Эта необычная Польша. Захватывающая история о переезде в Восточную Европу и различиях менталитетов

Мой будущий муж родился и вырос в Варшаве. Но у меня создалось впечатление, что вырос он как минимум в Сибири. Например, температура в ноль градусов для него была вполне комфортной. Он надевал рубашку с короткими рукавами и кожаную куртку без подкладки и все. Ни шапки, ни перчаток, ни даже зимней обуви ему не требовалось. Круглый год он ходил в одних и тех же кроссовках: и по снегу, и по дождю, и в жару. Жаловался только летом, а вот зимой в тонких кроссовочках ему было вполне комфортно.

– Тепло же, – всегда говорил он, когда я в это время, одетая в шубу, тряслась от холода.

Я же при температуре в ноль градусов одевалась как на войну. Теплые колготки под штанами, теплые носки, обувь обязательно зимняя, то бишь на меху. Майка, водолазка и теплая кофта, чтобы уж наверняка не замерзнуть. Ну и, естественно, куртка потолще, варежки, шапка и шарф.

При всем этом камуфляже мне было постоянно холодно, а моему спутнику постоянно тепло. Мне становилось холодно, глядя на его куртку на рыбьем меху, а он удивлялся, как мне не жарко.

Что интересно, похожую температуру он пытался сохранять и дома.

До сих пор помню день, а точнее ночь, когда я впервые осталась у него на ночь. Отопительный сезон был в самом разгаре, батареи, раскаленные до предела, поддерживали комфортную для меня, южанки, температуру в +30. Я, конечно же, в пижаме и под теплым одеялом, а вот мой избранник спать улегся не только без пижамы, но и без трусов. К моему великому ужасу, через пять минут он встал и открыл окно. Напомню, что дело было зимой и ночью. Температура на улице была примерно минус десять.

– Что ты делаешь?! Зима же!!! – с ужасом в голосе спросила я.

– Жарко, – буркнул он и, повернувшись на другой бок, засопел минуты через три.

Я лежала под толстенным одеялом в пижаме, носках и дрожала от холода. Холодный воздух в помещении никак не давал мне уснуть.

«Ну уж нет!» – подумала я про себя и, убедившись, что мой возлюбленный спит, встала и закрыла окно.

Минут через десять воздух в комнате стал медленно, но верно нагреваться, и я потихоньку начала погружаться в сладкий, теплый сон.

Сон длился недолго. Кажется, я даже не успела толком заснуть. Меня разбудил шорох под одеялом. Мой закаленный друг проснулся… потому что ему было жарко. Посмотрев, что окно закрыто, он немедленно подскочил и направился к окну, дабы снова его открыть.

Думаю, не нужно описывать, что было дальше, теперь уже я не могла сомкнуть глаз, конечно же, от холода.

Кажется, в эту ночь никто из нас не спал. Я вставала, чтобы окно закрыть, а он – чтобы его открыть. В конце концов я сдалась, натянув на себя все теплые вещи, которые мне удалось разыскать в его квартире.

Интересно, что, когда я познакомилась с будущей свекровью, она оказалась еще более закаленной, чем ее сын. Но об этом чуть позже.

Пан капитан редко куда-либо ходил без меня. Во-первых, мы были безумно влюблены и практически всегда и везде появлялись вместе, а во-вторых, в то время меня поедала безудержная ревность.

Нет, я не обнюхивала его рубашки, не проверяла телефон, т. к. считала эти занятия недостойными, к тому же заподозрить его в тайном романе не было повода, поскольку бо́льшую часть времени мы проводили вместе и он никогда не прятал ни телефон, ни компьютер, что, по моему мнению, было добрым знаком и означало, что скрывать ему нечего.

Но тем не менее я продолжала бдить, так, на всякий случай, ведь оставались еще эстафеты, на которых меня не было и быть не могло. Эстафета, если кто не знает, – это когда экипаж летит в другую страну или город и остается там на ночь или на несколько дней. У моего пана капитана рейсов с последующей эстафетой, к моему огромному счастью, было немного. Иногда он летал в Дубай или Стамбул и оставался там на пару дней. Перед этим, на всякий пожарный, я проверяла летный состав, дабы удостовериться, что одна и та же женская фамилия не появляется неприлично часто.

Поскольку я сама еще пару лет назад летала в той же авиакомпании, что и он, то большинство фамилий мне были хорошо известны, но, конечно, встречались и абсолютно незнакомые, которые вызывали легкое беспокойство.

У пана капитана не возникало подозрений в моей ревности, так как он сам добровольно показывал мне задание на полет с целым списком имен и фамилий, спрашивая, знаю ли я кого-то. Короткие перелеты не вызывали моей тревоги, хуже было, когда мой капитан улетал на эстафету, а возможности проверить, что, где и с кем, у меня не было, вот тогда и приходилось нелегко.

Мы, конечно, созванивались по нескольку раз в день, он в подробностях описывал, где был и с кем, что видел и куда ходил, но самый трудный для меня момент наставал с приходом вечера. Ведь неизвестно было, ложится он спать один или, боже упаси, нет.

Перед сном пан капитан всегда звонил мне отрапортовать, что все в порядке, и, конечно, пожелать спокойной ночи. И в этот критичный для моих нервов момент я и все мое существо усилием воли превращалось в слуховой аппарат, а точнее, в одно большое ухо, способное вскрыть малейший шорох, малейший вдох, шелест ресниц или дыхание. Я уже не слышала, что именно говорил мне мой польский друг в трубку, а, закрыв глаза, слушала, что происходит в его комнате в мое отсутствие. Я прислушивалась к его интонации, к шуму телевизора, шороху одеяла или писку комара.

Порой, закончив разговор и пожелав друг другу спокойной ночи, если во мне зарождалось малейшее сомнение, я перезванивала минут через десять, выдумывая разные поводы. На самом деле я хотела удостовериться, что не ошиблась и в его гостиничном номере действительно никого нет.

К счастью, никаких посторонних звуков во время прослушиваний через телефонную трубку обнаружено не было.

Кстати, ревность была одной из причин, по которой я, проработав несколько лет стюардессой, была категорически против союза с летчиком.

Романы на рабочем месте случались достаточно регулярно. Были романы между бортпроводниками, которые заканчивались пышной свадьбой, а через несколько месяцев громким разводом. Были, конечно, и те, кто жил долго и счастливо и о разводе не думал. Случались романы между летчиками и стюардессами, которые тоже нередко заканчивались походом в ЗАГС.

Но бывали и случаи, когда порядочные семьянины, вдруг забыв о любимой жене и троих детях, забывались в объятиях молодой и грудастой стюардессы. Некоторые умудрялись, закончив один роман, плавно переходить в другой, уже с новой молодой и грудастой.

Нет, конечно, были и твердые орешки, которые не поддавались на провокации глазастых и длинноногих, но таких почему-то было меньшинство. Практически у каждого был свой маленький скелетик в шкафу самолета. Поэтому, зная особенности летной работы и свою ревнивую натуру, я твердо решила: «За летчика – никогда!!!»

Но, как говорится, никогда не говори никогда.

Проведя с моим польским возлюбленным вместе несколько месяцев, я отлично изучила его поведение и реакции на разные ситуации. Я знала, с кем он общается, кто ему звонит и по каким причинам. Порой, будучи в другой комнате, я по одному его «але», застыв на мгновение с утюгом в руке, могла точно определить, кто звонит, зачем и как долго продлится разговор.

Поводов для ревности он не давал, но ситуации порой были разные, и независимо от его поведения меня могла начать душить злодейка ревность.

Как-то мы пришли в гости к знакомому знакомых. Даже и не знаю, как мы туда попали, потому что хозяина дома мы видели впервые, точно так же, как и его гостей.

Среди них обнаружилась молодая особа, которая все время поглядывала в сторону моего спутника. Не знаю, заметил ли это он, но точно заметила я. Почувствовав опасность от потенциальной соперницы, я была готова в любую минуту приступить к обороне и не отходила от пана капитана ни на шаг, зная, что враг может приступить к атаке в любую минуту.

Хищница в короткой юбке начала атаку первой. Оказавшись в какой-то момент рядом с нами, она попыталась завести с моим будущим мужем разговор. К счастью, по-русски он в то время понимал плохо, а хищница об этом не знала, поэтому номер не вышел.

Поняв, что у дамы намерения серьезные, и взяв пана капитана под руку, я попыталась укрыться вместе с ним в другом конце дома (благо дом был огромный), пытаясь затеряться в толпе. Но не тут-то было! Мадам, хоть и была слегка навеселе, сумела-таки разыскать нас в массе незнакомых людей, вновь оказавшись на опасном от нас расстоянии, продолжая бросать чарующие взгляды на моего спутника.

Улучив удобный момент, противница приблизилась теперь уже ко мне и спросила, показывая пальцем на пана капитана:

– Он с тобой? Мне он оооочень понравился. Познакомь.

Такой наглости я не ожидала. Уровень ревности и возмущения в моем организме достиг максимума. Я, выпятив свою могучую грудь первого размера, ткнув пальцем куда-то в районе бюста четвертого размера, брызгая слюной и хрипя от возмущения, проорала пьяной морде:

– ЭТО МОЙ МУЖ!!!

Мадам пошатнулась и отступила, пробормотав только невнятно:

– Извините.

Хоть мужем пан капитан в то время еще не являлся, но какая разница, чувствовала я себя уже вполне как законная супруга и делиться принадлежащим мне мужчиной не собиралась.

Заметив непонятную сцену между мной и незнакомой нетрезвой дамой, мой капитан было попытался узнать, кто это и что случилось.

– Так, старая знакомая. Давно не виделись, – сказала я, при этом пытаясь выглядеть максимально спокойно.

Кажется, ответ его вполне устроил.

Пан капитан, может, и не был безумным красавцем с обложек журналов, но посмотреть явно было на что. Внешне он был похож на свою маму, которая красотой не уступала многим мировым актрисам. Актрисой она не была никогда, но выглядела и вела себя вполне артистично. Кстати, будущая свекровь тоже была стюардессой, но об этом чуть позже.

Сын явно пошел в нее, унаследовав правильные черты лица, густые темные волосы, большие карие глаза и ямочки на щеках, которые особенно проявлялись, когда он смеялся. А смеялся он много и часто – у него было потрясающее чувство юмора, которое ценили как знакомые, так и не очень. Придя в любую компанию, он моментально оказывался в центре внимания, разбрасываясь шутками и прибаутками налево и направо.

Поэтому бдительной мне приходилось быть вдвойне.

Но, к счастью, польский пан был так же всерьез и надолго влюблен в меня, как и я в него.

Наши отношения развивались стремительно, и не за горами было знакомство с моими родителями. Дабы он предстал в лучшем свете перед моим папой самых строгих правил, не приемлющим иностранцев, я решила подучить его немного русскому.

Первое время мы говорили только на английском. Несмотря на то что пан капитан как-то заявил, что по-русски он говорит вполне неплохо, услышав его русскую речь, я не поняла ни слова и пришла к выводу, что в русском языке он все же абсолютный ноль.

Когда капитану было лет десять и он, будучи обычным польским мальчиком, ходил в школу, в связи с политической ситуацией в стране русский язык был обязателен к обучению. Спустя лет двадцать после окончания школы он действительно что-то помнил, однако на практике применить свои скудные знания не мог.

Причем пан капитан был убежден в обратном. Как-то, возмутившись в кафе, он начал было ругаться, как ему казалось, на нормальном русском языке, при этом ни я, ни обслуживающий персонал не были в состоянии понять, в чем, собственно, проблема.

Логика моего польского друга была до боли проста. Решив, что если к польскому слову добавить русское окончание, то выйдет нормальное русское слово, понятное не только ему, но и всем остальным. Пан капитан успешно применял свой вымышленный польско-русский язык везде, где только была такая возможность. Комичности ситуации добавлял и тот факт, что некоторые польские и русские слова звучали абсолютно одинаково, но значения имели абсолютно разные.

Как-то придя домой, я предложила моему суженому отужинать на диване. В то время с английского мы перешли на русский, и я старалась как можно чаще говорить на нем, дабы мой избранник мог немного попрактиковаться.

Так вот, после моего предложения отужинать на диване с видом на телевизор пан капитан, посмотрев на меня как-то подозрительно, но ничего не сказав, кивнул в знак согласия и удалился на кухню готовить ужин.

Так как готовил в нашем доме в основном он, я решила пока переодеться после долгого трудового дня. Вернувшись назад в комнату, к моему огромному удивлению, я обнаружила, что все тарелки, как пустые, так и с едой, аккуратно расставлены на полу. Я было подумала, что, может, столик, стоящий возле дивана, чем-то занят, но нет, столик, на котором я и предполагала расставить еду, стоял абсолютно пустой.

Я еще раз недоумевающе посмотрела на моего польского друга, но он как ни в чем не бывало продолжал выносить тарелки из кухни и расставлять их аккуратным полукругом на полу. В конце концов, не найдя ответа, я спросила:

– А что ты делаешь?

– Как что? Ужин.

– А почему все на полу?

– Ну ты же сама сказала, что хочешь есть на диване.

Я озадаченно моргнула и, махнув рукой в сторону дивана, добавила:

– Ну да. Только вот диван, а вот столик, к тому же пустой. Зачем ты ставишь все на пол, не пойму.

Тут уже моргнул он и с удивлением сказал:

– Нет, диван, вот он, – махнув при этом в сторону пола, на котором лежал коврик, на котором и были расставлены тарелки.

Все выяснилось через минуту. Оказалось, наше слово «диван» на польском языке означает «ковер» или «коврик». Поэтому решив, что это слово на русском не может означать ничего другого, как и на польском, пан капитан был абсолютно уверен, что поесть я хотела на полу.

Такие ситуации в нашей жизни были не редкостью. Первое время я хохотала до слез, когда он рассказывал, как изъяснялся в магазинах, как ему казалось, на русском.

Например, решив купить новый галстук, он отправился в магазин. Долго думая, как перевести нужное слово с польского на русский, он решал пойти старым добрым способом, добавив к польскому слову русское окончание.

Галстук на польском звучит как «krawat» (крават). А вот если добавить к нему окончание «-ть», то из польского галстука получится галстук русский, т. е. «крАвАть».

Придя к выводу, что слово он подобрал правильно, пан капитан проходил полдня по магазинам, произнося заветное «кравать». Продавцы одежды отсылали его в магазины мебельные. Когда же в мебельном магазине ему показывали кровать, он разводил руками, приходя к выводу, что это просто недоразумение, и возвращался назад, в магазин одежды, в поисках заветного «кравать».

Со временем у него даже появился свой набор слов, понятный, конечно, только ему одному, что не мешало ему сыпать этими словами направо и налево. Но способности к языкам у пана капитана явно были, так как через несколько месяцев польский пан заговорил на вполне приличном русском языке. К привычным нам правилам русского языка он добавил правила свои, от которых никак не мог отказаться.

Так, например, букву «Е» он всегда заменял на «Э» или «И», букву «Т» на «Ч», «О» всегда менялась на «А», «Ы» – на «И», «И» – на «Я». Выходил небольшой каламбур, но понять его вполне было можно.

Вместо «это» – «ето», «тяжелый» – «чижолый», «сегодня» – «сиводня», «забыл» – «забил», «хотел» – «хачел».

Твердый и мягкий знаки были чем-то за гранью его понимания. Он никак не мог понять, где их использовать и, собственно говоря, зачем.

– Ну вот скажи, зачем вам эти твердые и мягкие знаки? – недоумевал мой польский ученик.

– Ну как же, без них слова звучат совсем по-другому!

– Да так же звучат. Не вижу никакой разницы.

Первое время было очень смешно слушать его русскую речь, но со временем я так привыкла, что порой такой своеобразный стиль выражения звучал для меня вполне нормально.

Языкового барьера у него однозначно не было. Он смело говорил на русском и на работе, и с моими друзьями, и в любых общественных местах, не боясь сделать ошибку или выглядеть смешным.

Правда, когда кто-то хвалил его русский язык и задавал вопрос, где он так хорошо научился говорить, мой будущий муж без зазрения совести, не моргнув глазом отвечал:

– Сам. Меня в школе учили.

Моей в этом заслуги он не видел никакой.

Но не только я учила будущего мужа чему-то новому. Он в ответ учил меня готовить.

К своим двадцати семи годам максимум, что я была в состоянии приготовить, – это сварить макароны и щедро полить их кетчупом либо пожарить омлет с сыром. На этом мои кулинарные возможности заканчивались. Я смутно представляла, как готовится борщ, как слепить пельмени и уж тем более как сделать блины.

Практически с первых дней знакомства мой тогда еще просто друг завоевывал мое сердце не только шутками и очаровательными улыбками, он пошел дальше, решив добраться до меня и через желудок тоже. На званом ужине, когда я пришла к нему в первый раз, всех приглашенных ждала утка, запеченная с яблоками и апельсинами. Такое блюдо я не была способна приготовить даже с поваренной книгой в руках. Высший пилотаж!

Он знал, как сделать жаркое, спагетти болоньезе, мясо, запеченное под какими-то немыслимыми соусами. Он даже знал, как приготовить улиток и устриц. К каждому блюду всегда готовились салаты или холодные закуски, все старательно украшалось, раскладывалось, а не падало бесформенно на тарелку.

Мои кулинарные умения оказались намного хуже его способностей языковых. Если он через несколько месяцев прекрасно изъяснялся на русском, то я спустя полгода все еще не могла постигнуть азы кулинарии. К счастью, ему это абсолютно не мешало, он с удовольствием готовил, искал рецепты в Интернете, придумывал что-то сам, импровизировал, а время, проведенное на кухне, явно приносило ему удовольствие.

Особенно меня умиляло, когда он звонил мне на работу, чтобы уточнить, что я хочу съесть на ужин. Если же к моему возвращению с работы его дома не было, то в микроволновке меня ждал заботливо приготовленный ужин. Все продумывалось до мелочей: ужин в духовке или микроволновке, а на столе лежали приборы и салат.

Я же свою заботу проявляла иначе, выстирывая и выглаживая его форменные рубашки.

Наши отношения стремительно развивались, и я была не только представлена его окружению, но и стала официальной спутницей, сопровождающей пана капитана в польском посольстве, где время от времени устраивали торжественные мероприятия, на которые приглашались все польские граждане, проживающие в Алматы.

Организовывались также и праздники для граждан, близкие родственники которых в годы войны или реформ волею судьбы оказались заброшены в казахстанские степи и по каким-либо причинам не смогли вернуться в Польшу, оставшись в Казахстане. В основном это были люди пожилые или их взрослые уже дети. Некоторые из них неплохо изъяснялись на польском, но в основном говорили, конечно же, на русском. Зато имена и фамилии у большинства были польские.

С местными поляками я общалась мало, так как среди них практически не было людей моего возраста.

В посольстве беседовали мы в основном с приехавшими поляками. Я отметила, что польские граждане, приехавшие в Казахстан из Польши, немного сторонились местных поляков, считая истинными поляками только людей, родившихся и выросших в Польше.

Первое время, кажется, никто особо не обращал на меня внимания, ведь по-польски я не говорила и общих тем в принципе у нас не было. Когда мой друг представлял меня своим польским собеседникам, поляки снисходительно кивали и даже улыбались, произнося в ответ:

– Здравствуйте.

Или:

– Приятно познакомиться.

А дальше обращались уже по-польски к моему спутнику, и весь дальнейший разговор был исключительно на непонятном мне языке.

Со временем с некоторыми поляками мне удалось познакомиться ближе, и я отметила, что, несмотря на внешнюю холодность и официальность, они вполне нормальные, симпатичные люди. Но были и такие, которые не особо радовались своему пребыванию в Казахстане и, встретив соотечественника, начинали сетовать на жизнь здесь.

Польское общество в Казахстане было небольшим, и поэтому каждого новоприбывшего гражданина встречали с большим интересом. Мой польский друг обладал харизмой и практически везде становился душой компании. Спустя несколько походов в посольство у нас появились новые, теперь уже польские друзья, которые начали активно приглашать нас к себе домой: как на польские праздники, так и просто на ужин.

Приглашали в основном моего пана капитана, а он везде брал меня с собой.

По-польски в то время я не говорила совсем, ну разве что пару глупых фраз, которым меня научил мой польский друг. К сожалению, этих фраз в присутствии интеллигентных работников посольства вслух лучше было не произносить.

Так я пришла к выводу, что пришло время учить польский язык.

Найти учителя польского языка в Казахстане оказалось задачей не из простых. Он не пользовался особой популярностью. Поэтому мои поиски тут же потерпели неудачу и, казалось, зашли в тупик.

«Кто ищет, тот всегда найдет», – сказал какой-то умный человек и был прав. В Алмате есть польская школа, где был польский класс. Его вела пани Марта. По личным причинам она решила переехать из чудесного прибрежного города Колобжег в Казахстан. Почему-то ей казалось, что здесь люди все еще живут в юртах посреди степи. Решив спасти бедных казахов и казашек от польской безграмотности, пани Марта, прихватив керосинку и одеяло потолще, направилась спасать мир.

Каково же было ее удивление, когда, спустившись по трапу самолета, она не обнаружила ни юрт, ни степи, ни даже лошадей, а керосиновая лампа оказалась не у дел.

Пани Марта начала работать в школе и делала это так успешно, что дети из ее класса на польском говорили не хуже поляков и с легкостью поступали в польские учебные заведения. Кроме однозначного учительского таланта она была замечательным человеком – теплым, милым и отзывчивым.

Встретив пани Марту несколько раз в посольстве (ко всем своим плюсам она также обладала гениальными способностями массовика-затейника), я сразу же ее полюбила. Среди серьезных и жалующихся польских граждан она выделялась хорошим настроением, улыбками и приветливостью.

Потерпев неудачу в поисках польского преподавателя, я решила попросить об этом пани Марту. К моей радости, она, немного подумав, согласилась. Времени у нее катастрофически не хватало, но каким-то чудом ей удалось выделить для меня час времени раз в неделю.

Польский язык казался мне простым и сложным одновременно. Я чувствовала себя умной собакой, которая все понимает, но сказать ничего не может. Конечно, понимала я далеко не все, но вот сказать точно ничего не могла, отчего чувствовала себя ужасно неловко в окружении поляков. А встречи с ними участились, и теперь вместо международного летного общества, где я могла блистать отличным знанием английского языка, я находилась в обществе польском, где больше молчала или отвечала по-русски, чувствуя себя не в своей тарелке.

Начались занятия с пани Мартой, которые, к сожалению, не приносили желанного быстрого эффекта. Я была уверена, что смогу заговорить быстрее, если мой польский друг будет со мной изъясняться на польском. Но после моего невнятного бормотания, точнее сказать «пшеканья», польский возлюбленный констатировал, что русский не такой уж и сложный, а вот польский ужасно сложный и вряд ли у меня получится на нем заговорить.

После такой «мотивации» я стиснув зубы решила во что бы то ни стало доказать ему обратное. И у меня получилось, конечно, не сразу. Прошло примерно полгода, прежде чем я смогла более-менее вразумительно сказать пару фраз на его родном польском языке.

После того как азы русского и польского в какой-то степени были усвоены, пришло время знакомства с родителями.