Роберт кричал что есть мочи. Он кричал минут сорок подряд и в результате охрип. Поняв, что помощь не придет на звук, он начал пытаться ощупать пространство. Кругом была такая кромешная тьма, что первое время, когда он проснулся, он не мог понять, где он – все еще спит или умер, и это ад. Потом вкралось подозрение, что его заперли в каком-то подвале: пахло плесенью и прогнившими досками. Он ощупал то, на чем лежал: оказалось, это был матрац с постельным бельем. Даже с одеялом.

– Мерзотная аккуратистка, – сказал он вслух. – Говорить вслух не возбраняется, да, Нина? – крикнул он еще раз.

Звук собственного голоса как будто заглушался и не отскакивал от стен. Рядом с ним не было вертикальных поверхностей, поэтому он решил дойти до ближайшего края этого подземелья. Каждый шаг давался с большим трудом, в такой темноте казалось, что под ногами вот-вот кончится земля. Что-то шуршало. Он наклонился и ощупал пол: он был покрыт клеенкой. У Роберта екнуло сердце.

– Зачем тебе клеенка, Нина? – крикнул он, и темнота снова поглотила его голос. – Собираешься убить меня?

Ему казалось, что если он будет больше говорить, то будет больше ощущать реальность. Эта темнота и неизвестность угнетали его.

На корточках он достиг одной из стен и провел по ней рукой. Снова клеенка. Он вспомнил сериал «Декстер», и по спине пробежали мурашки. Сколько ему еще ждать, когда она объявит свой приговор?

Примерно полчаса ему понадобилось на то, чтобы обойти все помещение по периметру. Кое-где он спотыкался о какие-то инструменты и каждый раз боялся, что это человек. Он ни в чем не мог быть уверен, даже в том, что в подвале не находились другие люди или, еще хуже, мертвые люди.

Он не знал, сколько времени он там находился. Больше всего его страшило то, что про него могли забыть. Он нашел лестницу наверх и начал взбираться по ней. Наткнувшись на запертую железную дверь, он начал молотить по ней руками и кричать. Никто не отзывался. Его основные органы чувств – зрение и слух – были заблокированы этой молчаливой темнотой. Иногда он закрывал глаза и ходил так, все больше ощущая, что нет разницы, идти с открытыми глазами или с закрытыми. Он уже даже поверил, что научился видеть без глаз.

Через несколько часов к нему начали приходить видения. Всполохи красных огней проносились перед взором и взрывались фейерверком где-то под нижними веками. Он наблюдал за ними, представляя, что это салют в его честь. В честь человека, который скоро умрет.

В подвале была такая тишина, что он слышал свои мысли. А иногда он не мог понять, мысли это к нему приходят или он разговаривает вслух сам с собой.

Прошло еще несколько часов, прежде чем он нашел себе дело. Он решил не умирать, а использовать это время для очищения своей души. Он представил себе Карла, своего покойного брата, и тот тут же появился перед ним.

– Привет, Карл, – поздоровался Роберт.

– Привет, Роб, – отозвалась призрачная сущность.

– Как дела?

– Глупо спрашивать такое у мертвого.

– Ты прав. Ты любил меня?

– Больше всего на свете, братишка. Я сожалею, что так произошло.

– Ты не думаешь, что в этом есть виноватые?

– Нет.

– А как же родители, которые постоянно ругались?

– Они не виноваты. Они сделали все, что могли и как могли, все остальное было у меня в руках.

– Я пошел на психологический из-за тебя.

– Я знаю. Я ведь у тебя в голове.

– Да, точно. Но я бросил. Я хотел спасти тебя, а в итоге потерял еще одного близкого человека. – Он продолжал говорить, но Карл уже исчез.

Роберт не до конца понимал, как это работает. Сенсорная депривация? Только не в теплой соленой воде, а в черном кубе. Образ Карла то появлялся и представлялся ему живо, то снова пропадал, когда Роберт чуть больше нужного вглядывался в него. Кроме того, он не начинал фразы сам. Роберт на несколько минут затихал, ожидая, что брат сам начнет разговор, но только убеждался в том, что его голос был творением его собственного внутреннего диалога.

Он попытался представить себе Нину, но не вышло. Ее образ так волновал ее, что он никак не мог расслабиться. Как только он начинал видеть ее голубые глаза, его сердце принималось отстукивать чечетку и глаза растворялись темной дымкой, сливаясь с окружением.

В конце концов он лег на свой матрац, как щенок, которому указали на место, и уснул.

***

– Что ты собираешься с ним делать? – спросил Эдди, когда они ехали в автобусе.

– То же, что и всегда.

– Ты не думаешь, что копы быстро вычислят тебя, если обнаружат, что детектив Пэл пропал?

– Эдди, я готова умереть. Ты думаешь, я не готова сесть в тюрьму?

– Ты действительно так влюбилась в него?

– Без памяти. Прости меня. Снова. Я считаю минуты до нашей следующей встречи. Как только я потеряю к нему интерес, я убью его. Сейчас он мне нужен для получения эмоций.

– Может, тебе все-таки пора начать пить таблетки?

– Нет, не буду.

Нина не любила находиться в общественных местах из-за Эдди. Она не могла нормально общаться с ним, когда была на людях, ведь никто, кроме нее, не видел его, и ее шепот показался бы людям странным. А ей хватало подозрительных взглядов в свой адрес. Например, сегодня, когда она зашла в супермаркет, в котором бывала только во время своего отпуска, когда отдыхала в загородном домике.

– Какими судьбами? – спросил кассир, чье лицо успело ей запомниться, в отличие от имени.

– Решила выбраться на природу в выходные, хватит работать, – ответила она, вежливо улыбаясь.

Кассир один за другим погрузил в бумажный пакет хлеб, колбасу, сыр, пару пачек замороженных котлет, две бутылки вина, гору влажных салфеток, веревку и скотч.

– Интересный выбор для выходного дня, – прокомментировал он.

Она решила промолчать, потому что не сумела придумать ничего вразумительного.

– Нам ведь не нужны свидетели, – возразил Эдди. – Я считаю опрометчивым держать его именно здесь. Мы никогда не делали ничего подобного.

– Не волнуйся, завтра я поговорю с ними и развею все подозрения.

– А что будет, если ты его убьешь? Что ты будешь делать с телом?

– Не если, а когда. Брошу в океан.

***

Дверь открылась, и Роберт сощурился от хлынувшего в помещение яркого света. На пороге показался женский силуэт.

– Нина? – спросил он.

Она заглянула внутрь и снова прикрыла дверь, оставив его во мраке.

Этих нескольких секунд хватило ему, чтобы сориентироваться в пространстве: он быстро взобрался по лестнице и встал чуть сбоку от нее, чтобы нанести удар, как только она вновь откроется.

Дверь скрипнула, и из проема показался черный предмет.

– Роберт, отойди, – сказала Нина, – сейчас я зайду, и я хочу видеть тебя перед собой. Уйди оттуда.

– А иначе что? – спросил Роберт.

– Иначе я прострелю тебе ногу, – ответила она.

Роберт сдался. Он был уверен, что сможет совладать с Ниной, даже если у нее в руках будет оружие. Незачем было нападать со спины.

– Встань на свет, – приказала она.

Он послушался и вышел из-за двери. От ослепительной яркости в глазах начали скакать блики. Нина отворила дверь и приставила пистолет к его груди.

– А теперь очень медленно спускайся по лестнице.

С трудом передвигаясь, он сделал шаг вниз. Потом еще один.

– Ты правда убьешь меня?

– Может, и не убью, но ранить точно могу. Тебе будет не очень комфортно находиться здесь с огнестрельным ранением.

– Где ты взяла пистолет, Нина? – спросил он, достигнув нижней ступеньки.

Она улыбнулась. Все ясно, это был его пистолет.

В ее правой руке было блюдо. Он успел разглядеть, что на нем – бифштекс и зеленый горошек.

– Возьми у меня еду, – приказала она.

Он повиновался. Ему неожиданно страшно хотелось есть, как будто он просидел здесь несколько дней. Он жадно принялся поглощать ее, все еще находясь у нее на мушке.

Доев, он поставил тарелку на пол.

– Теперь повернись ко мне спиной.

Он снова сделал так, как она ему велела, удивившись своей исполнительности.

– Мы с тобой поговорим, но позже, – сказала она. – Когда я буду понимать, что нахожусь в безопасности.

Тут его пробрало на смех. Сама эта ситуация вдруг показалась ему такой комичной, что он хохотал несколько минут подряд. Она ждала.

– Что смешного? – серьезно спросила она в конце.

– Ты послушай себя, Нина. Когда ты будешь находиться в безопасности. Ты наставила на меня дуло пистолета и чувствуешь себя незащищенной?

Что-то зашуршало. Свободной рукой Нина достала какой-то пакет, в котором была салфетка. Роберт почувствовал едкий запах и снова оказался в темноте.

***

Он проснулся привязанным к стулу. Руки были отведены назад и накрепко перемотаны скотчем. Во рту все еще был привкус съеденного горошка. Нина сидела на стуле напротив него в полумраке, дверь наверх была по-прежнему открыта и впускала кусочек света. Он пытался разглядеть, что находилось за ней.

– Даже не пытайся кричать, все равно тебя никто не услышит. Мы находимся около озера, в пятидесяти километрах от ближайших соседей. Это мой дом, и если ты будешь хорошо себя вести, когда-нибудь я проведу тебе экскурсию по нему.

– Зачем я здесь?

– Во-первых, ты знаешь о том, что я убила Ника Кейва. В мои планы не входило попадать в тюрьму. Во-вторых, ты мне нравишься.

– Ты так поступаешь со всеми, кто тебе нравится?

– Так – только с тобой. Мне помогал Эдди. Плюс недюжинная удача.

– Эдди, который умер?

– Эдди, который живет во мне. Он не умер. Но я вижу его, и он помогает мне мириться с собой. Что-то пошло не так, Роберт. В моем сознании. Когда-то давно мне требовался психотерапевт. Когда-то, когда еще можно было что-то исправить.

– Ты и сейчас можешь все исправить. Отпусти меня, и я помогу тебе.

– Нет, Роберт. Я не могу этого сделать, как же ты не понимаешь! Я влюбилась в тебя, как девчонка, и пока я чувствую это, я живу. Ты мне нужен для того, чтобы я жила. У меня давно нет никаких эмоций, кроме этой. Я не чувствую боли, я не чувствую радости.

– Думаю, Нина, все началось в детстве. Та собака – первый звоночек. Это началось задолго до того, как ты узнала что такое любовь.

– Откуда тебе знать?

– Ты психопатка, и скорее всего, ты такой родилась.

– Нет, я сама себя сделала такой!

Нина разозлилась и пнула тарелку, стоявшую на полу. Та разбилась. Роберт вздрогнул. Она едва заметно сделала свой коронный жест, и ее лицо преобразилось, как будто она надела маску.

– Я спокойна, – сказала она едва слышно и принялась собирать осколки.

– Как долго я буду здесь находиться?

– Пока я не начну в тебе разочаровываться. В твоих интересах поддерживать во мне симпатию к своей персоне.

– А дальше?

– А дальше – один выход.

Она начала подниматься по лестнице.

– Нет, не уходи!

– Почему?

– Я не хочу сидеть в темноте! Я схожу здесь с ума.

– Явно не больше, чем я, да?

Она закрыла за собой дверь, оставив Роберта один на один со своими видениями.

Роберт совсем потерял счет времени. Кажется, она вернулась только ночью, чтобы развязать его. Она тогда сказала, что пора ложиться спать. Он не понимал, сколько и когда он спит и что из его видений сон, а что реальность. Ему казалось, что он постоянно слышит шаги наверху, иногда это один человек, а иногда целая толпа. Ему снилось, что она пришла, и они в темноте занялись любовью, но он не понимал, было ли это на самом деле. Он совсем обессилел.

Только по приемам пищи он мог ориентироваться. Когда она принесла поднос с овсянкой, он предположил, что сейчас, должно быть, утро.

Она всегда заставала его врасплох своим посещением. Роберт жил на грани реальности и сна и, удивительно для себя, даже не пытался сбежать. Он искренне хотел ей помочь, и у него уже почти появился план.

Утром, помимо завтрака, она принесла ему чистую одежду. Она отвернулась, когда он переодевался.

– Ты знаешь, что твой брат мертв? – Он понимал, что это не очень удачная тема для разговора, но почему-то начал с нее.

– Алекс Коул?

– Значит, знала. Это все тоже ты сделала?

– Да. Я подкинула ему в карман бумажку с планом побега. Из-за нее началась драка.

– Он был отравлен.

– Да. Ты же помнишь моих букашек?

– Где ты их взяла?

– В Ботсване.

– Специально туда ездила?

– Нет, так получилось. Стечение обстоятельств.

– Нина, я не могу больше здесь находиться. Тут темно и сыро. Я, кажется, начинаю заболевать. – Он изобразил кашель.

– Я куплю тебе таблетки.

– Я начинаю путаться в мыслях. Я вижу всякие вещи.

– Роберт, перестань. Отсюда один выход, и тебя он не устроит. – Она навела на него пистолет. – Ты знал моего брата. Знал, на что он способен. Думаю, теперь ты знаешь, на что способна его сестра.

Она снова отвернулась от него, и сейчас был лучший момент для побега. Он неслышно подошел к ней, намереваясь огреть ее по голове и выхватить оружие, но под рукой был только поднос с тарелкой. Он замер с ним в руках, когда она повернулась, и весь завтрак упал на пол.

– Что ты наделал, Роберт? – Она была зла. Он никогда не видел ее такой злой, как будто очередная ее маска теперь была снята. – Ты что, хотел на меня напасть?

Он молча кивнул.

– Оставайся теперь без завтрака. И без обеда, потому что сегодня я еду по делам. Придется тебе немного поголодать.

– По каким делам?

– Так я тебе и сказала.

– Ты знаешь, что у тебя на самом деле есть эмоции?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты только что сильно разозлилась.

– Но я ничего не чувствовала.

– Я видел злость.

– Не знаю, о чем ты. Может, тебе показалось?

Он больше не хотел ее злить, в гневе она выглядела чудовищно. Он тоскливо вздохнул и принялся собирать остатки еды с пола.

– Я сама, – снова приказала она.

Он отошел от нее не несколько метров, она краем глаза следила за ним.

– Я хотел бы тебе помочь, Нина, – начал он.

– Как?

– Мы можем провести сеансы регрессии.

– Это все та чепуха, которой пичкали тебя на учебе?

– Между прочим, мы узнали с помощью нее кое-что о твоем прошлом.

– Знаешь, а было даже здорово. – Внезапно ее лицо прояснилось. – Я как будто пережила тот день заново.

– А что бы ты сделала, если бы у тебя был шанс все исправить?

– Я бы ничего не стала исправлять. Мне нравится прошлое. Оно помогает не делать ошибок в будущем. Я бы не стала менять ни один кусочек своей жизни.

– Даже смерть Эдди?

– Даже его смерть. Если бы он не умер, кто знает, в каких бы мы были отношениях сейчас. А так – он всегда теперь рядом. Мне не нужно ни к кому его ревновать. Он безраздельно мой, и в этом прелесть того, что он призрак.

– Так он все-таки призрак?

– Я не знаю. Мне кажется, да. А ты веришь в это все? – Она собирала осколки.

– Я ни разу не видел призраков.

– Мой отец видел. Когда он надевал маску, он мог с ними общаться. Помнишь, я рассказывала про его дедушку?

– Да.

– Я уверена, что он на самом деле был там. Он не просто видел его, он действительно существовал в нашем мире. Кто знает, может, я все-таки унаследовала от отца этот дар.

– А ты сама видела своего прадеда?

– Мне кажется, один раз да. – Она сказала это, перематывая скотчем его кисти. – Однажды папа пошел в ванную. Он всегда туда ходил, когда мама говорила ему, чтобы он пришел в себя. Думаю, он там плакал. Так вот, когда он туда заходил, я решила за ним подсмотреть. Дверь была приоткрыта, и он там общался с дедом. Я уверена, что слышала, как тот ему отвечал. А еще я видела краешек одежды, зеленую униформу. У отца такой не было. И бряцанье часов, хотя он никогда их не носил. Я думаю, что тоже видела его.

– И что ты сделала? – спросил он, располагая ноги поудобнее, так, чтобы Нина привязала их послабее. Однако она туго затянула веревку.

– Я убежала. Мне стало страшно.

– Мы можем провести сеансы регрессии, чтобы докопаться до причин твоего безумия. Мы даже можем побывать в твоем детстве.

– Я где-то читала, что регрессия не работает. Что мозг имеет свойство выдумывать свое прошлое, если его об этом просят.

– Да, он действительно выдумывает. Но то, что он выдумывает, тоже имеет ценность. Скажем, ты не стала бы выдумывать такое событие, как убийство Ника Кейва, если бы ты никогда не думала об этом, если бы никогда этого не хотела.

– Что ж, это логично.

– Все, что ты выдумаешь во время регрессии, поможет нам так же, как и истинные воспоминания.

– Я подумаю над этим.

Она взяла в руки пистолет и принялась ходить вокруг него. Она над чем-то раздумывала. И снова этот жест. Она опять стала неузнаваемой, коснувшись лица. Роберт начинал побаиваться ее.

Нина подошла к нему спереди и начала снимать с него ботинки.

– Зачем? – спросил он.

– Потому что тебе будет некомфортно с опухшей ногой.

Она выстрелила и сделала дыру в большом пальце его правой ноги. Он завопил от неожиданности и боли, разрывающей его. Она уже поднималась по лестнице.

– Что, если я умру здесь? – кричал он сквозь слезы. Он уже не видел ничего из-за красной пелены, которая окутала его закрытые глаза.

– Я вернусь раньше, чем это произойдет, – ответила она. – Ты и моргнуть не успеешь.

***

Нина явилась в полицейский участок в леопардовом платье, совсем как в тот день, когда ее впервые задержали за превышение скорости. Мода имеет свойство возвращаться раз в тридцать лет, цикличность, с которой тот или иной предмет гардероба становится неприемлемым в конкретный период истории, поражала ее. Но этим был и прекрасен ее возраст, можно было не выкидывать некоторые вещи в течение долгих лет, а потом поразить всех тем, что теперь называлось винтаж. Детективы Маккормик и Кюмри явно оценили ее внешний вид, когда она демонстративно изящно прошла в кабинет для допросов.

– Нина Грин, – переспросил Джон, – расскажите еще раз, что вы делали в тот момент, когда Кэтрин вышла из здания?

– Я распечатала отчет, который она создала, взяла бутылку, положила ее в сумочку и продолжила свой рабочий день.

– Вы ничего не делали с этой бутылкой? – подключился Кюмри. – Не открывали ее? Не выливали содержимое? Не могли ее перепутать?

– Нет, что вы, в лаборатории запрещается держать еду или напитки. Только вот…

– Что? – Джон оживился.

– Только вот Кэти показалась мне странной. Какой-то… обеспокоенной, что ли.

– Из-за чего, как вы думаете, она могла беспокоиться?

– Она всю ночь не спала, и мне кажется, какое-то событие ее очень взволновало. Она сильно суетилась.

– Пойдем выйдем, – сказал Джеймс и увел напарника из кабинета.

– Думаешь, это Кэтрин могла подменить воду? – спросил Джон.

– А что еще думать? Всю ночь проторчала на работе, вела себя странно. В конце концов, это ей доверили анализ. Почему она сама не отдала Роберту результаты?

– То есть она находит в бутылке диамфотоксин, очищает бутылку, обрабатывает ее хлоркой и просит Грин доставить ее нам?

– Почему бы и нет. Она сама не хочет говорить, потому что боится, что не сможет совладать с собой. Раскроет себя.

– А почему тогда она сказала нам, что там было на допросе?

– Потому что думала, что мы сами все выяснили.

– Это очень странно.

– Помнишь, как она плакала? – спросил Джеймс. – Интересно, это были слезы страха или раскаяния?

– Я не разбираюсь в эмоциях настолько, чтобы точно сказать. Но все может быть.

– Давай пока не будем снимать со счетов эту Нину. Последим за ней какое-то время. Посмотрим, как она ходит на работу, как себя ведет. Я могу взять это на себя.

– Ага, леопардовая юбка! – Джон подмигнул ему.

– Нет, не из-за этого, – оборвал его Кюмри. – Просто чтобы удостовериться.

– Назначишь ей свидание?

– Это против правил, ты же знаешь.

Они вернулись в кабинет. Кюмри сел за стол и закинул руки за голову. Нина отшатнулась и провела рукой по лицу.

– Почему вы так реагируете?

– Типичное поведение типичнейшего полицейского.

– Да ну? – Он сощурился и наклонился к ней.

– А вот с этим – осторожнее, – предупредила она. – Я могу воспринять это как попытку заигрывания. Вам же не нужны проблемы, детектив.

– Не нужны. Как вы смотрите на то, чтобы показать мне лабораторию как-нибудь в рабочий день? Вдруг оттуда я лучше пойму, кто именно из вас сделал это?

– Запросто, – ответила она, – приходите завтра.

Выходя из участка, она специально обернулась, надеясь поймать взгляд Кюмри. Он разглядывал ее ягодицы.

Ему казалось, что кровь не остановится никогда. Он возил ногой по полу, чтобы оставшимися в живых пальцами почувствовать, теплая ли на деревянных досках жидкость. Только часа через четыре нога начала прилипать к полу, и еще через час то, что было на полу, полностью засохло.

Рана начала покрываться липкой корочкой. От этого было еще больнее: когда он пытался пошевелить ногой, она вскрывалась, корочка трескалась, и из-под нее сочилась свежая сукровица, обливая ногу горячей жижей. Он просидел так до ее возвращения, в полной темноте и тишине, прерываемой только своими рыданиями.

Роберт всегда считал, что самая большая боль, которую он чувствовал, было его падение со второго этажа их дома, когда ему было пять лет. Он тогда переломал себе несколько костей, включая до сих пор не зажившее повреждение шейного позвонка. Он высунулся из окна слишком сильно, чтобы посмотреть, куда Карл пошел гулять с мальчишками без него, и не удержался на подоконнике. Мама была сильно расстроена, она ругала брата, и Роберту было стыдно за это. Больнее всего был именно этот стыд, ведь он знал, что Карл ни в чем не виноват. А мама считала, что он обязан был взять младшего с собой, тогда бы с ним ничего не случилось.

Сейчас Роберт мог бы написать диссертацию о боли, потому что теперь, как ему казалось, он знал об этом все. Та боль вовсе не была болью вообще, ведь тогда он был маленьким мальчиком, и скорее всего, помнил он именно душевную боль – тот самый стыд, – а не физическую. Сейчас он прочувствовал все краски настоящей, человеческой, телесной боли. Она прорывалась сквозь его сознание и путала разум. Он был готов умолять Нину о прощении, только чтобы она дала ему таблетки от этой адской боли. Он был готов сам признаться в убийстве, лишь бы она помогла ему не чувствовать больше этого. Не готов он был только мириться с этой болью, потому что пять часов подряд она высасывала из него все силы.

Вспышка света из открывшейся двери заставила его снова завыть, она, казалось, вонзилась в его голову своими маленькими мерзкими лучиками. Теперь он понял, как хорошо ему было в темноте.

– Ты еще жив? – спросила она. Ее голос был бодрым.

– Нет. – Он заплакал.

– Я тут принесла тебе кое-что.

Она спустилась по лестнице, неся в руках тазик с водой, бинты и аптечку.

– Сейчас я буду делать тебе перевязку, а ты постарайся терпеть. Ты же взрослый мальчик? – Он не понимал ее веселого тона.

– Зачем ты сделала это? – спросил он.

– Это же очевидно, Роберт. Не буду же я тебя все время привязывать, это не очень хорошо. Иногда мне придется отлучаться на целые сутки, как же ты будешь тогда спать? Я не настолько изверг, чтобы не давать тебе спать.

– Ты изверг, это на сто процентов, – простонал он.

– Нет, я просто не хочу, чтобы ты убежал. Если тебе не будет, на чем бежать, ты ведь тогда не убежишь? – Она улыбнулась. Роберт не мог поверить в дерзость своего сознания, потому что счел ее улыбку соблазнительной. Он мысленно отругал себя за это.

– Я не убегу, честно. – В его голосе слышалась мольба. – Только не делай больше так.

– Не могу обещать. У тебя ведь все еще есть твоя вторая нога.

Он похолодел от ужаса.

– Нет, не бойся, точно не сегодня. – Она принялась обмывать его ногу намоченным вафельным полотенцем, он вздрагивал каждый раз, когда она к нему прикасалась. – Слишком много потрясений на сегодня, а то ты еще скончаешься от потери крови.

Закончив, она перевязала его ногу бинтом, сквозь ткань тут же проступили кровавые разводы. Она кинула мокрые салфетки в таз и направилась к выходу.

– Ты вернешься?

– Я принесу тебе ужин.

Она вернулась все с тем же подносом в руках и принялась кормить его. Зачерпывала ложкой суп, дула на него, совсем как мама в детстве, и подносила ложку ко рту. Роберт почувствовал облегчение, когда теплая жидкость спускалась вниз по пищеводу. Он немного ожил.

После кормления она начала развязывать его. Он не сопротивлялся. Ему не хотелось бежать сегодня, ему больше ничего не хотелось, только бы коснуться головой подушки и чтобы сон отпустил его боль. Она сделала ему укол кетопрофена и взбила подушку.

– Ты мне все еще нравишься, Роберт. Пусть все останется, как есть. Не пытайся бежать, тогда не придется простреливать тебе вторую ногу.

– Я не буду, – ответил он.

Она приблизилась к нему и поцеловала его в губы. Он ответил на поцелуй.

– Вот что мне в тебе нравится, – сказала она. – То, что ты, несмотря на боль, чувствуешь ко мне симпатию. Это чертовски возбуждает.

– Я не буду сегодня.

Но он не смог ей противостоять. Она стащила с него штаны, помогая ему освободить раненую ногу, и оседлала его. Она все сделала сама – ему практически не пришлось двигаться. Разрядка была очень кстати. После ее ухода он уснул как младенец. Только во сне ему являлся его пистолет, который говорил человеческим языком и просил спасти его из плена. Когда-нибудь, когда он выспится, он так и сделает.

Он проснулся от грохота. Нина стояла спиной к нему и устанавливала неподалеку от Роберта какую-то коробку. Она отошла, и он увидел террариум, заполненный личинками диамфидии.

– Видишь, что ты наделал?

Роберт испугался, что сейчас она снова начнет причинять ему боль, и молчал, затаившись.

– Из-за тебя пришлось перенести сюда террариум.

– Почему из-за меня? – Он решился на требовательный тон, хотя боялся ее.

– Детектив Кюмри, твой коллега, между прочим, может заявиться ко мне домой в любую минуту. Если бы ты не начал этого дела с ядом, то ничего этого не случилось бы. Хотя… знаешь, я даже рада, что все так получилось. Это дает нам повод получше узнать друг друга.

– Не могу сказать того же.

– Ты все еще обижен за свою ногу? Перестань, все ведь хорошо. Твоя нога в порядке, я делала тебе новую перевязку, пока ты спал.

Роберт был удивлен. Неужели он мог не заметить этого? Неужели так крепко спал? Это было плохо, очень плохо, такими темпами не получится никакого побега.

– Зачем ты принесла его именно сюда?

– Здесь его точно никто не найдет. Ну и я не хочу, чтобы ты лишний раз разгуливал здесь. Иначе ты можешь наткнуться на нежелательных соседей. – Она хихикнула.

– Разгуливать с простреленной ногой?

– Поверь, Роберт, я не могу тебя недооценивать. Я знаю, на что ты способен. Прости за ногу, это была вынужденная мера.

Он все еще помнил, что она обещала прострелить ему вторую ногу, но боялся спросить у нее, хотя это ожидание его убивало.

– Ты больше ничего не собираешься со мной делать?

– Пока – нет.

Он выдохнул.

– А когда – да?

– Если ты будешь хорошо себя вести, то никогда. Знаешь, я общалась с твоим коллегой. Он показался мне очень милым.

– Его ты тоже собираешься убить?

– Я пока не собираюсь тебя убивать.

– Пока – нет.

– Точно. Мы с ним встречались в моей лаборатории, он заходил посмотреть, как я работаю. Мне кажется, он мной заинтересовался.

– В каком плане?

– Как женщиной. Он слабо верит в то, что женщина может работать биоинформатиком. Он в каком-то смысле шовинист, не поверил в то, что мне хватает мозгов программировать.

– Он тебя подозревает?

– Конечно. Спасибо тебе, Роберт.

– Что еще он знает?

– Они пока не уверены, но подозреваемых сейчас всего двое – я и Кэт.

– Тебе не стыдно?

– За Кэт? Есть немного, но она сама виновата в своей неаккуратности. Я уговорила ее закончить анализ, хотя у нас так не делают. Бедняжка слишком сильно устала за ночь, поэтому я склонила ее на проступок. Иначе это никак не назовешь. Я пообещала ей, что никому не скажу, но ведь речь идет о моем спасении. Все средства хороши, когда дело касается свободы.

– Ты дьявол.

– Называй меня, как хочешь. Ты еще не передумал по поводу регрессии?

– А ты решилась?

– Думаю, да. Я готова покопаться в своем прошлом.

– Что мне за это будет?

– Я не убью тебя.

– А ты меня отпустишь?

– Не могу обещать. Но если все повернется так, что ты меня убедишь сдаться, то почему бы и нет. На самом деле, Роберт, я хочу стать нормальной, искренне хочу. Но я не могу сделать это сама. Я пока что сомнительно отношусь к твоей инициативе, но готова попробовать.

– Когда начинаем?

– Прямо сегодня. Только мне нужно кое-что сделать. Тебе это понравится, обещаю.

Она вернулась с каким-то предметом в руке, Роберт никак не мог разобрать, что это. Когда достала из дальнего угла стремянку и встала на нее, он понял. Это был лампочка.

– Да будет свет! – радостно провозгласила она. – Мне не терпится начать.

Роберт сидел на полу, на своем матрасе. Она примостилась рядом, легла и закрыла глаза.

– С чего начнем? – спросил он.

– У меня проблема с отношениями, – ответила она, – думаю, стоит рассмотреть их все. С самого начала.

***

– Зак был моим первым парнем. Я познакомилась с ним в школе, он был первой любовью моей близкой подруги. Я увела его у нее. Помню наше первое выступление на шоу талантов. Мы с ней пели у микрофонов, в одном номере, а он пришел посмотреть. Он как-то сразу проникся ко мне, хотя я была скованной и замкнутой девочкой. Все говорили, что я красивая, а я себе казалась нескладной уродиной. Господи, как я ошибалась. Я стала уродиной позже. Он был первым мальчишкой, кто сказал мне о моей красоте.

– И ты сразу поверила?

– Да, он был для меня авторитетом. Он был старше нас. Я помню его руки – большие ладони и короткие пальцы с обкусанными ногтями. Сейчас я бы назвала их гномьими, но тогда, кажется, я влюбилась именно в них. Он помог мне завязать галстук (да, у меня был эпатажный костюм с галстуком). Я так сильно ощущала тепло, исходящее от его рук, что задержала дыхание, боясь попасться на симпатии. Когда он случайно слегка коснулся моей шеи, я дернулась, как от удара током. Он заметил мое смущение, поэтому смотрел на меня, пока возился с чертовым галстуком. Наблюдал за моей реакцией. Он поймал мой взгляд, и я залилась краской. С этого момента между нами все было ясно. Неотвратимая химия. Он понимал это, и я понимала.

После выступления мы пошли к нему домой вместе с подругой, втроем. Они постоянно целовались, мне было ужасно неловко. Он поглядывал на меня с интересом, и я боялась, что сделаю больно подруге. Но я все-таки сделала. Однажды я позвала его в загородный дом своих родителей. Без нее. Там мы с ним впервые поцеловались. Это вообще был мой первый поцелуй.

– Тебе понравилось?

– В целом, да. Хотя это было мокро и не очень гигиенично. Мы начали встречаться. Он расстался с ней, и она долго вспоминала этот случай много лет спустя. Она была ужасно огорчена.

– И долго вы встречались?

– Почти три месяца. А потом все само собой сошло на нет. Был один инцидент… Когда он был у меня в гостях, мы с ним заперлись на кухне и целовались. Я сидела у него на коленях, а он гладил мою спину. И тут вошел папа. Он попросил Зака уйти, пообещал спустить с лестницы. Я до сих пор не понимаю, что такого мы сделали, хотя мне было ужасно стыдно. Мне и до сих пор стыдно.