– Нет. Когда мы с ним расстались, моя влюбленность была уже так далеко во времени, что мне было очень стыдно за свое поведение. Знаешь, ведь он был ну совсем никаким. Учился на слесаря, родители пьяницы, сам он ни капельки не симпатичный, грубый, глупый.

– Что бы ты сказала ему, если бы встретила сейчас?

– Я бы извинилась.

– За что?

– За то, что я дала ему ложную надежду. За то, что папа тогда его выгнал. За то, что не ценила его и не могла оценить, потому что он был совсем не моим вариантом. Я позарилась на него из-за подруги, она любила его так, что мне было завидно.

– Ты завидовала ей?

– Я завидовала их любви. Он был у нее первым, и мне тоже хотелось такой любви. Я думала, что я смогу ее получить, если заберу его.

– Ты извинилась перед подругой?

– Не просто извинилась. Спустя день после того, как мы расстались, она мне позвонила и простила меня. Мы проболтали с ней до глубокой ночи. Она на тот момент уже не была в него влюблена, и я тоже. Мы обе считали друг друга дурочками, ведь он не подходил никому из нас.

Наверху зазвонил телефон.

– Я должна ответить.

Она удалилась. У Роберта в голове начала складываться картинка. Зак, первая любовь Нины, вызывал у нее чувство стыда. Именно в этом ощущении, как полагал Роберт, крылась проблема ее влюбленности. Ей был стыдно за себя. Стыдно, что она полюбила такого, как Зак.

– Звонил детектив Кюмри, – сказала она, спускаясь по лестнице. – С меня сняты все обвинения. Они арестовали Кэт.

– Я встретила Эдди в лифте, и меня тут же пронзила странная эмоция. Я бы назвала это узнаванием. Я тут же узнала его.

– Ты встречалась с ним раньше?

– Нет, не то. Как будто я знаю его всю жизнь. У него было такое знакомое лицо, такое родное, словно я видела его каждый день и уже очень любила. Мы тогда разошлись, не сказав друг другу ни слова. Хотя я знала, что он почувствовал то же самое. Он тоже на меня смотрел в тот момент.

– Как он смотрел?

– Он был очень взволнован. Это не любовь с первого взгляда, нет. Это была любовь, которая уже существовала, причем давно, просто она не находила выхода, потому что раньше мы не были знакомы. Я поднялась к себе домой, а он к себе. Я не знала что делать. Написала об этом в дневник, а потом, не выдержав томления, спустилась вниз, ожидая увидеть там его. И он там был. Он сделал то же самое, понимаешь?

– То есть он тоже вышел, чтобы увидеть тебя?

– Да. С тех пор мы любим друг друга. Он единственный, кого я когда-либо любила.

– Тогда, у тебя в квартире, ты говорила, что тот альбом – фотографии всех, кого ты любила.

– Нет, в них я была влюблена. Это не то же самое. Влюбленность – это то, что помогает мне жить.

– Каким образом?

– Когда я влюблена, я чувствую жизнь ярче. После того как Эдди не стало, все мои эмоции притупились. Я не могу почувствовать радость или грусть, все стало плоским и серым. И только состояние влюбленности может вернуть меня из этого чувственного вакуума. Когда я влюблена, мое настроение поднимается, я ощущаю прилив сил и желание выглядеть красивой. Весь мир кажется приятным, добрым и милым.

– А с Эдди у тебя была влюбленность?

– Нет, с Эдди с первых минут была любовь. Он умер во время восхождения на Эверест.

– Но ты говорила, что он тебе помогал затащить меня сюда.

– Он помогает мне всегда, каждую минуту. Он и сейчас где-то рядом, я знаю это. Я могу поговорить с ним в любую минуту.

– То есть ты видишь его… дух?

– Что-то вроде того. Он защищает меня. Говорит мне, что делать, когда я в беде. Помогает мне советами. Любит меня, каждый день. Мы даже занимаемся сексом.

– Как это происходит? Ты трогаешь себя, представляя его?

– Нет. Я не знаю. Я не помню, как точно это происходит. Мне неприятны такие вопросы.

– Почему?

– Рассказывая о нем, я как будто предаю его. Мы с ним только вдвоем, в наши отношения никто не должен лезть.

– Но я хочу помочь тебе.

– Ты меня слышишь? – Ее голос внезапно стал требовательным. – Никаких больше вопросов про Эдди.

– Ты сильно расстроилась, когда он умер?

– А ты как думаешь? – Она почти кричала. – Я хотела себя убить!

– И ты делала попытки?

– Конечно. В первый год после его смерти меня изнасиловали. И я этого сама добилась.

– Что ты сделала?

– Я напилась и уснула в парке. А потом, ничего не соображая, отдалась нескольким мальчишкам, которые гуляли ночью. Они меня нашли, и я не сопротивлялась.

– Таким образом ты хотела себя убить?

– Наверное, я хотела себя заклеймить. Не знаю, почему. Без Эдди мое существование казалось жалким, и я хотела сделать себя жалкой и порочной.

– Но тебя ведь не убили.

– Моя вторая попытка была намного более целенаправленной. Но я не умерла, он спас меня. И тогда я увидела свой путь.

– Какой путь?

– Я увидела его. Спустя несколько месяцев. И я придумала, что мне делать.

– И что же?

– Продолжать жить, но теперь с Эдди. Мы теперь навсегда вместе.

– А я могу его увидеть?

– Конечно, нет, что за вопросы? – Она усмехнулась. – Только я могу его видеть.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – заключил Роберт, – мне нужно много о чем подумать.

– Ты устал?

– Да, я чертовски устал.

– Я ухожу.

У Роберта действительно не было сил. Они проговорили несколько часов подряд, и теперь ему нужно было отдохнуть. Нога ужасно болела, и он попросил ее сделать ему укол. Она ушла наверх, а потом спустилась со шприцем в руках. Это было унизительно, поворачиваться к ней голыми ягодицами, но он уже давно потерял свою гордость, поэтому позволил ей сделать, что полагается, и даже поблагодарил.

Она встала на стремянку и выкрутила лампочку.

– Свет – только для наших сеансов, – сказала она.

У него не было сил даже возразить. В конце концов, при такой боли темнота даже лучше.

Она поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь на засов снаружи. Роберт тут же провалился в сон.

Нина не приходила целый день. Он ждал ее на новый сеанс, но она только забежала на пять минут, чтобы принести ему завтрак – неожиданно плотный, практически как два завтрака – хлопья с молоком, яичницу с беконом, кофе, кусок торта и круассан.

– Зачем так много? – спросил он.

– Сегодня у меня дела в городе, и тебе придется поголодать до завтрашнего дня, – объяснила она. – Так что наедайся.

Она ушла, так и не включив свет, хотя он попросил ее об этом.

– И что же мне делать в темноте? – спросил он.

– Продумывай план моего лечения. Разве тебе нужно что-то, кроме своих мозгов? Мне кажется, по-настоящему умному человеку не может быть скучно самому с собой.

Он не нашел что возразить, и она ушла, оставив его во мраке.

Несколько часов он просто спал, и ему снился лабиринт. Он все время заходил в тупик, и везде ему чудился голос Нины – только усиленный в десяток раз, – она была Минотавром. Очередной тупик был закрыт на засов снаружи. Это был не просто тупик, а железная дверь, точно такая же, как и та, что вела в подвал. Он пытался открыть ее, толкать, пинать ногами, но ничего не помогало – она только отзывалась железным гулом. Он проснулся в холодном поту.

Как он мог до сих пор не продумывать план побега? Почему только во сне его волновала своя свобода и жизнь?

Он понял, что сегодня – идеальный день, чтобы понять, как открыть дверь, и не ошибся.

Роберт на ощупь пробрался вверх по лестнице и принялся молотить кулаками по металлическому полотну. Нина не пришла на шум. Значит, ее нет в доме. Значит, она не услышит его попыток сбежать.

Он провел рукой по дверной щели, и обрадовался, когда понял, что она не соприкасается со стеной наглухо. Она закрывалась на засов, значит, можно было понять, на какой высоте этот засов находится. Настало время тщательно обследовать место его заточения.

Он спустился, на ощупь подошел к ближайшей стене, встал на четвереньки и начал медленно ползти. Первым препятствием была стремянка. Он потрогал ее и осторожно обошел. Дошел до угла – там стояли какие-то инструменты, он различил лопату, грабли и пару деревянных черенков без насадок. Роберт посидел в этом углу какое-то время, пытаясь понять, как это все может ему пригодиться. Только если он задумает оглушить Нину. Лопата – классическое орудие убийства, и если он хотел сбежать, стоило держать ее рядом с дверью. Только Нина может это заметить. Нет, не сегодня. Сегодня он просто обследует подвал. Он думал, что поймет, когда придет время действовать. Тогда он выберет момент и атакует ее из-за двери. Сейчас это был не тот момент. Он еще слишком слаб для нападений: нога ныла, и любой более или менее сильный толчок в грудь мог свалить его на землю.

Роберт полз дальше. К ладоням прилипали столетние слои пыли, он то и дело отряхивал их о свои брюки. Было не жалко – их принесла ему Нина, чтобы «держать тебя в чистоте и красоте». Через несколько метров на полу что-то звякнуло – он задел ногой какую-то железку. Роберт ощупал пол: на нем лежали стопкой три-четыре железных листа. То, что нужно. Должно быть, это старый разобранный мангал для барбекю или еще бог знает что. Но это как раз то, что могло пригодиться. Он взял один из листов – самый ровный – и пополз дальше.

Следующий угол был чист – странно, учитывая запущенность подвала. Зато в ближайшем к лестнице углу, напротив места, с которого он начал поиски (если ориентация в пространстве не обманывала его) было кое-что тяжелое. Чугунные щипцы для угля. Роберт ликовал. У него было все необходимое, чтобы устроить побег.

Осторожно неся в руках свои находки, он снова поднялся по лестнице.

Он просунул железный лист в дверную щель сверху и медленно опускал ее, пока не наткнулся на засов. Он двигал лист влево и вправо в надежде, что засов окажется не таким тугим. Это было тщетно, он только поранил руку. Он почувствовал, как теплая капелька крови сползает по его пальцам. Плохо, очень плохо – Нина может заметить это, и что тогда он ей скажет? Как объяснит свои боевые ранения?

Тут ему в голову пришла замечательная идея – он может пометить место, где находился засов. Кровь как раз была кстати. Он провел порезанным пальцем по кирпичу напротив засова. В темноте ничего не было видно, но он попробует уговорить ему оставить свет в следующий раз. Он вытащил металлический лист и проделал то же самое снизу, замеряя ширину засова. И снова оставил кровавую отметину.

Теперь настало время щипцов для угля. Роберт попытался просунуть одну из половин в дверную щель, но ничего не получилось: они были слишком толстыми для проема. Тогда он нащупал все еще мокрый от крови кирпич и принялся стучать по нему рукояткой. Несколько камешков отвалилось от него. Значит, кирпич был не таким плотным, и в следующий раз можно будет раздробить его и вытащить. Тогда он сможет достать рукой до засова. Возможно, придется дробить и соседний кирпич. Работа была долгая и трудная, но это казалось ему вполне реалистичным планом.

Роберт устал. Он отнес инструменты на место, оставив их там, где они были, чтобы Нина ничего не заподозрила. Затем прилег на матрас и уснул.

***

Она сидела рядом и смотрела на него. Удивительно, как выматывает планирование побега, он не проснулся, даже когда она зажигала свет.

– Где ты была? – спросил он. – Сейчас день или ночь?

– Ты, похоже, только и делал, что спал. – Она усмехнулась. – И даже не думал обо мне?

– Думал.

– Сейчас глубокий вечер. Я была у детектива Кюмри. Он славный мужчина. Мы переспали.

Сказанное так поразило Роберта, что у него невольно приоткрылся рот. Она коснулась его подбородка, его слегка передернуло.

– Что, ты хотел быть моим единственным?

Похоже, что ей нравилась ревность.

– Только не будь как Джо.

– Кто такой Джо?

– Джо – новая история, о которой я тебе расскажу.

***

– Он был совсем взрослым, по крайней мере мне так казалось. На курс старше меня. Меня всегда тянуло к мужчинам постарше. Один год – не слишком большая разница в возрасте, но хотя бы какая-то разница. Мы начали встречаться после студенческой вечеринки, когда проснулись в одной постели.

Роберт вопросительно посмотрел на Нину.

– Нет, ничего такого не было. Мы просто лежали в одежде, я – на его груди, а он – обняв меня за талию. Я считала его крутым. Он слушал металл, учился на отлично и был поначалу несколько холоден ко мне. Самое яркое воспоминание, после которого я окончательно в него влюбилась, – его нелюбовь к красной помаде. Он сказал мне об этом прямо.

– Она была на тебе?

– Да. Я обожаю красную помаду, она делает меня уверенной в себе и отстраненной. Никто не захочет целоваться с девушкой, на которой красная помада. А он захотел. Это и было тем самым моментом: я помню, как мы сидели вдвоем на одной из двухъярусных кроватей и пили водку с апельсиновым соком. Мне было явно достаточно, но я не знала меры, особенно после смерти Эдди.

– У тебя проблемы с алкоголем?

– Были, очень серьезные. Не хочу сейчас об этом говорить. Могу сказать только одно: никто мне не помог. Все видели, что я спиваюсь, все говорили «хватит», «посмотри на себя», но никто не оказал практической помощи. Ни один человек. В какой-то степени именно после этого я не очень доверяю людям.

– Не похоже, что ты не хочешь об этом говорить.

– Не хочу. Он как-то неловко наклонился ко мне, как будто случайно, чтобы поставить свой стакан, и мои губы оказались рядом. Я почувствовала себя ужасно грязной, но одновременно очень желанной. Помада размазалась по нашим губам. Когда он оторвался от меня, его рот был красным, как будто он поцеловал шлюху. Мне очень нравился этот образ. Тогда я в него и влюбилась.

– Контраст?

– Что? А, да. Если ты об этом, то да, отличник, маменькин сынок – хотя я узнала об этом позже, – и такая порочность. Контраст крайностей – как раз то, что я люблю.

– А что тебе понравилось во мне? – Роберт сам не ожидал, что задаст такой вопрос, но было поздно.

– Хм. Помнишь, как мы стояли около концертного зала, когда всех выводили наружу? Ты попросил у меня закурить.

– Да.

– Ты сказал, что арестуешь меня, и я сразу почувствовала опасность.

– От меня?

– Да, ты так молод и так складно говоришь. Ты показался мне чертовски привлекательным, в полицейской форме, с идеальными скулами, совсем как Кевин Костнер в «Нет выхода». И достаточно наглый, чтобы так шутить. Тебе никогда не говорили, что у тебя есть особенная харизма?

– Нет. Но я полагаю, она есть, если ты в меня влюбилась?

– Есть. Знаешь, что было последним штрихом в твоем образе?

– Что?

– То, как ты надел перчатки, когда уходил.

– У тебя фетиш по перчаткам?

– Не знаю. Но ты в них смотришься сногсшибательно.

– Спасибо. Жаль, при мне их нет.

Они какое-то время молчали. Роберт почувствовал, что все еще хочет ее, несмотря на все, что она сделала с ним.

– Джо и вправду оказался маменькиным сынком. Он был единственным ребенком в семье, и мама опекала его, как наседка. Что бы он ни захотел и ни собирался сделать – она поддерживала его и вселяла в него чувство собственного превосходства. Примерно тогда я начала толстеть. Я пила безбожно. Я приходила к нему домой пьяной. Никто ничего не замечал. Или не хотели видеть.

– Ты переживала из-за набора веса?

– Тогда – нет. Потому что было всего-то плюс пять-семь кило. Вот потом все стало совсем плохо, когда я набрала лишних тридцать килограммов. Но это случилось позже.

– А как Джо на это реагировал?

– Был один неприятный момент. Он спросил, не беременна ли я. Потому что об этом спросила его мама. Я была оскорблена до глубины души. А еще он запрещал мне видеться с моими подругами, потому что считал их недостойными моего (хотя, думаю, имелось в виду его) внимания.

– Отношения превратились в ад?

– Не сказала бы, что ад. Просто в какой-то момент он начал меня бесить. Я была очень тихой девушкой, скромной и кое-где робкой. Я не могла его бросить. Я не могла и помыслить о том, чтобы сделать ему больно. Моя любовь за три года, что мы встречались…

– Три года? – Роберт выглядел ошарашенным.

– Даже не так. Моя любовь к Джо испарилась за год. Оставшиеся два года я его ненавидела. А его любовь ко мне росла, и это выводило меня из себя еще больше. Я считала, что он не имеет права указывать, как мне жить, а он стремился к большему влиянию на мою жизнь. Но в конце концов я была не способна его бросить. И тогда он попал в аварию.

– Он выжил?

– Нет. Но мне стало так легко и свободно… Я не могу описать это чувство. Грусть от потери, смешанная с чувством полета. Тогда я поняла, что мне лучше быть одной. Но это продолжалось всего лишь до следующей влюбленности. Вот так оно и бывает, Роберт. Я влюбляюсь и парю на крыльях счастья. Мне все нипочем. Я становлюсь удивительно сильной, творческой, умной, веселой. Потом я желаю избавиться от этого человека, потому что мне стыдно за то, что именно он (а он всегда оказывается хуже Эдди) породил во мне эти эмоции. А после расставания я какое-то время чувствую легкость, пока меня не накрывает депрессия. И тогда я влюбляюсь снова. Это происходит как раз в тот момент, когда я уже почти готова убить себя. Мой уровень эмоций исчерпывается, и я не вижу смысла продолжать свое существование. И тогда я ищу, в кого бы мне влюбиться. А еще… Такой парадокс. Ведь женщина не должна сама начинать отношения.

– Почему?

– Так говорила мне бабушка. Будь неприступной, не навязывайся, и за тобой потянулся толпы мужчин.

– По-моему, такие суждения – прошлый век.

– Ты не прав. Это и сейчас работает. Я всегда навязываюсь, а потом получаю свое. А когда я получаю, мне становится скучно. А потом стыдно, ведь я сама хотела этого, а теперь отказываюсь. И мне всегда тошно от таких мужчин – они сами никогда не делали первого шага, ожидая, когда сильная женщина вроде меня добьется своего. Но когда я добиваюсь, мне это перестает быть нужным.

– Хочешь, я добьюсь тебя?

– Куда тебе, Роберт. Ты уже в моей клетке.

Роберту внезапно стало жаль Нину. Он потянулся к ней и коснулся ее губ. Поцелуй получился нежным. Она отстранилась и приложила тыльную часть руки к своей щеке. Ему это показалось очень милым.

– Ты красивая и умная, – сказал он, – тебе незачем добиваться мужчин, они сами прибегут к тебе.

– Перестань. – Ее голос был мягким. – Ты просто хочешь выбраться отсюда.

– Нет, я говорю серьезно. Нина, ты уже не та робкая полная девушка. Тебе не нужно никого добиваться.

Она заплакала, и он обнял ее. Так они просидели минут десять.

– Спасибо, – сказала она, – мне и вправду лучше. Но нам не стоит видеться так часто.

– Почему?

– Мы исчерпываем лимит влюбленности. Чем чаще мы вместе, тем быстрее бежит время. Тем ближе конец.

Она встала и вышла, оставив Роберта в задумчивости. На этот раз она не выключила свет. Вероятно, забыла. Но о побеге сейчас он не мог думать, своими слезами она выбила его из колеи. Теперь он по-настоящему влюбился в нее. Все, что было сейчас в его голове, – это противоположное течение времени. Для него – усиление чувств, для нее – угасание. Он боялся представить себе, что будет, когда они достигнут предела.

Роберт проснулся от шума наверху. Кто-то настойчиво стучал. Звуконепроницаемость подвала не позволяла ему различить, что там происходило, но стук внезапно затих, и он услышал громкий голос Нины, она кого-то приветствовала. Роберт почувствовал, что это его шанс. Все, что оставалось сделать, – подать признаки жизни.

И он закричал:

– Помогите! Эй! Я внизу!

Голоса затихли. Отсюда, из подвала, он различал только интонации, и то если говорили громко. Он услышал, как Нина запричитала, похоже, уверяла незнакомца в том, что ему послышалось.

Роберт снова закричал. Что, если это полицейский? Тогда можно уже считать, что он спасен.

– Помогите! Кто-нибудь!

Воцарилась полная тишина, а затем – громкие звуки музыки.

– Молодец, Нина, знаешь, что делать, – сказал он сам себе.

Он подбежал к углу подвала и схватил щипцы для угля. Потом снова поднялся по лестнице и принялся колотить ими сначала о дверь, а затем о помеченный кровью кирпич. Шум был достаточно громким, чтобы услышать его в доме, но только не сквозь эту музыкальную феерию.

Он продолжал стучать, пока не выдохся. Совсем обессилев, он сел на пол около двери, подперев руками щипцы. Он просидел так около часа, надеясь, что музыка наконец стихнет и он сможет продолжить свои попытки обнаружить себя.

Наконец он услышал шаги, которые приближались прямо к нему. Это были мужские шаги: он запомнил походку Нины и мог отличить ее хищную поступь от любого другого человеческого существа.

Шаги прекратились очень близко к двери, и Роберт снова закричал. И тут он услышал мужской голос.

– Эй, здесь кто-нибудь есть? – спросил он.

– Да, я здесь в зат-т-точении. – У Роберта путались слова, он начал заикаться от волнения. Он не мог поверить своим ушам. Музыка все еще не стихла, поэтому голос незнакомца было сложно различать.

– Кто вы? – ответил голос.

– Меня зовут Роберт. – Он пытался тщательно подбирать слова, чтобы не тратить драгоценные минуты внимания. – Нина заперла меня здесь и хочет убить. Пожалуйста, будьте осторожны с ней. – Он прислушался, но голос не ответил. – Немедленно уходите отсюда и вызовите полицию. Она очень опасна, – последние слова он произнес скороговоркой. – Вы все еще здесь?

Никто не ответил. Роберт снова принялся стучать щипцами о дверь. Музыка стихла.

– Вы здесь? – повторил он.

– Я здесь, – ответила Нина.

У Роберта перехватило дыхание.

– Мы поговорим с тобой об этом, Роберт, – тихо сказала она.

Он быстро сбежал по лестнице и пристроил щипцы на место. Затем принялся ходить по помещению взад и вперед. Музыка выключилась. Но он больше не смел кричать. Все было кончено.

***

Скрип открываемой задвижки привел его в чувства. Нина зашла, держа в одной руке пистолет, а в другой – шприц.

– Я не ожидала от тебя такого, – сказала она. – Вот это комедию ты устроил!

– Что ты сделала с этим человеком?

– Ничего, не беспокойся. Сказала ему, что у меня ребенок, который заслужил наказание, и проводила его за дверь.

– И он просто так ушел?

– Да, ушел. – Она нацелилась ему прямо в сердце и приказала повернуться спиной.

– Только не сейчас, Нина. Мне плохо от твоих уколов.

– Ты сам виноват, – ответила она.

– Давай я не буду сопротивляться, и ты просто свяжешь меня. Обещаю, что не сделаю ни единой попытки вырваться.

– Почему я должна тебе верить? После такого.

– Потому что я…– Он почувствовал укол в шею. – Клянусь… – И провалился в сон.

***

Она не стала связывать его вторую ногу, за что Роберт был очень благодарен. Рана продолжала ныть, и тугие веревки только усугубили бы ситуацию. Она стояла прямо перед ним.

– Потом у меня появился Алан, – начала она.

– Сколько времени я проспал? Я не готов слушать истории в таком виде, – возразил он.

– Нет, тебе придется. Кто хотел сегодня сбежать, а? – Она потрепала его по щеке, как маленького ребенка. Роберт попытался укусить ее, но ничего не вышло. Так он был зол на нее. Хотя, скорее, на себя. Чтобы упустить такую возможность, нужно еще постараться.

– Алан был твоим следующим любовником?

– Вот именно – любовником. У нас были отношения без обязательств.

– То есть просто трах, и все? – Роберт уже не выбирал выражений, ситуации хуже, чем сейчас, придумать было сложно.

– Да, так и есть.

– И тебя это устраивало?

– Более чем. Я была в него влюблена какое-то время.

– И как это случилось?

– Я была на своей первой работе. У меня буквально пухла голова от всех документов, которые мне нужно было перечитать и понять. И в самый ответственный момент у меня полетел компьютер.

– Он работал с тобой?

– Да. – Она легла на матрас и принялась разглядывать покачивающуюся на пололке лампу. – Он был как раз по части компов. Я видела его издалека всего несколько раз, его невозможно было не заметить. Он был очень громким, всегда отпускал какие-то шуточки, и в целом, казалось, все помещение заполнялось им, когда он заходил туда. И вот он пришел ко мне, только ко мне. Само это безраздельное внимание очень льстило мне. Но потом он наклонился надо мной, и я почувствовала запах дегтярного мыла. Так пахло в доме моих родителей, когда я была маленькой девочкой и смотрела «Трех мушкетеров». Тогда я была влюблена в одного из актеров, он мне безумно нравился. И этот запах навеял мне воспоминания о доблести, чести, романтической любви. Я тут же связала образ Алана со своими детскими чувствами. В тот же вечер мы с ним занялись сексом в серверной. А потом начали делать это несколько раз в неделю, встречались в основном у него, потому у меня в общежитии.

– И сколько продолжались ваши отношения?

– Семь лет.

– Ты столько времени была влюблена в него?

– Нет. Я была влюблена ровно три месяца. А потом это стало привычкой. И мне снова начало становиться стыдно за то, что я вру ему. Он несколько раз спрашивал о статусе наших отношений, а я отнекивалась. Мне не хотелось иметь с ним ничего общего, кроме редких сношений, которые мне уже давно не доставляли удовольствия. Но я боялась сказать ему о своих чувствах. Дело в том, что тогда у меня никого, кроме него, не было. И если бы я сказала ему, что больше не хочу с ним встречаться, он бы подумал, что я фригидна.

– Тебе так важно мнение окружающих?

– Выходит, что да. В конце концов, когда я уже начала угасать и не могла найти новую любовь, с ним случилась беда.

– Какая?

– Он разбился в автомобильной аварии.

– Каким образом? Несчастный случай?

– Говорят, он уснул за рулем. Тело было так покалечено, что вскрытие сделали формально. Так, для галочки. Узнали только то, что он не выпивал за рулем. Вероятно, он очень сильно устал.

– Ты была огорчена его смертью?

– Скорее да, чем нет. Но меня снова посетило это приятное чувство избавления. Мне не пришлось бросать его, делать ему больно. Все произошло само собой.

– Это ненормально, Нина.

– А что, по-твоему, нормально? Есть ли вообще в этом мире что-то нормальное?

– Что мешало тебе просто бросить его? Сказать правду.

– К тому моменту, как мы провстречались семь лет, я была уже очень толстой. Я весила под девяносто килограммов. Я боялась, что кроме него никого уже не найду. Да что там, я была благодарна ему за то, что он по-прежнему хотел меня, несмотря на мое безобразное тело.

– Ты действительно считала себя безобразной?

– На сто процентов. Я была сильно обязана ему за его внимание. Поэтому я не могла его бросить. Особенно после того, как он начал говорить о свадьбе.

– Он хотел жениться на тебе?

– Только после того, как я похудею. Мне было стыдно за себя. Я была зла на него. И благодарна. И я была в глубочайшей депрессии. Только Эдди помогал мне время от времени.

– Каким образом?

– Разговорами. Он пытался убедить меня, что я все еще красивая. Это вселяло в меня надежду. В конце концов, я просто женщина. Я просто хочу любить, и чтобы любили меня. Одинаково.

– Но так не бывает.

– А я хочу одинаково. Ведь если мужчина тебя любит больше, то ты быстро охладеваешь к нему. А если ты его любишь больше, то он кажется тебе холодным и черствым. В общем, единственный выход из этих отношений – смерть одного из нас. И судьба выбрала не меня.

– Думаешь, это судьба?

– А что же еще?

– Мы сами творим свою судьбу.

– А я о чем?

Она встала с матраса и подошла к стремянке. Некоторое время она смотрела на Роберта в сомнениях, но все же решила выкрутить лампочку.

– Ты меня развяжешь? – спросил Роберт.

– Я больше не могу тебе доверять, извини.

Она выключила свет, и они остались в полумраке, свет поступал только из-за полуоткрытой двери.

– Сегодня это будет твоим наказанием. Поспишь сидя. А завтра я посмотрю на твое поведение. Ты же будешь хорошо себя вести?

– Да.

– Как насчет поклясться?

– Клянусь.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

Роберту казалось, что он снова слышит чьи-то шаги наверху, помимо шагов Нины. Он боялся ее и боялся того, что у нее есть сообщник. Справиться с двумя преступниками не представлялось ему возможным. Потом ему снова чудилось, что наверху была толпа людей, и он окончательно перестал доверять своему слуху. Предсонное состояние было его спутником почти двадцать четыре часа подряд: он не мог спать сидя, его голова то и дело падала на грудь, и он тут же просыпался. Боль в ноге уже почти не чувствовалась, единственное, чего он хотел, – нормально поспать.

Пока он сидел, в голову приходили разные планы побега: первый, тот, который он обдумывал ранее, уже не казался ему таким идеальным. Нина могла услышать грохот раскалываемого кирпича и прибежать на звук. Значит, делать это нужно было, пока ее нет дома. Но как скоро она снова уедет?

Второй план – раздобыть масло из утренней овсянки и смазать изнутри через щель засов так, чтобы его можно было сдвинуть, тоже был не самым удачным. Очень вряд ли засов поддастся. Скорее всего, он достаточно плотно закрывает дверь.

Третий план был вообще из разряда фантастики: убедить Нину провести его по дому, чтобы прогуляться, и украсть из ее аптечки шприц с сонной штуковиной или любые другие сонные таблетки. На худой конец – отравить ее. То есть поступить так же, как она поступила с несчастным Ником Кейвом.

Он до сих пор не мог поверить, что она в одиночку задумала и совершила такое убийство, и тем более непредсказуемой она ему казалась. Каждый раз, когда он думал о том, как сбежит, он напоминал себе, что, скорее всего, недооценивал ее. Ну и что с того, что она женщина? Она выглядела так, будто в спортзале тягает штангу по восемьдесят килограммов. Идеально подтянута, с идеальным мышечным корсетом. Интересно, что заставило ее превратиться из пухленькой серой мышки в машину для убийств?

Дверь скрипнула, и она вошла, неся в руках поднос с едой. Она поставила его на пол и вкрутила лампочку.

Она принялась кормить его из ложечки, заботливо вытирая ему рот салфеткой.

– Карл, еще один объект моей влюбленности, – продолжила она свой рассказ. – У нас ничего не было. Но именно он заставил меня измениться.

– Каким образом?

– Мы с Аланом поехали на отдых на Гоа. Там мы поселились в гостинице, где постояльцами, по счастливой случайности, были наши соседи по улице здесь, в городе. Одним из них был Карл. Он жил на Гоа уже почти полгода, разъезжал по окрестностям на мотоцикле и курил траву. Он тоже думал, что мы с Аланом – пара. Я к тому моменту была совсем не в форме, но мое лицо еще не потолстело. Оно, как я думала, выглядело прекрасным, и я все еще могла строить глазки объектам своего интереса.

– И ты строила глазки ему?

– Я пыталась. Но он якобы не понимал намеков. Финальным штрихом, который создал в моей голове идеализированный образ Карла, была наша совместная поездка в магазин на его байке. Он посадил меня сзади и сказал держаться за его спину. Я чувствовала его тело сквозь футболку, и меня это ужасно возбуждало. От него пахло солью, солнцем и горькими самокрутками. И тогда, за три дня до нашего отъезда, я написала ему письмо с признанием.