– Маргарита, прекрати! Прекрати сейчас же! Ты меня оскорбляешь.
– Чем оскорбляю? Тем, что восхищена твоей способностью поддерживать в беде насильника жены и всячески помогать ему по жизни? Или тем, что восхищена в недостаточной мере?
– Ты злишься, что у меня получилось то, что не удалось тебе?
– Нет, я злюсь, потому что ты принял его поступок и простил. А возможно даже благодарен за предоставленные им тебе возможности. Ты такой же как он!
– Какое мое прощение? О чем ты? О том, что я не отомстил ему за тебя? Так ты сама бы этому не обрадовалась. Не зря же скрывала все это время, кто это сделал. И вообще, не нужно объединять меня с ним, не нужно! Я тебя не насиловал! И к тому же предоставил свободу выбора. Ты была вольна после рождения Кати в любой момент уехать! Я понимаю, что ты до сих пор злишься на него, но прошло уже время – сама прости! Не можешь простить – отомсти или заставь это сделать меня, я сделаю. Только не держи эту обиду и злость внутри. Ты похоронила её внутри себя, но она жива и съедает тебя изнутри. Только тебя и никого больше! Ты психолог, и сама это должна понимать!
– Не могу простить! Не могу! Мне больно! Больно даже думать об этом! Понимаешь? Не хочу ни думать, ни слышать о нем… Помог им и хорошо… я бы действительно не обрадовалась, если бы они и вправду свою жизнь на помойке закончили…пусть будут счастливы… хотя порадоваться за них не могу… Тошнит при одной мысли о них…
– Он не счастлив. Вот Ира твоя, может, и счастлива, а он нет, хотя старается вид делать.
– С чего взял?
– Он любит тебя и до сих пор не может простить себе, что навсегда тебя потерял.
– Какая замечательная у него любовь: испоганить жизнь того, кого любишь, – скривилась она.
– Ты не поверишь, но он даже не догадывается, какую психологическую травму тебе нанес. Он искренне полагает, что ты настолько сильная, что, отбросив его как грязь с дороги, просто переступила через это и пошла дальше, даже не вспоминая о нем. А вот он о тебе постоянно помнит.
– Откуда ты можешь такое знать?
– То, что думает так, сказал сам, когда я его из того запоя вытаскивал. Признался, что легче бы пережил если бы ты его в тюрьму отправила, лишь бы не презирала до такой степени… Вот тогда я на этом и сыграл, пообещав вместо тебя ему пожизненное заключение устроить… А то, что забыть тебя до сих пор не может и без слов видно. Скажи, ты любишь песню «Touch My Soul» Франка Дюваля?
– Да, она мне очень нравится.
– Он знал об этом?
– Да.
– Я так и думал. Представляешь, каждый свой эфир он заканчивает ею, посвящая её тем, кто сейчас далеко, но навсегда остался жить в сердце. Я вначале пытался запретить ему из эфира в эфир крутить одну и ту же песню, но он уперся, что баран, типа скорее вовсе эфиры вести прекратит, чем откажется от такого финала, вроде как это его фирменная фишка. И лишь через некоторое время я понял, что он это, скорее всего, для тебя делает, и перестал возражать. Кстати, как ни странно, вопреки моим ожиданиям это лишь добавило рейтинг его эфирам.
– И как часто он её транслирует?
– Да каждый вечер.
– Эх, Аркадий, – Маргарита тяжело вздохнула, – если бы ты знал, что за всем этим стоит, то точно не стал бы мне это говорить…
– Знать наверняка я, конечно же, не могу, но догадываюсь.
– О чем?
– Ты любишь его, вернее любила. И похоже, вас тянуло друг к другу, как два магнита. Только ты умеешь обуздывать свои чувства, а он не смог. И произошло то, что произошло, и твоя любовь превратилась в ненависть и обиду, которые ты закопала внутрь души.
– Точнее и не скажешь, – Маргарита нервно сглотнула и отвернулась. – Только если ты обо всем этом догадывался, то зачем о его чувствах рассказал?
– Непрощенная обида рвет душу. Хочу, чтобы ты все же сумела простить и излечить душу. Мне больно видеть, как ты страдаешь. Ты и к Кате именно из-за этого так относишься… видишь в ней лишь негатив, чтобы еще раз уверить себя какой он подлец, и что у тебя сейчас никаких чувств к нему кроме презрения быть не может. Ты прям лелеешь это чувство. Я радовался этому поначалу, а теперь вижу, что цена слишком высокая. Да, он поступил с тобой подло. Но ты ведь тоже отчасти провоцировала его на ревность? Признайся хотя бы сама себе. Возможно, бессознательно, но ты же психолог и могла без труда просчитать, чем чревато подобное общение с таким типом людей и какой это риск. Но тебе нравилось ходить по краю, видимо адреналин от подобного общения пьянил… И доигралась. Так что не вини лишь его и постарайся простить. Самой легче станет.
– Ты не совсем прав… Все еще хуже. Я виню не его, а лишь себя. Виню, что могла хоть какие-то чувства к такой скотине испытывать и сразу их с Ирой не послала. Ведь чувствовала, что бесполезно им помогать, но хотела наперекор судьбе попытаться, забыв при этом, куда благими намерениями дорога моститься.
– Он не скотина. Он просто не сумел обуздать кипевшее в душе желание обладать тобой.
– Так именно этим человек от животного и отличается, что способен обуздывать желания и низменные потребности. И вообще, чего ты добиваешься? Хочешь доказать мне, что он достоин другого отношения? Не боишься, что полюблю его вновь?
– Не вижу для себя повода бояться. Даже если ты его вновь полюбишь, ты не из тех, кто переступает через долг и моральные обязательства. Поэтому вряд ли это хоть как-то скажется на наших отношениях. К тому же с любовью жить намного легче, чем с обидой…Так что главное, чтобы ты обиды изнутри вытрясла, а любить, люби на здоровье.
Раздраженно хмыкнув, Маргарита отошла к перилам балкона и устремила взгляд на плещущиеся о борт лайнера волны. В голове гудел рой мыслей, а в душе была такая каша и неразбериха, что хотелось вытряхнуть её и выполоскать хорошенько. Зябко пожав плечами, она отошла от перил и решительным шагом направилась в каюту.
Аркадий не стал её останавливать и, сев в шезлонг, стоящий на балконе, прикрыл глаза.
А Маргарита тем временем прошла через холл к большой ванне в дальнем конце их каюты и, налив воду, включила джакузи. После чего, сбросив одежду, погрузилась в теплую воду полную вздымающихся пузырьков.
Пенящаяся вода несколько сняла напряжение, и вскоре ей стало легче. На губах появилась легкая улыбка, и она вылезла из ванны. А потом, набросив висевший рядом халат, босиком, оставляя за собой мокрые следы, направилась в сторону балкона.
Аркадий по-прежнему сидел в шезлонге.
Подойдя сбоку, она нагнулась и обвила его шею руками, заглядывая в глаза:
– Ты необыкновенный! Я так тебе благодарна… Ты даже не представляешь как. И я… я… я люблю тебя. Своим разрешением любить его ты разрушил мой страх, что если я прощу, то чувства к нему могут возродиться. Я простила и поняла, что возродиться они не могут, потому что мое сердце полностью захвачено в плен тобой. Еще час назад я бы побоялась слушать его эфир, а теперь с удовольствием послушаю, чтобы услышать любимую песню. Ты психолог гораздо лучший, чем я, дорогой.
– Нет, моя ласточка, никакой я не психолог, – он обнял её в ответ. – Просто я люблю тебя и этим все сказано.
***
Через несколько месяцев, сидя за столом на открытой террасе своего дома, Маргарита слушала эфир, который вел Дмитрий. Его мягкий баритон, чарующим и обволакивающим потоком слов лился из радиоприемника, но Маргарита слушала вполуха, занятая тем, что аккуратно очищала кожуру уже с третьего апельсина, чтобы с удовольствием съесть именно ее. Тогда как очищенные апельсины нетронутыми складывала в большую вазу.
В это время со стороны моря послышался нарастающий шум двигателя. Маргарита подняла голову. Внизу к причалу подходила небольшая яхта со сверкающей золотом надписью на борту «Margerita», которую недавно купил Аркадий. Встречающий её Пабло принял конец и помог пришвартовать. На причал сошел сначала Аркадий, держащий на руках дочь, а следом за ними Софи и Марк.
Встав, Маргарита подошла к площадке перед лестницей, ведущей к причалу. Увидев ее, Аркадий осторожно опустил дочь на землю и помахал рукой, а Катюша тут же радостно крича: «Мама! Мамочка!» побежала к ней вверх по ступеням. И в то же мгновение Маргариту накрыло чувство, что это все она уже видела, видела тогда во сне… один в один… даже это новое платье дочери.
– Мамочка! Как же я без тебя соскучилась! – добежав до нее, дочь обхватила её руками, и порывисто прижалась. А потом чуть испуганно подняла на нее глаза. – Я не очень сильно тебя обняла? Тебя можно сейчас так обнимать? А то папа сказал, чтобы я с тобой аккуратно себя вела…
– Все хорошо, моя маленькая, меня можно так обнимать, не волнуйся, – ласково целуя её в макушку, проговорила Маргарита. – Я тоже без тебя соскучилась и очень рада тебя видеть. Как провела время? Понравилось?
– Очень! Там было так здорово! Мне кучу перьев павлина подарили, и еще я научилась ездить на пони. Могу даже барьер взять, правда, не очень высокий пока, но уже могу. Папа сказал, что тоже пони мне купит, если ты возражать не станешь. Ты не станешь?
– Не стану, если пообещаешь быть очень ответственной и осторожной. И ездить только в сопровождении инструктора и слушаться его во всем.
– Конечно, буду. Я и в санатории всегда инструктора слушалась, иначе бы мне ездить не разрешили.
– Прекрасно. Я рада, что ты такая умница. И не стану возражать против пони для тебя.
– Мам, мам, а ты дашь мне послушать, как братик шевелится? Папа сказал, что это уже можно услышать, – дочь осторожно коснулась округлившегося живота Маргариты.
– Дам, раз тебе хочется, – кивнула она.
– Конечно, хочется! А ты скоро его родишь? А мне играть с ним можно будет? А то мне играть тут не с кем, если только с Софи. Ты не бойся, я уже умею с малышами играть. Я в санатории видела и малышей, и совсем маленьких. Там много маленьких было. Я даже видела один раз, как им памперс меняют. Вот, – дочь с гордостью взглянула на нее.
– Совсем ты у меня взрослая стала. Все знаешь и понимаешь. Это замечательно, – Маргарита вновь её чмокнула в макушку.
– О чем секретничаете? – к ним подошел поднявшийся по лестнице Аркадий.
– О малышах, пони и перьях павлина, – улыбнулась ему Маргарита.
– Ничего себе, всего пара минут, а сколько проблем вы уже обсудить успели. Вот что значит девчонки, – игриво подмигнул он ей.
В это время Катя подбежала к столику с очищенными апельсинами:
– А ты кому их чистила, мамочка? Мне, да? – обернулась она к Маргарите.
Секундным замешательством Маргариты тут же воспользовался Аркадий:
– Конечно тебе. Кому же еще? Мама знает, что ты любишь апельсины, поэтому, пока ждала нас, почистила их для тебя. Только ты сбегай руки сначала вымой, прежде чем их брать.
– Хорошо, сейчас, – тут же кивнула дочь, и радостно добавив: – Спасибо, мамочка, мне очень приятно, – убежала в дом.
Маргарита, глядя прямо в глаза мужу, укоризненно покачала головой.
– Не сердись, ласточка моя. Будем считать, что ты неосознанно это для нее сделала, – улыбнулся Аркадий, уже знающий о её необычных вкусовых пристрастиях, возникших в связи с беременностью.
– Умный ты… – иронично протянула Маргарита, вновь садясь за столик.
– Что есть, то есть, отпираться не стану, – усмехнулся в ответ он, присаживаясь рядом, потом ладонью осторожно накрыл её руку: – Как чувствуешь себя?
– Замечательно. Особенно если учесть, что сбылась моя мечта.
– Какая?
– Сидеть вот так на террасе собственного дома, слушая Франка Дюваля, рядом с тем, кто понимает тебя без слов и никогда не предаст.
– Я рад, – он осторожно поднял её руку и прижал к губам.
В это время к ним подбежала Катюша и, усевшись на соседний стул, потянула к себе вазочку с апельсинами:
– Мам, а мне их все съесть можно?
– Конечно, кушай все.
– Нет, я лучше с вами поделюсь. Давай так: один мне, один тебе и один папе. Ладно? А когда братик родиться мы и ему апельсин тоже почистим.
– Хорошо, заинька, ты молодец, что поделиться решила. Я рада, что моя дочка такой доброй растет. Ты начинай кушать, а там посмотрим кому сколько.
Маргарита смотрела на дочь, с аппетитом жующую апельсин и постепенно перемазывающуюся его соком, и впервые за все время не чувствовала никакого негатива, скорее умиление и нежность.
Аркадий чуть сильнее сжал её руку, и она подняла на него взгляд.
– Я счастлив, ты умница у меня, – почувствовав её настрой, эмоциональным шепотом выдохнул он.
– Я тоже счастлива, – кивнула она.
– И я! Я тоже счастлива! – подняв все перемазанное в апельсиновом соке лицо, улыбнулась им Катюша.
А музыка из радиоприемника все плыла и плыла над ними, смешиваясь с шумом плещущихся внизу волн и даруя умиротворение и тихую радость.