мамка уж давно купила, он уж сломался несколько раз… – пнул камень на дороге Толстый.