Когда запахло имбирем, Марк сидел за столом в надетом после контрастного душа махровом халате и курил. Он, не торопясь, затушил сигарету и отхлебнул чая: «Вот оно счастье! Скорее бы пришла Соня! Я соскучился по женскому телу! А на безрыбье и рак рыба!»
Прочитав листы с записями о всех пациентах, которые придут завтра, и пометив нужные моменты, Марк открыл холодильник и осмотрел содержимое с точки зрения годности и подбора ингредиентов для ужина. Сразу же в мусорное ведро полетел просроченный творог и жаренная дня четыре назад последняя форель. Доктор понюхал куриное филе, лежащее в керамической миске – в ту же секунду ей был вынесен оправдательный вердикт.
«О! Сегодня может получиться отличный ужин. Есть мидии и креветки!– воскликнул Марк. – Пожарю яичницу! Хотя думаю, что если я приготовлю паэльо, то и ночь окажется более горячей, и яйца останутся целы. Хороший ужин может сделать из любой женщины страстную львицу. А это то, что мне сегодня нужно!».
Марк достал продукты, которые вполне можно было использовать для приготовления блюда, напоминающего настоящее валенсийское, в общих чертах.
«Филе курицы! Есть. Оставшаяся половинка болгарского перца – пригодится. Луковица – само собой. Ну, а рис всегда есть в моем доме!»
Марк быстро порезал филе, а на оливковом масле уже шипели мидии и креветки.
Когда морепродукты заполнили кухню чудесным ароматом, они уступили место курице и измученному в блендере луку с раздавленным зубчиком чеснока. «Немного чесночка не помешает. Он такой же афродизиак, как креветки или мидии. Хорошо, что для возбуждения желания теперь не нужно измельчать рог носорога или испепелять лоскутки черной кожи, взятого со лба жеребенка! Что только не сделает мужчина ради обладания женским телом! Паприку туда же! И ломтики сладкого перца. М-м-м-м! Это будет чудная ночь!»
«Шафрана нет и не будет в ближайшие часы. Обойдемся, скрепя сердце, без него!» Марк залил аппетитное содержимое сковородки водой из чайника и растворил в ней кубик Юлиуса: «Просто не значит плохо!» Рис сорта Байя покрыл ярко желтые палочки болгарского перца и румяные кусочки курицы с золотым луком. «Осталось только вернуть в сковороду креветки и мидии!»
Стрелки часов приближались к заветным цифрам, готовясь занять ровное положение на десяти и двенадцати.
«Сейчас придет уж Соооня! И будет чудная ночь! И получу все-всеее я, а то и жить невмочь!» – радостно напевал Марк, накрывая на стол и прожевывая одну мидию.
«Принц расспросил приврааатников…», – почему то продолжил он и пошел в прихожую. Вытащив пуговицу из кармана куртки, он рассмотрел ее ближе и потом на свет – красивая, среднего диаметра, напоминающая кольцо с крупной светло-розовой жемчужиной. Явно с одежды женщины, имеющей недурной вкус, утонченной, романтичной, скорее всего, доброй и обязательно несчастной.
– Чувствую пробуждается во мне компенсаторная установка, – расправив плечи и потянувшись, сказал Марк. Рука задела плафон, и тот угрожающе закачался. – Я гнию, жалея себя и обвиняя в этом других, а девушка может быть одинокая, беззащитная и печальная. И только я могу стать ее принцем, единственным и неповторимым, если только, наконец, решусь взять ответственность на себя». Марк попробовал себе нарисовать портрет прекрасной незнакомки. У него почти получилось, но тут в дверь позвонили. Марк бережно положил пуговицу в карман халата. «Но девушка растаяла, как сон по пробуждению». Трель соловья, призванная по идее создавать романтику, разрушила все сказочные хрустальные замки – осколки с дребезгом разлетелись по квартире, зацепив и сердце Кая.
– Здравствуй, Северин, дорогой! – Соня перешагнула через порог и, почувствовав аппетитный запах, втянула в себя воздух: Ты ждал меня! По-настоящему ждал! Соскучился?
– Еще бы, Сонечка! Месяц не виделись. Заходи, ужин готов! Паэльо специально для тебя! До девятнадцатого марта, когда традиционно подается это блюдо есть еще куча времени, но я люблю идти впереди планеты всей! Ты же знаешь! Да и боюсь за пять месяцев оно, как минимум, остынет!
– А я такая голодная! – Соня сняла стеганную куртку и аккуратно поставила высокие сапоги рядом с желтыми ботинками сорок пятого размера, привезенными из США, но сделанными в Китае. Сонина обувь по сравнению с «дядистепиной» казалась просто игрушечной. Да и сама Соня была миниатюрной женщиной. Единственное, что могло называться в ее внешности крупным или, по крайней мере, не маленьким – это нос. Марк давно не считал, что нос портит ее. Для него он казался даже особой изюминкой, которая придавала Соне особый шарм. Нос не был длинным, крючковатым или горбатым, и ее фотографии в фас не меняли ситуацию. Он был просто большим. Такой нос можно назвать даже красивым и если бы его обладательница значительно выросла и значительно окрепла, то несомненно никто бы и не подумал обращать на него особое внимание. Марк привык к носу этой женщины, не сразу, постепенно, но теперь, как психотерапевт, обходил его вниманием и часто делал комплименты, касающиеся кукольных глаз, пухленьких губок, стройных ножек или аккуратных грудей Сони. Все поговорки касающиеся носа, которые Марк мог бы легко употребить в общении, сразу же запирались на три замка. К ним относились «не суй свой носик» (эту фразу сдерживать сложнее всего), «не води меня за нос», «весна на носу» и еще про любопытную Варвару, комара и близорукость.
– Давай, мой руки и проходи! Я еще чайник поставлю! Тебе понравится! Голод лучший повар, но это только еды касается!
– Северин! Какой ты все-таки пройдоха! Но знай, я приготовленное тобой блюдо и на сытый желудок за милую душу!
– Сонечка! Какое платье! Ты меня не перестаешь радовать, бусинка моя! Белого вина?
Во время ужина Марк не сводил глаз с декольте молодой женщины. В глубоком разрезе платья то и дело мелькали черные кружева очерчивающие небольшую, но плотную грудь. Соня нахваливала паэльо, открыто флиртовала, сама погружаясь в интимную атмосферу, и не сдерживала чувств. Она, разгорячившись от вина и желания (а может и афродизиаки сделали свое дело), позволяла себе пошлости, которые особо цепляли Марка. Марк не спешил, ожидание нравилось ему:
– Соня, хочешь чаю?
– Хочу, хочу, Северин! Но не чаю! Я тебя хочу! Хочу тебя вместо чая! Давай поторопимся! Я не смогу остаться на ночь, мой мишка! Давай поторопимся! Я сгораю от нетерпения!
Соня приходила к Марку раз или два в месяц. Они обычно проводили бурную ночь и снова прощались до следующего удобного случая. Чаще она оставалась до утра, но иногда Марк провожал ее домой поздним вечером. Ради оправдания мужской силы Марка надо сказать, что Соня – далеко не единственная его женщина. Когда не могла она, приезжала заботливая Тася. Занята Тася – приходила Алина. Если уж Алина надолго уезжала в командировку, то следовало звонить Ане. Однодневные же встречи с приезжими девушками были настолько многочисленны, что даже не брались в расчет. Для отдыхающих барышень это были яркие курортные романы, для Марка – развлечения. Имена этих туристок не запоминались, а сами отношения в большинстве случаев стирались из памяти сразу после закрытия входной двери.
Соня не была самой желанной и привлекательной из всех, но по большому счету это и не так важно. Все женщины доктора знали, что такие отношения не имеют ничего общего с любовью или серьезными намерениями, но тем не менее с удовольствием бывали у Марка и не отказывали себе провести ночь с привлекательным медведем, к тому же умным, умеющим общаться с хрупкой половиной человечества и дарящим ощутимые подарки. Марк умел произвести впечатление, а все недостатки убрать далеко в темную кладовую и закрыть на железный засов.
У Марка было лишь одно строгое табу, ну или почти строгое – его пациентки. Он знал, что допускать привязанность к женщине, пришедшей получить профессиональную помощь, нельзя, просто нельзя и все, и, возможно, именно из-за этого никак не ограничивал себя в общении с другими дамами. Не ограничивал, но чаще у него просто не хватало времени и энергии организовывать маленькие праздники.
Марка хотелось назвать заядлым холостяком, прожив тридцать пять лет он ни разу не женился, но заядлым холостяком он не был. Марк хотел, наконец, создать семью, завести детей и быть верным и любящим супругом. Все же имелись обстоятельства, которые мешали ему позаботиться об этом. Непобежденная фобия и глубокое чувство стыда постоянно внушали Марку, что он не достоин нормальной жизни, что слаб и беспомощен, и он верил в это, откладывая на потом и любовь, и жену и семью. Все терапевтические приемы на нем не срабатывали и даже пройдя сеансы у коллег, он понял только одно – с фобией надо сразиться. «Прежде чем брать ответственность за семью, нужно победить страх, победить себя», – говорил он. Его фобия несомненно мешала ему и в работе, но отказываться от практики он не хотел и, надеясь как можно быстрее решить проблему, принимал пациентов, может и не особо успешно, уже почти десять лет. Он привык плыть по течению, но даже само это выражение вызывало тахикардию.
В спальне играла песня из альбома «Brothers in Arms», заглушающая все другие понятные звуки. Тезка хозяина дома исполнял «Money for Nothing», Нопфлер пел, проговаривая слова: «Get your Money for nothing аnd your chicks for free».
В аквариуме в гостиной бесшумно плавали две рыбки, синодонтисы-перевертыши. Ту, что побольше звали Мора, второй Марк дал имя Мир. Самка Мора, женское начало, олицетворяла смерть, а самец Мир – жизнь. Их покупка – смелый и первый шаг на пути к борьбе с водобоязнью. Рыбки плавали вверх брюхом, но не потому что сдохли, а по каким-то неразгаданным до конца человеком причинам. Ну да, рот у них располагается довольно низко и чтобы брать пищу с поверхности воды, им приходилось переворачиваться. Но за что Бог наказал их таким строением?
Марк обычно вечерами смотрел на Мира и Мору и думал, что вода не так страшна, как кажется на первый взгляд.
Рыбки ждали, когда о них вспомнят и на поверхности водоема появится живой или, по крайней мере, растительный корм, и надеялись, что сегодня не тот разгрузочный день, который им, склонным к ожирению, устраивали один-два раза в неделю.
Марк вернулся из спальни довольный и, бросив почти машинально в аквариум сухих дафний из прикрытой марлей банки, пошел в душ. Рыбки все так же вверх брюхом принялись с благодарностью, как хотелось думать Марку, заглатывать корм. Показалась неодетая еще Соня. Она тоже подошла к аквариуму и постучала по стеклу. «Привет, синодонтисы!» – сказала она и, не дождавшись ответа от занятых ужином рыб, уплыла следом за Марком.
Одевшись, Марк и Соня вышли на улицу. Несмотря на противную погоду, Соня настояла на прогулке пешком – садиться одной в такси она не хотела, а машина Марка стояла в гараже, до которого идти было почти столько же, сколько до ее дома.
Какое-то время они шли молча. Каждый думал о своем. Марк крутил в кармане пуговицу, которую, сам не понимая зачем, взял с собой и мечтал о прекрасной Золушке, как-то очутившейся в крепости, охраняемой большим синим драконом. Соня читала рекламные слоганы и придумывала им антиподы: «Быстро худеем ночью – Долго толстеем днем», «Два купи, один получи в подарок! – Один продай, два отдай!», «Чистота вокруг – наш общий труд! – Грязь внутри – ваша индивидуальная лень!»
Марк с Соней прошли мимо Гринвича. К дракону подъехал рыцарь на осле. Осел завопил: «Иа, иаааааа!»
– Соня, ты никогда не встречала человека, который очень похож на тебя? – спросил Марк. – Ну, не в смысле внешнего сходства.
– Северин, что с тобой? Ты жениться собрался? Вторую половину, наконец то, отыскал? Забудешь теперь свою бусинку?
– Нет, Соня, я не об этом. Просто думаю, что есть души с одинаковыми светлыми и темными пятнами. И когда в ком-то видишь себя, становится так противно – просто наизнанку выворачивает. Ты замечаешь в человеке все червоточины, которые есть и в тебе, как не сложно это признавать.
– Пока не видишь себя в зеркале, думаешь, что морщин не существует? Северин, у меня есть морщины?
– Обаятельные, милые морщинки вокруг добрых глаз, когда ты смеешься, и только!
– И все-таки ты пройдоха! Марк Николаевич! Дальше я сама, а то сын может тебя в окно увидеть. Он поздно ложится: когда с дедом остается – сидит за компьютером. Я то вроде как подруге помогаю обои клеить, – Соня приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Марка. Тот сложился пополам и нежно коснулся ее губ:
– Ну, счастливо тебе и спасибо! Звони, заходи, я буду рад!
2.
Глава 4. Алексей
На стене у кровати висела картина, работа местного живописца, одна из многих изюминок интерьера «творческой конуры». Купил ее Алексей на развале, блошином рынке на Удельной площади, пять лет назад, потому что заметил несоответствие, скорее всего, специально допущенное художником. Тогда он узнал на холсте одно из любимых местечек города – пересечение Садовой и Аптечной улицы, вид со стороны кофейни на Шимякинском проезде. Летний день, все детали вроде бы совпадают, но солнца, где оно изображено на картине, никогда не было и быть не могло. Алексей всегда комментировал редким своим гостям присутствие этого произведения в комнате словами: «Солнце он забыл, но потом вспомнил о нем, и все-таки пририсовал! Я дал художнику денег на лекарство, улучшающее память. О солнце надо помнить!».
Нет, нельзя сказать, что Алексей не ценил искусство, а видел лишь веселое в картинах – ценил, знал, разбирался лучше многих и ощущал другую скрытую сторону замысла. Он считал, что творческие люди обладают немыслимым чувством юмора и умеют смеяться и смешить даже самыми талантливыми произведениями. Малевич ведь изобразил в обществе элегантных господ в цилиндрах джентльмена, который решил облегчиться прямо на глазах дамочек. Разве не провоцировал мастер людей, которые внимательно рассмотрели его работу, пошутить или просто улыбнуться? Так почему же Алексей не мог иногда поискать чего-то веселого в произведениях совсем неизвестных живописцев?
«Солнце он забыл, но потом вспомнил о нем и все-таки пририсовал!».
Эта картина всегда поднимала настроение. Но отнюдь не по той причине, которую Алексей обязательно называл знакомым. Он смотрел на солнце и думал о том, что Земля вдруг сделала нечто особенное, то, чего никто не ожидал! Ведь сколько не разглядывай картину – ни одной неправильной тени не найдешь, и сколько не сравнивай с действительностью, других отличий не отыщешь. Алексей хотел верить – картина написана с натуры.
Послышались первые звучные нотки La Découverte: Ян Тьерсен сегодня будил продавца пуговиц и наполнял новый день смыслом. Музыка маленьких, игрушечных детских пианино прервала туманный сон, и Алексей отрыл глаза. Он сразу же посмотрел на картину и просиял: «Земля смогла!» Пробуждение сегодня наконец оказалось невероятно легким и даже приятным. Алексей, не торопясь, встал и, на всякий случай встряхнув головой, прислушался к собственным ощущениям, но ничего кроме замедляющейся уже композиции не прозвучало – гнусного шепота, надоедливого голоса, преследовавшего его уже несколько дней, не появилось.
Опасаясь разбудить серое тромпо и снова оказаться во власти разрушающих слов, Алексей спешно собирался на пробежку, подготавливал плеер. Бег всегда помогал ему привести мысли в порядок, освободиться от обид или дурного настроения, успокоиться, когда кипишь от злости, в конце концов просто начать утро в хорошем расположении духа. Но последние дни выдались такими трудными, что мысли о пробежке не приходили ему в голову всю прошлую неделю.
До парка, где располагалась удобная трехкилометровая тропа, Алексей обычно шел быстрым шагом, иногда, чтобы разогреть мышцы и окончательно разбудить организм, переходил на спокойный бег. Выйдя из дома, он включил айпод. В плейлисте музыки для тренировок толпились в очереди перемешанные песни из альбомов Red Hot Chili Peppers, Guns N' Roses, Aerosmith и AC/DC. Сейчас в наушниках звучала одна из любимых композиций – «You Could Be Mine».
Небо было чистое и как будто прозрачное, облака проплывали необычно быстро для безветренной погоды – день обещал выдаться удачным. Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая улицы и выключая фонари. В парке пахло увядающей прелой листвой, влажной землей и ушедшим многослойным летом.
Алексей выбрал в приложении тренировку на время и установил таймер на сорок пять минут – обычная норма для буднего утра – и побежал.
Волосы, собранные в маленький хвостик, выбивались из резинки, не хотели сидеть за ушами: подпрыгивать при каждом шаге и падать на глаза – считалось их главной обязанностью. Алексей не ограничивал кудри спортивной шапочкой или кепкой. Вся голова должна дышать чудным свежим воздухом, наполненным осенним переполохом – суетой птиц, листьев, легкого ветра и чехардой белок, солнечных лучей и ночных дождевых капель, слетающих с деревьев.
От кроссовок при беге отбрасывались мелкие камушки гравия, которыми еще ранней весной засыпали дорожку, и тихо отбивали барабанную дробь, приветствуя спортсмена. Но аплодисментов Алексей не слышал, не слышал он и слов песни «Ву the way». Он просто бежал и почти ни о чем не думал. В этом и виделось главное преимущество тренировок – чувство бегущего по лесу волка, которому нет дела до поиска смысла существования или переживании о безрезультатно проведенных двадцати восьми годах. Есть только сегодня, сейчас – волк живет настоящим, и пока лапы сильные и быстрые, а зубы острые, он хозяин судьбы.
Пробежав девять километров, Алексей перешел на ходьбу. Тут же мужской голос в плеере, последний раз прервав музыку, подвел итоги тренировки.
«Как всегда! – мелькнуло в голове Алексея, и он по привычке озвучил вывод: Постоянный результат – тоже неплохо! Три круга при среднем темпе пять минут километр. Во время уложился!».
Алексей привел дыхание в порядок и спокойным шагом пошел домой. До начала рабочего дня в магазине «Knopf» можно, не торопясь, прийти в творческую конуру, выпить сока, принять душ и собраться без суеты.
Город проснулся и зажил обычной будничной жизнью. На улице появилось много машин. Люди, спешащие на работу, двигались по заданной когда-то привычной до противного траектории. Школьники с портфелями брели на учебу, помахивая сумками со сменной обувью. Беспечный велосипедист проезжал пешеходный переход, оседлав железного коня. Дворники все мели опавшие листья. А листья опадали и опадали с тихих, замерших в одной позе деревьев.
После пробежки Алексей чувствовал, что полностью пришел в норму и готов снова вершить великие дела. Он шел, а улыбка сама касалась его губ. Стая голубей взметнулась в небо, обдав его ветерком крыльев. Проехали поливомоечные машины.
Он не видел, как из окна дома вылетел клетчатый бумажный самолетик и вместе с пилотом, не справившимся с управлением, волчком угодил прямо в капюшон тренировочной куртки. Алексей вздрогнул и медленно оглянулся. Сердце забилось громче и сильнее, дыхание сбилось. Не обнаружив ничего странного, он провел рукой по волосам. Самолетик доверчиво зашуршал. Алексей схватил его и отбросил на дорогу так, будто поймал за шиворотом ядовитого паука или скорпиона. Сердце стучало все громче. Казалось, что даже прохожие на другой стороне улицы слышали каждый удар. Напевающий веселую мелодию парень в желтой куртке даже остановился и тут же превратился в одного из тех зевак, что не могут пройти мимо, когда видят аварию или чрезвычайное происшествие. Такие, как говорят, в замочную скважину смотрят безразличным взглядом.
Самолетик, измятый и покалеченный, лежал на дороге, прямо перед Алексеем, и молил о пощаде. На клетчатой тетрадной бумаге виднелись какие-то слова и вроде даже имелся некоторый рисунок. Поднимая разбившееся о землю оригами, Алексей взглянул на окна многоэтажки, но определить откуда совершался рискованный полет не удалось. Пульс замедлялся, кровь возвращалась от сердца к мозгу, руки и ноги отходили от ватного состояния.
Алексей развернул самолетик. На листке начерчена таблица из двух колонок. Вторая колонка пустая, в первой синей ручкой написано четыре фразы, каждая из которых проникала в самое подсознание Алексея, вызывая теперь не страх – когда знаешь чего боишься, уже не страшно – а злость, агрессию: «Я не могу добиться своего. Я не могу изменить ничтожную судьбу. Я не могу честно поговорить с бывшей женой. Я не могу сделать ничего важного». На полях зло ухмылялась противная морда тролля или беззубого вампира, а может злого гнома.
Разорвав несчастный самолетик в клочья, Алексей помчался домой, натыкаясь на прохожих и не дожидаясь зеленого сигнала светофора. Вслед ему летели недовольные реплики ворчливых людей, сопровождающиеся протяжными гудками нервных испугавшихся автомобилей.
В творческой конуре, квартире Алексея, насчитывалось две комнаты, но про вторую почти никто не знал. В нее вела «всегда закрытая для посторонних» дверь, а посторонними считались не только соседи, знакомые и коллеги, но и близкие друзья и родственники продавца пуговиц. Секретная комната была гораздо больше жилой и, покрытая таинственностью и загадкой, вечерами прятала хозяина от суеты будней и бытовых неурядиц. Всегда закрытая для посторонних дверь, конечно, неизменно вызывала вопрос людей, впервые оказавшихся в конуре. Наряду с картиной на стене, старинной шкатулкой, которая переехала жить в кабинет и спряталась там от любопытных глаз и неосторожных рук, и авторскими напольными часами, подаренными другом и соучредителем магазина Егором, она интересовала практически каждого. Алексей объяснял, что эта дверь ведет в лифтерную, что раньше за ней располагалось проходное служебное и одновременно жилое помещение для консьержа, дворников и уборщиц. Но времена изменились, и после продажи квартиры, дверь не стали замуровывать, а просто забили. В лифтерную теперь можно попасть только из соседнего подъезда. И на самом деле, все было почти так, как он говорил, за одним исключением: Алексей купил двухкомнатную квартиру.
Руки не слушались, и ключ никак не хотел открывать замок. Казалось, он специально упрямился, чтобы позлить хозяина. Ворвавшись в квартиру, Алексей отодвинул ногой высокую драцену в деревянной кадке и резко дернул за ручку двери тайной комнаты. Растение закачалось, но выкинув горсть земли, устояло. Яркий свет люминесцентных ламп не успел озарить темное помещение – Алексей скрылся во мраке. Дверь захлопнулась. Творческая конура снова превратилась в однокомнатную квартиру. Почему только дверные проемы не похищают мысли тогда, когда это нужно? Если бы сейчас Алексей остановился и вдруг подумал: «А что я собственно хотел?», то соседский кот не поцарапал бы грудь хозяйки, перепугавшись нарастающего грохота обрушивающихся скал за стеной, и не заорал, как десяток грудных детей, добивающихся кормления. После разразившегося грома, по всему полу закрытой комнаты разлетались, утраиваясь эхом полупустого помещения и перекатываясь, тысячи, как казалось, гладких камней. Пару нецензурных выкриков завершили пронесшийся смерч, и Алексей вышел из комнаты. Он сполз по закрытой снова двери и стал ниже комнатного растения и тише его длинных листьев. Резинка упала с волос, и светло-карамельные локоны прикрыли лицо.
«Ну, что ты на меня уставилась? – Алексей обратился к драцене, торчащей из горшка. Покрасневшие глаза смотрели сосредоточенно и упрямо. – Все хорошо! Я спокоен и абсолютно нормален! Пора на работу!»
Авторские часы Егора показывали восемьсот пятьдесят три – именно так Алексей всегда называл время. Всякие «без семи» или «почти девять», а уж тем более «без четверти», «половина» и «ровно» его раздражали, так же как название цветов: «красный», «синий», «зеленый». «Это так плоско и деревянно, – говорил он. – Куда приятнее звучат числа с их единицами, десятками, сотнями и тысячами. И насколько точнее сказать «цвет мякоти почти спелой вишни», чем ограничить его безликим и коротким «красным».
Тем не менее, как не называй часы и минуты и не подбирай ярких метафор, красный циферблат часов показывал без семи девять. А это означало – если не хочешь опоздать на работу, то через пятнадцать минут выходи из дома.
Отмыв стакан от мякоти апельсина, развесив мокрые полотенца после душа, Алексей аккуратно и даже нежно подвинул драцену к двери и полил ее из стоящего рядом кувшина. Комнатное растение чуть заметно кивнуло. Землю, высыпавшую из горшка, продавец пуговиц тщательно собрал и вернул на прежнее место. В голове включился поиск плохих примет от стряхивания крошек со стола руками до сбора мусора с пола и просыпания чего-либо, который завершился фразой: «По вашему запросу ничего не найдено». Алексею все же подумалось, что выброшенная горсть земли не сулит ничего хорошего. Она перенесла продавца пуговиц на городское кладбище, где он несколько секунд поприсутствовал на чьих-то похоронах…
Торопливо застегнув на все пуговицы черное пальто, он поехал на работу.
– Опять опаздываешь? Как можно быть таким растыкой? – поприветствовал Алексея Егор, лениво растягивая гласные звуки. Слово «растыка» он узнал совсем недавно от родственника из Саратова и наслаждался его звучанием. – Я здесь минут пятнадцать буду. Потом домой.
Алексей пожал руку Егора. Он совсем забыл, что договорился о встречи с другом, соучредителем магазина. Такое начало разговора передернуло его, но после прикосновения негативный сгусток, собранный за последние дни и подкормленный этой секундой, покинул сознание. Егор же мгновенно оказался в состоянии, которое наблюдается при отравлении, морской болезни, потере крови. Он вяло продолжил:
– Ты знаешь, что ждать хуже всего? Ожидание смерти подобно! Хотя смерть – это не всегда плохо.
– Знаю, знаю! Прости! В последний раз, в последний раз! – Алексей поднял руки и покачал виновато головой. – И, между прочим, смерти подобно промедление, а не ожидание. Это царь персов говорил. Прости! Пойдем обсудим дела незамедлительно, и будешь свободен до следующего месяца!
– Я собираюсь освободиться на более продолжительный срок. Покинуть это душное и сдерживающее все великие порывы помещение! – Егор прищурил глаза и посмотрел на друга пронзительно и пытливо, как будто тот с минуты на минуту должен разгадать главную загадку тысячелетия.
– Егор, ты что выходишь из бизнеса?
– Нет. Это я так. В философском смысле. Не бери в голову, – взгляд быстро изменился на безмятежный и равнодушный. Длинный, вытянутый вверх, как росток ищущий солнца в дремучем лесу, Егор похлопал Алексея по плечу. Манжет полосатого кардигана приподнялся и застрял, крепко обняв руку гораздо выше запястья. Егор не спешил поправлять одежду.
– Как скажешь. Кроме обычных отчетов, у меня есть к тебе предложение! Доброе утро! Ну пока хоть расскажи, как твои дела? Как часы? Сделал что-нибудь интересное? Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Есть прогресс? Поделись успехом! Доброе утро! До одной тысячи ста нас не беспокоить! Здравствуйте, – Алексей не успевал отвечать на приветствие персонала.
– Часы. Часы идут и не замедляют хода: тик-так, тик-так! – Егор, увлеченный разговором, лишь кивал продавцам головой. – Последние – из разбитой шарманки – продал за четыре тысячи долларов. Хорошо. Да только какой в этом смысл? Стрелки бегут, накручивая время и пропуская мою жизнь через мясорубку: тик-так, тик-так! Хочется просто перестать заводить отсчитывающие минуты механизмы и выкинуть ключи к чертовой матери! Создать часы, способные замедлить и тем более вовсе остановить ход времени у меня вряд ли получится. Что это еще за «вряд ли»? Все это несбыточные мечты семилетнего мальчика! Ты знаешь, что любые изменения в нас или вокруг нас могут происходить лишь там, где существует категория времени? Изменения связанны именно с временной последовательностью. Я не хотел меняться дошкольником и не хочу меняться сейчас! Кстати, время, вообще, не существует. То, что мы называем временем…
– Да, брось ты! – Алексей не особо хотел говорить о творческих муках и великих свершениях и смыслах существования. Ему самому нужно было суметь как-то победить надоедливую юлу или самолетик, которые преследовали его не первый год в разных образах и звуках. Он даже старался не слушать Егора и со слов «Какой в этом смысл?» пытался думать о работе, сохраняя достигнутое равновесие и опасаясь снова оказаться на грани нервного срыва. Алексей не особо удачно перевел разговор:
– Солнечная погода сегодня и не так холодно. Вот двадцатого с Нюрой на выставке были. Обратно шел – ветер и, можно сказать, морозец. А последние дни…
– Ладно. Я тебя понял. Давай по делу. Что с «ебитдой» в этом месяце?
– Небольшой сезонный скачок. В рамках прогнозируемых показателей, – в кабинете Алексея включился компьютер, зашумел принтер. – Держи отчет по продажам, вот по затратам.
Егор взял пахнущие расплавленным порошком листы и пробежался глазами снизу вверх. Буквы и цифры запрыгали в тумане, пытаясь все-таки привлечь внимание и выдать хоть какую-нибудь информацию. Егор отложил листки. Буквы успокоились, цифры обиженно заняли места в таблице.
Алексей проверял почту, удобно развалившись в кресле. Кабинет сильно отличался от творческой конуры и даже от самого магазина. Тут не встречалось интересных вещей, притягивающих внимание или призывающих остаться хотя бы ненадолго, если конечно, не считать мягкого уютного, но неприветливо черного офисного кресла на крупных колесах. Да и еще одной безделушки, которая стояла внизу, на книжной полке – бочонок с гномом. Попадая в кабинет, хотелось снова вернуться в магазин, что чаще всего и делал Алексей, и заняться рассматриванием причудливых витрин, практически уникального интерьера и, конечно, богатого пуговичного ассортимента. По поводу того, почему кабинет оказался таким изгоем, даже ходили нешуточные легенды.
Одни говорили, что кабинет находится в зоне повышенной сухости и жесткости, в том смысле этих слов, в котором используют их при описании характера человека. В таких зонах не могут выжить вещи, пробуждающие фантазию, предметы относящиеся к водной стихии и плоды искусства и творчества. Они выбегают сами, погибают или выносятся кем-то почти сразу после новоселья. Эта версия закреплялась несколькими реальными примерами: удивительным исчезновением из кабинета большой закупоренной стеклянной бутыли с традесканцией; подтвержденным письменным свидетельством очевидцев вылетом из окна дырокола, предсказывающего погоду; и, естественно, выносом напольных часов с зловещим красным циферблатом самим директором.
Другие, чаще местные старожилы, рассказывали, что кабинет был когда-то уникальным и захватывающим. Но каждая его деталь приносила неприятность, после чего сжигалась на костре самим Алексеем Павловичем, благодаря чему магазин смог не только устоять под сильнейшим давлением конкуренции, но и прилично развиться и приносить хороший доход.