Снорки опустил голову. Ему нужно было спасать себя и Хаскнет, но врать он не умел. К тому же, если бы он подтвердил, какие бы доказательства мог представить?

– Ты молчишь! Опять молчишь! – разочарованно воскликнул Стиг. – Сын! Я могу провести обряд принятия в род, но никто не может доказать, что ты не безроден, если ты молчишь!

Снорки в душе молил великого духа земли помочь ему, ведь столько лет дух не противился своему сомнительному отцовству, да к тому же сделал его хорошим мастером, помогал находить месторождения руды. И дух его услышал.

– Может, мальчику запрещено говорить об отце, но я знаю человека, который может дать ответ от имени великого духа земли, – сказала вдруг Ойгла.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Стиг.

– Конечно, жрицу Миунн из святилища Фиилмарнена в Голубом Гаутанде. Она год назад стала старшей жрицей, после смерти той, что приезжала к нам шесть лет назад. Дух может дать ответ через нее.

Дух земли помог Снорки, наведя Ойглу на счастливую мысль. Но как узнать, сделал это дух, чтобы спасти детей, или жрица Миунн понадобилась, чтобы разоблачить маленьких самозванцев? Ведь сегодня, Снорки с ужасом вспомнил об этом, он впервые назвал Фиилмарнена отцом. Вдруг дух решит наказать его устами жрицы за спасительную ложь?

– Ах, я болван! – закричал в это время Стиг. – И как мне не пришло в голову обратиться к Фиилмарнену через жрицу? Завтра же я отправлюсь в Голубой Гаутанд и пусть трепещут все Дарнеры вместе взятые!

Снорки совершенно сник. Понятно было одно: признаться он не мог, ибо дело зашло слишком далеко. Оставить все как есть тоже нельзя: это будет равносильно признанию в собственной безродности. Оставалось ждать приговора Миунн: она, обратившись к духу, либо признает его с Хаскнет детьми духа Земли, либо с позором прогонит их.

7 Дар Фиилмарнена

Отец уехал в святилище Фиилмарнена в Голубом Гаутанде, чтобы на этот раз узнать ответ самого духа на вопрос о том, кто же его дети, и может ли он провести над ними обряд принятия в род. Снорки остался дома за старшего, проводя все дни в кузнице, где делал всю работу за двоих. С утра до ночи доносились оттуда тяжелые удары молота, которым он словно вколачивал свое беспокойство в металл.

Даже Хаскнет притихла в ожидании приговора. Несколько раз пыталась она подластиться к брату, чтобы вытянуть из него хоть какие–нибудь подробности из их прошлого, но он оказался не более разговорчивым, чем куски руды, сваленные в углу кузницы. Снорки чувствовал себя прескверно. Он мечтал о чуде, ждал каждого дня с надеждой, и прощался с каждым днем, как с приближающим его позор. Эти темные мысли он пытался задушить в сердце с помощью работы, которой изнурял себя так, что едва доплетался до постели.

Через две недели упорного труда в кузнице кончилась руда. Идти за ней вызвалась Хилла. Снорки повел ее к новому месту, которое нашел несколько месяцев назад. Снорки рубил руду, а Хилла складывала ее в кожаные мешки. Мальчик работал как в тумане. Он был настолько подавлен, что по дороге домой сестра, дотронувшись до его руки, сказала:

– Снорки, что бы с тобой не случилось, я навсегда останусь твоей сестрой.

Несомненно, Хилла говорила из добрых побуждений, но ее слова подействовали на брата, как камень на шее утопающего.

На другой день Снорки приступил к плавке. Поминутно оглядывался он на дверь, потому что так измучился ждать, что даже весть о своем разоблачении воспринял бы с радостью. Однако вздыхать было некогда. Закончив плавку, Снорки достал из сыродутного горна странный пористый металл. Когда кусок остыл, мальчик ударил по нему молотом, чтобы проковать. Кусок даже не изменился. Он ударил еще и еще. Все было бесполезно. С ужасом Снорки смотрел на металл. Почему он не подчиняется ему? Неужели Фиилмарнен начал мстить? Мальчик заполнил горн новой порцией руды и поджег уголь. Потянулось томительное ожидание. В результате он получил снова пористый кусок металла. Снорки не выдержал и ударил по нему, еще горячему, молотом. Металл повиновался. Значит, дух не очень злится. Он лишь решил подшутить. Снорки успел выковать полосу для охотничьего ножа, как металл вновь стал непослушным и перестал поддаваться обработке.

«О, великий дух Фиилмарнен, зачем, поманив прощением, ты вновь на меня рассердился? – спросил Снорки у огня – алого глаза Фиилмарнена, еще теплившегося в печи. – Добрый дух, уговори покориться твое творение, не губи меня».

Чтобы духу было удобнее, Снорки развел в горне большой огонь, который, он знал, был очень приятен Фиилмарнену. Чтобы металл лучше слышал уговоры своего творца, он засунул полосу в печь. Пламя лизало ее и, казалось, что–то ей шептало. Через длительное время, подумав, что уже довольно, Снорки вытащил полосу и (о, чудо!) она покорилась. Полоса получила контуры ножа, прежде чем вновь начала упрямиться.

«О, великий дух! – взмолился Снорки еще жарче. – Не делай доброго дела наполовину, упроси твое творение потерпеть и подчиниться мне. Я один лишь раз злоупотребил твоим именем. Прости меня и не отнимай дара повелевать металлом, который ты мне дал!» – и вновь сунул полосу в печь и стал раздувать мехи.

Пламя взвилось, любовно ощупывая нож. И на этот раз Фиилмарнен сжалился: металл вновь покорился.

Так продолжалось несколько раз. Хитрый дух словно играл со Снорки, то подчиняя, то выводя из под его власти металл. Работа шла всю ночь: Снорки валился с ног от усталости, глаза его покраснели, в голове гудело осиное гнездо. Утром, когда нож был готов, в кузницу вбежала Хаскнет и крикнула:

– Отец вернулся, и с ним приехала жрица!

От неожиданности Снорки выронил нож, и горячий кусок металла упал ему на ногу. К счастью, на нем были кожаные башмаки. Быстро нагнувшись, Снорки концом кожаного фартука схватил нож и бросил его в ведро с водой, стоявшее в кузнице на случай пожара. Вода зашипела, окрасившись в алый цвет.

В это время в кузницу вошел отец, а с ним – маленькая пожилая женщина, которая куталась в старый меховой плащ. На ее загорелом лице с четкими линиями морщин сверкали молодые черные глаза.

– Будь здоров, сын, – поприветствовал его отец, – я выполнил свое обещание. Я привез жрицу Фиилмарнена, она хочет разобраться в нашем деле на месте. Ее зовут Миунн.

«О, великий дух, зачем ты столько ждал, чтобы погубить меня? – подумал тоскливо Снорки. – Да, я позволял другим людям говорить, что я твой сын, но сам назвался лишь один раз. Ты играл со мной сегодня всю ночь, и я уже думал, что ты простил мое самозванство. Но ты просто передумал и нашел средство более позорного наказания».

– Будь здорова, Миунн, будь в нашем доме как у себя, – сказал Снорки вслух.

– Будь здоров, Снорки, – ответила маленькая женщина. – Я слышала от твоего отца, как он нашел тебя в дупле с ножом из металла, чья крепость сравнима лишь с камнем и сущность которого не знакома никому в Гаутанде и за его пределами. А также я знаю о том, что медные и оловянные жилы сами идут в твои руки, а мастерство твое необыкновенно. Также он рассказал, что ты и твоя сестра, найденная с тобой, обвинены в безродности, а отец твой утверждает, что вы родичи духа земли. Того же мнения была умершая старшая жрица нашего святилища. Я приехала, чтобы увидеть вас, а затем обратиться напрямую к самому духу.

Едва Миунн замолчала, как Стиг, который быстрее хотел утереть нос тем, кто не верил в божественное происхождение его детей, закричал, не замечая удрученного вида сына:

– Ну же, Снорки, не стой столбом, покажи уважаемой Миунн твои работы. Она сразу же убедится, что происки Дарнеров – ложь, а я говорю правду.

– Но в кузнице у меня ничего нет, – сказал Снорки.

– А нож? – вставила свое слово Хаскнет, которая до этого стояла в углу, глядя на Миунн во все свои огромные глаза.

– Какой нож? – тут же переспросил Стиг.

– Когда я вошла, Снорки делал нож, – объяснила девочка.

– Это плохой нож, – попытался Снорки спасти от жрицы результат своих уговоров духа Земли.

– С тех пор, как ты научился, у тебя не было неудачных ножей, – возразил Стиг. – Покажи его нам.

– Не стоит, отец, – начал было Снорки, но тут Хаскнет, ловкая как ласка, быстро вытащила нож из ведра с водой и подала отцу.

«Конец! Теперь жрица увидит, что я в немилости у духа», – подумал мальчик и отвернулся, но вместо крика возмущения за его спиной раздался крик изумления.

– Снорки, да ведь это нож из того же металла, что и нож, который я нашел вместе с тобой в дупле! Неужели ты сам его сделал? – спросил его Стиг, пораженный. – Почему ты не ковал таких ножей раньше?

– Я не умел раньше делать таких ножей, – прошептал, не меньше отца пораженный Снорки. – Я не знаю, как он у меня вышел.

– Но ведь как- то ты его выковал. Расскажи, как это было, – сказыла Миунн.

Снорки начал рассказывать, как у него кончилась руда, как они сХиллой пошли ее добывать, как полученный из нее металл перестал ему подчиняться, как он просил Фиилмарнена вновь подчинить ему непослушный нож, и как дух внял его речам.

– Значит, дух сотворил чудо, передав свой волшебный дар сыну, чтобы тот, лишенный возможности защитить себя языком, защитил себя руками! Причем он сотворил чудесный нож тогда, когда великая жрица пришла удостовериться, имеет ли отношение к духу земли сын, воспитывающийся в доме Стига Элсли! – воскликнул кузнец. – Вложив внезапно тайный дар в Снорки, Фиилмарнен тем самым признал в нем сына и указал на это нам!

–Воистину, много лет я служу Фиилмарнену, но в первый раз чудо происходит на моих глазах! – сказала Миунн. – Если бы я не чувствовала тепло ножа, которое говорит за правдивость слов мальчика, я бы не поверила, что этот таинственный металл получен в простой кузнице. Видимо, в знак особого благоволения удостоил дух наш род своим сыном, чтобы как в незапамятные времена сам дух – отец принес нам тайну власти над медью и оловом, так теперь его мальчик сделал нас повелителями еще более крепкого металла. Без других доказательств я склоняюсь перед вами, дети Фиилмарнена!

И Миунн опустилась на колени, дотронувшись лбом земли между руками. Стиг склонился рядом.

«О великий дух, – подумал про себя Снорки с благодарностью, – неужели, передав в мои руки такую важную тайну, ты и впрямь считаешь меня достойным быть твоим сыном?»

Когда наступила ночь и все домашние, а также гостья, уснули, Снорки поднялся потихоньку и пробрался в кузницу. Свалившееся на голову счастье никак не давало ему покоя. Особенно его взволновали за ужином слова жрицы о том, что род Элсли еще больше возвысится благодаря власти над чудесным металлом. Снорки был уверен, что отныне все препятствия для совершения обряда принятия в род со стороны жрицы устранены. Но все остальные Элсли могут захотеть убедиться в том, что он действительно сделал, а не нашел железный нож, и потребовать, чтобы он сделал еще один. А как он сможет выполнить требование, если и сам до конца не понял, как это у него вышло. Чтобы разобраться с тайной, Снорки и отправился в кузницу.

Ночь была темной и теплой. Обильная роса приятно холодила ноги. Старые березы бормотали сквозь сон: «Спи, спи». Несколько собак, дремавших во дворе, бросились к Снорки и стали ластиться к нему. Дойдя до кузницы, Снорки шикнул на собак и, войдя внутрь, крепко запер дверь. Наощупь нашел на полке кремни и, чиркнув, зажег лучину. Первым делом мальчик направился к куче руды и взял кусочек. Рассмотрев его, он тихо засмеялся. Теперь он понял, в чем была тайна! В его руке была не медная, а совсем другая руда! В горячке и расстройстве он вырубил неизвестную руду, вот почему она так сопротивлялась! Значит, дух земли не только не рассердился на то, что Снорки назвал себя его сыном, но и подарил тайну власти над новым металлом, чем, несомненно, подтвердил его слова! Только названный сын не сразу понял это, не сразу разгадал мысли названного отца.

Чтобы до конца проверить правильность своей догадки, Снорки раздул огонь и накалил маленький кусочек выплавленной руды, а потом ударил по нему молотом. Металл подчинился, прогнувшись. Сомнений не было. Фиилмарнен точно признал его сыном. Снорки опустил молот и, сев на кучу руды рядом с угасающей печью, снова тихо рассмеялся. На душе его было спокойно. Он – названный сын духа, владеющий тайной, которая возвышает его над остальными людьми. Отныне никто не сможет его упрекнуть в безродности, а род Элсли с радостью даст ему свое имя и покровительство. Очнувшись от своих мыслей, Снорки увидел, что в щель проникает розовая полоска утреннего света. Открыв дверь, он с радостью вдохнул сыроватый воздух. У порога мальчика встретили мать и жрица. Увидев его излучающее покой и радость лицо, Ойгла сказала:

– У тебя такой довольный вид, сын, словно, узнав, кто твой настоящий отец, ты узнал и кто твоя настоящая мать.

Снорки улыбнулся и неожиданно для себя сказал:

– Настоящая мать моя, матушка, была обычная женщина. Она была добрая и красивая прямо как ты. Она любила цветы, только под землей они были каменные. Она научила нас с Хаскнет тосковать по земле и людям, приучив пить молоко земных коров, пахнущее травами.

Женщины, пораженные его словами, замерли. А Снорки вошел в дом, где, не раздеваясь, бросился на свою лавку, покрытую шкурой. Ему нужно было выспаться за все те дни, что он провел в тревоге без сна.

Ойгла же, наклонившись к Миунн, прошептала:

– Недаром он всю ночь провел в кузнице. Видно, дух земли говорил с ним и снял с него заклятие молчания.

8 Великая жрица Миунн

Вопрос о времени принятия в род был окончательно решен. Глава рода Снайдерс, мать Хиреворда, по просьбе Стига послала нескольких молодых людей оповестить остальных Элсли, чтобы они собирались на празднование в честь Снорки, сына Фиилмарнена, который принес их роду тайну подчинения нового металла, и его сестры Хаскнет. Дома же полным ходом шли приготовления, в которых участвовали также все Снайдерсы. Они сколачивали длинные столы, заготавливали дрова, складывали очаги под открытым небом. Большую группу мужчин мать Хиреворда отправила на охоту, чтобы у гостей кузнеца не было недостатка в угощении. Десять женщин помогали Ойгле лепить большие горшки для мяса и кувшины для вина, а еще десять, включая четырех сестер Хиреворда, помогали Хилле шить и украшать праздничную одежду для Снорки и Хаскнет.

На седьмой день после начала приготовлений прибыли люди из рода Вельен и привезли тридцать бочонков меду, а через два дня после них пришли люди из родов Дармут, Ковалон, Ланселин, Уостерли, Эсклермонд и Элиди, доставившие хлеба, туеса с ягодами, жбаны с ячменным пивом, связки грибов и пригнавшие свиней. Всем хотелось отличиться щедростью по отношению к кузнецу, который снабжал всех этих людей котлами, оружием и орудиями труда, да к тому же так угодил духу земли, что тот послал ему своего сына, умеющего делать ножи в несколько раз тверже прежних.

Снорки пытался помочь людям, готовившим праздник, но родители сказали, что здесь обойдутся и без него, поэтому мальчик, как и Хаскнет, долгие дни проводил в лесу. Однако, купаться и ловить рыбу в черном озере одному было скучно, и Снорки изнывал от безделья, бродя по округе. Однажды он забрел в ту часть леса, где росли сосны. Высокие стройные стволы, покрытые золотистой, в лучах заходящего солнца, корой, поднимались вокруг словно опорные столбы огромного дома, крышей которого служило небо. Густой душистый воздух был напоен запахом смолы, янтарные капли которой виднелись на стволах. На небольшой полянке, заросшей высоким иван – чаем, Снорки заметил женщину. Это была жрица Миунн. Накопав иван–чая, она складывала корни в одну сторону, а нераспустившиеся розовые кисти цветов и узенькие листья – в другую. Услышав шум за спиной, Миунн обернулась.

– А, это ты, Снорки, – улыбнулась она. – Посиди со мной рядом.

Сконфуженный мальчик присел рядом на траву.

– Прости, великая жрица, тебе могло показаться, что я слежу, но я в самом деле набрел на тебя случайно, – пробормотал он.

– Ничего, мне приятно, что ты здесь, – сказала она. – Значит, ты тоже любишь бродить по лесу?

– Да, хотя я здесь сейчас не по своей воле. Дома считают, что я мешаю готовить праздник. Скажи, неужели тебе не страшно так далеко заходить одной? Ведь ты все – таки женщина.

– Я привыкла, – улыбнулась Миунн и словно помолодела. Ее морщинки разгладились, и мальчик увидел совсем юное лицо с лучащимися карими глазами, обрамленное белыми волосами. Некоторые волосы выбились из прически, образуя над головой нечто вроде ореола. Шея жрицы была совсем гладкой и загорелой. Миунн удивительно шел ее синий плащ, собранный на груди крупными складками.

– Я привыкла, – повторила она. – Там, в Голубом Гаутанде, где находится святилище Фиилмарнена, ко мне часто приносят больных. Чтобы лечить их, я часто одна хожу в лес за травами.

– Значит, ты одна в святилище?

– Нет, там живут Линса и Лерма, которые будут жрицами после меня, а пока они только учатся. Сейчас они одни поддерживают огонь, который в очень далекие годы зажег сам дух Фиилмарнен, сказав, что покуда горит огонь, до тех пор он будет хранить род Элсли и всю гаутскую землю.

– Расскажи еще про свое святилище, – попросил Снорки.

– Святилище находится в норе высокой горы, на вершине которой растут сосны. Оно состоит из нескольких пещер. Там живу я и мои ученицы, там лежат больные, которых приносят в святилище. В самой большой пещере, потолок которой находится так высоко, что самый сильный костер не в силах высветить его, горит священный огонь. Его дым уходит в трещины в камнях, через них же приходит и свежий воздух. Хворост и сухие листья для кормления огня я, Линса и Лерма собираем по очереди. Из этой пещеры есть ход дальше, в сердце горы. Это путь в царство Фиилмарнена. Никто не смеет туда войти. Холодом веет оттуда. Иногда из хода доносятся неясные звуки, иногда слышен гул падающих камней.

– Неужели никто не пытался туда войти? – спросил Снорки, и глаза его загорелись.

–А как, по-твоему, хозяин встретит незваного гостя? – ответила вопросом на вопрос Миунн. – Одна нерадивая жрица, Алма, пыталась туда войти. Она выползла назад на животе, бормоча о ходах, которыми Фиилмарнен пытался запутать ее, чтобы увести от своего дома, о камнях, которые он сыпал ей на голову. Она бредила об огненном лице духа, лицезреть которое нельзя простым людям.

– Но ведь некоторые Элсли, говорят, видели духа земли.

– Да, но не в настоящем его виде. Чтобы не навредить людям, Фиилмарнен превращается в маленького седого старичка в лисьей шапке. Но лучше с ним не встречаться.

– Почему? – удивился Снорки.

– Потому что Фиилмарнен появляется наверху всегда с корыстной целью заполучить душу понравившегося ему мастера, чтобы увести его к себе под землю. Когда я еще не была жрицей, а только училась, я несколько раз видела на склонах нашей горы фигуры людей, печально глядящие на леса и виднеющиеся поселки. Это были мастера, которые находятся в плену у Фиилмарнена и которых он изредка выпускает наверх подышать воздухом.

– Почему же они не бегут?

– Едва они ступят за пределы горы, как обратятся в прах.

– А как Фиилмарнен заполучает души мастеров? – спросил Снорки.

– Иногда он насылает сны, в которых манит их своими подземными дворцами и красотой юных дочерей, иногда подбрасывает работы, раз увидев которые, кузнец бросает все свои дела и не хочет ничего, кроме как делать такие же…

А иногда бывает, он прикидывается гостем, заходит в дом, пьет с хозяином, затем играет в кости. Если хозяин достаточно пьян, а вино у Фиилмарнена крепкое, он проигрывает душу, после чего дух земли завладевает его волей, жизнью и смертью. Когда я была маленькая, именно так кузнец Карой Элсли проиграл душу своего лучшего подмастерья Михала.

– И дух забрал его?

– Да.

– И больше никто не видел его?

– Моя учительница, старая жрица, говорила, что раз видела его идущим по склону нашей горы, в которой находится святилище. Хотя со дня его пропажи прошло десять лет, мальчик ничуть не изменился. В царстве Фиилмарнена нет времени.

« Куда ты идешь, Михал?» – спросила его старая жрица.

«Фиилмарнен сказал, что если я изготовлю его дочери венец, сплетенный из таких цветов и трав, каких вовсе нет на свете, то он отпустит меня к людям. Он выдал мне золото и драгоценные камни для изготовления венца, но какие цветы и травы я ни придумаю, он тут же достает их и дает мне в руки, чтобы убедиться, что они живые и существуют на самом деле. На всю работу дух дал мне только сто лет. Если за это время я не придумаю цветов и трав, каких вовсе нет на свете, то я останусь под землей навсегда. Поэтому прости, добрая женщина, но я должен идти думать», – ответил он.

И мальчик пошел дальше, бормоча: «Сто лет, только сто лет!»

– Как ты думаешь, Миунн, он справится? – заволновался Снорки.

– Вряд ли. Этой уловкой дух хочет крепче привязать его к себе.

Они помолчали. Снорки задумчиво теребил травинку. Между тем солнце начало заходить, и все сосны окрасились в черно – фиолетовый цвет, а над ними разлилась в небе блестящая полоса цвета плавленого золота, которая постепенно переходила в серо – голубую.

– Миунн, а как ты сделалась жрицей? – прервал, наконец, затянувшееся молчание мальчик.

– Я была маленькой девочкой, которую интересовало все на свете, – улыбнувшись, начала жрица. – Я хотела знать, из чего сделаны звезды и как они прикреплены к небу, где спит солнце, как зовут разные травы, почему деревья держатся за землю корнями, почему сначала гремит гром, а затем идет дождь, откуда берется роса на траве и куда она уходит. Эти вопросы я задавала всем взрослым, которых только могла спросить. Однажды меня услышала старая жрица Алиа.

« Ты действительно хочешь это знать?» – спросила она меня.

«Да», – ответила я.

«Но для этого нужно стать жрицей, лишь жрицам открыт высший свет знания».

«Я стану»,– сказала я.

« Знай, что жрица должна покинуть свой дом, отказаться от всех земных радостей, стать навсегда одинокой и посвятить себя другим, не прося от них даже благодарности».

– Но зачем так делать? – не удержался и прервал рассказ Снорки. – Зачем полностью отрекаться от земных радостей и становиться одинокой?

– Затем, чтобы жрицу ничто не отвлекало от избранного пути. Одинокая, она сильнее откликнется на боль обратившегося к ней человека. Отказавшаяся от шума мира, она в безмолвии постигнет истину, – пояснила Миунн и продолжила рассказ. – Я, взвесив все предостережения Алиа, стала жрицей. Я поселилась в святилище, чтобы пить из источника мудрости. Кроме Алиа, тогда в святилище жили еще две жрицы. Они научили меня лечить людей, узнавать волю духа земли по знакам и поведению огня, по нагретой лопатке животного, они раскрыли мне тайну сотворения мира и рождения великих духов, посвятили в историю нашего народа и рода Элсли, обучили распознавать камни, искать руду и воду. Я узнала многое из того, что хотела.

– И ты никогда не жалела о своем выборе?

– Нет, жажда знания сильнее меня. Как часто, сидя у священного огня я думала о том великом море знаний, которое недоступно для меня. Я ощущала себя такой маленькой и затерянной со своей слабой искрой разума в голове рядом с великими духами, чей разум словно огромное солнце! Как я молила их поделиться со мной их знанием! Со мной, маленьким существом, которое сегодня радуется жизни, а завтра исчезнет без следа!

– И они тебя слышали? – завороженно спросил мальчик.

– Иногда слышали. Они жалели меня, чья жизнь для них словно жизнь мотылька – однодневки. Их солнечный разум дарил мне свои искры, и это было моей самой большой радостью.

Они помолчали. Солнце почти закатилось, и бледное золото гасло в небе, уступая место фиолетовым сумеркам.

– Вот что, – сказала вдруг Миунн, – я вижу, что ты человек горячий и все делаешь по первому чувству. Поклянись мне, Снорки, что если когда – нибудь тебе сделается так худо, что не захочется жить, то прежде чем что – то сделать, ты обратишься ко мне.

– Я не понимаю тебя, Миунн, – пробормотал Снорки, отодвигаясь.

– Ты мало знаешь людей, а искушенной душе легко читать в твоем сердце. Твои глаза и лицо без слов все рассказывают о тебе. Поэтому если тебе нужно будет кому – то открыться, сделай этим человеком меня. – Миунн поднялась. – А теперь пойдем, а то вскоре совсем стемнеет.

Они встали и направились к дому. Всматриваясь в быстро скользящую между разлапистых папоротников маленькую фигурку жрицы, Снорки почувствовал странную смесь тревоги и радости. Он ощущал радость заговорщика, случайно обнаружившего сообщника, но слегка тревожился: насколько глубоко Миунн проникла в его сердце и мысли?

9 Принятие в род

Когда стал нарождаться новый месяц, в дом Стига Элсли стали съезжаться первые гости. Это были родичи из Белого Гаутанда, шумные, веселые и нарядные. На всех мужчинах были длинные льняные рубашки, расшитые цветными костяными бусами, а поверх них – такая же длинная одежда с разрезами по бокам и широкими рукавами до локтя. Талии их перевязывали пояса: у кого кожаные с тяжелыми серебряными бляхами, у кого сплетенные из кожаных рыжих и черных ленточек, у кого вышитые. На груди гостей сверкали ожерелья, на загорелых руках вспыхивали крученые браслеты, а на длинных шнурках позванивали многочисленные амулеты. Девушки из Белого Гаутанда носили расшитые рубашки, верх которых изготавливался из крашеной красной или зеленой ткани. Поверх рубашек надевали длинную черную одежду с рукавами до земли. Маленькие руки, которые изредка показывались из длинных рукавов, смотрелись на фоне темной одежды, словно яркие цветы.

Затем прибыли родичи из Голубого Гаутанда, жившие по берегам Медвежьей реки. Они всегда ходили группами, а по вечерам развлекали друг друга историями о необычайных уловах рыбы в прошлые годы. Эти родичи носили высокие кожаные сапоги, кожаные штаны и короткие рубашки, а их женщины – костяные гребни и амулеты.

Последними прибыли Элсли из Синего Гаутанда, заросшие густой бородой, молчаливые, в длинных кожаных кафтанах и волчьих шапках.

За день до начала празднества приехали жрицы из святилища Трех Богинь: Инес, Мадилайн и Магерит, ответственных за жизнь человека, длинную или короткую, счастливую или не очень. Они привезли три раскрашенных деревянных статуи, одетые в тонкие платья и закутанные в меха. В тот же день Снорки и Хаскнет удалились в лес, чтобы в посте и молитве избавиться от прошлого и чистыми предстать перед лицом грозных Богинь. Ибо дух земли Фиилмарнен и даже дух – создатель мира Амброши зависели от них, так как и их судьба находилась в руках грозных сестер.

К вечеру следующего дня дети вернулись в дом. По старшинству первым обряд принятия в род должен был пройти Снорки. За ним пришли две незнакомых женщины, которые провели мальчика к срубу, сделанному за несколько дней до того мужчинами Элсли. Сруб этот имел два входа, один со стороны лесной чащи, другой – со стороны дома Стига Элсли и поляны, на которой стояли столы для гостей. Женщины лесом провели Снорки к тому входу в сруб, который был со стороны чащи, и ввели его внутрь. Внутри было очень темно, лишь в самом конце перед жаровней сидела старая женщина в сером шерстяном платье и бронзовых браслетах.

– Зачем ты пришел сюда, чужой? – хриплым старческим голосом спросила женщина у жаровни.

– Я ищу защиты и хочу стать одним из твоих сыновей, – ответил Снорки, как его научили заранее.

– Что ты несешь нам, чужой? – снова спросила старая женщина.

– Я несу Элсли свой ум, способный постигнуть тайны земли, свою силу, способную укротить любой металл и камень из подвластных человеку, а также великую тайну, способную еще больше прославить и возвысить род Элсли.

– Хорошо, порываешь ли ты с родом, к которому принадлежал ранее?

– Да.

– Отрекаешься ли ты от прежних связей со своими родичами?

– Да.

– Отрекаешься ли ты от прежнего имени?

– Да.

Клянешься ли ты забыть все ради нашего рода, жить на благо нашего рода,

чтить честь рода и его обычаи?

– Да.

– Приди же ко мне, оставь у порога свое прежнее имя, одежды, привязанности, воспоминания, все свое прошлое.

Снорки почувствовал как несколько человек в темноте окружили его. Один из них распустил его пояс, другой расстегнул застежку плаща, третий распутал ремни обуви. Когда куртка, шурша, упала к его ногам, Снорки переступил через обувь и медленно двинулся к женщине. Вдруг за спиной его кто – то заплакал и какой – то голос спросил:

– Кто там плачет?

– Это Ойгла, дочь Алиа из рода Элсли. Она потеряла сына. Вот лежит его одежда, а самого нет, – ответил голос, который плакал.

– Твой сын умер, Ойгла. Возьми его одежды и сожги, пусть они последуют за хозяином на поля счастливых.

Затем Снорки услышал, как возле стен притопывает множество ног, щелкают между пальцев заячьи лопатки, а высокие женские голоса поют:

– Вот душа, чистая, непорочная идет, чтобы появиться в нашем роду! Она будет великим воином, защитником и добытчиком, слава великим предкам, слава! Светлая Инес, подари мудрость этой душе, входящей в наш дом, прекрасная Мадилайн, подари ей крепких потомков – продолжателей нашего рода, великая Магерит, дай ей долгую жизнь, чтобы дольше мы любовались ее достоинствами и подвигами!

– Сядь ко мне на колени, – сказала Снорки старая женщина, а когда он подчинился, стала читать заклинание: – Волею Светлых Богинь Инес, Мадилайн и Магерит ныне эта чистая душа рождается в моем теле, теле старейшей женщины этого рода, Хилин, дочери Гвенсил, ныне облекается она в нем в плоть и кровь, награждается разумом, чтобы светить роду Элсли полною славой! Отныне волею Великих Богинь мысли ее будут подобны речному жемчугу, сердце – горячему железу, тело – гибкому тростнику, душа – крепкому граниту. Ныне рождается в семье Ойглы, дочери Алиа и Стига, сына Олесли сын Гюрд, что значит «камень», а иначе «Стойкий против невзгод», ибо отныне станет он переносить жизненные испытания с твердостью и стойкостью камня.

Женщина столкнула Снорки с колен. Откуда- то вынырнула Ойгла.

– Здравствуй, сын мой, – сказала она, – вот льняная рубашка, которую я соткала, когда ждала тебя.

И она надела на Снорки длинную рубашку до пят. Затем рядом с ней возникла Хилла.

– Здравствуй, брат мой, – сказала она, – вот шерстяной гилт, который я сшила, когда с матерью ждала тебя.

И она помогла ему надеть длинную, с широкими рукавами куртку – гилт, обшитую речным жемчугом.

Следом вышла еще одна девушка.

– Здравствуй, родич, – сказала она, – я твоя сестра по сестре матери. Вот обувь, которую твои родичи сшили, когда ждали тебя.