– Аристократка, самая настоящая, – улыбнулась Марья Ивановна. – Ты давно ее кормила?
Муся с готовностью принялась поглощать еду в миске, заботливо привезенную Викторией, та собрала весь набор: две мисочки, кошачий лоток, транспортировочный домик и даже щетку-чесалку для шерсти. Марья Ивановна, прихлебывая чай, с удовольствием наблюдала за кошкой.
– Надюша, вы когда-нибудь в детстве с девочками не занимались тем, что вызывали духов? – вдруг спросила Марья Ивановна. – В темной комнате, например, с книжкой, подвешенной на веревочки?
– Было такое, – закивала Надя, – атмосфера жуткая и одновременно хотелось смеяться. Почему-то чаще всего тревожили дух Пушкина, мучили его вопросами. Однажды сидели с Викой днем под одеялом и проводили спиритический сеанс, а в комнату неожиданно вошел ее отец, он почему-то раньше вернулся с работы. Представляете: мы сидим на кровати, на головах одеяло, вызываем дух и ждем. Медленно открывается дверь… Мы так визжали от ужаса! Помню, в первый момент кровь застыла в жилах, просто какой-то животный страх. Самое забавное, что отец Вики тоже испугался, от нашего визга. Спустя годы мы вспоминали этот случай. И только спустя годы я стала понимать, что эта забава не такая невинная, как мы думали. А почему Вы спросили? – она вдруг напряглась. – Вообще-то я тогда пошла на поводу у Вики.
– Время движется к полуночи, – Марья Ивановна тяжело поднялась с высокого стула, – да и условия нам подходят.
– Условия? – переспросила Надя.
Марья Ивановна взяла чашку, посмотрела в нее, затем двинулась к мойке, неторопливо ополоснула и поставила в сушку. Намеренно тянула время, сама еще до конца не просчитала, чем все может обернуться. Но одно знала точно: над Надей уже занесен Меч, и будет лучше, если она не станет ждать, когда его опустят, а сама пойдет навстречу Судьбе, которую можно попытаться изменить.
– Ты готова полностью довериться мне? Сделать все, что я скажу? У тебя хватит мужества противостоять тому, во что трудно поверить, а ты с этим столкнешься.
Надя побледнела.
– Кажется, у меня нет выбора?
– Выбор есть всегда, но каков будет результат, нам неизвестно. Гарантий человек не может давать. Это не в нашей власти.
Мистика мистикой, но есть еще и другое: Надя вдруг вспомнила об аварии – попытка наверняка не последняя, похоже, за нее взялись основательно. Выхода другого просто нет.
– Я готова ко всему, – твердо сказала она.
– Хорошо, но учти: когда все случится, меня рядом не будет, я – лишь твой Проводник…
Глава 65
Надя ощутила слабость во всем теле, веки отяжелели и закрылись, голос Марьи Ивановны становился все тише. Вдруг засвистел ветер, да такой сильный, что Надежда испугалась и закричала, но только ухудшила ситуацию: ветер подхватил ее и стал кружить так, что она потеряла сознание.
Очнулась в высокой густой траве, недалеко пел тонкий женский голос. Надя опять испугалась, медленно перевернулась, попыталась встать на четвереньки, но запуталась в одежде: вот чудо, на ней был длинный красивый, цветастый, настоящий русский сарафан! А волосы? Толстая коса змеей спускалась ниже пояса. Нет, Надя, конечно, знала, что попадет в прошлое, но как-то иначе представляла обстановку и себя в ней. А тут и, правда, все реальное: и костюм, и даже ее внешность, а уж как пели девушки! Не спутаешь ни с какой фольклорной группой двадцать первого столетия. А воздух? А трава? Ну да, в деревнях необъятной России, конечно, есть заветные уголки природы, которым радуется сердце русского человека, но их становится все меньше. И все чаще в нас просыпается желание вырваться, хотя бы ненадолго, из тесного и загазованного мегаполиса, убежать туда, где за городом вдоль дорог не помпезные и дорогостоящие коттеджи, а простые деревянные домишки с резными наличниками, с дымом, тянущимся от трубы, с буйно растущими кустами цветущей сирени, с пыльной дорогой и бегущей речкой. Где вода кристально чистая, а трава такая высокая и густая, что пробираешься по ней с трудом.
Надя, наконец, поднялась, огляделась: настоящая красота! Природа нетронутая, ветер приносил пряные запахи цветов, в густом влажном воздухе носились стрекозы, в бирюзовом небе высоко парили ласточки. Значит, дождя не ожидается. На поляне девушки водили хороводы, двигались плавно, словно по воздуху, на головах венки с цветными ленточками. Надя забыла, зачем она здесь. Забыла: все, что она видит и слышит – мираж, иллюзия. Нет, реальность-то здесь и сейчас, только ее в этой реальности по определению быть не может. Словно в пику ее мыслям одна из девушек обернулась и крикнула:
– Надька, айда хороводы водить!
Надя посмотрела по сторонам, неужели обращаются к ней?
– Ну, чего стоишь? – последовал еще окрик. Как такое может быть? Ведь Марья Ивановна перенесла Надю в прошлое, перенесла сознание, но не тело… Хотя тело – вот оно, здесь, одето в сарафан, а на локте свежая царапина – порезалась о траву, и девушки зовут по имени. Вот чудеса!
Приподняв сарафан, чтобы в нем не запутаться, она побежала к ним, только коса прыгала из стороны в сторону, в ней атласная лента. А на поляне возле реки мужики уже разжигали костер.
День клонило к закату, в воздухе носилась мошкара, вдалеке старалась кукушка. Тем временем принесли соломенное чучело, одетое в женскую сорочку, мониста и венок. Такое же чучело Надя видела в Купальскую ночь в Беляниново и неожиданно вспомнила, что там его называли Марой. А это созвучно Маране! Значит, все верно.
Костер набрал силу, языки пламени лепестками стали тянуться в темнеющее небо, заиграли два балалаечника, да так весело, так заливисто, что женщины постарше бросились в пляс, до этого лишь молодежь резвилась.
Надя ходила среди людей и не переставала удивляться: никому и в голову не приходило, что девушка, с любопытством рассматривающая их наряды, слушала их разговоры и песни – человек из далекого будущего, такого будущего, о котором они и представления не имели. Марья Ивановна каким-то волшебным образом позаботилась об этом. Кроме того, почти все девицы были под стать Наде – полногрудые, с пышными формами, румянощекие. Так что из толпы она нисколько не выделялась. А они как будто ее знали, окликали по имени и звали в круг.
Запели частушки, и Надя с удовольствием смеялась тонкости деревенских острот, в какой-то момент поймала себя на мысли, что осталась бы здесь жить, хотя бы на время, какие они – далекие предки, может быть совсем рядом кто-то именно из ее рода?
– Надя, – она услышала свое имя, обернулась. Молодой человек улыбнулся: ох и хорош собой! У нее даже дыхание перехватило – парень был так похож на Фертовского, что в первую секунду она испугалась. Но потом, приглядевшись, заметила, что он ростом ниже, волосы более светлые, да и возрастом явно моложе ее супруга. И все же было что-то приятно знакомое в его улыбке, карих очах, осанке.
– Я тебя ищу с самого полудня, – сказал он, чуть-чуть притронулся к ее руке.
«Ого! – подумала Надежда. – Неужели и здесь у нас с ним чувства? Ну, конечно, кого она могла выбрать в прошлом? Конечно, такого же, как Фертовский!»
– Я была, – она запнулась, где же она могла быть? – В поле.
– Я так и думал, – он потянул ее к себе, но обнимать при всех постеснялся, просто смотрел в глаза, – где твой венок? Обещай, что гадать не будешь? Ведь мы и так знаем свою судьбу. Осталось только дождаться осени.
«Что же будет осенью?» – невольно озадачилась Надя. Она все время забывала, что это не ее реальность.
– Осенью мы сыграем свадьбу, – мечтательно сказал парень.
«Точно! – вспомнила Надежда. – Мы с Фертовским поженились осенью».
– Скажи мне, люб я тебе, зорька моя ясная? – он улыбался так ласково, что она кивнула.
«Ну и ситуация, – Надя подумала о Марье Ивановне, не иначе, как та забавлялась таким кульбитом: получалось, что Надежда встретилась с собственным мужем здесь, в прошлом, точнее, кем-то, очень на него похожим. А вдруг он и есть предок Фертовских? Узнай об этом Владимир Григорьевич, позеленел бы от досады, их предок уж точно не из аристократов – простой деревенский парень».
– И ты мне люба! – он позволил себе лишь прикоснуться к ее волосам.
– Парни, девки, кто первым через костер? – крикнул один из балалаечников. Молодежь зашумела, заволновалась. Разделились на пары, первым прыгнул невысокий белобрысый парень с самой бойкой девкой, держась за руки, они перемахнули через огонь, только сарафан колыхнулся. Затем прыгнул мужичок, громко крякнув от азарта. Костер заволновался, поленья сердито затрещали.
Люди стали прыгать, один за другим, весело, с криками, визгом, кое-кто разбегался подальше, некоторые чуть ли не с места. Надя стояла в сторонке, знала, что должна сделать – получила на этот счет вполне определенные инструкции, но страх сковал ее. Да еще парень рядом ни с того ни с сего принялся вспоминать, как в прошлом году какая-то Агафья платье себе подпалила. Вот шуму-то было, народ бросился тушить, а у девки ноги уже горят. Хорошо, что успели спасти.
«Здорово, – слушая его, подумала Надя, – и у меня, если полезу в огонь, примерно такая же перспектива. С другой стороны, у меня нет альтернативы, придется прыгать, иначе, зачем Марья Ивановна все это затеяла?»
Раз-два! Прыгнули еще несколько человек, искры огня попали девке на косу, но тут же затухли. Надя смотрела, как зачарованная, со стороны казалось все просто: разбежался, прыгнул, получил адреналин или радость от чувства преодоления.
– Прыгнем, Наденька? – она почувствовала руку на своей спине, вздрогнула.
– Хорошо, только вместе с чучелом, – согласилась она.
– Сейчас принесу! – он с готовностью подхватил чучело. Надя боязливо взяла Мару в свои руки, посмотрела в ее круглые глаза из больших пуговиц. Неужели именно это нелепое создание способно что-то изменить в ее жизни?!
Надежда одной рукой прижала чучело к себе, другую руку вложила в натруженную ладонь своего партнера.
Они почти не разбегались, она ощутила лишь сильный рывок, подняла ноги от земли, так хотелось от страха закрыть глаза, ведь под ногами была огненная бездна, дышащая нестерпимым жаром.
«Сгорю!» – в последний момент отпустила руку, чучело первым упало в костер.
Глава 66
– Почему получается падать плашмя и обязательно лицом вниз? – ощутив жуткий холод, Надя открыла глаза. Хотя особо жаловаться было грех: сначала падение в густую траву, теперь в мягкий рыхлый снег. Но почему так холодно? Неужели она все еще в сарафане? Нет, замечательная теплая шубка, на голове платок, на ногах валенки. Видимо, тело еще не успело перестроиться, конечно, непросто из лета в зиму прыгнуть.
Надежда поднялась на ноги, думая сейчас лишь об одном: не дай Бог оказаться где-то в поле, далеко от дороги, сугробы – это тебе не высокая трава, здесь увязнешь – пиши пропало. На счастье она оказалась совсем близко от хорошо утоптанной тропинки, ведущей в деревню. Стряхнула с себя снег, поправила платок и пошла.
Деревня была небольшой, домики все опрятные, одни побольше, другие совсем маленькие, на крышах шапки снега, из труб вьется дымок, за заборами заливисто лают собаки. Наверное, такой раньше вполне могла быть и Беляниново. У колодца заледеневшая вода блестела на солнце, на срубе висели многослойные сосульки, так хотелось протянуть руку и надломить их, по-детски, шаловливо, наблюдая, как тысячи хрустальных осколков падают в снег. А мороз ощущался, пощипывал лицо и руки, Надя спрятала их в рукава, варежки Марья Ивановна не предусмотрела.
– Надя-я-я-я! – услышала свое имя, обернулась. Уже перестала удивляться, что и в этой реальности ее знают, вообще перестала чему-либо удивляться, так проще, когда все воспринимаешь как должное. Шапкой в руке махал все тот же молодой человек из предыдущей картинки. Только теперь он был и одет соответственно, по-зимнему: шаровары, тулуп, ушанка.
«Мы поженились или нет?» – с любопытством и одновременно с волнением подумала Надя. Ей нравился этот парень, в чем-то он даже превосходил Фертовского, был более улыбчив, открыт, как-то сразу располагал к себе. Если принять за основу предположение, что он все-таки имеет отношение к роду Фертовских, то с поколениями характер мужчин этого клана претерпел некоторые изменения, и, например, снобизм и мрачность, очевидно, приобретенные качества, нежели переданные по наследству.
Вот слышал бы ее сейчас муж! Слышал бы и видел, как она радостно отозвалась и пошла к другому, ну, разве что объятья не раскрыла! А вот он-то как раз и обнял ее, крепко прижав к себе. От него пахло табаком и мешковиной. Темно-русая борода была кучерявой и мягкой, глаза веселые, а улыбка – озорной.
– Пойдем к Оксане, она ждет, – сказал он, – матушка уже там.
«Кто такая Оксана? – чуть не спросила Надя, но вовремя прикусила язык. – Матушка уже там? Чья? Моя или его? Ох, как же зовут моего парня или уже мужа?! На каждом шагу сложности, приходится быть начеку».
Когда вошли в дом, светлый просторный, слева – большая русская печь, женщина в цветастом ярком платке, накрывающая на стол, воскликнула:
– Николенька, Надя, наконец-то вы пришли! Негоже молодым так долго почивать. Мы с Оксаной заждались.
Все стало ясно: раз обратилась к нему первому, значит, его мама, зовут тоже Николаем, уже легче, раз долго почивали, значит женаты. Надя порадовалась своему умению мыслить логически. Из-за занавески, разделяющей большую горницу на две части, показались любопытные детские мордашки.
– Ну, идите, идите, за стол! – скомандовала им бабушка.
– А вот и я, – в сенях появилась молодая женщина с ведром воды, скинула с головы теплый платок, улыбнулась так приветливо и так знакомо, те же ямочки и прищур глаз, что у Нади не оставалось сомнений – перед ней сестра Николая, а ей золовка Оксана. «Суббота – золовкины посиделки» – вспомнилась фраза. – Что же вы стоите на пороге, молодежь? Особое приглашение? Николенька, веди женушку к столу.
Надю усадили, с одной стороны Николай, с другой – мальчишки, его двое племянников, хихикая и толкая друг друга, первыми схватили по блину.
– Ешьте, ешьте, – подбодрила бабушка, – блин – символ солнца. Такой же круглый и горячий. С пылу, с жару, а вот эти «с припеком» – особенно вкусные, есть с грибами, яйцами, с рыбой.
Надя оглядела стол, чего здесь только не было к блинам: масло, сметана, икра, грибы, снетки, сыр, севрюга, мед, соленья, а для детей в деревянной расписной плошке – медовые пряники и орехи.
– Еда на Масленицу должна быть обильной, – сказала свекровь, Надя с любопытством поглядывала и на нее – моложавая, румяная, черты лица правильные, красивая женщина, да еще, похоже, с добрым и приветливым характером. Такую бы иметь в настоящей реальности, в той, куда она скоро будет вынуждена вернуться. Как только Надя об этом подумала, в глазах поплыло, картинка стала терять четкость… Нет, нет, еще рано! Марья Ивановна, я еще ничего не успела сделать!
– Наденька, тебе плохо? – муж заметил ее бледность, и то, как она невольно схватилась за его локоть.
– Нет, все в порядке, – улыбнулась с трудом, – голова закружилась, сейчас уже прошло.
– Немудрено кружится голове в твоем-то положении, – с лукавством заметила Оксана. Надя вытаращила на нее глаза. – Ешь, тебе теперь надо за двоих питаться, – золовка положила ей еще блинов, Надя невольно прижала руку к своему животу, еще сюрприз, – кроме того, матушка права: как встретим Масленицу, так и год проведем, мы-то хотим год удачный, богатый и сытый. И зиму проводить обязаны, чтобы весну встретить. Чтобы накормить тех, кого рядом с нами нет, – она положила блин на «духовое» окошко, это для того, чтобы души предков не были в обиде, ведь весной они с небес спускаются, чтобы помогать живым своей молитвой.
– Как у нас говорится? «Ешь на Масленицу столько раз, сколько собака махнет хвостом или сколько раз прокаркает ворона», «Хоть с себя все заложить, а Масленицу проводить», – засмеялась свекровь, – а потом пойдем на гулянья. Эх, нынче праздник на славу!
– Это точно! – подхватила Оксана. – А вчера что было? Пантелей Мироныч закутался в большую шубу, до пят, да и выпил с медведем по чарке водки, зверя из города привезли на потеху люду, кольцо в носу, ухо одно обкусано, видать, характер еще тот, но да выпивки охоч – поддержал Мироныча, а тому и хорошо. Чуть не полез обниматься к зверю. Всегда у нас веселились напропалую на покатуху7. Еще при Иване Грозном его опричники в кулачном бою кропили кровью лед Москвы-реки.
– А при батюшке Петре I? – стала вспоминать мать Николая. – Сказывали, у Красных ворот был сооружен гигантский фрегат, на его палубе паясничал сам император с супругой Екатериной-матушкой, придворные в масках волков, драконов, птиц разных. Всегда на Масленицу веселье было без удержу, хотя духовенство и возмущалось, ан нет, сами тоже развлекались с простым людом, как будто стремясь наесться-нагуляться перед Великим Постом.
Надя убедилась в истинности слов относительно веселья и изобилия в округе, когда они после застолья, всей семьей отправились на праздник. На масленичной площади в центре стоял столб с колесом, на вершине которого символ – ярко пылающее солнце. Торговые ряды ломились от всевозможных лакомств: пузатые самовары с бархатным чаем, медовые плошки, душистые связки баранок, пряники с узорами да надписями. Николай протянул ей большой пряник с надписью «Кого люблю – тому дарю», она смутилась, и не только от его внимания, но и от чувств, которые к нему испытывала: нравился ей он, ох, как нравился! Думала, что не может влюбиться в двоих одновременно, оказалось, что может. И к нему-то она прониклась сразу, хотя… Может, потому и прониклась, что увидела в нем черты своего настоящего мужа, сначала внешне, и хотя он был более открыт и эмоционален, чем Фертовский, все же в нем также ощущалась основательность, глубина, мужественность. А когда он становился серьезным, тут уж был полной копией Фертовского. Получается, что тот, кто сейчас рядом с Надей – просто идеал, мужчина ее мечты, лишенный всяких недостатков, такой, каким мог бы быть настоящий Николай? Марья Ивановна произнесла одну из фраз, которая Наде показалась не совсем ясной: «Ты увидишь там, в другой реальности, все, что пожелаешь, чего захочешь, там воплотятся твои мечты и иллюзии, но будь осторожна – так ли это тебе необходимо? Контролируй свои мысли!»
Теперь все встало на свои места. Получается, Надя захотела увидеть идеал в своем супруге – вот и увидела. Она еще раз внимательно посмотрела на него и подумала о Фертовском. Не надо никакого идеала, никакой безупречности: пусть он будет иногда мрачным и молчаливым, пусть у него будут свои страхи и комплексы. Надя любит его вместе со всем этим, таким, каков он есть, и она твердо знает, что ее любовь ему тоже нужна, не меньше. А сейчас рядом с ней – всего лишь плод ее воображения, но он не Фертовский, он не настоящий, вот и все.
Глава 67
Надя успокоилась, когда вспомнила, зачем она здесь: вовсе не для того, чтобы копаться – кого любит больше, кого меньше. «Смотри на всё со стороны», – словно услышала слова Марьи Ивановны и кивнула ей, невидимой, но была уверена, что та наблюдает, наблюдает и ждет.
– Надюшка, – крикнул Николай, он о чем-то разговаривал с парнем на расписных санях, тот кивал, – прокатимся?
Она согласилась, зная, что еще есть время до того, как все наступит. Веселые кони в розанах, колокольцах и бубенцах нетерпеливо перебирали ногами. Николай заботливо укутал Надю в тулуп, сел рядом, обняв за плечо.
Кони мчались так легко, что захватывало дух, дорога была «замасляной» на солнце, ухабистой, сани то и дело ныряли, то вверх, то вниз. В какой-то момент даже чуть не перевернулись, Николай испугался, потом неоднократно спрашивал у Нади: не болит ли чего? Нет, у нее ничего не болело. Напротив, она была счастлива!
Деревня звенела бубенцами, кричала гармошками, горела пестрыми красками нарядов, шуты и скоморохи шутили до слез, звучали задорные частушки, кружились хороводы. Люди легко скатывались с огромной ледяной горы. Надя рисковать не стала, к тому же Николай отговорил, напомнив о ребенке. Вот уж воистину странно было слышать об этом, она точно знала: в реальности не беременна, но здесь ведь иллюзии, то, чего она желала бы…
Посреди площади там, где шла Масленица, был поставлен высокий столб, облитый холодной водой. На нем повесили подарки, на самом верху – резной сундучок, украшенный каменьями, наверняка дорогая вещица. Надя залюбовалась.
– Достать? – Николай поймал ее взгляд.
– Очень высоко, – покачала головой.
– Только не для меня, – он скинул верхнюю одежду, поправил шапку, потер руки и, азартно крякнув, полез. Несколько раз соскальзывал, не падал, правда, но терял преодоленные этапы. Однако упорно двигался вперед, шапка свалилась с головы, когда Надя поднимала ее, услышала женские перешептывания: повезло же девке, такого парня отхватила!
Она победно улыбнулась, после этих слов стала такая гордость распирать, будто и в самом деле, Николай ей муж. А когда он все-таки добрался до макушки столба, все зааплодировали, а он преподнес ей тот самый заветный сундучок, она поцеловала его при всех. Губы были разгоряченными и такими же мягкими, как у Фертовского. Нет же, это и был он, разве можно спутать его поцелуи с чьими-то еще?
Стали разводить костры, у самого большого собралось много народу, запели:
Злость растратила зима,
Снег ее под солнцем тает,
Долгожданная весна
Дверь тихонько открывает.
Русь заводит хоровод,
Угощает всех блинами,
Приглашает весь народ:
Веселитесь люди с нами!
В костер полетели блины – «гори, блины, гори, Масленица!». Несколько парней нарочно перемазались сажей и давай стараться выпачкать других, в первую очередь, конечно, девушек. Николай, наблюдая за этим зрелищем, от души расхохотался.
– А ведь я тебя в прошлом году первой вымазал сажей, помнишь, Наденька? – спросил он, легонько сжал ее руку, – а ты не стала возмущаться, смеялась в ответ.
Она кивнула, хотя, естественно, ничего не помнила. Нет, помнила, что назвал ее «дурнушкой» в самом начале их знакомства. Назвал и тут же забыл. Да, начало было неромантичным, не то, что здесь.
– Ты хороший, ты очень хороший, – Надя прижала его руку к своей щеке, – я буду скучать по тебе, – добавила тихо, но он расслышал.
– Скучать? – переспросил, но тут же отвлекся, Оксана громко рассказывала, что была такая история: давным-давно Масленица вышла из сугробов, увидала мужичонку и подхватила его в пляс. Так и заплясала до смерти.
Надя, услышав рассказ, поняла, что пора, это знак. Она подошла к костру, бросила пучок соломы в огонь: ты сгоришь, как горит эта солома. Пепел твой развеют по полю.
Костер вспыхнул, искры целым фейерверком брызнули в стороны. Надя повернулась к Николаю:
– Я люблю тебя, – призналась она, обнимая его за плечи, – мы обязательно встретимся, в будущем. Мы это почувствуем.
– Как это – в будущем? – не понял он. – Разве ты куда-то уходишь?
– Я должна… – она сделала шаг назад, – я не могу тебе ничего объяснить, да ты и не поверишь. Но запомни одно: с тобой я везде счастлива…
На сей раз перемещение было безболезненным – просто щелчок и все. Хотя сознание, ну, никак не могло принять таких скачков в пространстве и времени.
Дом был старым, ветхим: пахло пылью, стены увиты паутиной, словно тюлем. Тускло горели свечи на столе, оплывшие, закопченные, в углу старая-престарая икона Спасителя. Значит, в доме жил кто-то верующий. Но кто хозяин или хозяйка этого дома? И куда он делся? Марья Ивановна именно про это перемещение говорила туманно, лишь намекала, да и то, Надя поняла совсем немногое. Что она там просила сделать первым делом? Надежда прошла по комнате, осмотрелась.
Окна без штор, стекла давно не мыты, свет луны с трудом пробирался через них в комнату. Ночь глубокая, мрачная, безжизненная. После ярких красок Масленицы обстановка в этом месте казалась весьма неуютной.
Надя поёжилась, обняла себя за плечи. Так что же там говорила Марья Ивановна? «Найти в старом доме книгу и читать ее? И не спать, только не заснуть». А что за книга? И где тут её искать? Понятно лишь то, что Марья Ивановна Надю пугать не хотела.
Что-то в углу скрипнуло, Надя резко обернулась, сердце заколотилось так бешено, что стучало в ушах. Угол этой комнаты был самым темным. Она взяла в руки свечу, скрип раздался повторно, несколько секунд раздумывала… Все-таки надо посмотреть – лучше знать, с кем или чем имеешь дело.
В углу находилось кресло-качалка, облезлое, с обломанными подлокотниками, в самом кресле – куча рваных тряпок. Это просто кресло, Надя вздохнула с облегчением. Оно было таким старым и потрепанным, что удивляло одно – как оно еще не рассыпалось?
Неожиданно тряпки зашевелились, Надежда заметила это краем глаза и отпрыгнула в сторону, уронила свечу, бросилась ее тушить, еще не хватало устроить пожар – тут все такое ветхое и рассохшееся, что мигом вспыхнет.
– Мяу! – сказали тряпки в кресле, из-под них высунулась коричнево-рыжая морда, длинные белые усы, желтые глаза, розовый нос.
– Муся? – удивилась Надя. – Ты-то как сюда попала?
Вместо ответа кошка чихнула, вылезла из тряпок, принялась умываться.
– Вдвоем нам не так страшно, – Надя сходила к столу за свечой, – только не убегай, хорошо? Надеюсь, ты не запросишь есть? Тут точно ничего съестного не сыщется, а если и было, давно протухло.
– Мяу! – согласно отозвалась кошка, спрыгнула с кресла, которое стало так качаться и скрипеть, что угрожало разлететься на части. Муся сладко потянулась, еще немного полизала переднюю лапу и направилась к окну. Судя по поведению кошки, дом ей не казался незнакомым или представляющим какую-либо опасность. Надю это успокоило. Она вдруг заметила среди старых тряпок, из которых вылезла кошка, уголок чего-то твердого. Потянула его на себя, вытащила книгу. Вот так Муся! Мало того, что она появилась поддержать Надю, еще и указала, где находится книга. Надежда раскрыла ее – буквы были написаны от руки, витки такие замысловатые, вычурные, к тому же текст по-старославянски:
«В году 1200 по рождеству Христову случилось в селе Дивееве чудо превеликое и престрашное. Месяца сенозорника, сиречь июля, 26-го дня собирал на закате солнца отрок Ясень, крещеный Варфоломеем, целебные травы на Кудрявой горе…
Надежда вздохнула, для чтения было мало света, она подтащила более или менее устойчивую табуретку к окну возле кошки. Муся, не мигая, смотрела вдаль. Надя сначала смахнула грязь со стекла, потом стала тереть его носовым платком, оказавшимся в кармане. По центру образовался довольно чистый круг обзора, через который теперь просматривалась улица: несколько таких же темных и старых домов с покосившимися крышами, без света и признаков жизни, хотя там могли спать, время-то ночное. С другой стороны деревни виднелся большой холм, хорошо освещаемый луной. Небо было звездным – много-много мелкого бисера – тишина и умиротворение.
Кошка сидела неподвижно, лишь временами сужала желтые светящиеся глаза да помахивала кончиком хвоста. Надя подумала и принесла к окну еще свечу.
– Муся, знаешь, я рада, что ты со мной, – Надя погладила ее по длинной пушистой шерстке, – ты замечательная кошка, умная и воспитанная, – та одобрительно постучала хвостом о край подоконника, – жаль только, что не разговариваешь, мы бы здорово пообщались. Как с твоей хозяйкой, – Надя улыбнулась, – Вика у нас разговорчивая, правда? Но, наверно, больше всего ты любишь своего хозяина? Вадим – уникальный, – при упоминании имени хозяина кошка повернула голову и внимательно посмотрела на Надю, – да-да, ты тоже это знаешь. И Вика поэтому и влюбилась в него.
Надежда раскрыла книгу и начала читать с того места, где остановилась. Но текст явно не поддавался чтению, местами были стерты целые слова, местами буквы. Зачем ей это читать? Надя закрыла книгу. Непонятно, по какой причине Марья Ивановна настаивала прочитать книгу. А если это не та книга? Если Надя ошиблась? Тишина-то какая. Сознание того, что ничего не происходит, рядом кошка, которая ведет себя спокойно, расслабило ее.
Надя поднялась с табуретки, стала ходить по комнате, но пол так жалостно скрипел, что она не выдержала – села на лавку у стены. Лавка была широкой и на удивление крепкой.
– Я только чуть-чуть полежу? – сказала Надя кошке, последняя никак не отреагировала.
Надя легла на лавку, закрыла отяжелевшие веки. Спать…
Глава 68
Заволновались луга, пробежал по ним сердитый колючий ветер, завыл в лесу волк – протяжно, опечаленно, зашумели на осинах листья, река забурлила – открылись кувшинки, замолчали птицы. До утра еще далеко, самое время подкараулить и погубить Солнце, а вместе с ним и жизнь.
Красота ее удивительна, даром, что неземная. Наряды лучшие, на голове – венец, в одной руке – зеленый венок, в другой – серп. Идет, трав не топчет, цветов не ломает. Оглядывается – очи печальные далекой звездой светят, но нет в них жизни, лишь смерть, кукует она тихо и грустно, сердце иссушает, косит вековое, разрывает неразрывное, небо с землей смыкает. Но идет не одна, рядом – бестелесные навии, вестники болезней. Спустилась с холма, прошла по деревне – холодом повеяло. Остановилась возле одного из домов, заглянула в окно: на подоконнике кошка чистит лапку, а на скамье человек спит. Спит? Сон его будет вечным…
Марана ударилась о землю, превратилась в ночную бабочку, облетела дом, нашла трубу – вьюшка открыта.
Надя перевернулась, вытянула ноги, глубоко вздохнула. Еще вздох, еще… вдруг воздуха стало не хватать. Она не поняла: спит и задыхается во сне, или уже в реальности? На грудь стало что-то давить, Надежда закричала. Открыла глаза и ужаснулась: на ее груди сидела огромная, размером с хищную птицу, ночная бабочка, крыльями, словно руками, тянулась к ее горлу.
Надя схватилась за эти самые крылья и стала их оттаскивать от себя. Но не тут-то было. Мертвенно-холодные и твердые, словно панцирные, они неумолимо приближались к ее шее. На несколько секунд остановились, что-то щелкнуло. Надя замотала головой, забила ногами, попыталась выскользнуть из-под чудовища. Но не получилось, концы крыльев обвили ее шею и стали сжиматься.
Вдруг раздался дикий, просто леденящий душу, кошачий крик. Муся бросилась на гигантскую бабочку и вцепилась в ее тело, судя по всему мягкое, в отличие от крыльев. Разве с такими можно летать? Хотя подобных бабочек нет в природе.
Чудовище упало на пол, забилось в нервной агонии и так захлопало крыльями, что Надя ощутила, как ее буквально сносит ветром. Она откатилась в угол и с ужасом наблюдала происходящее. Бабочка легко сбросила кошку с себя, но та не отступала, отскочив в сторону, сделала стойку и опять бросилась на врага. Зубы прошлись по жестким крыльям, лязгнули, но не причинили никакого вреда. Кошка сменила маневр, подскочила сзади, но враг опять успел увернуться. Зато Муся получила удар по своему боку, и сильный – оказалось, что у чудовища на концах крыльев по два шипа, и они задели ее. Кошка взвизгнула от боли, на пару мгновений отступила, враг тут же начал движение к Наде, та от страха даже пошевелиться не могла. Чудовище двигалось прямо на нее. Как только Муся поняла это, она, подобравшись всем телом, опять бросилась на врага.