Дух Фиилмарнен и его дети

По знаку Дарнера на стену втащили окровавленных и избитых Ирле, Рори и Кетиля Снайдерсов, которых Дарнерам удалось утащить за собой внутрь. Их заставили опуститься на колени.

Нападающие онемели. Их распирал гнев и ощущение бессилия. Они поглядывали друг на друга как волки, попавшие в западню. Впрочем, в их руках было двое таких же избитых Дарнеров.

– Мы не злопамятны! – продолжал Фагни. – Если вы вернете нам наших родичей и уберетесь отсюда, то мы сохраним жизнь вашим, но они останутся у нас как залог вашего смирения и понесут наказание за нанесенные нам обиды.

С этими словами Фагни намотал на руку длинные волосы Ирле и одним ударом железного ножа отсек их. Этим движением он превратил Ирле в своего раба, отомстив за его дерзкие речи и поступки. Это был страшный позор.

– Не смей, Снайдерсы – наши родичи, а мы находимся под покровительством духа земли! – закричал Стиг отчаянно.

– В моем доме живет дочь духа земли, так что это ты и Снайдерсы оскорбляете своим поступком волю духа! – возразил Фагни. – Дух выразил согласие на то, чтобы Хелихелин жила здесь! Мой род теперь тоже находится под покровительством духа земли, так что верни моих родных!

Возразить было нечего. Дарнер был со всех сторон прав. Из справедливых мстителей нападающие сами превращались в преступников. Стиг был так сражен этим, что ему отказал дар речи. Гюрд воспользовался молчанием отца. В начале похода гнев его сосредоточивался на одном Агне, во время переговоров и драки все Дарнеры превратились для него в одного коллективного Агне. Сначала ненависть ослепила его, но она же, при виде пленных, нашептала ему выход.

– Теперь ты под покровительством Фиилмарнена, Дарнер, как и мы, – крикнул Гюрд. – Да, мы не можем ворваться к тебе, не оскорбив волю духа, но мы имеем равные с тобой права! Мы не вернем твоих родных, но и не убьем! Мы их тоже сделаем своими рабами!

С этими словами Гюрд ударом в плечо заставил одного из пленных, совсем молодого воина, упасть на колени и схватил его за волосы. Пленный попробовал вырваться и отчаянно мотал головой, но его крепко держали Айлиль и Мурир, отец Ирле. В глазах молодого воина стояли злые слезы: потерять волосы и стать рабом – это было самое позорное из того, что с ним вообще могло случиться. Намотав заплетенные в косу волосы на руку, Гюрд поднял голову и закричал Фагни:

–Ты еще можешь получить своих родных обратно, если сейчас же отпустишь Снайдерсов!

Теперь наступила очередь сердцу Фагни забиться от горя. Второй пленный был его родным племянником, и с его горькой участью дядя легко бы примирился, но первый был его любимым и младшим сыном. Бросив взгляд на пленных Снайдерсов, глава рода Дарнер не мог сдержать злобы по отношению к Ирле, который посмел за этот день несколько раз задеть его самолюбие. Он пихнул его ногой.

–Я согласен обменять человека на человека! – заявил он, пытаясь показать, что его позиции нисколько не ослабели.

–Нет! Ты вернешь нам всех! В счет третьего у тебя останется Хелихелин! – столь же уверенно возразил Гюрд. – После этого мы уйдем.

–Мне надо подумать! – Фагни сделал движение, словно хочет уйти. На самом деле он хотел проволочками добиться уступок у противников.

–Тогда мы тоже уйдем, – ответил Гюрд. – Мы поедем домой, а ты можешь приехать к нам, привезти наших родных и забрать своих!

Фагни остановился. Во – первых, для него было бы позорно ехать на поклон к Снайдерсам и Элсли. Во – вторых, его поступок с Ирле не одобрили бы по всему Гаутанду, так что это было бы еще и опасно.

–Хорошо, – крикнул он, – будем меняться! сейчас я отдам приказ, чтобы вас впустили.

– Нет, мы идем к своим лодкам, а вы выйдете к нам. Поменяемся на берегу, – отозвался Гюрд.

– А вдруг они не отдадут Ирле? – выразил свои опасения Мурир Снайдерс.

– Отдадут.

Снайдерсы и Элсли спустились к реке и заняли места возле своих лодок. Через некоторое время туда явились Дарнеры.

– Не подходите к воде, – потребовал Гюрд. – Пусть подойдут только три человека с тремя нашими пленными.

–Не молод ли ты всем указывать? – отозвался кто – то из Дарнеров.

– Если я вас не устраиваю, мы найдем кого – нибудь подходящего на нашей земле, – ответил Гюрд, показывая, что готов уехать.

–Ты спугнешь их, – шепнул ему Ирне, с которым они занимали одну лодку.

– Они не должны усомниться в нашей решимости.

Когда шесть человек спустились к самой воде, было решено, что по особому знаку Дарнеры оттолкнут от себя двух пленных в сторону лодок, а Снайдерсы – одного пленного в сторону берега. После первого обмена Снайдерсы получили обратно Кетиля и Рори, а Дарнеры – племянника. Затем были обменяны Ирле и сын Фагни, причем Мурир в последний момент отсек ему волосы.

Поступок отца Ирле вызвал ярость Дарнеров, они выхватили луки и начали стрелять. Снайдерсы, быстро оттолкнувшись веслами от берега, вывели лодки на середину реки. Большинство стрел попадало в воду, и лишь одна скользнула по лицу Стига, но он даже не шевельнулся. После разговора с Фагни он впал в оцепенение. Безропотно он позволил отвести себя и посадить в лодку, но даже и не подумал помочь грести. Снайдерсы Мурира не осуждали. В любом случае, по обычаю, они должны были отомстить за нанесенное оскорбление. Теперь они были с Дарнерами квиты.

Они плыли всю ночь, лишь утром остановившись в поселке рода Элле. Элле встретили гостей радушно, но просили не задерживаться. Их родичи находились в заложниках у Дарнеров, что позволяло последним безнаказанно браконьерствовать во владениях рода Элле. Жители поселка боялись, как бы известие о том, что Снайдерсы и Элсли были приняты у них, не повредило заложникам. Впрочем, гости и сами спешили поскорее достигнуть мест, где у них были прочные родственные связи с другими родами.

Впервые спокойно отдохнуть они смогли только в поселке Эсклермондов. Почти все сразу повалились спать, только Стиг остался сидеть во дворе, глядя в землю невидящими глазами. Не спали также Гюрд, не спускавший глаз с отца, пребывавший в молчаливом отчаянии Ирле, его отец Мурир и дядька Айлиль. Они сидели на бревне возле дома, в то время как Стиг – на куче суков, заготовленных на дрова. Одной рукой Мурир обнимал сына за плечи, потирая его руку, чтобы Ирле не замерз, а другой поглаживал обрезанные волосы – знак раба.

– Гюрд, отец твой точно не знал, что Хелихелин ушла с Агне по доброй воле? – спросил Айлиль.

– Нет.

– Это хорошо. Иначе бы получилось, что он нас сознательно толкнул на войну с родом, состоящим под покровительством духа земли. Вся вина теперь падает на Хелихелин. Она не сказала отцу, что гадала на костях, ввела в заблуждение Стига, а он – нас. Кто вам сказал об исчезновении девушки?

–Хилла.

– Ну, конечно, она видела их вдвоем, и решила, что Агне украл вашу сестру, – сделал вывод айлиль.

Гюрд нагнулся вперед, обнял колени и стал думать о том, кто больше всех виноват в этой истории.

Виновата Хелихелин. Она презрела все обычаи и бросила свою семью. Она пыталась скрыться тайно, не думая о том, что подумают родные о ее исчезновении.

Виноват Стиг. Он знал со слов Хиллы, что дочь сбежала, а не была похищена, но это никогда бы не уложилось в его голове. В любом случае он поехал бы к Снайдерсам, утверждая, что Хелихелин украли.

Виноваты он сам и Хиреворд, потому что скрыли встречи Хелихелин и Агне на реке, желая избежать семейного скандала. Даже сейчас, в разговоре с Айлилем, Гюрд умолчал об этом. Он не хотел, чтобы его сестру считали безнравственной и погибшей девушкой.

Но больше всех виноват Агне. Он сумел ловко сыграть на вере девушки в ее божественное происхождение. Зачем? Хотел ли он заручиться покровительством Фиилмарнена для своего рода или действительно любил Хелихелин?

Все бы правильно, да вот мысль о божественном происхождении своем и своей названой сестры внушил всем Гюрд. Но его – то дух признал, в конце концов, своим сыном, открыв тайну железа, только распространяется ли это признание на Хелихелин?

Размышления совершенно завели Гюрда в тупик. Он чувствовал, что произошло нечто непоправимое. Юноша ушел в дом и попытался забыться во сне, но даже к утру тяжесть на сердце его не оставила.

На следующий день к полудню Снайдерсы благополучно добрались до своего поселка, где Стиг и Гюрд с ними распрощались. При расставании Гюрд обнял Ирле и шепнул ему:

– Совсем скоро волосы отрастут.

К вечеру Элсли и сами были дома.

Прошло полгода, но Дарнеры ничего им не сделали, хотя и слыли людьми злопамятными. Они опасались, по–видимому, потерять покровительство духа земли. А весь Гаутанд замер в ожидании: какой же из двух родов выберет, в конце концов, дух Фиилмарнен?

Гнев Фиилмарнена

Первое время после возвращения Стиг целыми днями не выходил из дому. Сидел, подбрасывал ветки в очаг и неотрывно глядел на огонь. Домочадцы сочувствовали ему, но не осмеливались подойти. Они скользили по дому как бессловесные тени.

Однажды Хилла несла из своей части дома в часть дома родителей кринку с медом. В переходе она наклонилась, чтобы плечом отодвинуть шкуру, закрывавшую вход, наступила в темноте на подол своего платья и упала. Кринка выскользнула у нее из рук, мед растекся по полу.

– Растяпа! – вдруг обрушился на нее Стиг. – И в кого ты уродилась такой раззявой? Лучше бы тебе сгинуть, постылая!

Ойгла молча схватила тряпку, ведро с водой и начала смывать мед с пола. Хилла стала ей помогать. Все время, пока женщины занимались работой, Стиг не смолкал. Обида, накопившаяся в нем, вылилась в нескончаемую череду проклятий.

После этого случая Стиг возобновил работу в кузнице. Гюрд переживал за отца, но не знал, как выразить свое сочувствие, не вызвав очередной вспышки гнева. О степени раздражения старого кузнеца он мог судить по злости, с которой тот ударял молотом по металлу. Гюрд в такой степени был занят своими внутренними переживаниями, что, в конце концов, вызвал гром и на свою голову. Случилось это, когда они вдвоем с отцом отливали в глиняной форме свадебное украшение. Форму делал Гюрд. В самый ответственный момент форма треснула, металл пролился в огонь, вызвав шипение и сноп искр. Стиг так рассердился, что схватил первый попавшийся под руку кусок металла и запустил в голову сыну. Это так сильно обидело Гюрда, что он швырнул остатки формы в пламя и, выскочив из кузницы, ушел в лес. У него перехватывало дыхание от чувства вопиющей несправедливости. Когда юноша успокоился, он увидел, что день ясный и солнечный, что вокруг него шелестят золотистыми кронами высокие березы, а воздух такой теплый, каким он бывает только в начале осени.

Первым делом Гюрд решил пойти умыться к лесному ручью. Подойдя к нему, он увидел Хиреворда, лежащего на животе на бревне, упавшем так, что один его конец находился на одном берегу ручья, а другой – на противоположном. Намотав на руку леску из сухожилий, Хиреворд ловил рыбу.

Услышав шум, Хиреворд поднял голову и, выдернув из воды леску с крючком на конце, стал поджидать Гюрда.

– Как ловится? – спросил Гюрд.

– Всего три рыбины, – ответил Хиреворд. – А что с тобой случилось?

Гюрд рассказал. Некоторое время назад его жгла как огнем обида. Теперь же, в окружении золотых берез и алых кленов, под безмятежным синим небом, все казалось ему не таким уж и трагичным. Слушая его, Хиреворд наматывал леску на руку.

– Ты не будешь больше ловить? – спросил Гюрд.

– Нет, давай просто так посидим, – отозвался Хиреворд, не поднимаясь.

Гюрд тоже лег на бревно головой к другу. Сверху их пригревало солнце. Снизу с тихим журчанием бежал ручей, пенясь вокруг камней.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросил Хиреворд, следя глазами за летящей по воздуху паутинкой. – Я думаю о том, куда Хелихелин бросила гадальные кости. Хотелось бы мне знать, что она там увидела. В мусорной куче их нет, во дворе тоже, а между тем Хелихелин из тех, кто всё бросает там, где пользуется. Мне кажется, они в кузнице.

– А почему ты о них вспомнил сейчас? – поинтересовался Гюрд. – Ведь всё уже кончилось.

– Всё ещё и не начиналось, – ответил Хиреворд. – Раньше только один род находился под покровительством духа земли, а теперь – два. Дети Агне Дарнера и Хелихелин будут внуками духа земли. Фагни Дарнер и до этого захватывал земли других родов, опираясь на свою силу. А теперь, когда он находится под покровительством Фиилмарнена, кто осмелится ему сопротивляться? И уж тем более никто не осмелится сопротивляться его внукам.

– Ты хочешь сказать, что в Гаутанде вот-вот вспыхнет война? – спросил Гюрд.

– Она близко, как никогда. Поэтому я и хочу узнать, что напророчил дух земли Хелихелин, к чему нам готовиться.

– Может, все не так уж страшно, – неуверенно сказал Гюрд.

– Все ждут войны, – ответил Хиреворд.

– Откуда ты знаешь?

– Я брожу по лесам, иногда встречаю своих родичей. Надо найти гадальные кости и все выяснить.

– Хорошо, я схожу в кузницу, когда стемнеет.

– А теперь вернемся к рыбе.

Когда стемнело, юноши со своим уловом отправились домой. За оградой их встретила Ойгла.

– Что же ты наделал, сын, рассердил отца, – сказала она.– Теперь он рвет и мечет. Лучше, чтобы сегодня он тебя не видел, да и завтра тоже, пока я его не уговорю.

– Гюрд переночует у нас, а завтра с утра пораньше мы пойдем стрелять уток, – сказал Хиреворд. – А если завтра к вечеру отец не смягчится, мы могли бы поехать с Гюрдом и Хиллой проведать мою мать.

– Вот и хорошо. Я выпрошу вам позволение у отца.

Юноши потихоньку прошли на половину молодой семьи. Там их встретила Хилла. Она двигалась бесшумно и говорила шепотом. Даже ее маленькая дочь вела себя тихо, как мышка. Молодые люди поняли, что в доме прогремела нешуточная гроза.

За ужином Хиреворд спросил жену:

– Что ты, Хилла, загрустила?

– Маму жалко, она одна там с ним сидит, – ответила Хилла, кивнув в сторону перехода между домами. – Еще боюсь, как бы отец сюда не пришел и не нашел Гюрда.

Они рано потушили огонь и легли, но никто не спал. Со стороны половины родителей слышался недовольный голос Стига, ругавшего жену. Никому из них не пришло в голову осуждать его, ведь он был старшим в роду, как никому бы в голову не пришло и перечить ему.

Когда все затихло, Гюрд тихо поднялся и пошел в кузницу. У юноши захватывало дух, пока он в темноте разводил огонь. А вдруг, когда огонь вспыхнет, кузница окажется полна всякой лесной нечисти? Однако ничего страшного не произошло, и он потихоньку успокоился.

В кузнице в одном углу была свалена медная руда, рядом – железная и куски олова. В другом углу лежали сданные местными жителями в починку вещи. В кожаном мешке висели готовые заказы, а в мешочках поменьше – разноцветные камешки для украшения. В третьем углу находилась куча глины, покрытая мокрой тряпкой, куски воска и мягкого камня. Над ней на полке стоял горшок и наконечниками стрел и лежал мешок с древками копий. В четвертом углу была печь.

Гюрд нашел гадательные кости за кучей глины. Так могла поступить в порыве спешки только Хелихелин. Это были две оленьи лопатки, нагретые над огнем и растрескавшиеся. Как ни хотелось ему задержаться и их рассмотреть, юноша задул огонь и вернулся в дом. Кто знает, вдруг дух земли заглянет в кузницу ночью и сделает его одним из своих мастеров в горе?

На следующее утро, чуть рассвело, юноши отправились стрелять уток, оставив гадательные кости дома, чтобы не потерять их. Они договорились, что Хилла ближе к полудню принесет кости к лесному ручью. Тогда, при свете дня, выполнив свою основную работу, они их и рассмотрят.

Охота была удачной, хотя они и сильно промокли. Когда солнце было в зените, они вышли к ручью. Хилла с ребенком уже сидела там.

Увидев потресканные гадательные кости, Гюрд подумал, что Хелихелин, должно быть, просидела в кузнице всю ночь, нагревая их. Она не испугалась находиться там одна, так велико было ее желание скрыть свое занятие. По разговору между Хиревордом и Хиллой Гюрд понял, что о том, о чем друг сказал ему вчера, он говорил с женой не один раз. Юноша почувствовал легкую обиду, но потом понял, что это неизбежно, ведь он ночевал на половине родителей и целыми днями работал с отцом в кузнице, куда Хиреворду как непосвященному вход был закрыт.

Что же сказал дух земли Хелихелин? Ответить на этот вопрос было нелегко. По гадательным костям разбежались мелкие трещинки во всех направлениях, не считая крупных трещин.

– Смотрите, это похоже на длинный волчий нос, – сказал Хиреворд.

– Если это волк, то где глаза и уши, где остальное тело? – возразила Хилла.

– Может, это означает, что Агне пробрался к нам как коварный волк? – предположил Хиреворд.

– Из- за этого Хелихелин не сбежала бы с ним, – усомнился Гюрд. – Надо искать то, что ей было приятно.

– Ей хотелось выйти за него замуж, – сказала Хилла. – Взгляните, если проследить за нижней линией «волчьего носа», то это напоминает дно лодки, а «нос» – это нос лодки, а вот сюда трещина поднимается как корма.

– Смотри – ка, вправду лодка, – пробормотал Хиреворд.

– Действительно, похоже, – согласился Гюрд.

Она увидела лодку и решила, что дух земли одобряет ее затею, – предположила Хилла.

– Судя по всему, так оно и есть, – кивнул Гюрд.

Они долго изучали другие трещины, но разошлись во мнениях, что они обозначают.

Вечером Ойгла пришла на половину дочери и сказала, что Стиг успокоился, но успокоился нехорошо. Он заявил, что ему все равно, где находится Гюрд, что сын может вернуться в дом или не возвращаться вовсе, его это больше не волнует. Гюрд пообещал прийти ночевать на родительскую половину. Он жалел мать за то, что ей одной уже два дня приходилось сносить дурной нрав Стига. В глубине души он считал несправедливым, что за проступок Хелихелин отец наказывает всю семью, а Ойглу в особенности. Если уж хорошенько разобраться, больше всего вины в том, какой выросла младшая дочь, лежало на нем.

Гюрд вернулся в кузницу, но работал один. Стиг не обращал на него внимания и не разговаривал с ним. Так же он вел себя и дома, словно он жил совсем один. Однако он протестовал, если по вечерам Ойгла пыталась уйти на половину дочери. Он не разговаривал с ней, но требовал, чтобы жена находилась при нем. Из солидарности Гюрд оставался с матерью. Не было ничего тоскливее этих проходивших в полном молчании вечеров.

Впрочем, был один положительный момент в равнодушном отношении отца ко всем членам семьи. Они стали более свободны в распоряжении своим временем днем.

К зиме все, кроме Стига, очень заинтересовались тем, какое первое слово скажет маленькая Элиэнн. Хилла целыми днями твердила: «Скажи мама», Хиреворд – «Скажи папа», Гюрд – «Скажи дядя», а Ойгла – «Скажи баба». До этого они долго решали, на кого похож ребенок. Хиреворд считал, что на него, Хилла – что на нее, а Гюрд и Ойглой говорили, что она похожа сама на себя.

В начале зимы Элиэнн сказала: «Дам, дам». Сперва никто не понял, что это означает, но потом Гюрд догадался, что девочка скопировала фразу Хиллы, которую та произнесла, когда брат и муж ввалились в дом в заснеженной одежде: «Ох, и задам я сейчас кому – то! Не догадываетесь кому?»

Вскоре после этого к ним пришел Ирле Снайдерс и сказал, что до поселка дошла весть о рождении у Хелихелин сына. Ойгла прослезилась и рыдала всю ночь, думая о том, как плохо, должно быть, ее дочери среди чужих людей. На следующее утро вся молодежь отправилась в гости к Снайдерсам. Они играли в снежки, катались на водовозных санях с крутых холмов. На шестой день пребывания в гостях приехал один из сыновей Алиа, который жил у родственников жены в поселке Эсклермондов. Он рассказал, что до их поселка дошли вести о захвате Дарнерами части земель рода Элле, где они раньше только браконьерствовали. Они заявили, что действуют с согласия духа земли. Элле не посмели ни сопротивляться, ни сомневаться, тем более, когда Дарнеры объявили, что уступка земель зачтется их жертвам как подарок ко дню рождения внука Фиилмарнена. Этот поступок взволновал всех соседей. Гюрд, уже и думать забывший о гадальных костях, ощутил дрожь, ведь он был причастен к возникновению у Хелихелин веры в свое высокое происхождение.

Посланец, привезший плохую весть, привез и болезнь. Уже к вечеру в день приезда он ощущал слабость и головную боль. Ночью у него начался жар. Вслед за ним заболела Алиа, которая ухаживала за сыном. За ней заболела старшая дочь, взявшаяся ходить за матерью и братом. Она передала болезнь детям. Скоро весь поселок ходил со слезящимися глазами, хрипел и хлюпал носами. У людей закладывало горло, по ночам многие выходили на улицу, так как задыхались в душных домах, но от этого им делалось только хуже.

Видя это, Элсли поскорее отправились домой, но было поздно. По возвращении они свалились все. Стиг сначала решил, что ничего страшного нет. Он считал, что все семейство виновато перед ним, и он один достоин сочувствия и сострадания. Только когда Ойгла резко сказала ему, что вскоре исполнится его желание, и он останется один, он вдруг очнулся. Очнулся, он, правда, для того, чтобы указать жене ее место, но его указания не возымели обычного действия. Тогда – то он и понял, что дело действительно плохо. Стиг увидел, что, оплакивая одно дитя, находившееся далеко, он может потерять всех остальных, которые жили рядом. Ему легко было становиться в позу гордого одиночества, находясь среди семьи, но реально остаться на старости лет последним в своей ветви рода было бы куда как тяжело. Однако Стигу нелегко было переломить себя. Ему все время казалось, что малейшей уступкой он уронит свое достоинство главы семьи. Все больные находились на половине молодых, поэтому всё, на что он решался, это пробраться тихонько в переход, соединяющий оба дома, и прислушиваться кашлю, шарканью ног и осипшим голосам.

Ойгла, казалось, переселилась в дом, где были дети. Она не обращала внимания ни на что, кроме них. Внезапно Стиг впервые по – настоящему осознал, что остался один. Он вдруг заметил, как страшен в своей тишине двор, снег которого испещрен только его следами, как угрюм старый дом, где каждый треск полена в очаге раздается как грохот, как пуста и сиротлива кузница, полная ненужных и мрачных предметов. Тогда Стиг не выдержал и как – то ночью тихо пробрался в дом, где находились больные. Он опустился на колени возле лавки, на которой лежал Гюрд, и случайно разбудил его. Когда сын зашевелился, почувствовав на лице горячие слезы отца, Стиг обнял его и зашептал: «Не уходи, Гюрд! Не уходи!»

С тех пор он каждый день заходил к своим детям и сидел там молча, но кузнец чувствовал, что семья с ним примирилась, хотя об этом не было сказано ни слова. Постепенно он ввалил на себя большую часть забот, которые до этого тащила на своих плечах только Ойгла. Сердце Стига растаяло, как кусочек льда на мартовском солнце. Иногда, находясь в лесу на охоте, он садился на поваленное дерево и плакал от жалости к своим родным.

Когда больные стали выздоравливать, заявился Айлиль Снайдерс. Он сказал, что в поселке умерло шесть человек, а также, что дошли слухи о гибели Фагни Дарнера. Он провалился в медвежью берлогу. Стиг внутренне вздрогнул. Фагни Дарнер польстился на покровительство духа земли, как знать, не покарал ли дух его за самонадеянность? Стиг подумал, что дух всю жизнь оказывал покровительство и ему, даровав хорошую семью, а он в последнее время пренебрегал его даром. Не захочет ли Фиилмарнен наказать и его? Ночью кузнец пошел в кузницу и пообещал Фиилмарнену богатый подарок, если тот его простит и сохранит ему всю семью. Дух благоволил к Стигу. В то время как в окрестных поселках поветрие скосило много народу, кузнец не потерял никого.

Постепенно жизнь вошла в свою колею по всему Синему Гаутанду. С первыми лучами весеннего солнца поветрие прекратилось, но внутреннее напряжение везде осталось. Никто не знал, что предпримут Дарнеры после гибели главы своего рода. Было известно, что его место занял Агне, чем нарушался порядок наследования, ибо главой должен был стать следующий по старшинству брат Фагни. Поговаривали, что Дарнеры ждут, когда сойдет лед на реке, а затем что- то начнется. Лед прошел, но ничего не случилось. Новый срок предсказали, когда сойдет снег и просохнет земля. Снег стаял, земля начала прогреваться, но Дарнеры замкнуто жили в своем поселке и не выдавали своих планов.

Когда начали распускаться листья, в дом рода Элсли прибыла Алиа Снайдерс в сопровождении Ирне. Они приплыли на лодке по реке. Алиа поговорила со всеми, поиграла с внучкой, переночевала, а утром попросила Хиреворда проводить ее до половины дороги. Хиреворд вернулся к обеду, а после ужина попросил Гюрда тихонько пойти с ним в лес. Юноши немного отошли от дома, а потом спустились к реке. Там их ждала лодка.

– Мы едем на остров Хелихелин? – удивился Гюрд.

– Вот именно. Садись быстрее.

Сердце Гюрда бешено забилось. Неужели Хелихелин вернулась? Когда лодка въехала носом в песок островка, он заметил спрятанную в камыше другую лодку. В глубине зарослей, поджав ноги, на коряге сидели Алиа и Ирне. Гюрда охватило смятение чувств, когда они с Хиревордом сели напротив. Некоторое время все молчали, потом Алиа провела языком по сухим губам, подняла глаза, с треском сломала ветку, которую держала в руках, и сказала:

– Позавчера в наш поселок прибыл человек из рода Элле. Его послали Дарнеры. Судя по всему, твоя сестра тяжело больна. Они хотели, чтобы я приехала посмотреть ее. Кроме того, твоя сестра хочет тебя видеть, но только тебя одного. Дарнеры требуют, чтобы наша поездка осталась втайне от других родов. Я не знала, как сказать все это при твоих родителях. Также я не уверена, что все это не западня. Я – очень старая женщина, а ты – молод. Мы советовались с Хиревордом, но пока ни до чего не договорились. Человек из рода Элле будет ждать меня еще один день, а после этого поплывет обратно.

– Много ли народа знают об этом в вашем поселке? – спросил Гюрд.

– Только я и Ирне, – ответила Алиа, – а теперь вот и вы двое.

– Почему они хотят, чтобы никто не знал о поездке?

– Потому что это либо ловушка, либо на них обрушился гнев Фиилмарнена, – сказала Алиа. – Посланец утверждает, что по дороге ночевал только в лесу, не заезжая ни в один поселок.

– Возможно, они хотят захватить заложников, – вставил Хиреворд.

– Но наши земли далеки от них, – возразил Гюрд.

– Не забывай, что оба наших рода участвовали в прошлогоднем походе, – сказал Ирне.

– Ты поедешь, Алиа? – спросил Гюрд.

– Я – очень старая женщина, и я хочу, чтобы мои дети, внуки и правнуки жили счастливо. Я хочу постараться разузнать, что на уме у Дарнеров. Я уже выполнила свой долг на земле и могу спокойно сунуть голову в это осиное гнездо. А вот ты – совсем другое дело, – покачала головой Алиа, задумчиво глядя в землю.

– Я поеду с тобой, и они не посмеют тебя тронуть под страхом гнева духа земли, – пообещал Гюрд.

–Я не могла не рассказать тебе об этом деле, но ты должен помнить, что ты – единственный сын своего отца, и не можешь поехать без его соизволения. Говорить же с твоим отцом об этой поездке я не решилась.

– Он бы вспылил и помчался к Дарнерам сам, – согласился Гюрд.

– Но увезти тебя в такое место без согласия родных я тоже не могу. Младшие должны почитать волю старших, все в этом мире должно идти заведенным порядком, иначе мировой порядок нарушится. К тому же, если твоей сестре и вправду плохо, я не могу не дать знать об этом ее отцу и матери.

Гюрд задумался. Он не сомневался, что отец, едва узнав о болезни Хелихелин, сразу сорвется и бросится к Дарнерам, а мать заплачет и скажет, что она его никуда не отпустит, а поедет сама. Задача, как уговорить родных никуда не ездить и в тоже время отпустить его, была очень трудной.

– Надо, чтобы Хилла поговорила с матерью, – сказал Хиреворд. – Никто из нас не сможет так объяснить ей все, как она. Она удержит ее от первых необдуманных порывов.

На том и порешили.

Алиа и Ирне разожгли костер и остались ночевать на острове, а Гюрд и Хиреворд отправились домой. На душе у Гюрда было тяжело. До этого момента ему казалось, что угроза, нависшая над Гаутандом, разойдется сама собой. Но тучи только сгущались…

За оградой их встретила Хилла. Она глядела так выжидательно и серьезно, что Хиреворд сразу взял ее за локоть и повел в дом. Выслушав рассказ, Хилла долго молчала, но в душе ее бушевала буря. С одной стороны, съездить в логово врага и разведать его планы необходимо. С другой стороны, ей уже мерещилась гибель Алиа и брата. Весть о болезни Хелихелин вызывала в ней одновременно недоверие, чувство долга и внутреннее отторжение. Ее душевные раны еще кровоточили. В конце концов, она согласилась поговорить с Ойглой. Первым порывом Ойглы было броситься самой к Дарнерам, чтобы умолять их дать ей увидеть дочь. Но Хилла напомнила, что Хелихелин хочет видеть только Гюрда. Ойгла тут же решила, что злые Дарнеры не позволяют ей увидеться с матерью. Когда она успокоилась, Хилле удалось договориться, что мать тайно поедет вслед за Алиа и Гюрдом и будет ждать на границе владений Дарнеров, когда ее позовут.

После этого Ойгла вместе с Хиллой и юношами пошли говорить со Стигом. В разговоре Хилла упорно подчеркивала, что приглашение может быть ловушкой. Ойгла оплакивала болезнь Хелихелин. На удивление всем, Стиг не вспылил и не закричал. Он предложил нарушить тайну поездки и расположиться всем Снайдерсам на границе владений Дарнеров, чтобы обеспечить безопасность Гюрда и Алиа. На это предложение Хиреворд возразил, что тогда Дарнеры скорее всего сразу возьмут приехавших в заложники. Гораздо лучше, если все останутся на своих местах, но предупредят врагов, что в случае опасности для жизни родных Снайдерсы и Элсли готовы подняться и призвать на помощь другие родственные семьи.

– Значит, ты хочешь отправить Гюрда и Алиа совсем одних? – спросила Хилла с плохо скрытым раздражением.

– Вовсе нет, часть наших родичей может тайно следовать за лодкой, чтобы дожидаться на границе земель Дарнеров, чем окончится дело, – ответил Хиреворд.

– Но следует ли всех Снайдерсов заранее предупреждать об этом деле? – сказал Гюрд с сомнением.

–Мама решит, кому следует сказать, – успокоил его Хиреворд.

Ойгла никак не хотела уступать право поездки, утверждая, что она – мать и должна быть рядом с Хелихелин. Стиг говорил, что его присутствие необходимо, потому что он отец и мужчина, его сила может понадобиться для защиты приглашенных. Хиреворд полагал, что он должен ехать, так как едет его мать. Кроме того, он был единственным из ее сыновей, посвященным в тайну.

– А кто останется с Хиллой? – спросил Гюрд.

– Я попрошу маму отпустить сюда Ларио, – сказал Хиреворд, упрямо глядя на Ойглу и Стига.

Они знали, что в тайну больше никого посвящать нельзя, но не уступали друг другу.