Маленькая семейная комедия

– Что-то день сегодня урожайный, – задумчиво проговорила Татьяна. – Что-то я начинаю уставать.

– Я тоже, – откликнулась Люся и нажала кнопку вызова.

* * *

К облегчению медработников следующий пациент нуждался в терапевтической, а не в психологической помощи. За полтора часа Татьяна приняла ещё шестерых нормальных больных. Двое из них оказались ужасно нудными, недоверчивыми, но до «мышастого», как окрестила молодого учёного Люся, им было далеко. Распрощавшись со старушкой, мучимой бессонницей, Татьяна поинтересовалась у Люси, много ли ещё народу в коридоре. Люся сначала взглянула в листок записи, потом высунулась за дверь. Вернувшись на место, она доложила:

– По записи уже никого, а с дополнительным номерком – один. Сидит грустный. Ждёт.

– Хорошо, что один. Надеюсь, без животных, – весело сказала Татьяна, предвкушая окончание рабочего дня.

– Смеётесь? Смотрите не сглазьте. Хватит нам на сегодня. И так целый зоопарк.

– Да уж. Змеюки, кошки, мышки… Вот войдёт сейчас и скажет, что его собака покусала. Нет. Не скажет. С укусами – это не ко мне. Это к хирургу. Что же. Зовём. – Она нажала кнопку.

Последний пациент сразу чем-то напомнил обеим женщинам первого. Они даже переглянулись. Правда, комплекция у него была поувесистей, а рост повыше. Это был не мужичок, скорее дядька, но то, как он вошёл мелкими шажками и присел на краешек стула, выпрямив спину, было очень похоже на манеры мужичка, пострадавшего от тёщи. Вид у него действительно был грустный. Он шмыгал носом и покашливал в кулак.

– Насморк и кашель, – констатировала Татьяна. – Что вас ещё беспокоит?

Ответ вызвал у неё нервный смешок. Дядька в очередной раз кашлянул и хрипло произнёс:

– Соседка.

«Круг замкнулся», – подумала Татьяна, испытывая лёгкое раздражение, – ну и денёк, а вслух сказала:

– А кроме соседки? Здоровье? Не беспокоит?

– Так из-за неё, проклятой, у меня и есть проблемы со здоровьем.

– Насморк?

– И насморк. И кашель. И сыпь – вот, – дядька задрал рубашку и продемонстрировал три красных пятнышка над пупком.

– Та-ак. Так, – Татьяна присмотрелась к нему повнимательней. – Откройте рот. Так. Понятно. Но не совсем понятно, при чём здесь соседка, – сказала она сама себе.

– Не знаю, что вам там понятно, а виновата соседка. Мерзавка.

– Объясните, пожалуйста, – Татьяна чувствовала, что раздражение разрастается, как грибы после дождя. Люся тоже перестала улыбаться. К концу рабочего дня им поднадоели абсурдные заявления.

– Коза, – дядька был немногословен.

– Кто коза? Соседка? Перестаньте ругаться и объясните толком, в чём дело.

– Коза – это коза. Ангорская. Соседка, дрянь, козу держит. Это на седьмом-то этаже! Выгуливает её на газоне, пакость такую. Но хуже, когда на балкон выпускает. У нас балконы смежные.

– Фу ты, – выдохнула Люся. – Как же можно в городе… На балконе… Зачем?!

– Бизнес у неё, етить твою… Шерсть прядёт и молоком торгует. Гадина. И кошек разводит! Тоже ангорских. На продажу! – Это был просто крик души. – Пенсионерка она! Ей пенсии не хватает! А кому хватает?! Я вас спрашиваю. – Дядька раскраснелся, закашлялся и умолк.

– Тише. Тише. Всё ясно. А вы к участковому обращались? Кажется, нельзя в квартире звероферму устраивать.

– Обращался. А толку?

– У вас выраженная респираторная аллергия. На животе, простите, укусы насекомых, а насморк и кашель аллергические. Я даю вам направление к аллергологу, а пока пропейте вот это, – Татьяна выдала мученику две бумажки. – А вот ещё справка для участкового, что вам необходим чистый воздух и никакого соседства с шерстью животных. Может быть, получится найти управу на соседку. Всего хорошего!

– Спасибо, доктор! Спасибо! – дядька раскланялся и теми же мелкими шажками удалился.

– Бывает же такое, Татьяна Сергеевна! Кому рассказать – не поверят.

– Не поверят, – устало вздохнула Татьяна. – Особенно про кошку.

Тут она вспомнила, какой вид был у Ядвиги Карловны с «ёжиком» на голове и прижатой к груди кошкой. Её, как днём, разобрал смех. Люся не выдержала, расхохоталась вслед за ней. Веселились они до тех пор, пока не распахнулась дверь, и в кабинет не влетел психоневролог Арсений.

– Танька, что за чудо ты ко мне прислала?! Потрясающая клиника! – Невежливое обращение было продиктовано давним знакомством врачей-сокурсников. Татьяна Котова, в девичестве Фролова, ещё на первом вступительном экзамене подружилась с Арсением Тутовым. Их профессиональные пути-дорожки то сходились, то расходились, пока они не оказались в одной и той же ведомственной поликлинике. Дружба не прерывалась. Они могли не видеться месяцами, но обязательно перезванивались, а два раза в год ходили друг к другу на дни рождения. Сначала сами по себе, а теперь с супругами, которые тоже нашли общий язык между собой.

– Кошки! Мышки! – покатывалась Татьяна.

– И коза, и коза! – вторила ей Люся.

– Девки! Вы с ума сошли?! Чего ржёте? – Арсений тоже начал похихикивать, заразившись от веселящихся коллег.

– Пойдём отсюда, – предложила Татьяна, успокоившись. – Давайте где-нибудь по кофейку, и мы тебе расскажем, что сегодня было. Хорошо бы не повторялось.

Кофе Татьяна любила, только, следуя собственным принципам, употребляла его раз в день, чего требовала и от мужа. На сегодня кофейная норма не была выполнена, поэтому она позволила себе ароматный напиток без сахара. Компания минут сорок просидела в ближайшей кофейне, делясь впечатлениями, и отправилась по домам в хорошем настроении. Но в Татьянину бочку мёда всё же попала ложка дёгтя. Когда она уже открывала дверь в родной подъезд, ей позвонила подружка Ленка…

Затемнение

Сцена третья. Голодный рыцарь

Преодолев Present Indefinite и Present Continuous, Максим оценил своё умственное состояние и пришёл к выводу, что его хватит на оставшиеся «презенты» и часть «пастов», но уже на Past Indefinite он стал сникать и отвлекаться. Когда дело дошло до Past Perfect, он понял, что с уроками пора завязывать. Несостоявшийся полиглот, размышляя, чем себя занять, выглянул в окно в надежде увидеть солнце. Солнца он не увидел.

Улицу орошал всё тот же тоскливый дождик. Просто так стоять у окна и пялиться в пространство было неинтересно. Максим потоптался у книжных полок, занимавших небольшую нишу справа в паре метров от двери. Стена, в которой она находилась, граничила с кухней, и с той стороны тоже была ниша, только менее глубокая. Максим впервые обратил внимание на этот факт. Он перешёл в кухню, потрогал безделушки, заполнявшие углубление с той стороны, посмотрел вверх, прикинул, что, как и в комнате, оно завершается метра за полтора до потолка, постучал по стене и пришёл к выводу, что здесь когда-то была дверь. Это подтолкнуло его фантазию, вспомнилась компьютерная игрушка – предтеча современных навороченных игр, в которую с азартом, достойным лучшего применения, играл ещё его отец. «Wolf forever», – пробормотал Максим и, виновато озираясь, как будто его мог кто-нибудь увидеть за недостойным взрослого человека занятием, принялся простукивать стены по всей квартире. Таким образом он развлекался с полчаса, потом с обидой в голосе буркнул: «Никаких секреток, чего и следовало ожидать». Максим ошибался – «секретка» в квартире всё-таки была, просто не настало ещё время её найти. Старый дом на Загородном хранил не одну тайну, в каждой квартире имелись свои загадки и свои отгадчики.

* * *

Время близилось к обеду. Максим изучил содержимое холодильника и пришёл к выводу, что оно, содержимое, не соответствует его желаниям и настроению, а вот побаловать себя ещё разок ароматным напитком, пожалуй, можно. Он взял из шкафчика початую пачку молотого кофе, зачем-то взвесил её в руке и решил, что третья кружечка – это слишком, а вот чашечка – да, то, что надо. У плиты он не готовил себе питьё, а разыгрывал интермеццо с участием столовых приборов в качестве музыкальных инструментов, жалея, что не может сварить настоящий турецкий кофе за неимением песка, «правильного» кофе и «правильной» турки. Но то, что у него получилось в обычном ковшике на газовой плите, тоже было достойно уважения, поэтому Максим достал из древнего буфета, принадлежавшего ещё Татьяниной прабабушке, симпатичную чашечку с блюдцем, расписанные меандром. Правда, он всё же осквернил созданную амброзию сахаром.

На столе в керамической конфетнице лежала оставшаяся от завтрака печенина. Максим с отвращением посмотрел на неё, скривился, но решил съесть, чтобы ей не было одиноко. С чашечкой в одной руке, с печениной в другой он присел на широкий подоконник и стал пить кофе, наблюдая за жизнью улицы. Дождь никак не хотел угомониться. За его пеленой всё казалось невзрачным, даже яркие магазинные вывески, кричащие почему-то преимущественно на иностранных языках, поблёкли и производили впечатление инородных вкраплений в исторический антураж. Да они, по сути, и были гадкими инородцами, заполонившими некогда безупречные фасады жилых домов. Максим вспомнил, как однажды где-то на Петроградской стороне в ожидании приятеля развлекался чтением кошмарного количества разномастных вывесок. В ряду прочего была и такая – «penka», выполненная строчными буквами. Максим сначала мельком зафиксировал её в сознании, потом прочитал ещё раз, потом ещё. Он никак не мог сообразить почему: первое – простое слово «пенка» надо было писать латинскими буквами, второе – зачем давать зеленной лавке такое «хозяйственно-парфюмерное» названием. Это слово ассоциировалось у него со стиркой или, на худой конец, с бритьём, но никак не с овощами, укропом, петрушкой и прочей зеленью, которая виднелась сквозь витринное стекло. Прошло минут пять, пока он не сообразил, что ни о какой пене речь не идёт, а репка – она и в Африке репа, и место ей именно среди зелени и овощей. Сейчас, рассматривая всё подряд, он пришёл к выводу, что напротив его окон единственной не вызывавшей у него нареканий была сохранившаяся с незапамятных времён надпись «БУЛОЧНАЯ». Крупные одинаковые буквы не терялись даже за дождевой завесой. Максим скользил взглядом вдоль проспекта, жевал печенье, пил кофе и, как акын, напевал про себя по принципу «что вижу – о том пою»: «Вот прохожий прошёл, чёрный зонтик пронёс, а я здесь сижу, вот троллейбус прошёл, остановку нашёл, а я здесь сижу, вот вода кругом, все идут под дождём, а я здесь сижу под окном, вот булочная, почему-то улочная, а я здесь…» В этом месте Максим вдруг осознал, что он видит не совсем то, что должен был бы видеть. Он уставился на знакомую вывеску. Точно. В ней не хватало одной буквы. «Ветром её сдуло, что ли? – подумал Максим. – А как, интересно, зависит смысл слова всего-то от одной буквы. Булочная – улочная.

Хотя правильнее было бы уличная. А это ещё что такое? Во даёт!» Его глаза выхватили совсем уж несуразную картину: через этаж от того места, где ещё недавно висела буква «Б», какая-то корпулентная тётка в цветастом халате, рискуя свалиться на асфальт, энергично намывала открытое окно.

Она стояла на подоконнике в полный рост и, держась одной рукой за раму, надраивала верхнее наружное стекло. У ног мойщицы находилось синее пластиковое ведро с водой, в которое она то и дело макала тряпку, не выпуская раму. Её действия походили на безумный акробатический этюд под куполом цирка без страховки. Максим заворожённо наблюдал за ней, гадая, что могло подвигнуть человека, если он, конечно, в здравом уме, мыть окна в такую погоду. Тётка тем временем закончила водные процедуры и приступила к вытиранию. Максим изумился ещё больше. Рачительная хозяйка принялась очень тщательно водить по стеклу куском газеты. Наблюдателю показалось, что он даже слышит скрип бумаги. Наконец она прекратила странные действия, слезла с подоконника и скрылась в тёмном проёме, не забыв прихватить ведро. Рамы остались открытыми, в комнату (или это была кухня?) без устали летели дождевые капли и брызги с оцинкованного отлива. Максим ещё некоторое время постоял, глядя на опустевшее окно. Кофе давно был выпит и почти забыт. Максимом овладело безудержное любопытство: что же это за феномен такой? Может быть, это какая-то новая методика наведения чистоты, может быть, атмосферные осадки способствуют борьбе с грязью? В чужом окне показалась женская рука и захлопнула раму. Максим поддался иррациональному желанию. Он быстро, чтобы не передумать, переоделся, обулся, схватил зонтик, повертел в руках, отбросил его и выскочил из дома.

На улице он перебежал дорогу, посмотрел на чужое окно, высчитал, где может находиться нужная квартира, затем, стараясь не думать о том, что делает, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка.

* * *

Дверь открылась сразу, как будто его ждали.

– Здра-авствуйте! Явились, наконец! Проходите, проходите! Сюда, сюда!

Максиму показалось, что такую сцену он уже неоднократно видел в каких-то комедиях. Там возникшая путаница обязательно приводила к конфликтам личного характера, конфликты иногда неоправданно затягивались, вызывая оскомину у зрителей, но всегда разрешались к всеобщему удовольствию. Одним словом, сплошной happy end. Он не стал сопротивляться.

Женщина, открывшая дверь, оказалась не настолько упитанной, как это виделось из окна. «Дождь размывал границы её тела, – думал Максим, следуя куда-то за хозяйкой по тёмному коридору, пропахшему не то капустой, не то сыростью. – Вот чего я сюда припёрся? Сейчас вляпаюсь в историю. С другой стороны, интересно, в чём тут дело». Коридор был длинный, Максим рассмотрел в полутьме четыре или пять дверей. Все они были закрыты, лишь в конце пути проглядывало бледное свечение. «Свет в конце туннеля. Почему она не зажжёт свет или дверь какую-нибудь не откроет?» – удивился незваный гость. Провожатая в ответ на его мысли пояснила:

– Лампочки все перегорели.

Резонно было бы спросить, неужели в наше время нельзя купить хотя бы одну лампочку, чтобы не бродить в потёмках, но Максим промолчал. Женщина снова отозвалась на незаданный вопрос:

– Утром ещё одна горела. А в магазин я не успела сходить. Вас ждала.

В последней фразе прозвучал явный упрёк. «Кого же она ждала? – подумал Максим. Одна загадка превратилась в две. – Кого может ждать женщина, а потом вести через всю квартиру? Врача? Сантехника? Парикмахера? Массажиста? И не спрашивает ни о чём».

Вторая загадка разрешилась очень скоро. Ни один из вариантов не оправдался. Путешествие подошло к концу. Максим оказался в той самой комнате, куда так стремился. Он понял это по неплотно прикрытому окну. Стоило ему переступить порог, как откуда-то снизу раздалось неприятное утробное урчание и ему в брючину вцепился грязновато-белый комок спутанной шерсти. Максим рефлекторно отпрыгнул и тряхнул ногой. Комок урчал и отпускать пришельца не собирался.

– Да заберите вы его! – рявкнул Максим. – Он у вас, случаем, не бешеный?

– Какой же вы грумер, если собак боитесь? – возмутилась хозяйка противного комка.

– Какой ещё грумер? Я даже слова такого не знаю! Снимите же его с меня! – Максим уже не надеялся спасти брюки, обслюнявленные маленьким гадёнышем, хорошо, если не порванные.

– Как это не знаете?! Вы же грумер. Собачий стилист. Или нет? – тётка с удивлением уставилась на гостя. – Кто же вы тогда такой?

Она задавала вопросы без тени подозрения. В её голосе слышалось обыкновенное любопытство. И лицо у женщины оказалось располагающим, выражало скорее живой интерес, чем страх. Максим почувствовал, что она ему нравится, казалось, ей можно сказать правду.

– Ой! Простите! Пикси! Пикси, фу! Отпусти сейчас же!

Собачонка издала очередной хрип, но зубы разжала. Она немного попятилась и воззрилась на Максима круглыми чёрными глазками, слегка помахивая хвостом-морковкой.

– Она вообще-то добрая, – в оправдание собачьего поведения сказала хозяйка Пикси. – Просто не любит причёсываться и стричься. Она ведь ждала грумера. А вы…

– А я не он, – констатировал Максим, судорожно соображая, как бы попригляднее представить цель своего визита. – Я к вам зашёл, так сказать, спонтанно…

– Как? Шли мимо и вдруг вас повело? Именно к моей двери? Согласитесь, моя дверь находится далековато от входа в подъезд.

– Нет, конечно. Я шёл именно к вам.

– Очень интересно. А зачем, позвольте узнать?

– Простите, – смутился Максим. – Я видел, как вы мыли окно. В дождь. Я боялся, что вы упадёте, – объяснил он, после чего, так и не найдя способа деликатно выразить любопытство, в отчаянии воскликнул. – Но зачем?! Зачем мыть окно в дождь?!

Реакция неожиданно оказалась такой бурной, что бедная Пикси, поджав куцый хвостик, забилась под ближайший стул. Женщина всплеснула руками и расхохоталась. Смех у неё был звонкий, по-детски чистый, как будто кто-то сыпал мелкие монетки в металлический сосуд. Отсмеявшись, она спросила:

– Простите, молодой человек, как вас зовут?

– Максим.

– Максим. А меня Капитолина Юрьевна. Будем знакомы.

Максим кивнул. Он не знал, как реагировать на происходящее.

– Значит, вы видели мой трудовой подвиг, – в её голосе ещё слышались отзвуки веселья. – Как бы вам сказать…

Я таким способом снимаю стресс. Мою окна. Что поделать, погода не властна мне помешать.

– Но… Вы же его ещё и вытерли. Хорошо так, тщательно. И оставили открытым. Вон и лужица на полу…

– Где? А. Верно. Надо убрать. Если вы ждёте логического объяснения, то его не будет. Вряд ли вы поймёте… Это занятие меня успокаивает, отвлекает.

– Но вы же могли упасть! Мокро, подоконник скользкий, наверное. А вы так нависали…

– Адреналин. Опасность стимулирует работу моего мозга.

– Ничего не понимаю. То вы ищете успокоения, то вам нужен адреналин. Капитолина Юрьевна, простите мою бестактность, но это так странно…

– Хотите спросить, не состою ли я на учёте в каком-нибудь богоугодном заведении? Нет. Не состою.

– Ничего подобного я не хотел спросить.

– Хотели, хотели. Знаете что, Максим, а не выпить ли нам чаю?

Максим представил себе, сколько жидкости уже плескалось в его организме, и решительно отказался. Он внезапно ощутил острый голод.

– Капитолина Юрьевна, я, пожалуй, пойду. Извините, что отнял у вас столько времени. Глупо как-то. И грум сейчас придёт.

– Грумер, – улыбнулась Капитолина. – Грум – это мальчик-лакей. Жаль. Забавно получилось. Мне кажется, мы с вами ещё увидимся. Приходите в гости, Максим. У вас вид, вызывающий доверие. Думаю, вы хороший человек. Беспокоились вот, не упаду ли я. Я чаще всего работаю дома. Приходите.

– Спасибо. Приятно было познакомиться. Но неудобно как-то… Взять просто так прийти…

– А сегодня вы не просто так пришли?

Максим в очередной раз смутился.

– Да. Конечно.

– Не стесняйтесь. Приходите. – Видя его реакцию, Капитолина добавила: – Это я сейчас одна, днём, а по вечерам соседи дома. Нас тут четверо живёт. Семья из трёх человек и я.

Так разрешилась загадка закрытых дверей.

Капитолина Юрьевна проводила Максима к выходу, где они тепло попрощались.

* * *

Расставаясь с новой знакомой, Максим собирался вернуться домой, чтобы всё-таки перекусить, но, оказавшись на улице, передумал. Пока он находился в чужой квартире, погода резко изменилась. О дожде напоминали только лужи. Солнце сияло так, словно его только что умыли и до блеска натёрли, как Капитолина своё окно. В его лучах от мокрого асфальта поднимался лёгкий пар, и казалось, что земля на газонах дышит. Максиму совершенно расхотелось идти к себе, его потянуло гулять, причём совершенно не важно где – лишь бы переставлять ноги, вдыхать воздух полной грудью, бесцельно бродить и любоваться городом, на время очищенным от смога, синим, а не серым небом, впитывать неожиданно подаренное солнцем тепло. «Только радуги не хватает», – подумал Максим, и вдруг, как по заказу, над куполом Владимирского собора возникла она, полная, семицветная, яркая. Максим, будто околдованный, направился к радуге. До собора он не дошёл, у пяти углов свернул на улицу Рубинштейна, а затем по Щербакову переулку двинулся в сторону Фонтанки. Радуга сделала своё дело – наполнила его душу приятной тихой радостью, какая появляется всегда безосновательно, а потом незаметно испаряется, оставляя ощущение, что тебе было подарено несколько мгновений счастья. Максим шёл по набережной в сторону Гороховой и ни о чём не думал. Вернее, поскольку совсем не думать человек не может, он фиксировал мимолётные впечатления: голубь на парапете; лодка с красными бортами, пришвартованная у противоположного берега; пробка на мосту Ломоносова, который в его семье всегда называли Чернышёвым – тех, кто помнил его как Екатерининский, в живых не осталось; мрачное здание бывшего Главного казначейства. Максим постоял, глядя на серый монументальный фасад, задрав голову. Одна из маминых школьных подруг когда-то работала в банке. Максим вспомнил, как она говорила, что, пропуская через свои руки тысячи купюр, перестаёт воспринимать их как деньги. Добравшись до Лештукова моста, он полюбовался на свежевыкрашенное здание БДТ и свернул в переулок Джамбула, размышляя, почему мост не переименовали вместе с переулком.

Переулок привёл его к Загородному проспекту, где с ним приключилось не очень приятное происшествие. Даже не происшествие, а так, мелкое недоразумение, тем не менее оставившее неприятный осадок. Подходя к проспекту, молодой человек чуть не сбил с ног цыганку. Откуда она взялась, он не понял. Когда он оказался на углу, рядом никого не было, вдруг – она, в цветастых юбках, с яркими кольцами и брякающими браслетами, крупными круглыми серьгами в ушах, возникшая как будто из старого кино или из прошлой жизни. Никакие цыгане в этом районе давным-давно не жили. Да и раньше-то, ещё в советские времена, в округе обитала всего одна цыганская семья, занимавшая большую квартиру в одном из домов на улице Достоевского. И вот, пожалуйста, появилась, материализовалась из воздуха прямо перед Максимом. Наскочив на «призрак прошлого», Максим сразу извинился и хотел обойти женщину, но та заступила ему дорогу.

– Простите, пожалуйста, – ещё раз сказал провинившийся, отступая на шаг.

– Я-то прощу, – с непонятной интонацией ответила цыганка. – А вот простят ли другие?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Максим.

– Узнаешь. От тебя зависит. Красавчик.

Максим удивился – так его ещё никто не называл. Конечно, он был недурён собой. Среднего роста блондин с натренированным торсом, слегка асимметричными чертами лица, большими тёмно-серыми глазами, непослушными волнистыми волосами, конечно, имел право называться интересным, симпатичным, да хоть миловидным, но никак не красавчиком.

– Смотри, – воскликнула цыганка и взмахнула рукой так, что звякнули браслеты.

Максим невольно взглянул в сторону, куда указала женщина. Ничего необычного там не просматривалось. Он повернулся, чтобы спросить, что от него зависит, но спрашивать было не у кого. Цыганка пропала так же, как и появилась.

* * *

Максим немного постоял, хмурясь и пытаясь понять, что это было, но потом решил не придавать значения всяким глупостям. Шла себе цыганка, что-то сказала – они всегда многозначительно говорят что-нибудь совершенно обыкновенное, ну и что?

– Это погода на меня действует да безделье, – тихо пробормотал Максим.

Домой ему пока идти не хотелось, зато хотелось есть. Он повернул направо к Витебскому вокзалу, напротив которого с некоторых пор располагалось здание «Макдональдса» – кошмарный сон Татьяны. Максима неудержимо повлекло к нездоровой пище. Он с большим удовольствием слопал предложенный фастфудом набор блюд, заел его мороженым и запил газировкой. Угрызений совести по поводу явного нарушения пищевого баланса он не испытывал. Солнце светило, грело и манило. Наличие по соседству вокзала провоцировало на загородную прогулку. «А не сесть ли мне в электричку? Двадцать минут, ну полчаса, и я в Павловске. – Сытому Максиму такая идея показалась вполне приемлемой. – Жаль, что Танька работает. – Мысль о жене немного умерила его пыл. – Нет. Ехать без неё – это уже полное свинство. Я и так проштрафился, наелся. А и ладно, – он тут же нашёл себе оправдание. – Не могу я питаться одной травой с пресным мясом. Я мужик, в конце концов. Танька не узнает и расстраиваться не будет». Ох как он ошибался. Всё тайное рано или поздно становится явным.

Вместо поездки в Павловск совестливый муж решил сделать что-нибудь такое, что было бы приятно и ему, и жене. Тут он вспомнил о недавнем инциденте и усмехнулся: «А то ещё не простит за что-нибудь». От вокзала он свернул к ТЮЗу и присел на ближайшую к проспекту скамейку. Солнце явно оказывало на него благоприятное воздействие. Или благородные мысли явились следствием созерцания радуги? Так или иначе Максим погрузился в мечтательное настроение. В голове у него завертелась песня, которую на самом деле он тихо ненавидел, считая верхом пошлости, но она соответствовала моменту. «Очарована, околдована, – завывало у него в голове. – С ветром в поле ля-ля́-ля чего-то там. Вся ты словно ля-ля́-ля закована. Драгоценная ты моя женщина». С финансами у мечтателя в настоящее время всё было в порядке, поэтому он стал размышлять о романтическом ужине в каком-нибудь уютном месте. Решение, куда повести «драгоценную свою женщину», пришло быстро. Любящий мужчина взялся за телефон, чтобы заказать столик, как вдруг спохватился – какой ужин, когда у них диета, а представить себе романтику без прожаренной котлеты на косточке Максим не мог, да и не хотел. Ужин отменялся. Тогда добропорядочный муж подумал ещё немножко. Культурную программу следовало готовить заранее, а вот так, с бухты-барахты, ничего путного в голову не приходило. Значит, надо просто сделать ей подарок. Самым доступным презентом Максим счёл цветы. Последний раз он дарил ей цветы, наверное, месяцев семь назад. Тут Максим вспомнил, что это были за цветы, и устыдился. В тот день случилось на редкость удачное выступление, после которого его задарили букетами. Часть из них даже пришлось оставить в концертном зале. Самый пышный букет с роскошными розами он в тот раз и преподнёс Татьяне. Всё, решено. Сейчас он идёт на Кузнечный рынок и покупает самые прекрасные на свете цветы. Вопросом, почему за цветами непременно надо идти на Кузнечный, когда в округе полно цветочных магазинов и киосков, Максим не задавался. Пошёл, и всё. Только приближаясь к Владимирской площади, он сообразил, зачем стремился именно сюда. Татьяна обожала полевые цветы, чуть меньше, но тоже любила всякую садовую мелочь, а это цветочное великолепие можно было купить только у «левых» старушек около станции метро «Владимирская». Здесь Максиму повезло – у первой же старушки оказалось именно то, что надо. Всего за сто рублей он стал обладателем приличного по размеру букета чего-то фиолетового, перемешанного с жёлтым и бордовым. Названия цветов Максим, конечно, не знал, но колористика показалась ему подходящей, кроме того, он вспомнил, что не далее как в один из прошедших выходных они проходили мимо этого места, и Татьяна споткнулась, заглядевшись на нечто подобное.

Вернувшись домой, Максим нашёл в кухонном шкафчике банку из-под консервированных огурцов, тщательно вымыл и сунул в неё букет, посчитав, что в вазе тот потеряет свою привлекательность. Представительный сосуд он счёл слишком шикарным для скромного букетика. Банку Максим отнёс в комнату, попытался пристроить рядом с компьютером, отошёл на несколько шагов, посмотрел на дело рук своих и, неудовлетворённый результатом, переставил её на подоконник. На широком подоконнике мелкие головки на тонких стебельках смотрелись жалко, как бедные родственники. С банкой в руках Максим перешёл в кухню и водрузил её на стол. На кухонном столе цветы совсем потерялись среди всякой утвари. И вообще им было не место в таком неопрятном окружении. Навести порядок Максим не додумался. Он снова подхватил свой подарок. Метания между кухней и комнатой закончились в прихожей, где букет удачно разместился на тумбочке у большого зеркала. На эту тумбочку Татьяна, приходя домой, ставила сумку, так что Максим в результате убил двух зайцев: украсил интерьер и сделал так, чтобы его знак любви не ускользнул от внимания супруги, до появления которой оставалось ещё часа два. За это время можно было бы приготовить ужин, только вот незадача – Максим не решался что-либо делать в этой области без «указания свыше». Учесть все калории, все соотношения белков-жиров-углеводов он был не в состоянии, а любая ошибка каралась Татьяной незамедлительно и строго, то есть выговором с использованием целого арсенала ядовитых интонаций. Максим выговоры терпел, так как Татьяна собирала материал для диссертации, экспериментируя на себе, а такой подход к делу, по его мнению, был достоин уважения. Однако втайне он надеялся, что «диетическая пытка» кончится после защиты эпохального труда, и всё вернётся на круги своя. Вне дома он частенько игнорировал обещание соблюдать правила питания, но сегодня он нарушил их слишком цинично, чтобы наложить на себя епитимью в виде работ по дому. Отказавшись от мысли о кулинарии, Максим под влиянием хорошего настроения задумался, какие хозяйственные подвиги он мог бы совершить, и его осенило. Бельё. Татьяна давно собиралась погладить выстиранное бельё. Вон, целая куча засунута в шкаф в ожидании экзекуции. Характер подвига определился, рыцарь надел доспехи, вскочил на коня и ринулся в бой. Гладильная доска и утюг, конечно, не были любимыми предметами Максима, но чего не сделаешь ради семейного благополучия.

Благородный порыв, к сожалению, так и остался порывом. Максим успел выбрать из кипы белья кучку кухонных полотенец, отложив самое неприятное – свои рубашки – на потом, и начать гладить. Труженик даже стал напевать «Listen To Your Heart» шведского дуэта «Роксетте», приноравливая к песенному ритму движение утюга, но тут раздался звонок в дверь. Максим, автоматически выдернув шнур из розетки и продолжая выводить «слушай своё сердце», пошёл открывать.

* * *

– Здравствуйте. – На лестничной площадке стояла женщина. Это была всем женщинам женщина. Лет тридцати с небольшим, высокая, стройная, с густыми чёрными волосами, уложенными в замысловатую причёску, отсылавшую к шестидесятым годам двадцатого века. Одетая в элегантный серый костюм и туфли на высоких каблуках, она живо напомнила Максиму Элину Быстрицкую времён фильма «Всё остаётся людям», который он не далее как неделю назад смотрел на каком-то из ночных каналов. – Я ваша соседка. Станислава Эдуардовна.

Голос у соседки оказался глубоким, грудным, обволакивающим.

– Здравствуйте, – проявил ответную вежливость Максим и поймал себя на том, что, глядя на Станиславу Эдуардовну, ему хочется не просто говорить, а подбирать слова, изъясняться «высоким штилем» и вообще соответствовать. Ему было не совсем ясно чему, но непременно соответствовать. В нём мгновенно «включился артист». – Максим. Евгеньевич. – Он чуть не добавил, шаркнув ножкой, «имею честь представиться». – Чему я обязан случаю видеть вас?