Дверь открылась, вошла Ксюха с подносом, на котором стояла тарелка с сероватым пюре и подсохшей сосиской.
– Проголодался? – жалостиво спросила Оксана, любуясь Лёхой, стремительно поглощавшим витамины и минералы.
– Угу,– Леха сосредоточенно соскребал картофельное пюре с тарелки, – я бы сейчас водочки накатил бы для прояснения в мозгу.
– Подожди-ка, – сделав таинственное лицо, Ксюша выскочила из палаты и вернулась с пакетом, в котором оказалась бутылка «Метаксы».
– Водочки нет, но вот есть коньяк греческий. Клиент подарил, – Ксюха присела на край кровати, ловко плеснула на дно лёхиного стакана из-под компота, – я вообще-то с больными себе не позволяю, но, раз уж конец дежурства, с тобой выпью. Поскольку ты герой, как наш Пал Сергеич сказал. На вот, для кровообращения.– смутилась Ксюша.
– Спасибо, сестричка, – Лёха подозрительно понюхал янтарный напиток, – Ликером женским пахнет. Ну, на безрыбье. Только какой я герой? Нормальный человек, обычный. Специалист по ремонту жилых помещений. Вот окно ваше взять. Кто ж так ставит? Смотри, пена вся неравномерно, наружу. Нагребли чиновники на вашем ремонте! – Лёха, польщённый вниманием, разошёлся.
– Господи, да ты ещё и рукастый мужик! –Ксюха восхищённо сложила ручки на объёмистой груди. И вдруг, безо всякого предупреждения, рванулась и прижалась тёплыми мягкими губами к Лёхиному рту.
Обалдевший от близости ксюшиного тела, от неожиданной ласки, Лёха так и застыл со своим стаканом, пока Ксюша, оторвавшись от него, вдохнула воздуха и, поправив причёску, заторопилась: «Пора мне, пока кто-нибудь не зашёл. Спи, набирайся сил. А я завтра опять в вечернюю, загляну к тебе». Улыбнувшись, девушка проворно спрятала коньяк в пакет и выпорхнула за дверь.
Обнаружив, что он всё ещё держит стакан, Лёха выплеснул, наконец, его содержимое в рот. Коньяк оказался сладковатым и не шибко крепким, но Лёха немедленно почувствовал в груди живительное тепло и расслабился, заулыбался, поудобнее устаиваясь на койке.
«Интересно, – думал он, усмехаясь и заматываясь в тонкое одеяло, – отработал я в итоге бабкины грехи? Тут пора бы уже и свои… это…нарабатывать, а я всё с чужими разбираюсь».
Оглушённый произошедшими событиями, Лёха долго ворочался, пристраивал голову на подушке, чтоб не задеть рану, и всё не мог успокоиться. «Что ж это за книга такая, чтоб за неё уголовку заводить? «Мы». Что за «мы»? Писатель какой-то на «зэ». Надо у матери спросить, зря она что ли в школе всю горбатилась, должна знать. Надо бы почитать – из-за чего весь сыр-бор. Надо почитать..». Постепенно мысли делались клейкими, тягучими, в голове, сменяя друг друга, возникали невнятные образы и утомлённый Лёха, наконец, уснул. Растворились и исчезли гулкие голоса за дверью, шум машин за окном. Растворился насыщенный событиями, изменивший судьбы многих, день. И только тихое жужжание настенной лампы нарушало тишину больничной палаты, в которой крепко спал Алексей Бондарев, человек без долгов.