Директор поднял удивлённый взгляд: «Риточка, ты что же, петь разучилась? У тебя ведь всегда такой приятный голос был – как колокольчик. Всегда пела! А теперь что же? Ну-ка, давай нашу, про мстителей. Уж её ты должна помнить».
Маргарита снова слабо улыбнулась, надеясь отшутиться и уйти, однако глаза Василь Данилыча смотрели на неё так прямо и уверенно, что она не нашла другого выхода, кроме как открыть рот и запеть.
«Бьют свинцовые ливни, нам пророчат беду». Вот теперь её голос точно был похож на писк умирающей мыши. Слов девушка почти не помнила.
«Много в поле тропинок, только правда одна». Нет, эта строчка явно не отсюда, она даже не в рифму. Маргарита, не отрываясь, смотрела в требовательные глаза директора.
«И над степью ммммм ворон мммм». Она не помнит слова любимой песни своего классного руководителя. От страха потекли слёзы.
«Если снова над миром грянет гром». Скрежет оцинкованного ведра по полу. Шёпот: «Тише, Риточка, не шуми».
«Небо вспыхнет огнём». Щелчок зажигалки, когда Василь Данилыч, учитель труда, на переменах курил рядом с подсобкой. Его дыхание пахло этими дешёвыми сигаретами. И пальцы тоже.
«Вы нам только шепните». Маргарита давится слезами. Ольга Александровна замерла, изумлённо глядя на девушку и не понимая, что делать.
«Мы на помощь придём». Никто не пришёл. Ни разу.
Женский туалет. Прохладные пальцы с загрубевшей кожей. Уверенные пальцы. Знают, чего хотят. Знают каждый миллиметр под её трусиками.
Подсобка. «Ну что ты, Риточка, ну давай. Вот так, умница…». Вкус сначала солёный, потом – хлорка. Нужно проглотить. Всё в порядке. Осмотреть одежду, поправить юбку и выйти. Василь Данилыч закуривает, кутаясь в воротник. А она может пойти домой.
Как она могла забыть?
Девушка вытерла лицо рукавом, развернулась и вышла из кабинета.
Через несколько дней был спектакль, на котором пели все, кроме Зимы.