– Мы не обвиняем вас, – сказал мягко Кюмри, – мы понимаем, как несладко вам пришлось. Но были ли хоть какие-то признаки поломки, когда вы дежурили на концерте?

– Ничего. – Его голос прозвучал так глухо и грустно, что Роберт и Кюмри решили больше не мучить его. – Что дальше? – спросил он.

– В каком смысле?

– Меня посадят?

– Нет, глупости, – ответил Роберт. – Ждите повестку в суд, вы будете одним из свидетелей, но вы никак не убийца и даже не подозреваемый.

– Слава богу. – Он выдохнул.

Роберт, Джеймс и Джон собрались на мини-совещание за чашкой кофе.

– Что с клининговым агентством? – спросил Роберт.

– А что с ним?

– Вы уже выяснили, кто была та девушка, которая дольше обычного задержалась в клубе?

– Пока нет, – вступил Джеймс, – но мы планируем это выяснить.

– Я запросил у агентства список всех, кто дежурил четырнадцатого, – сказал Джон. – На следующей неделе я опрошу их всех, если ты не против.

– Я не против, с чего мне быть против.

– Это же твое дело, новичок. – Он похлопал Роберта по плечу.

– Я доверяю его лучшим из лучших, – ответил Роберт, понимая, что соврал. Он не доверял рвению коллег. Особенно он не верил в Джона.

– Хватит подхалимств, – сказал Кюмри, – мы будем держать тебя в курсе, Роб. Ты ничего не упустишь.

На следующее утро Роберт приехал в участок с чемоданом. Он хотел раздать последние поручения, прежде чем окажется за девять тысяч километров от своего первого серьезного расследования. Он понимал, что Кюмри может запросто спустить все на тормозах, если дело покажется ему недостаточно сложным, а на Джона положиться было нельзя – он был настолько туп, что не видел закономерностей, когда Роберт на них так явно указывал. К тому же называл его новичком.

– Роб, а что у нас, по сути, есть? – сказал Джон. – Всего лишь поддельный анализ воды, подпиленные крепления сцены, и все. Ни мотива, ни вещественных улик.

– Какие еще улики тебе нужны?

– Такие, которые указывали бы на конкретного человека.

– Это нам и предстоит выяснить.

– А мотив? Может, это сбрендившая фанатка?

– Не думаю. С мотивом сложно. Я сам не до конца понимаю, кому и зачем может понадобиться убивать звезду. Но мало ли.

– Думаешь, он нагадил кому-то на коврик?

Роберт ненавидел тупые шуточки Джона.

– А ты бы убил, если бы тебе нагадили на коврик?

– Определенно.

– Тогда можешь считать это мотивом.

Роберт боролся с двумя опасениями: с одной стороны, он хотел, чтобы дело поскорее раскрыли, с другой – он не хотел, чтобы его коллеги разговаривали с Ниной. Он полагал, что в ней кроется разгадка, но он уже слишком далеко зашел, чтобы эту разгадку отдавать глупому Джону. Тем более если выяснится, что между ним и Ниной что-то было. Тогда ему многое придется объяснять.

– Я не хочу уезжать, – внезапно сказал он Кюмри.

– Да брось, Роб. Тебе и правда нужно отдохнуть, ты еще ни разу не был в отпуске.

– Я боюсь, что именно сейчас нужны активные действия, а Джон их не выполнит.

– Ты в нем сомневаешься?

– Да, он все делает очень медленно. Откладывает на последний момент.

– Понимаю, подозреваемых и свидетелей нужно брать горячими. Мы и так потеряли кучу времени, полагая, что это несчастный случай. Но сейчас будет не так. Я позабочусь о том, чтобы Джон не тормозил.

– Ладно. А вы будете писать мне письма?

– Обо всем, что происходит. Обещаю.

По дороге в аэропорт Роберт несколько раз пытался дозвониться Нине и предупредить ее о том, что ее скоро вызовут на допрос, но номер был недоступен. Он все-таки верил в то, что сказала Кэт, хоть и чувствовал, что обманывает себя. Может быть, Нина просто перепутала анализы? Может, она не видела, что нужный бланк лежит на столе? Или она все-таки сделала это специально?

– Ваш паспорт, пожалуйста, – попросила сотрудник аэропорта.

Он передал паспорт и поставил багаж на весы.

– Скажите, а если я вдруг не полечу, как можно будет вернуть багаж?

– Так вы летите или нет? – спросила она раздраженно.

Пару минут он просто молча стоял, не зная, что ответить. Она смотрела на него.

– Подождите, мне нужно сделать один звонок.

Он забрал чемодан и отошел от стойки регистрации.

– Алло, мама? Ты не сильно обидишься, если я прилечу позже? У меня образовались дела.

1 июня 2016 г.

Джо разбился в автомобильной аварии. Господи, спасибо тебе за это! Мне стыдно это писать, но я чувствую такое облегчение. Я не виновата в этом, это случилось само собой. Мне не пришлось его обижать. Мне не пришлось его бросать.

В последние дни наши отношения стали невыносимыми. Я приходила к нему с бутылкой виски в рюкзаке, шла в туалет, и перед тем как общаться с ним, выпивала там половину. И так несколько заходов. Он даже ни разу не спросил, зачем я иду в туалет с рюкзаком.

Вся моя беда, видимо, в полном отсутствии обоняния и внимательности у жильцов этой квартиры. Либо в отсутствии любопытства у его родителей.

Это случилось после нашей очередной встречи. Он отвез меня домой, после того как мы два часа провели в машине его папы, у моря, снова смотрели мультики. По пути до своего дома в него врезался грузовик, он потерял управление и съехал с моста прямо в море. Надеюсь, ему не было больно. Надеюсь, теперь у него все хорошо. Не нужно ему было, чтобы рядом была такая сумасшедшая, как я.

2 июля 2016 г.

Я немного погрустила и подготовилась к новой жизни. Теперь я не буду с такой легкостью заводить отношения, я знаю, чего стоит их прервать. Я, кажется, начинаю влюбляться в своего одногруппника. Но я не собираюсь ничего с этим делать, мне просто нравится это состояние. Я буду благодарна ему за то, что он подарил мне это чувство возвышенности. Он не должен об этом знать.

Я растолстела во время отношений с Джо. Мне противно смотреть на себя в зеркало. Поэтому мне не стоит рассчитывать ни на какую симпатию со стороны Бена. Пытаюсь похудеть, но у меня не получается, меня все время тянет на сладости.

3 июля 2016 г.

Я наконец-то научилась видеть Эдди.

4 июля 2016 г.

Я встретила его на пороге своего дома, когда возвращалась с учебы. Он стоял там и смотрел на меня. Моя жизнь полностью изменилась. Теперь я вижу его, могу чувствовать и целовать. Мы целовались весь день. Больше ничего не хотелось. Я понимаю, что схожу с ума, но я так рада, что наконец-то мои способности развились. Думаю, это все из-за школы биоэнергетики. Я научилась, я все-таки научилась. Теперь я вижу его днем, ночью, утром, вечером. Мне так хорошо.

Мне больше не нужно ничего. Он как будто по-настоящему вернулся ко мне, несмотря на то, что Эверест поглотил его. Я поняла, как сильно я скучала по нему.

Но теперь мы навсегда вместе. И даже смерть не разлучит нас.

Глава 3. Ордер

Из аэропорта Роберт заехал домой, чтобы оставить чемодан. Он решил не сообщать коллегам, что не улетел в отпуск, пока не поговорит с Ниной. Возможно, ему понадобится ордер на обыск.

– Алло, судья Диккенс? Мне нужна ваша помощь.

Полгода назад он оказал судье большую услугу, которая могла стоить ему карьеры. Сын Диккенса, Том, попал в неприятную историю: они вместе с пьяными друзьями сбили ночью человека. Когда Диккенс узнал о том, что его отпрыск участвовал в этом деле, он пообещал Роберту любую услугу взамен на сокрытие фактов. Роберт перепечатал дело так, чтобы в нем не фигурировала его фамилия. Даже Кюмри не знал об этом, а если бы узнал, наверняка бы не согласился на такое. Теперь Диккенсу пришло время возвращать долг.

Роберт приехал в его дом, где была в разгаре субботняя барбекю-вечеринка. Ему было неловко отвлекать судью от семейного праздника, поэтому он постарался, чтобы все прошло быстро: он заранее заполнил бланк ордера, от судьи требовались только подпись и печать.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это должно остаться между нами? – сказал Диккенс, возвращая Роберту подписанный документ.

– Да, и этот ордер не будет фигурировать в отчете.

– Верно, это незаконно. Я верю, что ты используешь его с умом.

– У меня есть личный интерес. Мне нужно только узнать правду, больше ничего. В официальном деле этого ордера нет и не будет.

– Правильно.

Судья предложил Роберту остаться на обед, но он отказался. Нужно было как можно быстрее поговорить с Ниной, пока этого не сделали Джон или Джеймс.

По пути к Нине Роберту позвонили из городской тюрьмы и сообщили печальную новость, которая никак не вязалась с его версией произошедшего.

– Алекс мертв, – сообщил голос дежурного.

– Как это произошло?

– Пострадал в драке.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Вскрытие делали?

– Будет готово сегодня, после полудня. Результаты сообщим завтра.

– А вы не могли бы попросить судмедэксперта перезвонить мне лично и сообщить сразу же, как только работа будет выполнена?

– Конечно.

Роберт положил трубку. Ему не верилось, что его друг мертв. Он был молод и, возможно, дожил бы до помилования. Где-то в глубине души Роберт надеялся, что осознание своего преступления и их постоянные встречи смогут перевоспитать Алекса. Он видел будущее, в котором они с Алексом сидят у моря с кружечкой пива и вспоминают о том случае в торговом центре, как о страшном сне.

Он сожалел о том, что не прочитал ни одной книги, которые Алекс ему советовал. Теперь уже никто не будет заставлять его читать.

Но стоит ли сообщить Нине о том, что случилось с ее братом? Он не видел в этом необходимости. Если она не знала его и не знала того, что он сделал, как ей в текущей ситуации поможет новость о том, что ее брат, которого она считала благоустроенным и счастливым, на самом деле убил людей и теперь умер в тюремной склочке?

С другой стороны, она имеет право знать. И кому, как не ему, служителю закона, нужно об этом сообщить?

Он вышел из такси, подошел к двери и позвонил в ее домофон.

Нина встретила его в кружевном халатике, видимо, только что проснувшаяся.

– Я тебя не ждала сегодня. Разве ты не должен был улететь в отпуск? – спросила она.

– Должен был, но не стал. Я здесь ради тебя.

– Очень интересно. Проходи. – Она пригласила его на кухню. – Хочешь чаю?

– Ты только что проснулась? Уже половина первого.

– Да, имею право. Я работала всю ночь.

Нина была, как всегда, гостеприимна и, помимо чая, предложила Роберту завтрак. Она стояла у плиты, и Роберт подумал о том, как привлекательно ее бедра выглядывают из-за выреза халата. Он пытался собраться с мыслями, но ее нагое тело сбивало его.

– Ты не могла бы одеться? – сказал он, поняв, что так серьезного разговора не получится.

– Тебе не нравится? – Она выглядела удивленной.

– Мне нравится, но у меня есть для тебя новости, которые нам нужно обсудить.

Нина пошла переодеваться.

– Что за новости? – крикнула она из другой комнаты.

– По поводу расследования. Скоро к тебе обратятся мои коллеги и, возможно, вызовут на допрос.

– Меня в чем-то подозревают? – Она выглянула из комнаты в спортивных штанах и одном лифчике. Роберт поежился.

– Да.

Натянув футболку, она вернулась на кухню.

– В смерти Ника Кейва?

– Да.

Нина села рядом с ним.

– То есть как? Ты считаешь, что я способна на убийство?

– Мы не оцениваем подозреваемых, исходя из личных отношений. Я тебя знаю, но они нет. Они вполне могут считать тебя убийцей.

– Ты тоже должен быть беспристрастным.

– Я уже не могу.

– А ты не можешь меня допросить?

– Нет, они вдвоем будут это делать. Боюсь, если буду допрашивать я, то они узнают, что у между нами что-то есть.

– А мы в отношениях?

– А разве нет?

– Думаю, да.

Роберт решил не использовать свой ордер, пока Нина ему доверяла. Он намеревался сам попросить ее осмотреть ее квартиру, ведь он хотел ей помочь.

Нина налила чай. Его аромат был странноватым, мятным, немного сладким и кислым.

– Такой чай научила меня делать мама, в нем есть секретный ингредиент, – объяснила она. – Мама всегда была выдумщицей. Наверное, поэтому она вышла за папу. Его воображение не знало границ.

– Какой была твоя мама?

– Она и сейчас есть. Просто мы не общаемся. Она очень сумбурная. Знаешь, бывают такие люди, когда они находятся в помещении рядом с тобой, кажется, что происходит какое-то движение, суета. Она всегда стремилась быть в центре внимания. Даже нас с братом она воспринимала как кого-то, кто крадет ее внимание.

– Очень странное качество для матери.

– Ну да. Поэтому мы с братом были скрытными. Особенно я. Мама всегда учила меня, что нужно быть скромной, хотя сама таковой она не была. А еще у нас была собака, Сноуи, золотистый ретривер. Такая большая и добрая.

– Ты любила ее?

– Да, конечно. Я до сих пор скучаю по ней и чувствую себя виноватой.

– Виноватой за что?

– За то, что иногда наказывала ее.

– А брат, на сколько младше тебя он был?

– На десять лет. Я очень скучала по нему, когда мама отправила его в колледж. С тех пор он не приезжал к нам. Я зла и обижена на нее, потому что она избавилась от всех членов нашей семьи. Отца сдала в клинику, брата – на учебу, даже собаки у нас не осталось.

– А что стало с вашей собакой?

– Не знаю, просто однажды она умерла.

– Как это случилось?

– Мама не говорит мне, я пыталась у нее узнать. А сама я не помню.

Роберт вспомнил свой курс гипнотерапии, на котором они учились работать с вытесненными воспоминаниями.

– Ты начал говорить как психолог. – Она улыбнулась. – Откуда это?

– Я учился на факультете психоанализа, до того как пошел в полицейскую академию, – поделился Роберт. – Но я бросил обучение на третьем курсе.

– Здорово! А почему ты бросил?

– Было одно обстоятельство, оно поколебало во мне веру в психологию.

– Но, тем не менее, ты звучишь как настоящий психолог. – Она рассмеялась. – Может, ты и мне поможешь?

– Я долго шел к этому вопросу, Нина. Тебе нужна моя помощь?

Внезапно она погрустнела.

– Я думаю, да.

– Тогда давай я помогу тебе. Что тебя волнует? Мне кажется, ты что-то скрываешь.

– Я так не могу. Мне нужно морально подготовиться к этому, чтобы все было по правилам. Ты в кресле, я на кушетке, ты вводишь меня в состояние транса, ну и так далее.

– Можем устроить.

Нина пошла в комнату, чтобы подготовить все для сеанса психотерапии, Роберт подумал, что неплохо было бы осмотреть ее квартиру, раз уж он пришел с ордером.

– Могу ли я осмотреть все комнаты?

– Зачем?

– Есть вероятность, что к тебе придут с обыском. Мне нужно убедиться, что им нечего искать.

– Пожалуйста, я от тебя ничего не скрываю.

Роберт прошел в спальню, где стояла большая кровать, на которой еще пару дней назад они с Ниной развлекались. По обеим сторонам кровати были тумбочки, на одной из них лежала книга – «Американский психопат». «Странный выбор», – подумал он и проверил все выдвижные ящики тумбочек. Они были пусты. Он прошел на балкон, но и тот оказался пуст, за исключением вертикального пылесоса и нескольких стираных вещей на сушилке.

Гостиная интересовала его меньше всего – там они проводили большую часть времени, и Роберт успел рассмотреть ее хорошенько.

Самым таинственным местом для него была третья комната, в которой стоял террариум, в прошлый раз накрытый черной тканью. Сейчас черной ткани не было, и он смог разглядеть содержимое стеклянного куба.

– Это личинки и жучки диамфидий, – сказала Нина, появившаяся на пороге комнаты.

– Какой странный выбор, – только и смог сказать Роберт. Внутри у него все опустилось. Он узнал название – теперь было понятно, каким ядом должен был быть отравлен Ник Кейв.

– Они ядовиты, осторожно, не трогай террариум, – предупредила Нина.

Ее фигура в дверном проеме теперь казалось зловещей. Роберт не понимал, чего ожидать от нее.

– Я не буду. Что еще ты скрываешь в этом комнате? – Он решил перейти к наступлению.

– Больше ничего.

Он принялся обшаривать ящик стола. К его удивлению, там хранился альбом с фотографиями.

– Что за альбом?

– Альбом с фотографиями мужчин, которые мне когда-то очень нравились.

Роберт сел на стул и принялся разглядывать фото. На каждом из них был портрет красивого, а иногда и не очень, молодого человека.

– Это все, с кем у тебя были отношения? – спросил он.

– Да, это все, кого я любила.

– Много же здесь фотографий.

– Не так уж и много за тридцать пять лет моей жизни. Могло бы быть и больше. Думаю, совсем скоро здесь появишься и ты.

– Это не очень здоровая тема, – сказал он. – Почему ты хранишь их?

– Чтобы не забыть.

– Не забыть что?

– То, что у меня бывают чувства.

– А у тебя что-то с чувствами?

– Да, после того как умер Эдди, я ничего не чувствую. Иногда, когда я влюбляюсь, это единственное, что я ощущаю. Больше никаких эмоций.

Роберту показалось это подозрительным. Он замечал все больше сходств Нины с портретом типичного психопата, как бы чудовищно это ни казалось. Он продолжал листать альбом.

– Нина, а что здесь делает фото Ника Кейва?

– Ведь я и в него была влюблена.

– Итак, начнем.

Нина лежала на диване. Роберт устроился на кресле рядом с ней. Она разрешила ему записывать сеанс на диктофон, встроенный в его телефон. Роберту показалось это странным, ведь сейчас, как он полагал, он добьется у нее признания.

– Представь, что ты спускаешься по ступенькам. – Он начал медленно вводить ее в трансовое состояние. – С каждой ступенькой одна часть твоего тела расслабляется и растворяется, стекает на пол.

– Какой ужас, – вставила она.

– Ты не хочешь разговаривать, потому что твой рот настолько расслаблен, что ему не хочется двигаться. С каждой ступенькой часть твоего тела отделяется от тебя.

Он провел пятнадцать минут, вводя Нину в эриксоновский гипноз и, почувствовав, что она почти засыпает, дал установку.

– Сейчас ты будешь копаться в глубинах своего подсознания и отвечать на мои вопросы. Я – твой проводник, ты должна отвечать мне на любой вопрос, который я тебе задам. Ты понимаешь меня?

– Да, – тихо ответила она.

– Ты находишься в темном коридоре с множеством дверей. Тебя окутывает туман. Теперь ты хочешь открыть одну из дверей. За ней прячутся твои самые сокровенные страхи, то, что тебя беспокоит больше всего. Открывай.

– Открыла.

– Что ты видишь?

– Я не вижу ничего, я знаю. У меня очень плохо развито видение.

– Что ты знаешь?

– Я дома. Мне только что позвонила мама Эдди.

– Кто такой Эдди?

– Это моя любовь.

– Что сказала мама Эдди?

– Что он умер. – По щекам Нины покатились слезы.

– Нина, уходи оттуда. Давай перенесемся на полгода вперед. Что ты видишь?

– Я стою на краю крыши.

– И что ты там делаешь?

– Я хочу прыгнуть, но боюсь.

– Зачем тебе прыгать?

– Потому что я перестала быть человеком. Вся я – это одна боль. Мне не хочется больше чувствовать боль.

– Ты грустишь из-за смерти Эдди?

– Конечно, я грущу, идиот!

– Нина, а теперь выйди из этой двери и открой новую. Ты вышла?

– Да, выхожу.

– Теперь открывай дверь, за которой твое самое счастливое воспоминание. Где ты находишься?

– Я на пороге своего дома.

– Какой сейчас день?

– Третье июля две тысячи шестнадцатого.

– Что ты видишь?

– Я вижу Эдди. Он стоит у двери и смотрит на меня.

– Что ты делаешь.

– Я открываю дверь и впускаю его. Мы поднимаемся наверх и занимаемся сексом.

– Эдди сейчас жив?

– Нет, он все так же мертв. Просто я научилась его видеть.

– Кто он?

– Он – призрак. Только я могу его видеть. Он будет жить в моей квартире и не отойдет от меня ни на шаг.

– Это не галлюцинация?

– Я не знаю, но он рядом, и я счастлива.

– А теперь, Нина, выйди оттуда. И перенесись в туманный коридор.

– Я здесь.

– Теперь зайти в другую дверь, туда, где тебе десять лет.

– Я здесь. Я только что убила свою собаку.

Нина начинает выть и покачиваться, как будто убаюкивает себя.

– Что ты делаешь?

– Я стою перед мамой, она увидела, что я сделала. Она хочет меня наказать. Она стучит моей головой о стену. Мне больно.

– Зачем она это делает?

– Она говорит, что хочет выбить из меня все дерьмо. Она кричит на отца. Говорит, что это его проклятая наследственность. Что он ненормальный, и я такая же ненормальная, как он.

– Что ты делаешь?

– Я пытаюсь вырваться, но у меня не получается. Я думаю, что заслужила это.

– Зачем ты убила свою собаку?

– Я хотела, чтобы мы с ней помирились. Я хочу, чтобы ссоры родителей заканчивались так же. Я моделирую ситуацию примирения, потому что никогда не наблюдаю ее у родителей.

– И как часто ты это делала?

– Я постоянно била собаку, чтобы потом извиниться перед ней. Я мирилась с ней и Сноуи меня прощала. Она лизала мое лицо, как будто была благодарна мне, что я ее прощаю.

– Она думала, что провинилась перед тобой?

– Думаю, да. Я всегда находила повод, я выводила ее на ссору, задиралась, чтобы она на меня зарычала или укусила.

– Выйди оттуда, Нина. И зайди в другую комнату. В ту, где ты влюбилась в Ника Кейва.

– Я здесь.

– Что ты видишь?

– Я стою на улице и жду своего друга. Здесь темно, я рядом с перекрестком. Падает крупный снег.

– Что еще ты видишь?

– Светофор, на улице шумно, сигналят машины. Я слушаю Babe you turn me on Ника Кейва. Я очень устала, у меня был тяжелый рабочий день. Я зла на своего друга.

– Что это за друг?

– Не так важно, он мой бывший. Я его больше не люблю.

– Как его зовут?

– Алан. Я иногда позволяю ему заниматься с собой любовью. Только это не любовь, обыкновенное сношение. Меня достали наши отношения, в них нет тепла, нет искры.

– Ты собираешься его бросить?

– Нет, я никогда никого не бросаю. Это слишком больно.

– Больно для кого?

– Больно для тех, кого бросаю.

– А для тебя?

– Мне больно, когда другому человеку больно. Я не выношу душевную боль.

– А физическую?

– Сколько угодно.

– Что ты сейчас чувствуешь?

– Я слышу бархатистый голос, и меня он успокаивает. Он поет I put one hand on your round ripe heart.

– Тебе нравятся эти слова?

– Не в них дело. Следом он поет And the other down your panties, и у меня сжимается сердце.

– Почему?

– Просто такой момент. Вдруг, среди этой красивой улицы, среди моего блеклого настроения и усталости, я слышу его заигрывание. Я моментально влюбляюсь в него.

– В Ника Кейва?

– В кого же еще.

– Что ты делаешь дальше?

– Я ухожу. Я звоню Алану и говорю, что я передумала с ним встречаться. Я иду домой, включаю пластинку с его голосом. Весь вечер я лежу и представляю нас вместе с ним.

– С Ником?

– Да, потом я ищу в Гугле его следующее выступление, и у меня назревает план.

– Какой план?

– Я не могу позволить себе разлюбить его. Я не могу вечно цепляться за недостойных мужчин. Мама всегда говорила мне, что меня никто не достоин.

– Почему?

– Потому что я всегда идеализирую людей. Так всегда и оказывается. Когда я влюбляюсь в кого-то, он оборачивается не таким, каким я его себе представляла. И потом мне ужасно стыдно.

– Почему тебе стыдно?

– За то, что я так его любила. Я не позволю, чтобы с Ником так случилось. Я не позволю ему оказаться не таким замечательным, как я его себе представляла.

– А каким ты его себе представляла?

– Идеальным любовником, нежным, умным, красивым. Но он не так красив, и я это знаю. И если я к нему подойду, он не будет вести себя так, как я ожидаю.

– Нина, что за план у тебя на уме?

– Я хочу убить его.

– Зачем?

– Чтобы он навсегда остался таким же идеальным, какой он в моем воображении.

– Это поможет?

– Да. Он не успеет оказаться не тем человеком.

– Нина, выйди из этой двери. Вернись в коридор.

– Вернулась.

– Теперь зайди в дверь, где сейчас пятнадцатое сентября.

– Я здесь. Я иду по коридору, где гримерки.

– И что ты делаешь?

– Я захожу в его гримерку, прошу разрешения прибраться. Он сидит у зеркала, вокруг него маячит визажистка.

– Что ты делаешь?

– Я подхожу к нему и говорю, что я очень люблю его.

– Что он отвечает?

– Он благодарит меня и говорит, что очень любит всех своих фанатов. Меня это огорчает, ведь я не все. Я не такая, он не представляет, что он значит для меня сейчас.

– А какая ты?

– Я влюблена в него по-настоящему. Он не представляет, какую гамму чувств его музыка вызывает во мне.

– Что ты делаешь дальше?

– Я прошу его дать мне автограф и жму ему руку. Он расписывается в моем блокноте. Я говорю ему «прощай», забираю пакет из мусорной корзины и выхожу. Переодеваюсь и иду на улицу.

– Нина, это ты убила Ника Кейва?

– Да.

Никогда еще эриксоновский гипноз так не помогал ему. Он был ошарашен ответом Нины, и все еще не мог поверить в это. Он вывел ее из гипноза так же медленно, как и вводил. Она должна была все помнить, но он не был уверен.

– Ты осознаешь, что только что дала мне признание?

– Да.

– Что мы будем теперь делать, Нина? Как ты могла?

– Я не знаю. – Она заплакала.

Роберт обнял ее и попытался успокоить.

– Зачем ты это сделала?

– Ты и так все слышал. Я просто влюбилась.

– Нина, я не знаю, как нам дальше быть. Но только не этот ответ, нет! Я не смогу помочь тебе, если ты не признаешься, что у тебя проблемы с психикой.

– Я не могу в этом признаться.

– Убитая собака говорит сама за себя. У тебя были проблемы еще в детстве.

– Это не так, я просто была глупым ребенком. У меня нет психических проблем, просто однажды я пришла к неверным выводам.

– Эти выводы не просто неверные, они смертельные! Ты просто чертовски запуталась, Нина!

– Я делала это все сознательно. Я понимала, что делала. Я хотела этого. Я хочу этого всегда, когда влюбляюсь. Так проще и лучше. Если человек мертв, он не сможет меня разочаровать. Это то, что случилось с Эдди.

– Эдди имеет сильное влияние на тебя. Это не очень хорошо.

– Эдди – мой единственный и самый сокровенный возлюбленный, не смей его трогать!

– Прости. Но я буду настаивать на твоей невменяемости.

– Мне нужно заварить еще чаю, – сказала она и ушла на кухню.

Роберт очень хотел, чтобы рядом оказался кто-то, кому он мог бы снова сказать: «Я же говорил!» Но чем больше было это желание, тем хуже ему становилось. Съеденный завтрак рвался наружу, его тошнило. Он разгадал преступление, и в то же время ему хотелось, чтобы всего этого не было, чтобы Нина сейчас вошла в комнату и сказала, что она пошутила. Он не мог представить себе, как она хладнокровно продумывала это убийство, как готовила яд, какие черные мысли были у нее в голове. Она – психопатка, Роберт это понимал, но надеялся, что он ошибается. Маленькая надежда все еще теплилась в его сознании. Он услышал обрывки фраз Нины, доносящихся из кухни. Как будто она шепотом говорила с кем-то.

– Я должна это сделать. Я знаю, что это плохо, но иначе у меня нет шансов выплыть из этой истории.

У Роберта зазвонил телефон.

– Роберт Пэл? – прозвучал мужской голос. На фоне было слышно металлическое постукивание, как будто на том конце провода складывали в утку инструменты.

– Да, чем могу помочь?

– Это Гарри Гофман, судмедэксперт. Вы просили перезвонить, как только я сделаю вскрытие Алекса Коула.

– Да, спасибо. Каково ваше заключение?

– Он умер не в драке, а от удушья. Скорее всего, подействовал какой-то яд. Может, токсин. Что именно, мы не знаем, но легкие были спазмированы.

Роберт положил трубку и собирался спросить у Нины, с кем это она там советовалась, но не успел. В нос ударил едкий запах хлороформа, ноги стали ватными и подкосились. Он попытался вырваться, но сон наплывал на него огромной тяжелой тучей, и он был не в силах сопротивляться. Он закрыл глаза и, как ему показалось, умер. Последней его эмоцией было сожаление, что он никому не рассказал о Нине.