Зал заседаний жужжал, как набитый пчелами улей. В окна врывался полдневный жар, иссушал глотки и лишал воздуха. Публика жаждала воды и скандала. Несмотря на изнуряющий зной, заставляющий мечтать если не о золотом пляже на берегу лазурного моря и легком бризе, несущем воздух и охлаждение, то хотя бы о небольшом озерце, окруженном суровыми елями и соснами, с ледяной водой и компанией мошек, комаров, мух и оводов, в зале был аншлаг. В антракте публика, изнывающая от духоты, жары и предвкушения, не находила себе места и отчаянно пыталась себя чем-нибудь занять, чтобы субъективно сжать черепахой ползущее время. Кто-то мучил телефон, выжимая из него максимум увлекательного контента; кто-то пристально вглядывался в потолок и стены, проводя инвентаризацию ламп, пятен и трещин, кто-то разговаривал, решая деловые или бытовые вопросы. Посреди зала увлеченно, со знанием дела, на пониженных тонах ругались худой и высокий, но сильно горбившийся мужчина с оправдывающимся выражением лица и тощая женщина с острым носом и прищуренными по-хищному глазами. Мужчина закрывался, женщина агрессивно тыкала пальцем в его лицо. На другой половине старушка в длинной цветастой юбке и белой кружевной кофточке, уронив лицо в ладони, горько всхлипывала и причитала. По правде говоря, старушкой она еще не была: не так много было седины в ее волосах, кожа не одрябла и не повисла, мышцы не усохли, кости не стерлись. Однако неодолимая трудность жизни, жестокие ее перипетии, острая необходимость применять самые разнообразные навыки выживания во враждебной среде преподносят раннюю старость, которая проявляется прежде всего в личной усталости от жизни и ощущении опустошения после выхода на пенсию, так что и до сих пор женщина лет в 60 сама видит себя старой, отжившей и раньше времени приспособляется к дожитию, когда бы надо было только начинать жить. Рядом с этой преждевременной старушкой сидела элегантно одетая, красивая женщина. Поза изобличала внутреннее достоинство, гордость и понимание собственной ценности. Сладким ароматом внутренней гармонии и уверенности в себе веяло от ее духов, да и вся она, в темно-синем брючном костюме, идеально сидевшем на ее почти стройной фигуре, с соломенными волосами, закрученными в пучок на затылке, со спокойным и одухотворенным выражением лица, была как будто из другого мира. Казалось, ей больше подошел бы интерьер стильного офиса, или изысканного ресторана, или роскошного театра, но она была здесь, в обычном зале заседаний провинциального суда, вместе со всеми умирала от жары и ждала развязки. Взгляд ее, полный сочувствия, и боли, и непонимания, и все-таки надежды, был направлен на девушку в клетке. Лида была единственная, кто туда смотрел. Но Лика на ее взгляд не отвечала, она смотрела только внутрь себя, искала ответ на мучащий ее вопрос в закромах своей души.

Сквозь общий гул любопытства, недоумения, ожидания, предвкушения долетали до Лики отдельные фразы:

–

Интересно, сколько ей дадут?

–

Где тут туалет, не подскажете?

–

Неужели ее не оправдают?

–

Почему так долго нет присяжных, я уже задолбалась ждать…

–

Как все-таки душно!

–

Ну что ж делать, сама виновата…

–

Да-да, конечно, я опубликую пост сразу после оглашения приговора.

–

Мы ведем свой репортаж из зала заседаний суда…

–

Ах, доченька моя бедная, доченька…

–

Ну когда уже спадет наконец это проклятая жара?!

Эти реплики проносились мимо нее, как проходят в ночи баржи вдоль равнодушного, спящего берега, ничем не возмущая ее пристальное, оцепенелое всматривание внутрь себя. Временами ленивый взгляд зрителя останавливался на ее окаменевшей фигуре, на мертвенном лице, на остекленевших глазах – пытался разглядеть в них отчаяние и боль. Но ни фигура, ни поза, ни глаза Лики не помогали томящимся в ожидании зрителям развеять их скуку и не давали пищи для новых статей, постов, сторис и роликов. Она сидела на скамье сгорбившись, бессильно бросив руки на колени ладонями вверх, и смотрела на них с застывшим на лице недоверием – как на чужие. Так было во время слушания, продолжается сейчас и будет после – до того момента, как…

Наконец открылась дверь. Настало время финального акта. Свет не погас, третий звонок не прозвенел, но все стихли моментально. Блеклой, безвольной вереницей вернулись присяжные. Тяжелой поступью вошла вершительница судеб – понурая женщина с выцветше-русыми волосами, уставшими глазами, но с неестественно черными бровями и агрессивно-алыми губами. Воссела на свое место и устремила взгляд на присяжных. Зрители повернулись в сторону присяжных тоже. Напряжение нарастало. Судья задала свой положенный протоколом вопрос. Председатель присяжных встала. Одета она была в прямую черную юбку чуть ниже колен, в белую в крапинку блузку и черные лаковые туфли с невысоким каблуком. Волосы коротко острижены, макияж умеренный, на глазах очки, лицо и вся ее фигура всегда выражают одно и то же – решимость и постоянную уверенность в своей правоте, чего бы ни касалось дело. Повисла драматическая пауза. Тишина зазвенела тысячами колоколов. Лика оторвала взгляд от своих рук и сосредоточила его на главной присяжной. Присяжная ответила: «Виновна». «Виновна, виновна, виновна», – разлетелось эхом и заполнило собой все пространство. «Виновна, виновна, виновна», – било Лике в виски. Она и раньше слышала этот обвиняющий голос у себя в голове, но продолжала надеяться на оправдание – если не изнутри, то хотя бы извне. Однако и этого не случилось.

Все внимание зрителей переключилось на Лику. В едином порыве любопытства головы и туловища повернулись слева направо. Пристальные взгляды приковались к Лике в ожидании душераздирающей реакции, будь то буря эмоций и обвинение суда в несправедливости или молчаливый надрыв, проявляющийся лишь в реках слез и заламывании рук. Однако Лика ничем не порадовала, ничем не удовлетворила общественный запрос на открытое проявление боли. Ничего нельзя было прочитать на ее каменном лице, ничего не говорило зрителям ее неподвижная поза. Финал получился смазанным. Желанный катарсис не наступил. Впрочем, были и те, кто смотрел на Лику с искренним сочувствием: милосердие все еще стучалось в сердца некоторых.

Уже через несколько секунд, поняв, что больше сегодня ничего не дадут, публика, почти насытившись зрелищем чужой трагедии, принялась стремительно расходиться, как в театре, когда на поклоне актеров начинается массовое бегство в гардероб. Только посреди зала всхлипывала и причитала маленькая старушка – мама Лики. Лика же вернулась к своему привычному оцепенению и только вертела обручальное кольцо на пальце – так же делала она на другом спектакле, где тоже была главной героиней – на своей свадьбе.

ГЛАВА I. СВАДЕБКА

Дома новы, но предрассудки стары.

Порадуйтесь, не истребят

Ни годы их, ни моды, ни пожары.

Чацкий, «Горе от ума» А.С. Грибоедова

–

Ну что, свадебка-то удалась на славу! – сказала тетя Маша, повернувшись к тете Люде. – Все честь по чести, как полагается. Ты-то что грустишь? Радоваться надо: дочь наконец-то замуж вышла!

–

Да я радуюсь, – оправдываясь, проговорила тетя Люда. – Но как-то и грустно тоже, понимаешь, Маш, ведь я как будто еще недавно ей маленькой, сонной, косы в школу заплетала, а она мне рассказывала свои сны, и все такие чудные у нее сны были: то она в космос летала на машине, то каталась в джунглях на динозавре, то в пустыне в каком-то заброшенном здании искала проход в волшебный мир, то

замирала в ужасе от огромного паука,

а спасал ее не кто-нибудь, а сам этот, как его… Гэндальф… из ее любимой книги. И так нам было хорошо вместе. Ну я понимаю, конечно, что ей свою семью надо устраивать, давно пора уже, но как-то все-таки мне боязно что-то, сама не пойму отчего, что-то на душе скребет. Вот и сегодня утром, собирали когда Лику перед свадьбой, я смотрю, она какая-то рассеянная и даже как будто грустная, как гнетет ее что-то. Она, конечно, мне сказала, что это волнение просто все, но материнское сердце ведь не обманешь, чувствую я, что не то что-то… Сама не знаю, что и думать. Лика в своем платье такая хрупкая, такая беззащитная, но такая красивая, что глаз невозможно отвести, даже поверить сложно, что это моя дочь такая красавица – точно принцесса в сказке. И прическа у нее на загляденье, такая, знаешь, даже благородная, и туфельки как у Золушки, и украшения сверкают, а сама она такая тусклая, что ли, как будто не замуж идет, а на похороны. Вроде от радости светиться должна, как говорят, а у нее как камень какой-то на сердце.

–

Да ну брось ты это! Просто девка волнуется, а ты тут себя накручиваешь. Ты, наверное, просто отпускать ее не хочешь, привыкла за столько-то лет, что вы вдвоем постоянно, а тут она сама по себе будет.

–

Дак ведь они уже несколько месяцев вместе живут, а до этого еще встречались, я уже вроде бы и привыкла.

–

Вот именно что «вроде бы», а тут ты окончательно поняла, что кровиночка из родного дома уходит, вот тебе и неохота стало ее отпускать, придумываешь тут всякое. А невесте вообще даже и положено грустить: она ж все-таки в чужую семью переходит, помнишь, какие раньше свадебные-то песни были? Все сплошь грусть да тоска. Семейная жизнь не сахар, с мамой-то легче жить, а теперь ей самой надо хозяйкой стать. Вот и переживает, новый этап в жизни начинается. Тебе, кстати, как раз надо собой заняться, а то все «Лика» да «Лика», ты ведь не старуха еще, пора и для себя пожить наконец-таки. А у Лики нормально все будет, не пропадет девка, с такой-то красотой все у нее будет как в сказке. Что ты так переживаешь за ее счастье? Или зять тебе не нравится?

–

Да нет, вроде нормальный парень, работящий. Опять же, руки ее у меня попросил, как положено, букет такой красивый принес, да и говорил так красиво, что я сейчас уже и не вспомню. Эх, если б мне мой муж такие красивые слова говорил, я бы счастливее всех на свете была.

–

Ну вот видишь, а ты тут распереживалась вся. Правда ведь боек на язык, помнишь конкурс на выкупе, когда надо было 20 комплиментов невесте назвать, чтобы на следующий этаж пройти? Он буквально за пару минут натараторил: и красивая, конечно, и добрая, и хозяйственная, и даже элегантная, изящная и божественная! Мой Ваня таких и слов-то не знал, я всю жизнь от него ни одного ласкового словечка и не слыхала. Так что все у нашей Лики будет, как молодежь говорит, зашибись. А то, что беременна она, так это даже хорошо. Ребеночек сразу появится – семья крепче будет. Она, может, и не такая какая-то, потому что у нее там гормоны скачут, а ты уже тут напридумывала. Давай лучше выпьем за счастье молодых!

–

Может, Маш, ты и права. Надо думать о хорошем. За счастье молодых!

Тетя Маша и тетя Люда чокнулись, с умилением глядя на Лику, сидящую за отдельным столом, и продолжили предаваться ностальгии по времени, когда она еще была ангельски красивой малышкой, а они молодыми и сильными.

За соседним столом продолжали полусекретное обсуждение родственники жениха: брат Леша, его жена Леночка и какая-то дальняя родня, которых и жених, и брат увидели первый раз в жизни как раз на свадьбе.

–

Ну конечно, по залету, ну а как еще? – продолжала с видом «все всё понимают» Леночка свой высоконравственный монолог

. – Разве Борис бы женился

на ней так быстро? Он и о женитьбе не говорил, пока она не залетела. Что и говорить, метод избитый, но действенный. Так-то она, может, еще бы лет пять ждала. Умно, конечно. Но мне вот было бы вообще не прикольно беременной замуж выходить: ладно еще, что чувствовать ты себя можешь не очень, пить нельзя – это все можно пережить, но жить с чувством того, что на мне женились только из-за беременности, я бы не смогла, гордость какая-то должна быть у человека.

–

Да ладно тебе, Лена, откуда ты знаешь, что там у них было? Может, они сами хотели пожениться, а тут так совпало, –

мягко попытался заступиться за Лику Леша.

–

Ага, конечно, как же. Ты от Бо

рьки слышал что-то подобное? Он, может, еще бы присмотрелся, подумал. Ему всего-то 32,

не нагулялся пока, а ей уже 26, ей, конечно, пора. К тому же, у Бори и квартира, и машина есть. Работа нормальная. Губа не дура у нее.

–

Да, хорошо девочка устроилась, – поддакнул троюродный брат мамы Бориса и Леши,

– я вот Лику в первый раз сегодня увидел, но сразу же по лицу понятно, что

она себе на уме, ни с кем особо не разговаривает, хитроумная девка. Про таких говорят: «В тихом омуте черти водятся». Сидит там за столом, даже ни к кому не подходит, это ж ее свадьба, должна интересоваться хотя бы у гостей, все ли у них хорошо, как настроение и все такое. Опять же, к нам подойти, уважить. Ну какая из нее хозяйка будет? Жалко, мама ваша этого не застала, она, может, и не дала бы Борьке жениться. Ну да и он тоже парень не промах, думаю, если надо будет, воспитает из нее жену под себя, как положено.

–

Что вы все к Лике прицепились? Это их жизнь, пусть живут как хотят. Ну правда, что вам, поговорить больше не о чем? – Леша не оставлял попыток прекратить это упоительное перемывание косточек бедной невесты.

–

Да мы же так, по-доброму, по-семейному, зая, что ты так остро все воспринимаешь? – сказала Лизочка и погладила мужа по голове. – Просто ведь и правда слишком быстрая свадьба, да и Лика странная, не очень-то приветливая и открытая, никогда не поймешь, о чем она думает там в своей голове. Все только «хорошо» да «спасибо», даже не расскажет нормально ничего. Не знаю, мне кажется, недолго этот брак продлится…

–

Хорошее дело браком не назовут, – проявил верх остроумия четвероюродный брат Бориса и Леши, сын троюродного брата их мамы, и самозабвенно заржал.

Все чокнулись за счастье молодых, конечно же, и продолжили увлеченно их обсуждать, а Леша раздраженно вздохнул, закатил глаза, покачал головой, обреченно достал телефон и попытался сосредоточиться на бездумном скроллинге.

Подруги Лики с особенным интересом рассматривали и оценивали все на свадьбе. Кто-то сравнивал со своей и убеждался в том, что, конечно же, у них было лучше. Кто-то примечал на будущее и решал, что, естественно, таких грубых ошибок при планировании своей свадьбы не допустит.

–

Нет, девочки, я все понимаю, традиции и все такое, но выкуп – это уже перебор, 21 век все-таки, а тут все эти тупые конкуры «узнай любимую по отпечатку губ на ватмане», «скажи 100500 комплиментов теще». Всем неловко, невеста где-то в чулане изнывает от скуки, зато эта тетя Маша (кто она такая вообще, кто-нибудь знает?) и мама Лики довольны как слоны, вернее, слонихи.

–

Слушай, ну я думаю, что можно и их порадовать, для нас, может, это и дико уже, а для родителей – радость, несложно же часик на это потратить.

–

Это твоя свадьба вообще-то, ты должна радоваться. И вообще, никто никому ничего не должен, надо так жить, чтобы не жалеть ни об одном прожитом дне.

–

Ой, ну все, Катя, опять пошла народная мудрость из пабликов… Свадьба как свадьба, что ты прицепилась? Платье у Лики зато классное, ей очень идет, живот только видно, а так она в нем красотка, конечно. Даже в ЗАГСе как-то трогательно было. Вроде и официоз такой, кажется, каждая фраза уже набила оскомину «Можете поцеловаться», «Согласны ли вы…» и все такое, но все равно до слез.

–

И танец классный. Жених, правда, танцевать совсем не умеет, вести тем более. Зачем ставить вальс, если вы потом топчетесь как медведи? На лице у жениха так и написано «Так, не забыть: дальше поворот, потом четыре шага вперед», а невеста считает ему на ухо «раз-два-три», иногда он еще забывает, что делать, через полтакта вспоминает, дерганым движением выкидывает Лику в открытую позицию, потом так дергает в обратную сторону, что она почти врезается в него. А уж это вальсирование по кругу: как будто не девушку кружит, а холодильник переставляет. Ну просто фейспалм какой-то.

–

Может, Лика хотела именно вальс. Что теперь делать, если мужчины такие немузыкальные? Я вот тоже на своей свадьбе вальс хочу танцевать, это моя мечта с детства, ни за что от нее не откажусь. И потом, все равно трогательно было, до слез.

–

Таня, да у тебя все до слез! Может, ты тоже беременна?

–

Девочки, ну правда, так здорово это все, так романтично.

–

Вот давайте за романтику и выпьем!

«За романтику!» – раздался тост, и девочки продолжили критиковать и умиляться.

–

Ну все, Борис, закончилась твоя свободная жизнь! Потерян еще один боец. Ты давай только, не совсем там погрязай в закупках продуктов на неделю, семейных выездах на природу, а потом еще пеленках и соплях, выбирайся к нам хоть раз в месяц.

–

Почему раз в месяц? Будем каждую неделю в баре собираться, как обычно. Я свободный человек, куда хочу, туда и иду.

–

Ты думаешь, Лика вот так спокойно будет тебя отпускать?

–

Что значит «отпускать»? Я что, маленький что ли, чтобы меня отпускать? Я под каблуком быть не собираюсь, это только для слабаков, слишком добреньких и интеллигентных, как мой брат. Я как раз на них с Ленкой насмотрелся уже достаточно, мне не надо такого, чтобы жена мне указывала, что и когда делать. Она с ним как с ребенком нянчится: то нельзя, это нельзя. Предлагаешь в пятницу вечером в баре посидеть – так это надо у жены сначала спросить, можно ли, или она уже им все распланировала – а она всегда что-то планирует. Это что за мужик, который у бабы отпрашивается? Жена, конечно, нужна. Одному скучно как-то, пусто, но командовать собой нельзя позволять, а то вмиг под каблуком окажешься, даже оглянуться не успеешь. Вы вот, между прочим, книги не

читаете, а

зря. Это еще у Грибоедова Чацкий таких мужей критиковал. Не мужское это дело, так и говорил. И вообще, Бог сначала Адама создал, а потом уже Еву, чтобы ему нескучно было, причем создал из его ребра, то есть, получается, женщина как бы в дополнение к мужчине прилагается и должна ему подчиняться. Я Лику, конечно, люблю до безумия, убью за нее, но в семье я – главный. Она должна быть хранительницей очага, готовить там, прибирать, детей рожать и воспитывать. Ведь все проблемы сейчас почему, почему столько разводов? Потому что люди забыли о разделении ролей. Я тут недавно одно видео смотрел, там психолог объясняла, что раньше мужчина отвечал за внешний круг – за достаток, социальное положение, решал проблемы с другими людьми, если кто-то его жену или детей посмеет обидеть, а жена отвечала за внутренний круг – дом и все, что с ним связано. Вот это, на мой взгляд, и есть гармония в семье. А потом все перемешалось: жена работает, муж дома сидит. Или оба работают, а домашние дела и дети – в свободное от работы время, как говорится. Оба уставшие, раздраженные приходят с работы, а там еще надо ужин готовить, с детьми уроки делать. Вот и начинаются скандалы, быт заедает, а там и до развода недалеко. Нет, я думаю, надо проверенный веками метод использовать: разделять обязанности. Раньше и разводов-то почти не было, не то что сейчас. Если ты мужик, должен работать. Тем более вон у Лики, например, зарплата вообще смешная, смысл ей работать? Она пусть дома сидит и ждет тебя с горячим ужином вечерами. Тогда и будут согласие и любовь. На таком прочном фундаменте семья десятилетия продержится. Вот увидите, еще ко мне на золотую свадьбу придете! – победоносно заключил свою речь Борис, подмигнул и поднял рюмку с водкой, предлагая чокнуться. – За мое с Ликой счастье!

Лика за столом молодых отрешенно сидела одна. Стол был расположен так, чтобы с любой точки зала наблюдать за молодыми, то есть, получается, за Ликой. Под периодическими любопытными взглядами присутствующей на главном торжестве в ее жизни публики есть как-то было неловко, да и просто не хотелось. Она положила себе в тарелку овощей и фруктов для приличия и старательно пыталась изобразить интерес ко всему происходящему. Сидеть одной, по правде, ей было скучно, но и самой подсесть за столик к гостям было как-то неудобно, неловко. Да и не хотелось ни с кем разговаривать. Лика хотела бы сказать, что это самый счастливый день в ее жизни, ведь иначе и быть не может. Но все-таки немного по-другому она себе представляла триумф ее личной жизни. Лика не могла понять, что конкретно не так, но в ее мечтах все было как-то душевнее, праздничнее, радостнее, и веселее, и свободнее. Сейчас все сидели за своими столами, как их рассадили, пили, ели, общались. Им было, пожалуй, даже весело. Но если не знать, что все они находятся на одном мероприятии, что всех их что-то связывает, можно подумать, что это просто отдельные компании в забитом до отказа ресторане. Временами ведущий вытягивал их на пошлые, но уморительные с точки зрения непритязательной публики конкурсы: засунуть в бутылку привязанный к талии на длинной веревке карандаш, передать друг другу засунутый между коленями шарик так, чтобы он не лопнул – и другие плоды фантазии однообразно извращенного ума, видящего смешное только в вульгарном.

Вся программа проходила перед Ликой как фон, как картинка на телевизоре без звука. Она была погружена в размышления о сегодняшнем дне. А что ей еще оставалось делать, покинутой всеми на собственной свадьбе? Вот она и перебирала в памяти недавние события. Перед ее глазами вставала картина церемонии в ЗАГСе. Сама церемония была трепетной, хоть и шаблонной. Торжественный марш Мендельсона, колонны зала, взгляды зрителей, слезы в глазах мамы подействовали на Лику поверх казенных фраз. Однако до этого они полчаса ждали своей очереди среди таких же женихов, невест и их гостей. В фойе было не протолкнуться, белых платьев и синих костюмов с петлицей было пугающе много, все изнывали от жары и духоты (окна были открыты настежь, но воздух из окон был горяч, как в сауне), да и вообще все было больше похоже на ожидание начала выпускного вечера, на очередь в поликлинике, на театральный буфет в антракте – на все, что угодно, кроме знаменательного события вступления в новый этап жизни. Бытовая обстановка торжественной церемонии успешно убивала ощущение значимости момента, которое Лика должна была бы чувствовать и которое не пришло к ней до сих пор. Она была теперь женой, официальной, признанной законом, без всяких добавочных определений, однако никакой разницы она не ощущала. Уже несколько месяцев они жили вместе, она каждый день готовила, пару раз в неделю прибиралась, собирала Борису обед на работу, гладила его рубашки, стирала одежду. Только прошлую ночь она провела у мамы, потому что жениху с невестой нельзя видеться накануне свадьбы. Сегодня она должна была уже вернуться домой, в их совместный дом, а завтра снова готовить и убирать. Лика пыталась почувствовать, что изменилось в ее самоощущении после получения заветного штампа в паспорте, – и не могла. Даже называть себя женой было странно. Не поменялось решительно ничего. И все-таки пожениться было правильно, в этом она была уверена точно. Хотя бы чтобы исполнить давнюю мечту. О, сколько фильмов со свадьбами она посмотрела! Лика не хотела свадьбы ради свадьбы, нет, так она бы могла уже давно быть замужем. Нет, она хотела встретить свою любовь и только поэтому выйти замуж. В ее мечтах все было вроде бы так же: утренние приятные хлопоты, когда ее одновременно красит визажист, а парикмахер делает прическу, мама приносит фамильные драгоценности (бабушкины серьги с топазами), она облачается в прекраснейшее белое платье, ради которого она объездила весь город и нашла только за неделю до свадьбы. Играет Mariage D’amour, все окутано приятной золотистой дымкой и предвкушением блаженства. Потом выкуп, путешествие в ЗАГС, слезы на глазах и ком в горле, вальс с мужем и финальное торжество с танцами, конкурсами и фейерверком. В принципе, все так и было. Все непременные элементы были учтены. Были какие-то мелочи, которые несколько портили идеальную картину: встать пришлось раньше всех и самой делать макияж, весь выкуп она просидела в шкафу (чтобы жениху было сложнее ее найти), день был знойный и душный, она измучилась от постоянного недостатка воздуха и хотела только домой, да и тут, на банкете, все были сами по себе, а вальс, хоть и тот самый, любимый, вышел каким-то неуклюжим и громоздким, не подарил ощущение полета… Но ведь это все мелочи. Не бывает так, чтобы все было, как ты хочешь. В основном ведь ее мечта сбылась. Она была главной героиней на свадьбе, в общем, своей мечты, но все-таки какое-то смутное чувство неудовлетворенности тревожило ее, не давало насладиться ее праздником. Все было одновременно так и не так, как она хотела, и эта неоднозначность не давала ей покоя.

–

Ты что такая грустная? Это ж наша свадьба, радоваться надо! – внезапно вернулся Борис.

–

Я не грустная, я просто задумчивая. Непривычно все, – ответила Лика, смутившись, что ее застали врасплох и побоявшись обидеть Бориса своими сомнениями.

–

Ну ничего, еще привыкнешь. Сейчас нас поздравлять будут, давай слушать.

Ведущий действительно объявил время поздравлений. Первыми в очереди были мама Лики и ее подруга, тетя Маша. Начала тетя Люда:

–

Доченька моя, Боренька, хочу вам пожелать прежде всего согласия, чтобы жили мирно, не ссорились, достатка тоже, здоровья, конечно, ну и счастья! Чтобы дом был полная чаша!

–

Главное, чтобы детей побольше, в детях – счастье! – добавила от себя тетя Маша, а потом, как преданный ценитель изящной словесности, с выражением зачитала стихотворение:

Пусть «горько» будет вам на свадьбе,

А в жизни будет только сладко!

Любви желаем, дружбы, счастья,

Успехов и во всем достатка!

«Горько!» – раздалось отовсюду. От Лики с Борей требовалось поцеловаться, и они поцеловались. Гости с упоением досчитали до 15. Минутка интерактива закончилась, настала очередь родственников жениха. Речь взяла Леночка, как самая речистая:

–

Дорогие Лика и Борис, хочу вам пожелать любви, счастья, взаимопонимания, жить в мире и согласии, заботиться друг о друге и достатка, куда уж без него! Горько!

Сцена с поцелуем и счетом вслух повторилась.

Далее следовали подруги Лики:

–

Лика и Борис, поздравляем вас с созданием семьи и желаем жить дружно, любить друг друга вечно, здоровье не терять и нас не забывать! Гооооорько!

Не то чтобы жених и невеста не хотели целоваться, но и выбора у них не было.

Закрывали череду поздравлений друзья жениха. Они выстроились в линию, и каждый по очереди произносил по одному слову. Речь их была четкой, простой и краткой:

–

Удачи, здоровья, счастья и любви! Ну и, конечно, чтобы жизнь была сладкой, а не горькой! – Тут

последний из ораторов подмигнул. – Горько!

Поцелуй был исполнен на бис в третий раз. Считали вслух зрители по-прежнему с интересом и на удивление дружно. Стоит ли упоминать, что после каждого поздравления жениху вручался конверт с одним и тем же, но таким желанным подарком. Когда обмен еды, алкоголя, шоу-программы на деньги стал свадебной традицией, сказать сложно, но теперь одним было проще положить в конверт несколько бумажек и не «заморачиваться» с выбором, а другим желаннее было отбить стоимость свадьбы, чтобы выйти в ноль, а то и заработать, чем с увлечением разворачивать специально кем-то выбранные подарки и гадать, что же ты обнаружишь в очередной коробке. Куда интереснее было на следующее утро пересчитывать купюры. Любовь к сюрпризам не выдержала конкуренции со стремлением свадьбу окупить.

Следующим пунктом программы были танцы. Кавер-группу Лика с Борисом позволить себе не могли, но и плейлист по заранее собранным заявкам всех устроил. Первыми под мгновенно оглушивший всех мощный вокал какого-то модного певца как бы неохотно вышли в центр девчонки. Быстро образовав кружок, эту неизменную форму новых народных танцев, они повернулись ко всем остальным гостям спинами и принялись переступать в такт музыке, перенося вес с одной ноги на другую и покачивая при этом бедрами. Руки у большинства свободно висели вдоль туловища или постоянно поправляли то и дело падающие на лицо пряди волос. Самые смелые на главной фразе проводили круг руками сверху вниз, что делало их танец невообразимо разнообразным. Через песню подтянулись наиболее отважные мужчины, расширили кружок и присоединились к перетаптыванию, но у этих руки никак не поднимались, наоборот, были словно приклеены к телу выпрямленными или согнутыми в локтях, со сжатыми кулаками. Похоже было, что одни как будто долго ждали на остановке автобуса в -20 и таким образом пытались согреться, а другие разминались перед боем на боксерском ринге. Все, и девчонки тоже, пытались преодолеть неловкость и лицом транслировать наслаждение от танцев и уверенность в движениях. Впрочем, надо отдать должное этим смельчакам: большинство гостей продолжало сидеть за столами, вести неспешные уже (после стольких часов!) беседы и глазеть на танцующих. Некоторые из них стучали ногой в такт музыке, но выйти потанцевать не решались.

Тетя Маша посмотрела на это печальное зрелище и, осушив рюмку и закусив огурчиком, сказала:

–

Ну и молодежь нынче пошла, даже танцевать толком не могут! Вот, помнишь, в нашей молодости были танцы какие! Я ж первая плясунья была! Так то танцы, а не это вот перешагивание слева направо. Эх, пойти, что ль, тряхнуть стариной, показать, как танцевать надо!

Танец тети Маши точно был более свободным и удалым, чем у выросшего в полной свободе младшего поколения: она (ну надо же!) не стояла прикованная к своему месту и даже поворачивалась вокруг своей оси, топала ногой на припеве, руки ее жили какой-то своей, подчиняющейся только музыкальному ритму жизнью, ноги ходили и туда, и сюда, временами даже слегка вприсядку. Раскрепощенность тети Маши совершила чудо: ряды танцующих пополнились. Под конец она вытянула танцевать тетю Люду, и они, сцепившись локтями, пусть уже иногда и не попадая в такт, но радостно и вольно закружились в танце.

Выступление тети Маши осталось яркой вспышкой в мутном болоте однообразия. В конце был, как всегда, медленный танец. Несколько пар, в том числе и Лика с Борисом, медленно топтались, поворачиваясь одновременно вокруг своей оси. Очень романтично.

Театр уныния прервал гвоздь программы – торт. Его выкатили под фанфары и бенгальские огни. Было он, как и положено, трехъярусным, украшенным розочками из крема по бокам и фигурками новобрачных вверху. Лика представляла торт более изысканным и оригинальным, но и этот, хотя и был неидеален, стоил немало. Так что сойдет, решила Лика. Настал волнительный момент, финальная традиция современной свадьбы: разрезание торта женихом и невестой вместе. С таким сложным заданием могла справиться только самая дружная и гармоничная пара. Под рукой Бориса рука Лики чувствовала себя спокойно и уверенно. Фактически все сделал он, ей нужно было только расслабиться и не мешать. Все прошло удачно, и первый – драгоценный – кусок забрал ведущий, чтобы его продать. Начался аукцион – еще одна новая традиция. Ах, как умело нахваливал торт свадебный шоумен. Сразу захотелось вкусить это райское наслаждение: воздушный, слегка рассыпчатый бисквит, нежнейший, тающий во рту крем… Однако торг только начался. Желающие, по канону, появились скоро. Начали с цены в 100 рублей, а закончили 5000. Торги прошли, в целом, успешно. В копилочку молодых добавили еще одну радующую глаз купюру.

12 3 4 Kolejny